2. Юстиниановский период: малые строения

VI век открывает нам бόльшее архитектурное разнообразие, чем IV и V века. В эту эпоху Юстиниан господствовал также и в мировой архитектуре, осуществляя строительные проекты на территориях от Пальмиры до Белграда и Лептис Магна (Leptis Magna (Триполи, Ливия) прим. пер.). Мосты, военные укрепления, водопроводы, церкви, рынки и целые города появлялись вслед за новыми имперскими завоеваниями Юстиниана, и оставили более глубокий след в истории цивилизации, чем его военные победы. Огромное количество построек способствовало смешению множества относительно новых архитектурных идей. Новые виды конструкций, новые декорные мотивы, новые стили изобразительного искусства, - все это внезапно достигает своего расцвета в начале шестого века. Новые церкви столицы должны рассматриваться как часть этой лихорадочной и обширной строительной деятельности. Судя по тому, какое место им уделил Прокопий в своих «Зданиях», и, вероятно, они являются наиболее важной частью деятельности Юстиниана.

Археологические остатки константинопольских церквей VI-го века дают нам богатый материал, свидетельсьвующий о разнообразии церковного проектирования той эпохи в столице. Рядом с базиликами, которые продолжали строить, и чье значение мы не должны недооценивать, мы находим новые строения раздвоенной конструкции с центрической планировкой, в центре увенчанные куполами, и окруженные аркадами и галереями. Некоторые из них строгие, благодаря своей центрической планировке, другие нарушают логику проектировки с центральным куполом, вводя продольную осевую линию. Среди малых строений («малых» только в сравнении с великими, огромного размера строениями, которые надо рассматривать отдельно), три были построены благодаря прямому финансированию императора и три, вероятно, финансировались частными лицами. Одна, – церковь св. Евфимии, первоначально была мирским зданием, перестроенным в церковь.

Литургическая планировка этих новых архитектурных строений должна была переходить от церкви к церкви. Непрерывность литургической преемственности в основном оказалась сильнее, чем силы, несущие перемены.

Церкви свв. Сергия и Вакха, свв. апп. Петра и Павла

Студенты, изучающие архитектуру, рассматривают здание этой церкви бесчисленное множество раз, отмечая в различных интерпретациях тонкие чередования прямоугольных и апсидных ниш, сложность дизайна шестнадцатигранного купола, и изысканность архитектурной скульптуры. Ее планировка с купольным центром и охватывающими его аркадами делает эту церковь, в некотором роде, миниатюрной копией (некоторые даже считают эксперементальной моделью) Святой Софии. Однако, указывая на множество прецедентов, мы можем отметить, что эта церковь представляет нечто абсолютно новое в истории архитектуры. Ее близкая схожесть со Святой Софией относит ее к особому классу, к которому можно еще отнести из уцелевших памятников юстиниановской эпохи только церковь Сан Витале в Равенне. Тем не менее, мало кто упоминает о планировке этой церкви, а детальный структурный анализ этого храма вообще никогда не предпринимался.

Наиболее полные опубликованные доклады о церкви свв. Сергия и Вакха – это работы Ван Миллингена (van Millingen), Еберсолта (Ebersolt) и Гюрлитта (Gurlitt). Но все работы оставляют множество деталей незамеченными (1). Андервуд (Underwood) сделал несколько новых исследований относительно размеров здания, но все они больше основаны на работах Еберсолта, чем на собственной работе (2). Совсем недавно Санпаолеси (Sanpaolesi) внес новый вклад в изучении формы купола (3), но его исследования в отношении остальной части здания довольно ненадежны. Любопытно, но Уорд Перкинс (Ward Perkins) вообще не затронул эту церковь в своем исследовании методов строительства в ранневизантийской архитектуре (4). Таким образом, эта церковь в основном остается неисследованной: минимум внимания было уделено основным параметрам входов, ступеней, окон и планировке интерьера, а толстый слой штукатурки, покрывающий весь интерьер и фасад нартекса, до сих пор препятствует тщательному исследованию некоторых параметров. Тем не менее, анализ кладки, которая сейчас доступна рассмотрению, может дать новые результаты, а тщательное прочтение литературных источников может помочь нам правильно истолковать полученные данные.

Строению церкви свв. Сергия и Вакха предшествовало строение соседнего здания - храма свв. апп. Петра и Павла, церкви, которая относится к концу второго или началу третьего десятилетия VI века. Ван Миллинген предполагает, что первоначально идея постройки церкви могла возникнуть в 499г., когда папский легат обратился с просьбой к императору Анастасию о том, что святые покровители Рима будут почитаться в Константинополе более торжественно, а к тому времени церкви, посвященной Первоверховным Апостолам, еще не существовало (5). Тем не менее, данный текст не говорит определенно о церкви свв. апп. Петра и Павла, как предполагает это Ван Миллинген. Несомненно, возведение здания этой церкви относится к работе Юстиниана, так как нам об этом сообщают и Прокопий и надпись в самой церкви (6). Это место было личной резиденцией Юстиниана в районе Гормизда, а посвящение храма первоверховным апостолам было свойственно ему, так как его крестили с именем Петр (Flavius Petrus Sabbatius). Вступление на престол Иустина I в 518г., и последующая за этим известность его племянника и приемного сына Юстиниана, могли оказать положительное влияние на проект постройки новой церкви. Это строительство могло уже полным ходом идти в 519г., так как письмо, датируемое этим годом, запрашивает из Рима мощи свв. апп. Петра и Павла, а также св. мч. Лаврентия (7). Так как надпись в церкви упоминает Юстиниана без титулов, то можно предположить, что постройка церкви была завершена (по крайней мере, до места самой надписи) до 520г., когда Юстиниан получил титул патриция. И совсем очевидно, что это не могло произойти позднее 525г., когда он был провозглашен кесарем (8).

Согласно Прокопию, церковь свв. апп. Петра и Павла находится «сбоку» церкви свв. Сергия и Вакха, а нартексы обеих церквей прилегали друг к другу (9). Ван Миллинген считал, что эта церковь должна быть расположена к северу от церкви свв. Сергия и Вакха, так как остатки стенных ответвлений до сих пор можно обнаружить в северо-восточном углу этой церкви (рис.19, ил.33а) (10). Но это расположение нельзя определить строго «сбоку» от церкви свв. Сергия и Вакха, а нартексы обеих церквей не могли прилегать друг к другу с северной стороны, где мы ясно можем увидеть, что кладка юстиниановской церкви нетронута. Ряд наблюдений может показать, что церковь свв. апп. Петра и Павла находилась именно с юга, а настоящая южная стена церкви свв. Сергия и Вакха фактически является северной стеной более ранней церкви свв. апп. Петра и Павла. Еберсолт пришел к такому выводу через шестьдесят лет благодаря тщательному анализу строения (11). Его версии было уделено мало внимания, хотя свежий аналитический взгляд на это строение подтверждает его наблюдения, несмотря на то, что некоторые детали действительно надо подкорректировать.

Что касается структурного анализа, то совершенно очевидно, что южная стена церкви свв. Сергия и Вакха относится к совершенно другой строительной кампании, чем остальная часть церкви. Восточная, северная и западная стены, за исключением тех мест, которые подвергались ремонту (как, например, северо-восточный угол), возведены одинаковой кирпичной кладкой, в которую вставлен слой камня с интервалом, приблизительно, в двадцать рядов. Это юстиниановская кладка, которую можно обнаружить также в храмах Святой Софии и св. Ирины (ил.26). Южная стена имеет абсолютно другую конструкцию (ил.27). Большая часть стены сделана бессистемной каменно-кирпичной мешанной кладкой, и большая часть этой кладки современная. В 1877г. Паспатес (Paspates) обнаружил, что южная стена церкви свв. Сергия и Вакха находится в крайне плохом состоянии, с зияющими дырами и постоянно, при движении поезда, выпадающими камнями (12). Этот лоскутный ремонт можно сравнить с современным ремонтом бани Ая – Суфья (Ayasofya), а также с любым ремонтом, который проводился в городе в недавнее время. Однако в других частях стены мы можем обнаружить более систематическую кладку, которая состоит из чередования кирпича (2-4 кладки) и камня (3-4 кладки). Именно этот вид кладки характерен для Константинополя V-го века, хотя чаще использовались пять кладок кирпича. Таким образом, можно предположить, что южная стена относится к более раннему периоду, чем остальная часть церкви свв. Сергия и Вакха.

Неправильность плана здания на нулевой отметке также показывает две различных строительных кампании при возведении церкви свв. Сергия и Вакха (ил.19). Андервуд (Underwood) обратил внимание на то, что размеры центральной части здания были размечены с заметной систематичностью; планировка начиналась с востока в элементах конструкции, направленных от 50-ти футового диаметра купола (13). Восточная стена, апсида и восьмиугольный центр здания, все они размечены вдоль единой оси. С другой стороны, фасад, или западная стена, не согласовывается с этой осью, и выравнивается по правому углу с южной стеной (с отклонением приблизительно на градус). Это ясно указывает на то, что планировка фасада согласовывалась с южной стеной. Именно это дает основания предполагать, что южная стена была построена ранее здания церкви свв. Сергия и Вакха, а ее нартекс был совмещен с соседним, как об этом нам сообщает Прокопий. В конечном итоге, если южная стена была построена ранее здания церкви свв. Сергия и Вакха, то это объясняет, почему она короче северной стены, и почему в юго-восточном углу от нее осталась выемка.

Таким образом, от церкви свв. апп. Петра и Павла в сохранности осталась северная стена. Ее длина составляет 25,5м., или немного более 80 византийских футов, - на два метра короче стены Студийской базилики. Еберсолт сообщает, что с наружной стороны и на нулевой отметке, и на уровне галереи находятся по три больших проема (рис.20). Он сделал предположение, что две церкви сообщались друг с другом через эти проходы на обоих уровнях. Таким образом, дополнительный полупролет, который нарушает симметрию планировки церкви свв. Сергия и Вакха с южной стороны, объясняется как вход, ведущий из этой церкви в соседнюю. Здесь находится переход, ведущий из крытой внутренней галереи в полупомещение на нижнем этаже. Если рассматривать это полупомещение не более как дополнительное пространство, то этот факт трудно объясним, но если рассматривать его как вход в помещение, находящееся на немного другом уровне, то все встает на свои места (ил.30). Более того, Еберсолт обращает внимание на то, что две колоны, которые отгораживают среднюю секцию от этого полупомещения, были обрезаны в виде дверной рамы, а в плоской зоне на верху этих колон и над капителями находятся крепежные отверстия (ил.31). Тем не менее, нет никаких доказательств относительно наличия тройной аркады, которую Санпаолеси (Sanpaolesi) поместил в свой план в центральном пролете южной стены (14).

Исследование Еберсолта южной стены можно теперь уточнить новыми фотографиями и более детализированным анализом кладки (илл.27-28 и рис.21). В этой стене находятся три больших проема и один полупроем с западной стороны. На нижнем этаже находятся три больших арочных проема (4,9м.), отделенных друг от друга полутораметровыми столбами. На втором этаже можно обнаружить следы двух арок, расположенных над центральной и западной арками. Их размеры составляют около 3,4м. Вопреки мнению Еберсолта, они обе располагаются над арками, находящимися внизу, и по высоте одинаковы с ними. Между проемами стена соединена несколькими вертикальными швами. В западном полупомещении находятся два из них, вероятно, обозначая вставленные там на расстоянии 1,3м. друг от друга проемы.

Это соединение, несомненно, относится к самому возведению этой стены, и может сказать нечто о планировке интерьера церкви, к которой эта стена принадлежала. Трудно представить, как в этом интерьере целый ряд больших арочных проемов мог сочетаться с колоннадным нефом, и можно попытаться реконструировать интерьер, состоящий из множества колон и арок. Необходимо обратить внимание на то, что, сравнивая строение церкви свв. апп. Петра и Павла с соседним церковным зданием, Прокопий не упоминает о наличии колон в первом здании: «Одна из этих церквей в длину спланирована по прямой, в то время как в другой церкви колонны, в основном, стоят полукругом» (15). В любом случае, Прокопий сообщает нам о прямых линиях планировки церкви, характерных для базилики, а стена показывает нам наличие галерей над нефами. Вероятно, западное полупомещение относится к внутреннему нартексу. Ширина церкви не могла превышать 20-ти метров, на это указывает пространство между церковью свв. Сергия и Вакха и «Морской Стеной» в данном месте.

Описание Прокопия говорит нам о том, что перед церковью стояла стоа (крытая колоннада) нартекса, а перед атриумом большой вход, или монументальная арка. И то, и другое охватывали церковь свв. Сергия и Вакха (16). После постройки последнего, вход в церковь с северной стороны находился на обоих уровнях. Сейчас невозможно определить, была ли нижняя аркада в первоначальной планировке рассчитана на функционирование в качестве дверей или окон. С южной стороны церковь соседствовала с «Морской Стеной». С восточной стороны, вероятно, также был доступ в личные покои Юстиниана, которые стали частью Императорского дворца после его восшествия на трон. Прокопий упоминает о двух церквах, как о части дворца и его украшении (17).

Вероятно, церковь свв. апп. Петра и Павла разрушилась или стала непригодной к служению намного раньше. Все более поздние упоминания о монастыре, в общем, говорят только о Свято-Сергиевом монастыре, а паломники в своих путевых заметках нигде не упоминают Свято-Апостольскую церковь (18). Гиллий (Gyllius) в XVI веке уже нигде не мог найти никаких следов этой церкви (19).

Соседствующая церковь свв. Сергия и Вакха датируется приблизительно не ранее первого десятилетия правления Юстиниана. Прокопий не дает никаких данных относительно датировки этого здания. В отличии от чтения этого текста Еберсолтом (Ebersolt), не указывается даже была ли эта церковь построена после церкви свв. апп. Петра и Павла, а только то, что последнюю император освятил ранее, посвятив ее святым первоверховным апостолам, и воздвигнув на ее куполе крест (20). Но сами надписи на этих двух зданиях свидетельствуют нам о том, что одна церковь была построена Юстинианом гражданином, а другая – Юстинианом императором (21).

Согласно Цедрену (Cedrenus), недостаточно надежному источнику в этом отношении, Юстиниан начал постройку этой церкви с первого года своего царствования (22)– 527г. Свайнсон (Swainson) предлагает дату несколько ранее смерти Иустина I (1 августа 527г.), на основании сообщения церкви с дворцом Гормизда, и того, что Феодора не упомянута на монограммах капителий, а Юстиниан упомянут (23). Но Феодора была коронована императрицей в день коронации самого Юстиниана – в пасхальное воскресенье 527г., а ее имя упоминается на надписи архитрава. Более того, дворец Гормизда не оказался заброшен после коронации Юстиниана, а, наоборот, был расширен, реконструирован Юстинианом и присоединен к главному комплексу императорского дворца (24). Нет никаких доказательств в защиту определения даты постройки этой церкви до восшествия Юстиниана на трон (25). Совершенно ясно, что он был уже императором к тому времени, когда на колоны были поставлены капители, а на архитраве была начертана надпись. Феодора была императрицей уже довольно долгое время, когда прославилась своей благотворительностью, как об этом сообщается в этой надписи. Постройка этого храма, вероятно, была завершена к 536г., так как на соборе этого года, в качестве присутсвующего, упоминается «игумен церквей свв. апп. Петра и Павла и свв. мучч. Сергия и Вакха» (26). При недостроенной церкви его не упоминали бы в этом титуле.

С западной стороны церковь свв. Сергия и Вакха имела общие с соседней церковью атриум, внешний двор и монументальную арку. Прокопий сообщает нам, что нартекс был раскинут на две церкви, но, к сожалению, все доказательства этого факта были разрушены при последующих ремонтах и перестройках южной стены нартекса (ил.28). Нижний уровень кладки сделан opus mixtum (техника плинфяной кладки с утопленным рядом (традиционна для Пергама; первоначально распространена в Малой Азии, Эфесе) прим. пер.), где чередуются кладка кирпича с кладкой камня. Этот тип кладки был использован с северной стороны при закладке тройных дверей. Верхняя часть кладки характерна бессистемной работой камнем, которая встречается в местах ремонта южной стены. Нет ни одной нити кладки, соединяющей непрерывно стену нартекса и юго-западный угол самой церкви (ил.29). Очевидно, что южная стена нартекса была так радикально перестроена, что нет никакой возможности определить хоть какую-то ее первоначальную деталь. Можно только предположить, что, согласно с описанием Прокопия, здесь находился вход. Эта перестройка охватила и верхнюю часть фасада нартекса до второго окна (ил.24).

Первоначальный вид церковного фасада также тяжело восстановить. Красивый турецкий портик, возведенный при правлении Бейязита II (1481 – 1512гг.), загораживает оригинальные входы. В настоящее время открыт только один вход в центре фасада, и он несимметрично фланкирован тремя окнами: одним с южной стороны, и двумя с северной. Тем не менее, в XIX веке было обнаружено, что на фасаде были симметрично расположены по два окна с каждой стороны. Это отображено как на неопубликованном плане Тексиера (Texier), так и на литографии Паспата (Paspates), изображающей эту церковь (последняя даже изображает пятое, более узкое окно, расположенное далее к югу; эта деталь может быть более или менее достоверной) (27). Более всего вероятно, что все пять отверстий первоначально были дверьми, они сочетаются с пятью дверными проемами внутри здания, которые ведут из нартекса в саму церковь (ил.37). Все другие ранние константинопольские церкви имели фронтальный вход из нескольких (трех, пяти, или семи) дверей. Центральная дверь должна была быть больше, чем остальные. Центральная арка, ведущая из нартекса в саму церковь, немного выше и шире, чем те, что расположены по обеим сторонам от нее; в De ceremoniis она упоминается как «Царские Врата» (28).

Северная стена нартекса также была перестроена, на этот раз добавлением турецкого портала (ил.33f). Каменная кладка снаружи закрывает кирпичную, а с внутренней стороны кирпичную кладку закрывает штукатурка. Большой дверной порог (шириной около 2,2м.), находящийся внутри, все же, кажется, относится к оригинальным дверям византийской постройки.

Южная сторона церкви, как мы уже говорили, сообщалась на уровне пола и галереи с церковью свв. апп. Петра и Павла. Похоже, что и северная сторона церкви имела сообщение с соседними зданиями. И снова Еберсолт (Ebersolt) исследовал стену более детально, чем кто-либо другой (рис.22), и лишь несколько деталей можно добавить к его исследованиям (илл.33-36 и рис.23). Западная часть этой стены стандартна по своей планировке, ее кладка не повреждена, за исключением трещины вдоль западного угла (илл. 33e – f). В середине можно обнаружить тройную аркаду, как на нижнем уровне, так и на уровне галереи. Арки покоятся на нижнем уровне на массивных карнизах, расположенных по обе стороны, и на двух блоках-импостах, расположенных в середине (илл.33c – d). Очевидно, что первоначально здесь был большой тройной вход, который простирался от пола до потолка. Карнизы и импосты соответствовали высоте карниза, лежещего на столбах, находящихся внутри, на которых лежал архитрав. На галерейном уровне арки также лежали на карнизе, расположенном на той же высоте, что и галерейный карниз внутри церкви. В проеме галереи импосты не обнаружены. Внизу этих тройных отверстий, на уровне настила пола галереи виден настилочный материал (илл. 32 и 33d). Кирпичная кладка над тройными арками на обоих уровнях сильно повреждена, как если бы здесь разбирали свод или кровлю.

Далее с восточной стороны структура стены становится нестандартной, как в планировке, так и в самой кладке. Она поднимается на полметра, потом снова понижается; на нижнем ярусе выступают три ответвления стены (рис.19). Достаточно тяжело найти этим отклонениям от стандарта хоть какое-либо разумное объяснение. Между двумя подпорками возникают две большие арки; их кладка, несомненно, относится к юстиниановскому периоду, включая даже кладку из диорита в восточной ее части (ил.33а и рис.23). Первая и третья подпорки выложены в основном юстиниановским кирпичом и встроены в стену. Первая стена выступа (т.е. стена, расположенная в восточном углу) снабжена пятой арки по высоте около метра от земли (ил.35, рис.23). Пята второй арки и завершение третьей обнаружены на разных высотах в этом углу восточной стены (ил.36). Расположение арок в такой странной позиции и на разных высотах дает основания предполагать, что они принадлежали к лестнице, но мы имеем недостаточно фактов, чтобы доказать это предположение. На уровне галереи весь северо-восточный угол здания был перестроен нестандартным камнем (ил.34 и рис.23). Можно даже подумать, что в северо-восточном углу к церкви свв. Сергия и Вакха было пристроено другое здание, к которому и принадлежат выступающие стены. Это довольно вероятно: две ниши церкви свв. Сергия и Вакха соединены в углу, северо-восточные ниши на 0,55м. шире, чем ниши в других местах церкви. В любом случае, нет сомнений, что два здания были соединены тройными арками в средней части северной стороны церкви.

Дворец Гормизда, к которому и относились эти церкви, вероятно и был тем зданием, к которому с северной стороны примыкала церковь свв. Сергия и Вакха. Рассказ об императорской литургии в пасхальный вторник в De ceremoniis упоминает еще и о том, что в самом здании дворца в этом месте находились ступени, которые и соединяли эти два здания. Во время причастия Св. Таин предстоящий священнослужитель в сопровождении других священников поднимался в императорскую часовню по галереи, пронося Св. Причастие. Но официальная процессия со Св. Евхаристией по современной узкой крутой лестнице едва возможна, да и навряд ли протокол обряда требовал от священника проходить через всю церковь и нартекс для того, чтобы прийти к императору. Более того, в этом документе говорится, что после литургии император уходил из своей часовни, «проходил через katēchumenon (т.е. галерею), и спускался к триклинию». Это богослужебное правило, по всей видимости, предполагает использование лестницы, сходящей из галереи в триклиний внутри самих дворцовых апартаментов (29). К сожалению, у нас нет никакой информации относительно месторасположения дворца Гормизда. Жанин (Janin) собрал воедино разбросанные упоминания историков, но их очень немного, и, что важно, все они оканчиваются Х веком (30). Вероятно, именно в это время этот античный дворец, постройка которого началась еще при Константине, был окончательно заброшен ради новых зданий.

И Ван Миллинген, и Еберсолт в своих планах обозначают лестницу нартекса как добавление к постройке (рис.19 и 24), к тому же довольно неудобное. Она, вероятно, в этом месте блокирует вход из атриума, и делает бесполезным южную часть нартекса и его галереи. Если небольшая арка, возвышающаяся над лестницей, может хоть как-то помочь определить датировку этой лестницы, то она, вероятно, была поставлена в средневизантийский период (илл.37 – 38). Ван Миллинген взял за основу датировки фрагмент оригинального иконостаса церкви, но он не имеет ничего общего с остальной архитектурной скульптурой этой церкви (31). Он сделан с изысканным, сухим и формальным мастерством, и полностью лишен буйства резьбы VI-го века. Сама лестница упоминается в De ceremoniis, предоставляя нам terminus ante quem (т.е. до) X-го века. «Во время прибытия из ипподрома императора встречали в дверях церкви и кадили ладаном еще до того, как он поднимался в katēchumenon (галерею)» (32).

Ничего не осталось от алтарной обстановки, за исключением того, что сокрыто под современным деревянным полом. Еберсолт, тем не менее, обнаружил, что красивый архитрав, на котором находится надпись посвящения, резко обломан в углу северо-восточной пилястры (ил.25); упомянутый угол со стороны юго-восточной пилястры теперь закрыт мимбаром* (33). Еберсолт предполагает, что там, где обрывается архитрав, должен начинаться архитрав алтарной преграды. Таким образом, ее реконструкция предполагает барьер, идущий по прямой линии от пилястры до пилястры (34). В этом случае, алтарь должен был быть в виде квадратного помещения, находящегося между апсидой и двумя пилястрами в восточной части восьмиугольника. Можно предположить, что престол находился в центре этого пространства. Под арками алтаря с каждой стороны можно обнаружить одноступенчатое возвышение плиточного пола, находящееся сейчас под деревянным полом.

Церкви-близецы свв. Сергия и Вакха и свв. апп. Петра и Павла представляют более литургический план, чем ранние базилики. Дублирование этих церквей, общность их нартекса и атриума, их взаимное сообщение друг с другом и с соседним дворцом, все это еще не до конца выясненные детали одной общей картины. Но определенная деталь общей

*мимбар – возвышение со ступеньками в мечети, откуда читается Коран и произносятся проповеди прим. пер.

планировки церкви совершенно ясна. С западной стороны церковная планировка предполагала наличие нартекса, атриума и, даже, монументальной арки, хотя до нашего времени сохранился только нартекс церкви свв. Сергия и Вакха. С другой стороны, с востока планировка церкви свв. Сергия и Вакха довольно проста: в ней один алтарь, который не обстроен подсобными помещениями или часовнями. Как и в ранних базиликах, интерьер церкви разорван на первый этаж и галерею; как и в Студийской базилике, галерея охватывает неф с трех сторон. Алтарь, как и в базилике Сарай, скорее всего, был несколько отодвинут от нефа, а не вмещался в него, а алтарная преграда, вероятно, проходила поперек прямой линией. Центральный и боковые нефы между собой не имели никаких промежуточных барьеров, а планировка первого этажа была довольно открытой, благодаря множеству входов, хотя и некоторые из них вели к соседней церкви и дворцу. В первоначальной планировке доступ в галерею мог быть ограничен для того, чтобы обеспечить ей функцию частной императорской часовни, и доступ туда обеспечивался через церковь свв. апп. Петра и Павла.

Церковь св. Полиевкта

Посвятительная надпись Анисии Юлианы, весьма напыщенная, сохранилась в Греческой Антологии, содержит как идентификацию остатков церкви св. Полиевкта, так и датировку. Она была обнаружена во время раскопок этой церкви (36). Так как в ней упоминаются дети и внуки Юлианы, но не упоминается ее муж, то церковь должна быть датирована между смертью мужа Юлианы в 512г. и ее смертью в 527-528г. Чудесная история, рассказанная Григорием из Тура, дает основания предполагать, что окончание строительных работ этой церкви было в начале правления Юстиниана в 527г. (37), а стихи из Антологии информируют нас о том, что церковь была построена в течении трех лет (38). Таким образом, датировка этой церкви должна определяться между двумя вышеуказанными постройками Юстиниана. Дата ее разрушения также точно определена на основании найденных монет, датированных немного позже правления Исаака II (1185 – 1195гг.) (39). К большому сожалению, невозможно быть достаточно точным в описании планировки этой церкви.

Изучение фрагментов надписи в 1960г. привело к активным раскопкам в этом месте, а летом 1968г. был пятый и окончательный сезон этих раскопок (40). Было обнаружено богатство удивительной архитектурной скульптуры, а также фрагменты мозаики и мраморной облицовки, которые украшали интерьер. Но что касается самой церкви, то от нее не осталось ни одной стены. Ничего не осталось от того, что находилось над фундаментом, который представляет массивную платформу с кирпичными арочными коридорами и каменной засыпкой, залитой строительным раствором. Любая гипотетическая реконструкция этой церкви на основе этих данных, несомненно, должна подождать окончательной публикации результатов раскопок. Фундамент дает только тонкие намеки на то, чем было само здание, находящееся над ним.

Планировка атриума была главным объектом во время последнего сезона раскопок (рис. 25). Сейчас стало очевидно, что атриум был вымощен мрамором, что он имел вид внешнего двора (из-за отсутствия колоннад), и был расположен на запад от здания церкви. Этот внешний двор располагался по одной осевой линии с главным входом. Он был узкий и длинный. Его длина составляла более 38м. (западная граница внешнего двора неопределенна), а ширина около 26м. На северной стороне Гаррисон (Harrison) нашел длинный коридор или портик-крипту, за пределами которого находился фундамент квадратного центрально спланированного здания с апсидой на востоке, в которой находился дверной проем. Так как источники сообщают нам, что резиденция Анисии Юлианы была расположена рядом с церковью (“erat enim proximum domui eius”), то обнаруженный фундамент может быть фундаментом ее дома (41). Однако других доказательств в подтверждение этой гипотезы нет. Таким образом, с северной стороны внешний двор граничил с соседним зданием. Южная сторона остается неисследованной. С восточной стороны узкий двор ведет к дополнительному церковному нартексу, который расположен на нижнем уровне, и снабжен четырьмя дверями – по две с каждой стороны. Он соединяется с нартексом большой широкой лестницей 8м. в ширину и 5м. в высоту. Дополнительный нартекс состоит из длинного сводчатого коридора, охватывающего по ширине всю церковь, и можно с большой долей вероятности предположить, что основной нартекс имел подобную планировку.

Из планировки фундамента можно определить только общие линии храма. Он был разделен на центральный и два боковых нефа с помощью колон и колоннад, бегущих вдоль линии двух массивных, 7-метровых в ширине, фундаментных стен каменной кладки, с применением строительного раствора (рис.25). Гаррисон (Harrison) предполагает, что необычная ширина этих фундаментных стен предназначена для поддержки шести элегантных ниш в виде павлиньего хвоста, расположенных по три с каждой стороны (42). Эти ниши и промежуточные колоны, без сомнения, поддерживали галереи, находящиеся сверху, так как надпись посвящения говорит о «колонах, стоящих на колонах» и «этаже, расположенном над другим этажом» (43). Что, в свою очередь, поддерживали галереи – кирпичный купол или просто деревянную крышу, по имеющимся данным точно определить невозможно. Как надпись посвящения, так и повесть Григория Турского говорят о позолоченном потолке довольно неопределенными словами, которые могут равно относиться как к купольному зданию, так и к зданию с деревянной крышей. Гипотезу купольного здания подтверждает массивность конструкции фундамента. Кроме того, было бы удивительно, если бы здание с такой богатой и изысканной отделкой не было бы увенчано верхом по самой последней и роскошной моде того времени.

Что касается внутренней планировки церкви, то единственное, что не вызывает сомнений, - это расположение амвона в центральной части нефа, - приблизительно на расстоянии 2/3 от нартекса. Это, несомненно, единственное разумное объяснение тому, что на этом месте находится большой овальный фундамент (44). На уровне фундамента арочный коридор, идущий от дополнительного нартекса к крипте, находящейся под алтарем делит фундамент амвона, округляя его с двух сторон. Можно подвергнуться соблазну предположить месторасположение солеи над теми же линиями, ведущими от входа нартекса в алтарь. Солея, охватывающая всю длину церкви, как мы увидим далее, всегда логически определялась священнодействием ранневизантийской литургии; но в Константинополе мы не находим других примеров подобной планировки (45). Логично бы было предположить, что северо-южная фундаментная стена, которая слегка налегает с восточной стороны на фундамент амвона, поддерживала алтарную преграду, а небольшая крипта, расположенная под алтарем указывает на то место, где находился престол. Там, где коридор открывается справа и слева с фронтальной стороны крипты, вероятно, был вход в крипту по ступеням, расположенным по правой и левой сторонам алтаря. Но это всего лишь предположение, на подтверждение которого не хватает археологических доказательств.

Сохранились тысячи фрагментов колонок, колон, панелей, стилобатов, и других мраморных отделочных деталей этой церкви, и сейчас достаточно тяжело отделить алтарные фрагменты от других до полной классификации всех найденных предметов. В изобилии найдены панели, которые могут одинаково или принадлежать к алтарной преграде, или оказаться галерейными парапетами. Но сохранилось несколько колон, увенчанных колонками, которые, скорее всего, относятся к алтарной преграде (ил.39 и рис.26), и они указывают, как и в Студийской базилике, на ту высоту, на которой находился архитрав, лежащий на всей этой конструкции. Колоны держали алтарные панели высотой около 0,92м. Вероятно, что стилобатом для этой конструкции было то, от чего осталось три-четыре фрагмента зеленого серпантизированного мрамора, один из которых может показать массивность дверного порога (ил.40 и рис. 26). Относительная редкость подобных фрагментов, наверное, связана с большой ценностью цветного мрамора, что сделало его ценной добычей для мародеров после разрушения храма (46). Три найденных фрагмента мраморных колон со стеклянной инкрустацией, вероятно, принадлежат алтарной сени (ил.41) (47), что подтверждается их размерами (0,37 – 0,43м. в диаметре) и богатством их отделки.

К сожалению, планировка восточной части церкви св. Полиевкта еще менее ясна, чем остальной части сооружения(48). Большой прямоугольный фундамент, состоящий из камня, скрепленного строительным раствором, поддерживает апсиду, но очертания остальной части здания остаются неизвестными. С обеих сторон фундамента, на расстоянии от него около 5-и метров, найдены подземные сооружения с кирпичными сводами. Планировка одного из них, находящегося с южной стороны, не была досконально изучена, но, по всей видимости, она в точности отражает планировку северного сооружения. Последнее являет собой узкий северо-южный коридор с двумя помещениями, открывающими его на восточную сторону: одно из них квадратное (позже там углубили лестничную клетку), а другое (на северной стороне) – это сводчатый коридор, который оканчивается отверстием стоечно-балочной конструкции, которое могло быть как дверью, так и окном. Эти сооружения должны были поддерживать какие-то другие на северо-восточном и юго-восточном углах здания. Но Гаррисон (Harrison) обращает внимание на то, что «в совокупности подземные сооружения подобного рода не должны иметь никакого отношения к полу, который лежал на них (за исключением их общего контура)» (49). Следовательно, форма этих сооружений и то, каким образом обеспечивался к ним доступ, абсолютно неизвестны. Но тот факт, что они не были входами, совершенно ясен, т.к. они должны были находиться на высоте около 5-ти метров над уровнем земли. С другой стороны, нет никаких оснований предполагать, что они представляли собой тройную планировку алтаря; расстояние между фундаментом апсиды и боковыми сооружениями показывает, что сооружения, находящиеся над фундаментом, не имели друг с другом прямого доступа. Можно предположить, что здесь находились лестницы, ведущие к галереям, как было в храме Святой Софии с северо-восточной и юго-восточной стороны. В Константинополе храм Святой Софии был единственной церковью, которая была спланирована по этому типу.

В стороне от большой центральной лестницы, ведущей в нартекс, находится небольшой доступ в здание самой церкви; но он довольно необычен, если только служил единственно в качестве входа в здание церкви. Вероятно, с северной и южной сторон нартекс был оборудован лестницами. И если эти строения, расположенные с северной стороны церковного двора, можно отнести к резиденции Анисии Юлианы, то эта резиденция имела прямой доступ к храму. Входы в крипту, находящуюся под зданием церкви, вели из малого дополнительного нартекса.

Церковь св. Иоанна Предтечи в Хебдомоне (Hebdomon)

Храм св. Иоанна Крестителя в районе Хебдомон (современный Бакиркёй (Bakirköy)), который находится в 4-х километрах от Золотых Ворот, был раскопан грубым образом французскими солдатами под руководством Р. Демангеля (R. Demangel) в 1921 – 1923гг. Результаты этих раскопок были опубликованы намного позже – в 1945г. (50). После того, как в 1965г. церковь была разрушена для постройки госпиталя Sosyal Sigortalar Kurumu, от нее почти ничего не осталось.

Этому храму было уделено слишком мало внимания, несмотря на то, что его значение тяжело переоценить. Еще до раскопок Вульф (Wulff) признавал, основываясь на текстах Прокопия, что здание этого храма очень похоже на храмы свв. Сергия и Вакха и Сан Витале в Равенне (51). Пригород Хебдомон был Версалем византийских императоров, летней резиденцией, состоящей из Магнаура (Magnaura) и Юсундиане (Iucundianae). Именно здесь встречали императоров, возвращающихся с войны, и с этого места начиналась триумфальное шествие, направляющееся в город (52). Юстиниан возвел еще две церкви в городе: св. Феодота и свв. Mēnas и Mēnaious (53), но Свято-Предтеченский храм был самым важным из трех возведенных храмов. Эта церковь была тем святилищем, где хранилась глава св. Иоанна Предтечи, и она служила в качестве особой императорской церкви, так как в ней приняли помазание на царство множество императоров (54).

Хотя археологические данные недостаточны, но, все же, общий план церкви можно очертить. В этом могут помочь и писания Прокопия (55). Это описание относится к Свято-Предтеченскому храму только косвенно, говоря первоначально о церкви св. Михаила в Anaplous, а, затем, прибавляя, что «то же самое описание можно применить и к церкви св. Иоанна Крестителя, которую недавно освятил в честь этого святого император Юстиниан в, так называемом, Хебдомоне. Оба этих храма очень похожи друг на друга, за исключением того, что Свято-Предтеченский храм не расположен на берегу моря». Прокопий использует тот же термин έμφερέστατα («очень похожи»), описывая схожесть Свято-Иоанновской церкви в Ефесе и Свято-Апостольской церкви (56). В то же время, он дает нам дату окончания строительства этого храма, так как сообщает, что он «недавно» освящен. Это означает, что освящение храма произошло незадолго до 560г., приблизительного датирования писания Прокопия, или 25 – 30 лет после постройки храма свв. Сергия и Вакха (57).

Ранее Феодосием Великим на том же месте была построена церковь. Согласно сообщениям историков, Феодосий Великий перенес главу св. Иоанна Крестителя из Сизика* в Хебдомон, и построил там прекрасную базилику (58). Отождествление этого места с тем, где был расположен юстиниановский храм св. Иоанна Предтечи, в основном базируется на словах Прокопия и Псевдо-Кодиния (Pseudo-Codinus), в которых говорится о том, что это было здание с центрической планировкой (59). До раскопок местоположение этой церкви относили еще к двум другим местам: Глюк (Glück) предполагал, что это то же место, что и храма св. Иоанна Богослова, поверив, что он натолкнулся на остатки базилики (60), а Тибот (Thibaut) отождествлял это с местом другой юстиниановской церковью – св. Феодота (61). Но последний известен как расположенный в «степях», т.е. на территории военных учений, которую Демангель (Demangel) обоснованно располагает на другом конце судилища, приблизительно в километре на восток от нашего места (62). Здесь же находятся остатки юстиниановского храма Крестителя центрической планировки.

*древнегреческая колония в северо-западной Малой Азии на берегу Мраморного моря. прим. пер.

Другое доказательство идентификации этой церкви можно увидеть в найденных скульптурных фрагментах характерных для юстиниановского зодчества. Найденная колонка, повсюду декорированная изображениями ромбов и треугольников, очень похожа на колонки церквей св. Полиевкта и св. Евфимии (сравните илл. 41, 44, 49 и 50). Хотя образцы эти различны, техника исполнения и идея декорирования всей поверхности геометрическими изображениями идентична, и, по всей видимости, относится к VI-му веку. Незавершенная капительная пята арки, находящаяся сейчас в саду музея Ая - Суфья, также очень схожа на юстиниановскую работу (илл.45 – 46). Общий дизайн этой капители такой же, что и в галерейных капителях Святой Софии (63): ионические завитки расположены на тех же местах, и подвернуты под углы пяточного блока; также идентичен и их декор; лента, отличающая ионический стиль, также безосновательно погружается в центре; пропорции арочной пяты одинаковы, и она увенчана небольшой (незавершенной) линией предназначенной для декора. Незавершенность этой работы сопоставима с двумя незавершенными капителями, расположенными на юго-восточном входе Святой Софии (64). Другая капительная пята арки идентична капителям храма юстиниановской постройки св. Иоанна в Ефесе (65).

Когда Демангель (Demangel) проводил раскопки, единственной частью церкви, которая возвышалась над фундаментом, была апсида. Она сохранилась высотой 1,40м. Сделанная из чистого кирпича, выложенным идеальным горизонтальным рядом с высокой растворной постелью (пятирядовый модуль в 0,437м.; средняя длина кирпича 0,357м.) (66), эта апсида нехарактерна для Константинополя, - полукруглая снаружи также, как и внутри (илл. 42 – 43 и рис.27) (67). Пример такой же апсиды являет только базилика в Бейязите (Beyazit). Эта апсида стоит на фундаменте, сложенном из больших обрезанных камней, которые Демангель определил как фундамент апсиды более ранней феодосийской церкви, так как радиус фундамента немного меньше радиуса стены, в то время как обычно фундаментная стена шире стены, стоящей на фундаменте, настолько, что легко обнаружить где оканчивается одна стена и начинается другая (68). Под апсидой находится крипта, снабженная входами на уровне фундамента, которые ведут наружу с северной и южной стороны. Эта крипта более просторная, чем маленькие крестообразные крипты Свято - Иоанновского Студийского храма и Халкопратийской базилики, но ее планировка до сих пор неизучена. Как и в других церквах, которые мы рассматривали, здесь находится только одна апсида. Глюк (Glück), предполагавший, что он исследует базилику, реконструировал трехапсидный план, а Еберсолт (Ebersolt) слепо принял эту реконструкцию, не рассмотрев ее критически (69). Но Глюк не сообщает об открытии других апсид, а только о начале изгиба фундамента, который находится с севера от апсиды, который он истолковал как переднюю комнату, ведущую к апсиде, по аналогии с храмом Мирелайон*, который, однако, построен на четыре столетия позже. Демангель сообщил только то, что апсида слегка обрезана с севера и юга, где она соединяется со стеной, как-будто с этих сторон к ней прилегали какие-то постройки (70). Что это были за постройки, неизвестно, но они не должны были относиться к первоначальной планировке храма.

*Myrelaion (мечеть Будрум) – надгробная церковь императора Романа Лакапина (920 – 944гг.), возведена около 930г. прим. пер.

Все, что осталось от здания самой церкви, - это основания шести столбов (рис.27). Пять из них расположены по восьмиугольному плану; два столба на юге и одна на севере сохранились полностью, и размеры их довольно впечатлительны – 2,40 – 2,75м. в ширину и 6,00м. в длину. От двух столбов, фланкирующих апсиду, найдены только их восточные половинки. Внешние углы всех пяти столбов четко вписываются в углы восьмиугольника здания (рис.28). Шестое основание, находящееся ближе к западной части, - это угловой столб, расположенный ближе к центру восьмиугольника.

Вот те немногочисленные археологические данные, которыми мы располагаем. Литературные источники вполне дополняют их, но их интерпретация является причиной многих недоразумений. После описания гавани, которая отличает Хебдомон от его близнеца на Фракийском Босфоре*, Прокопий говорит о дворе, вымощенном мрамором (αύλή), который простирается вокруг церкви (71). Демангель и Еберсолт считают, что это атриум, но в тексте говорится, что это внешний двор, или открытая мощенная площадка, не относящаяся к самому зданию (72). Далее Прокопий говорит о «колоннаде (στοά), которая окружает церковь по кругу, кроме восточной ее части. В центре расположена церковь, украшенная камнем тысячи цветов» (73). Демангель неправильно интерпретирует этот текст, полагая, что «стоа» - это колоннада внутри

*"Фракийский" или "Майсийский" Босфор отделяет Европу (с древнией области Фракия) от Азии (по древнией Майсии / Вифинии), водами Черного и Мраморного морей. Его эпитеты отличают его от древнего Киммерийского Босфора, разделяющего современные моря Черное (древний Понт Эвксинский) и Азовское (древний Palus Maeotis), который соответствует в настоящее время русской Керчи. www.archive.org/.../dionysioubyzant00wescgoog.

церкви (74), - это невозможно по контексту. Описание интерьера начинается только с третьего предложения (τί άν τις…). Не всегда определенный Прокопий, все же очень аккуратен в словах, и здесь он просто излагает то, что видит человек, проходя к церкви: сначала внешний двор; затем, крытая галерея вокруг церкви; затем, внешний декор церкви и

купола; и, в конечном итоге, обстановка и декор интерьера. Далее он продолжает повествование: «Высокая крыша увенчана куполом. Кто сможет достоверно описать церковные галереи, ниши, изысканность мрамора, который повсюду покрывает стены и полы? Кроме всего этого, вся церковь усыпана великим множеством золота, так, как будто золото присуще ей по природе» (75). Девинг (Dewing) этот отрывок перевел совершенно неправильно, прочитав второе предложение, как относящееся к комплексу подсобных построек, расположенных около церкви (76). Но и это противоречит контексту самого описания. Архитектурный словарь Прокопия часто наполнен метафорами, но смысл всегда ясен: галереи он в буквальном переводе называет «надземными стоа» или «верхними колоннадами» (τάς ήωρημένας στοάς), а ниши – «отступающими помещениями» (τάς ύπεσταλμένας όικοδομίας). Это типичный словарь Прокопия, который постоянно описывает ниши или апсиды как отступающие или удаляющиеся пространства (77).

Эта информация о здании не обширна, но довольно определенна. Нам сообщают о храме центрической планировки, перед которым находится внешний двор, и который окружен крытой галереей, за исключением восточной стороны, где должна находиться апсида.

Этот храм купольный и в нем есть галереи. Это предполагает наличие аркады на нижнем этаже под галереями. В конце концов, здесь находится множество ниш.Псевдо-Кодиний характеризует в итоге это здание очень кратко, называя его «круглым монументом с апсидами» (ό δέ στρυγγολόστεγος ό έχων τάς κόγχας) (78). Нет никакого сомнения, что мы имеем дело со зданием, состоящим из двух каркасов, у которого центральный купол был окружен крытыми аркадами на нижнем уровне и на галерейном этаже точно также как и в наиболее знаменитых юстиниановских церквах – Святой Софии, свв. Сергия и Вакха и Сан Витале в Равенне. Расположенные по окружности столбы могут определить внешние очертания каркаса здания, а единственный угловой столб – внутренний каркас (рис.28). Церковь Сан Витале более похожа по планировке: экстерьер здания восьмиугольный, а система столбов, расположенных по окружности, снимает боковое давление купола. Внешние размеры обоих зданий почти одинаковы – диаметр церкви Сан Витале, измеряемый по столбам составляет 39м., а соответствующий диаметр церкви в Хебдомоне – 40м. Тем не менее, внутренний восьмиугольник церкви в Хебдомоне значительно просторнее – диаметр внутреннего восьмиугольника церкви Сан Витале, измеряемого от стены до стены, составляет 15,4м. или 50 византийских футов (0,309м.), а соответсвующие размеры церкви в Хебдомоне – 18м. или 58 византийских футов. Если бы здесь стены отступали от фундамента, как в апсиде, эти размеры могли бы достигнуть 60-ти футов. Следовательно, если сравнить это здание с церковью Сан Витале, то оно было более просторным, для чего требовалось применение огромной системы подпорок в зоне крытой галереи, и, в то же время, это позволило использовать более узкую галерею, которая лучше соответствовала типу этого здания.

В конечном итоге, необходимо реконструировать апсиды или ниши, которые простирались от центрального здания до крытой галереи, хотя об их численности и планировке абсолютно ничего не сказано. Демангель предлагает другое решение этой проблемы. Он считает, что апсиды находились с внешней стороны восьмигранника, как в некоторых церквах с центрической планировкой в Армении (79), но внимательное рассмотрение этой гипотезы делает ее маловероятной. Во-первых, сама структура здания храма в Хебдомоне абсолютно отлична от восьмигранных храмов Армении, которые являются однокаркасными зданиями, в которых внешние апсиды служат опорой для купола. В Хебдомоне функцию опоры несут на себе радиальные столбы (80). Во-вторых, было бы достаточно сложно согласовать систему внешних апсид с существующими галереями. А в армянских церквах вообще нет галерей. В заключении, Прокопий утверждает, что окружающая храм крытая галерея обрывается только на восточной стороне, что дает основания предполагать, что только на восточной стороне была апсида.

Таким образом, структура здания храма св. Иоанна Предтечи в Хебдомоне должна была придерживаться тех же основных принципов, что и храм Сан Витале: двухкаркасный восьмигранник, увенчанный в центре по внутреннему каркасу куполом, врезающийся в галереи множеством ниш. Почти со всех сторон здесь был обеспечен вход в храм, так как крытая галерея окружала полностью церковь, кроме восточной ее стороны. Храм, тесно окруженный несущими столбами, вероятно, с восточной стороны восьмигранника был несколько сужен. Вход в крипту, находящуюся под храмом, был расположен с северной и южной сторон апсиды.

Были обнаружены фрагменты внутренней обстановки: мозаичная колонка, которая может принадлежать надалтарной сени (ил.44), небольшой фрагмент амвона зеленого серпантизированного мрамора, большое овальное основание белого мрамора, вероятно с того же амвона (81) и фрагмент панельного парапета (ил.47). Тем не менее, ничего не известно об их месторасположении в церкви. Демангель пробовал определить расположение жертвенника вне площадки, вымощенной мрамором, которую нашли на северо-восточной стороне церкви (рис.27) (82). Но месторасположение этой площадки указывает на то, что она принадлежит отдельному строению, не относящемуся непосредственно к основному зданию церкви. Более того, стиль выкладки мрамора, который очень схож

со стилем омфалия* храма Святой Софии, дает основания датировать эту площадку много позднее разрушения Свято-Иоанновского храма.

Упадок церкви в Хебдомоне можно датировать IX-м веком, когда празднование 5-го июня, как воспоминание чудесного избавления от варваров, произошло уже не в этом храме, а было перенесено в соседнюю церковь св. Иоанна Богослова (83). Последнее упоминание об этой церкви связано с посещением ее Василием I. Более поздние источники уже абсолютно ничего не сообщают об этой церкви (84).

Хотя литургическую планировку церкви в Хебдомоне невозможно восстановить во всех деталях, а лишь в общих чертах. Мы знаем о том, что при этом храме была aulē, т.е. отгороженная территория, расположенная перед зданием и с боковых его сторон. Вместо нартекса была крытая галерея, или стоа, которая была расположена вокруг здания. С восточной стороны располагался одноапсидный алтарь, как в храме свв. Сергия и Вакха. Интерьер этого здания также должен был быть спланирован более или менее схоже с планировкой церкви свв. Сергия и Вакха – с «U»-образной галереей, обводящей центральнокупольный неф. Существование амвона подтверждается найденными фрагментами, но определить его месторасположение невозможно.

* омфалий - особый красный камень, который находился в полу храма Святой Софии. О нем упоминает и русский паломник архиепископ Антоний Новгородский: «Во святей же Софие у алтаря на правой стране, ту есть мороморъ багрян, ту поставляютъ престолъ златъ, и на престоле поставляютъ царя на царство». (Добрыня Ядрейкович (Андрейкович) (Антоний, архиеп. Новгородский). Книга Паломник. Сказание мест святых во Цареграде // Павел Савваитов. Путешествие Новгородского архиепископа Антония в Царьград в конце 12 столетия. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1872. с. 81.

Церковь св. Евфимии

Церковь св. Евфимии – это одна из самых значительных открытий в области византологии за последние годы. Светский триклиний (трапезная) пятого века был перестроен в храм, что, по словам Лавина (Lavin), внесло в архитектуру ранней Византии лексику дворцовой архитектуры (85). Став мартирием, эта церковь, по словам Грабара (Grabar), первая испытала на себе преобразование архитектурных форм мартирия в церковном зодчестве ранней Византии (86). Ее фрески, иконография мученичества, датируемая XIII-м веком, также не имеют себе аналогов в Константинополе. В конечном итоге, храм св. Евфимии имеет огромное значение в истории развития церковной планировки в Константинополе, так как здесь сохранились археологические данные, позволяющие достаточно полно реконструировать литургическую планировку этой церкви. Синтрон (сопрестолие), алтарь, алтарная преграда и солея оставили существенные следы, и только амвон пропал бесследно.

Исследования 1939г. возле ипподрома цикла фресок, изображающих житие и мученичество св. Евфимии дали возможность окончательно определить личность святой, как Евфимии Антиохийской (έν τοίς Άντιόχον) (87). Антиох, честолюбивый пробст (эконом) времен правления Феодосия II, возвел это здание, вероятно в 416 - 418г. (хотя, также вероятна датировка 431 – 33г.) (88). Расположенное в центре на осевой линии Σ-образной колоннады, здание триклиния имело вид шестиугольника, с расположенными повсюду, кроме места входа, большими нишами, которые в некоторых местах были глубже полукруга (рис. 29 – 30). Небольшие округлые портики, расположенные между нишами оживляли экстерьер здания и обеспечивали ниши боковыми входами. По бокам главного входа, расположенного в Σ-образной колоннаде, с наружной стороны были расположены две полукруглые ниши, в каждой из которых находился вход в винтовую лестничную башню. С внутренней стороны он переходил в прямоугольную нишу, вероятно, с полукруглым сводом сверху. Высота стен, сохранившихся в наше время, колеблется от одного до трех метров (ил. 48).

Terminus ante quem* перестройки дворцового холла в церковь – перенесение Ираклием мощей св. Евфимии из Халкидона под натиском персидского нашествия 615 или 626г. (89). Белтинг (Belting) настаивает на датировке VI-го века, основываясь на скульптурных фрагментах алтарной преграды, что довольно убедительно. Единственный аргумент против этой точки зрения основан лишь на том, что в данной технологии декоративной работы с мрамором использован стеклянный клей, что мы можем обнаружить в храмах св. Полиевкта и Хебдомон.

В храме св. Евфимии эта техника применялась не только в колонках алтарной преграды (илл. 49-50), но также в алтарных панелях и арки надалтарной сени (90). Грабар (Grabar) настаивает на том, что наиболее ранняя дата использования этого здания для совершения христианского богослужения – это VII-й век, и датирует эти фрагменты до IX-го века (91). Он указывает на аналогию этой техники инкрустации с работой Х-го века в Фенари-иса (Fenari İsa) в Константинополе и Круглой Церкви в Преславе IX-го века, а также на влияние металлообработки средневизантийского периода на эту технику. В то же время, он ошибается в идентификации колонок храма в Хебдомоне, определяя их происхождение Х веком из Фенари-иса (Fenari İsa) (92). Но материалы инкрустации из Фенари-иса (Fenari İsa) и колонок из Преслава совершенно отличны по характеристике

*окончательная дата

от фрагментов церквей св. Евфимии, св. Полиевкта и Хебдомона. В последнем поверхность выложена непрерывно сетчатым типом с цветными вставками, вложенными в ячейки сетки (илл. 41; 44; 49 – 50). Схема орнамента является одновременно простой и жесткой и характерна для стиля работы над всей поверхностью. Напротив, декор иконной рамы из Фенари-иса (Fenari İsa) и колонок из Преслава содержит лишь отдельные вставки в поверхность, в основном оставляя ее неповрежденной (93). Это не сплошной декор, а деликатный, ювелирный акцент на определенных частях поверхности (94). Если мы рассмотрим параллели этой работы в Константинополе, мы обнаружим, что колонки VI-го века из Амиды, как предполагает Белтинг (Belting), намного ближе по характеру к фрагментам храма св. Евфимии, чем что-либо из Преслава (95). Можно, без всякого сомнения, обнаружить четкую параллель между крестово-восьмигранным дизайном алтарной панели в церкви св. Евфимии и колонки из Амиды (96). Мозаичные фрагменты церквей св. Полиевкта, св. Евфимии и Хебдомон составляют совершенно однородную группу, которую разумнее всего датировать VI-м веком.

Кроме мозаичных фрагментов, датировку VI-го века подтверждают и другие скульптурные фрагменты алтаря. Восьмигранные основы колон очень похожи на другие восьмигранные основы колон пятого и шестого веков (97), а декор алтарной панели абсолютно соответствует эпохе VI-го века. Более того, обратная сторона декора алтарной панели дублирует образец фронтальной части саркофагов из Равенны, датируемых началом VI-го века (98). В других панелях используется различная техника: переплетения, четырехлистники, кресты, - все это характерно для любых алтарных панелей шестого века. Более того, широкая и гладкая техника совершенно нехарактерна для утонченности резьбы средневизантийского периода (99). Только архитрав, похоже, относится к средневизантийской эпохе. Но его можно отнести (как предполагает Белтинг) к реконструкции здания 797г., когда мощи св. Евфимии, которые вынесли из храма иконоборцы, были возвращены (100). Говоря кратко, масса вещественных доказательств подтверждает датировку VI-го века, следовательно, перестройку этого здания в церковь необходимо отнести именно к этой эпохе.

Планировка здания определенно указывает на то, что оно перестраивалось в церковь: при реконструкции здания не было совершено никаких базовых структурных изменений, в то же время, зодчий спланировал новые линии на подходе к зданию, и создал совершенно новую планировку для алтаря. Новый алтарь не был расположен напротив старого главного входа. Вместо этого его поставили в апсиде под углом в правую сторону, что более соответсвует восточной стороне по оси здания (рис. 30). Был открыт новый вход через алтарь по новой восточно-западной оси. Старый вход остался в употреблении, хотя это уже не имело смысла (101). Белтинг полагает, что невозможно определить дату начала использования нового входа по археологическим данным более точно, чем предположить, что его строительство было окончено до того, как на нем были расписаны фрески. Тем не менее, похоже, что эта пристройка относится ко времени расположения алтаря на новой оси и, таким образом, вероятно, современна ему. Архитектор должен был чувствовать важность расположения входа строго напротив алтаря, поэтому старый вход был оставлен, что было более удобно для близлежащих строений.

Установка алтаря потребовала изменений в системе входов, так как синтрон блокировал дверь, которая вела к портику, расположенному с севера от алтаря (портик №III, рис. 30). Это неудобство было устранено благодаря тому, что установили новую дверь, проломав массивную двухметровую кладку из соседней апсиды (апсида №3, рис. 30 и ил. 51). Таким образом, здание было снабжено пятью входами, включая два входа по бокам алтаря. Как позже в храме св. Ирины, эти два входа в конечном итоге были закрыты подсобными помещениями. В этом случае мавзолеи были построены несколько позже конца VI-го века, когда было разрушено соседнее здание (102). Между прочим, Белтинг предполагает, что, вероятно, портик №III, который тоже блокировали, стал служить диаконником, но никаких доказательств в пользу своей гипотезы он не приводит (103) (в поздневизантийской архитектуре, без всякого сомнения, помещение, которое находилось к северу от алтаря, служило не диаконником, а жертвенником). Первоначально эти портики не были закрытыми, наоборот – это были открытые входы. По всей вероятности, они не закрывались до постройки мавзолеев, которые Грабар (Grabar) справедливо относит ко времени перенесения мощей св. Евфимии в VII-м веке (104). В VI-м веке планировка гексагональной (шестиугольной) церкви должна была быть такой же открытой, как и в константинопольских базиликах V-го века.

Другое капитальное изменение при перестройке светского здания в храм, была пристройка алтаря. Стилобат алтарной преграды, две трети которой до сих пор остались на месте, демонстрирует разметку для колон и алтарных панелей (ил. 52 и рис.31). Планировка идентична «п»-образной планировки алтаря Студийской базилики (рис.8). Были установлены три входа: один по центру, и по одному с каждой стороны. О последних свидетельствуют основания колон, которые были обрезаны с одной стороны для того, чтобы вставить туда алтарные панели. С другой стороны эти основания были нетронуты. Так как в этом храме нет колонок, стоящих у стены, то их число на две меньше, чем в Студийском храме, а пропорции планировки немного шире и просторнее. Ширина этого алтаря составляет около 10,7м., а длина 5,2м. (в Студийской базилике соответсвенно: 9,49м. и 5,45м.). Перед центральным входом видна часть узкого хода для процессий, на что указывают крепления для панелей парапета. Эта солея присоединялась к входу таким образом, что вход в алтарь проходил исключительно через солею. Вероятно, солея вела к амвону, расположенному спереди по центру, где и располагает его Науманн (Naumann) в своей реконструкции (рис. 32). К сожалению, к нашему времени от амвона не осталось никаких следов.

Как и в Студийской базилике, здесь в апсиде находился синтрон (ил.53). Под полукруглым рядом скамеек находился проход. Но при раскопках уже не было обнаружено ни свода этого прохода, ни верхних рядов сидений. Эта конструкция была покрыта мраморной облицовкой под которой находилась небрежно сложенная кирпичная кладка, датировку которой практически невозможно определить (105). Тем не менее, есть все основания датировать синтрон и алтарный барьер VI-м веком. Сохранившиеся ступени указывают на структуру, аналогичную той, которую предлагает в своей реконструкции Науманн (Naumann) (рис.33): шесть узких небольших скамеек (0,29м. высотой и 0,23м. шириной) ведут вверх к двум бόльшим скамейкам. Так как планировка синтрона полукруглая, в той части апсиды, которая глубже полукруга, верхняя скамейка становится шире. Совершенно очевидно, что на всех, кроме верхних скамейках, сидеть было неудобно, на что обращают внимание как Белтинг (Belting), так и Шнейдер (Schneider) (106). Таким образом, нижние ярусы должны быть просто ступенями к верхнему ряду, как это можно увидеть в сохранившихся до наших дней синтронах на о. Парос (107). Проход под скамьями был освещен шестью окнами, прорубленными через скамьи. Также внутри этого проема были расположены пять ниш (108). Ширина прохода составляет всего лишь 0,80м., а ниши не глубже, чем малые выступы, т. е. - 0,50м. Предположение Белтинга, что это пространство использовалось как диаконник или ризничная, маловероятно (109) – здесь нет никакого помещения ни для риз, ни для клириков.

Место престола, датируемое VI-м веком, обозначено розетками надалтарной сени (рис.30), которая была расположена в центре прямоугольного пространства алтаря. Сама надалтарная сень была массивным, монолитным куполом. От нее сохранились верхушка и кайма (110). Поддерживающие ее колоны были расположены в углах квадрата 1,80 х 1,80 м. Какой формы был первоначальный престол неизвестно, но в начале VII века в церковь были перенесены мощи св. Евфимии, и были помещены в коробчатый престол с confessio*. Это, вероятно, относится к словам Константина из Tios о вместилище (λάρναξ или γλωσσόκομος), находящемся непосредственно под престолом, куда можно было просунуть руку, чтобы дотронуться до мощей (111). Это было новым способом сочетать престол и мощи, и, как предполагает Белтинг (Belting), снова поднимает вопрос о константинопольских мартириумах (112). Вместо погребения мощей в крипте, как это было в храмах Студийском, Халкопратийском и Хебдомон, мощи святого помещаются в самой церкви непосредственно под престолом. Предположение Грабара (Grabar) о том, что мощи мученицы были помещены в нише №3 (напротив входа из внутреннего двора) априори является не более чем предположением, не подтвержденным никакими археологическими данными и не принимающим во внимание дошедшую до нас из литературных источников информацию (113). К сожалению, первоначальный престол полностью исчез, а Шнейдер (Schneider) нашел только массивное основание более позднего престола (114). Второй престол был прямоугольный 2,00 х 1,10м., и несколько шире, чем находящаяся над ним надалтарная сень.

*confessio – ниша для положения мощей в (или возле) престоле (en.mimi.hu/architecture/confessio.html).

Таким образом, литургическая планировка церкви св. Евфимии во многих деталях совпадает с планировкой Студийской базилики св. Иоанна, хотя эти здания в строительном проектировании далеки друг от друга. За исключением отсутствия крипты, планировка алтаря очень схожа – тот же вид синтрона, то же место, предназначенное для престола, та же планировка алтарной преграды. Хотя ниши, находящиеся справа и слева от алтаря очень подходят для трехалтарной планировки, они не использовались в этих целях, а были расположены за пределами алтарной преграды и были снабжены входами, соответствующими восточным входам в боковых нефах Студийской базилики. С западной стороны отсутствовал нартекс, а двор в форме сигмы прекрасно выполнял функции атриума. Отсутствовала также и галерея, но все это нельзя было бы убрать при перестройке светского здания в церковь без полной реконструкции. Не нарушая внешних рамок ранее существовавшего здания, здесь была соблюдена литургическая планировка раннего образца.

Базилика Бейязит А

Базилика А возле площади Бейязит была обнаружена вместе с двумя другими церквами совершенно случайно во время земляных работ, которые проводились для расширения Стамбульского Университета (115). График контракта препятствовал тщательному проведению археологических работ, а само место впоследствии было застроено новым зданием. Тем не менее, эта находка имеет важное значение, так как дает единственный полный план столичной базилики юстиниановской эпохи, и удивительно как археологи упорно избегали обсуждения этой находки (116).

Храмы Бейязит расположены с северной стороны Орду Каддеси (Ordu Caddesi) и с восточной стороны Бюйук Решит Паша Каддеси (Büyük Reşit Paşa Caddesi) в непосредственной близости от древнего Бычьего форума, с западной и северной сторон невдалеке от руин тетрапилона Феодосия I. Все три перечисленные церкви пока еще неидентифицированы, хотя данных для этого более чем достаточно. Литературные источники упоминают о четырех церквах, находящихся поблизости от Бычьего форума: 1) св. Марка; 2) Пресвятой Богородицы, которую они именуют τά κονράτορος; 3) еще один храм св. Иоанна Предтечи в (районе Бычьего форума) и 4) св. Феодора возле Бронзового Тетрапилона (117). Первые два храма источники описывают как купольные церкви, которые нельзя отнести к базилике А, но возможно идентифицировать с храмами В или С (118). Однако и третий и четвертый храмы с одинаковой долей вероятности можно отнести к базилике А. К большому сожалению о них ничего неизвестно, кроме того, что они находились поблизости от Бычьего Форума, и их праздничные дни, записанные в синаксариях (119).

Фиратли (Firatli) предложил датировать храмы А и С VI-м веком, а церковь В несколько позднее, так как она находится на более высоком уровне, а ее стены совершенно не примыкают к стенам церквей А и С (120). Шнейдер (Schneider) соглашается с этой датировкой (121). Близость храмов В и С не позволяет здание В оборудовать западным входом, а также подтверждает то, что церковь В была построена после церкви С (рис.34). Однако, храм С не соответствует архитектурному стилю VI-го века (рис. 35): его планировка разбита в шахматном порядке; стены, обозначенные на плане между центральным и боковыми нефами являются фундаментными (122). Все эти признаки, а также двойной нартекс и небольшие размеры здания, говорят о том, что храм относится к эпохе средней или поздней Византии. Капители V-го века, найденные на территории храмов В и С (расположение точно не установлено) скорее всего использовались уже не новыми, а взятыми из более ранних построек. И церковь св. Марка, и церковь Пресвятой Богородицы первоначально возводились в V-м веке.

Таким образом, только базилика А может с большой долей вероятности датироваться VI-м веком. И эта датировка основывается на качестве архитектурной скульптуры, найденной в этом храме. Найденные три капители арочных пят, покрытые лиственным орнаментом, созданы с таким же высоким мастерством, что и капители аркады и боковых нефов Святой Софии (ил.54) (123). У них те же самые пояски шейки колонны под капителью и арочной пяты, такая же глубокая выточка аканта, та же самая волюта. Они настолько схожи, что можно подумать, что их забрали из храма Святой Софии, за исключением того, что они меньше, а листья на аканте уже (124). Найденные другие три капители относятся к ионическому стилю (ил.55) (125). Эти небольшие вариации стиля хорошо представлены в храме св. Иоанна в Ефесе (126). При раскопках также были обнаружены фрагменты карниза, состоящего из целого ряда отдельных вертикальных панелей, очень схожего с карнизом, обнаруженным в храме св. Полиевкта (127). Основы колонн очень схожи с основами из храма Святой Софии; одна из них имеет особенный необычный дизайн идентичный с образцами храма Святой Софии: широкий полу-торусный элемент, за которым следует выкружка, далее широая плоская поверхность с небольшой канавкой (128). Постоянство подобных аналогий подтверждает юстиниановскую датировку базилики А, датировку современную, или немного позднее, Святой Софии.

Самым впечатляющим скульптурным фрагментом храма является амвон. Он почти полностью сохранился и восстановлен в саду Музея Айясофия (илл. 56 – 58 и рис. 36) (129). Он имеет исключительное значение, так как является единственным сохранившимся амвоном ранневизантийских церквей Константинополя. Техника исполнения, с которой сделан этот амвон, высокого уровня, профилирование глубокое и четкое; декор состоит из повторения простых крестов в технике горельефа. Схема схожа со схемами в Греции и Равенне: платформа, с каждой стороны которой находятся ступени, ведущие вверх. Удивительным является его размер. В храме таких скромных размеров (всего 50 византийских футов в длину), амвон с семью ступенями вверх и около 3м. в длину производил огромное впечатление. Очевидно, что он должен был приковывать все внимание в центральном нефе храма. Материал, из которого он сделан, - прекрасный мрамор с красными прожилками, который был приобретен, по всей вероятности, за довольно значительную сумму, только подчеркивает его архитектурные достоинства. К сожалению, местонахождение амвона в здании самой церкви неизвестно.

Планировка базилики А имеет целый ряд особенностей, не свойственных храмам Константинополя V-го и VI-го веков (рис. 37). Нартекс расположен поперек фасада и выходит за пределы здания церкви с обеих сторон. С западной стороны от него находится территория, которая может быть атриумом, но она еще не исследована. В центре нартекса находился тройной вход и, вероятно, с боковых сторон также находились входы. С северной и южной сторон храма находились небольшие квадратные входные отсеки – здесь были обнаружены in situ* (*на должном месте) дверные пороги. Общая длина нартекса составляла около 38м.: довольно внушительные размеры, на метр даже больше, чем нартекс церкви св. Ирины. В отличии от просторности нартекса, здание самой церкви было сравнительно небольшим, и бόльшим в ширину, чем в длину. Ширина интерьера была 19м., а его длина 15,40м., т.е. приблизительно 60 х 50 византийских футов (1 визант. фут = 0,315м.). Благодаря широкому нартексу, с обеих сторон церкви были расположены открытые мощеные дворы. Эти дворы простирались на всю длину церковного здания. Южный двор был 7,5м. шириной (внутренний размер), а северный – 8,0м. Оба двора сообщались с церковью через входы, находящиеся в крайних западных

*in situ - на должном месте

отсеках боковых нефов. Северный двор также сообщался с внешним нартексом церкви С с северной стороны, и он не нарушил на ее западной стене полукруглую нишу около 1,35м. в диаметре, расположенную между колонами. Что располагалось в этой нише, мы не знаем. Под северным двором была обнаружена бочкообразная цистерна (130).

Здание церкви было разделено на центральный и два боковых нефа двумя небольшими колоннадами, чьи основания сохранились на своем месте, по три на каждой стороне. Здесь впервые мы сталкиваемся с особенностью, которая несвойственна никакой другой ранней церкви: основания колон обрезаны по сторонам, для того, чтобы поставить панель парапета в межколонное пространство, и, таким образом, создать барьер, разделяющий боковые нефы от центрального. В то время как в Греции мы можем найти множество подобных барьеров, в Константинополе это исключение.

В восточной стороне церкви ничего не сохранилось над фундаментом, который, как показано на плане (рис. 37), был намного шире, чем поднимающиеся над ним стены (131). Апсида, которая, по всей вероятности была полукруглая как снаружи, так и внутри, была отделена от здания самой церкви прямоугольным алтарным помещением, что напоминает планировку малой базилики Сарая (рис. 17). Судя по фундаменту, это помещение было 5,5м. вглубь и 6,7м. в ширину. Тот факт, что мозаика пола центрального нефа не повреждена влоть до границ этого помещения, дает основания полагать, что барьер, отделяющий алтарь от нефа, шел точно по этой перекрестной линии.

К северу и югу от алтарного помещения находились две боковые комнаты размером (по размерам фундамента) 4,3 х 3,5м. Фиратли (Fīratlī) сообщает о том, что обнаружены дверные пороги в непосредственной близости от этих комнат. Так как эти пороги слишком массивны, чтобы их передвигали подальше от их первоначального расположения, то их наличие говорит о том, что эти боковые помещения использовались как входы в восточную часть церкви (132). Пространство к востоку от церкви было спланировано как еще один двор, который с восточной стороны был закрыт подпорной стенкой, расположенной на возвышенном грунте и декорированной нишами, в который нашли следы мозаики и фресок (133). Таким образом, можно предполагать, что с восточной стороны церкви находились входы. С южной стороны двор закрывает прямая стена, а с северной, очевидно, она соединялась с более поздней церковью В. На восточной стороне церкви В находилась стена с нишами (рис. 34).

Далее, с севера и юга, восточные входы, в свою очередь, были обеспечены другими комплексными боковыми помещениями. Северное помещение, по всей видимости, было вдвое меньше, благодаря зданию самого храма В, при этом оставалось одно весьма узкое помещение, которое располагалось с востока на запад, с входом с северной стороны от храма В и одним небольшим «L»-образным помещением. На южной стороне планировка более ясная: небольшая крестообразная часовня открывается с юга, а между этой часовней, южным двором и зданием самой церкви лежит «L»-образное пространство. Тот факт, что в обоих случаях входы выводили из церкви, говорит о том, что они были построены позже здания самой церкви, или, по крайней мере, не были спланированы как неотъемлемая часть этого здания. Они должны выходить за линию крыши, которая включает в себя боковые нефы храма, и быть покрытыми (крышей или сводом) отдельно от основного здания.

Базилика Бейязит является интересным экземпляром, контрастирующим с базиликами V-го века. В то время, как само здание церкви было много меньше и проще, и не было оборудовано галереями, территория вокруг церкви была лучше спланирована: нартекс был раскинут от севера до юга, дворы располагались на севере, юге и востоке от церкви, составляя довольно правильные формы, а с западной стороны, вероятно, находился еще и атриум. Можно сказать, что эта территория, ведущая к храму, имела более важное значение, чем сама церковь. Литургическая планировка подобна планировки базилики Сарай, где алтарь не врезается в неф, а приставляется к нему. Однако в этой церкви боковые нефы четко отделены от центрального. Следует добавить, что эта церковь является единственной константинопольской церковью ранневизантийской эпохи, которая может демонстрировать нам полностью сохранившийся амвон.

Существование более мелких юстиниановских построек менее очевидно, чем ранних базилик. Две рассматриваемые базилики – свв. апп. Петра и Павла и Бейязит А, напоминает нам о твердости традиции строительства базилик в продолжении всего правления Юстиниана, несмотря на появление нового архитектурного стиля – центрально-купольного. Если писания Прокопия отражают достаточно достоверно направление зодчества в это время, мы должны предположить, что среди построек Юстиниана базилик было не меньше, чем центрально-купольных церквей. Из тридцати трех юстиниановских церквей, упоминаемых Прокопием, только десять описаны достаточно детально для того, чтобы мы могли в точности узнать их планировку. Из них одна построена в форме креста (церковь свв. Апостолов), четыре купольные с центральной планировкой (Святая София, свв. Сергия и Вакха, св. Иоанна в Хебдомоне и св. Михаила в Анапле (Anaplous), и пять базилик. Две базилики: св. Акакия и Влахернский храм Пресвятой Богородицы, являются реконструкциями или перестройками ранее существовавших базилик. Правда, другие три – церкви св. Анфима на Роге, св. Михаила в Sinator и свв. апп. Петра и Павла были возведены полностью. Таким образом, прочная консервативная архитектурная традиция строительства базилик сохранялась параллельно драматическому появлению новых направлений церковного зодчества.

Литургическую планировку церквей этой группы также можно охаректеризовать в общих чертах одним словом – консервативная. Сохраняется планировка западной части храма с применением нартекса и атриума. Очевидно, что за вероятным исключением храма Бейязит, во всех церквах были атриумы, и только храм св. Евфимии не был оборудован нартексом. Восточная часть храмов также идентична друг другу – единственная алтарная апсида, которая иногда (но не всегда) по бокам снабжена входами. Оборудование алтарного помещения (там, где оно еще сохранилось) также повторяет раннюю планировку. Синтрон и алтарная преграда церкви св. Евфимии повторяют эти детали Студийского храма, а прямая планировка алтаря церквей свв. Сергия и Вакха и Бейязит повторяют планировку базилики Сарай. Амвон в центре нефа в храме св. Полиевкта и солея в храме св. Евфимии повторяют планировку этих деталей в базилике Сарай. В общих чертах, открытость планировки характерна для всех этих церквей, за исключением внезапного аномального появления стилобатного барьера между центральным и боковыми нефами в церкви Бейязит.

рис.24. Церковь свв. Сергия и Вакха. Лестница нартекса (план и раскопки).

Примечания

Три великие постройки Юстиниана

Среди построек Юстиниана Святая София представляет собой особенный храм, как в архитектурном, так и духовном аспекте. Именно поэтому ее необходимо рассматривать отдельно: ее ранг патриаршей церкви, неординарные размеры, значимость в истории византийского зодчества определяют ее как совершенно особый класс. По подобным причинам другие два здания, построенные Юстинианом, также должны рассматриваться отдельно от других столичных храмов, - это церковь св. Ирины, соседствующая храму Святой Софии и подобная ему, и церковь свв. Апостолов, которая впоследствии была разрушена. В архитектурном аспекте эти церкви были намного претензиознее малых построек; их высота была более впечатляющей, декор богаче, а технология строительства более сложной – с использованием огромных широких куполов, покоящихся на массивных колонах, и поддерживаемыми другими куполами или полукуполами. Это были три самые большие церкви столицы, и, несомненно, они имели особое политическое значение: церковь свв. Апостолов была усыпальницей императоров, а кафедральный комплекс был, как правило, местом их коронации и молитвы. Эти церкви, или, по крайней мере, две из них, которые сохранились, заслуживают отдельного рассмотрения в нашем исследовании литургической планировки Константинополя.

Литургическая планировка храмов Святой Софии и св. Ирины очень важна по определенным причинам. Именно здесь, как нигде в другом месте, византийская литургия должна была совершаться во всей своей чистоте и с тщательным, во всех деталях, соблюдением обряда. Литургия патриархальных церквей должна была быть не только стандартной, но и нормативной, так как она давала образец служения другим храмам. Также, что касается архитектурного дизайна, ничего не должно было быть необдуманным или недостающим. Здесь мы сталкиваемся с мастерством лучших математиков, архитекторов и инженеров того времени, людей, которых вдохновляло поручение императора, и которые имели в своем распоряжении сокровища всей империи. Более того, эти храмы дают нам то преимущество, что здесь мы можем изучать здания, которые сохранились в достаточной мере. Красота этих зданий может только намекнуть о том, какие великолепные обряды совершались в этих зданиях. И здесь снова можно удивиться консерватизмом литургической планировки.

Церковь св. Ирины

После Святой Софии, церковь св. Ирины является самым большим сохранившимся константинопольским храмом. Из всех столичных церквей V – VI-го веков этот храм, вероятно, уступал по размерам только храму свв. Апостолов. Прокопий же утверждает, что он был вторым после храма Святой Софии, но он мог судить как мирянин, впечатления которого не соотносятся с реальными размерами (1). Внутренняя ширина церкви не совсем соответсвует ширине Халкопратийской церкви – самой большой базилике (соответсвенно – 28,5м. и 31м.). Но этот храм намного длиннее, и его высокий купол дает тот простор, который так недоставал базиликам столицы.

Также как и Халкопратийская церковь, церковь св. Ирины тесно связана с храмом Святой Софии. Она расположена в 110-ти метрах на север от Святой Софии; ее апсида расположена по линии апсиды Великой Церкви и само здание расположено почти по одной оси. В доюстиниановскую эпоху, а возможно и позже, обе церкви были одним храмовым комплексом и были отгорожены одной стеной (2). Фортификационная стена Сарая теперь успешно разделяет обе церкви, но в VI-м веке они сообщались целым рядом дворов, на которых были расположены различные благотворительные заведения (как, например, приют Самсона (3)) и, вероятно, как предполагает Жанин (Janin), канцелярии (4). Раскопки Рамазаноглу (Ramazanoğlu) и Диримтекина (Dirimtekin) к югу от церкви св. Ирины открыли часть двора, цистерну, и целый ряд коридоров, но все они не были исследованы более детально (5). Другие, более объемные, цистерны обнаружены недалеко от северо-восточного угла Святой Софии. Они проходят под оградительной стеной Сарая до места, расположенного невдалеке от юго-восточного угла церкви св. Ирины (6).

Обе церкви относились к патриарху и управлялись одними и теми же клириками. До строительства Святой Софии и во время ее реконструкции позднее 404г. храм св. Ирины служил кафедральным храмом столицы (7). Также как и храм Святой Софии, храм св. Ирины был посвящен Христу, одниму из Его божественных свойств – Святому Миру. Прокопий в этом вопросе довольно точен, группируя обе церкви в первый разряд упоминаемых им церквей – к церквам, посвященным Христу, но на его слова не обращали внимания во время предыдущих дискуссий о посвящении церкви (8).

Юстиниан начал постройку современного нам здания церкви св. Ирины одновременно со строительством храма Святой Софии, после того как обе они были разрушены в пожаре 532г. во время восстания Ники (Nikē). Дата окончания их строительства неизвестна, и, таким образом, их реконструкция определяется тремя последующими периодами. Второй пожар, еще во время правления Юстиниана, повредил храм в 564г., он разрушил атриум и частично нартекс (9); неопределенное разрушение произошло в 740г. во время землетрясения, что потребовало дополнительного ремонта (10). И, в конечном итоге, реконструкция, которую предприняли турки, - все это составило окончательный вид здания, за которым нам тяжело увидеть его первоначальный вид. Все же, планировка церкви в ее двух фазах правления Юстиниана достаточно ясна и проста в своей схеме. Проблема состоит в том, каким способом возводились своды церкви; есть еще ряд вопросов, но они не мешают нам проводить исследование.

Единственная монография, посвященная храму св. Ирины, написана В.С. Джорджем (W. S. George). Он провел структурное исследование этой церкви в 1909 – 1910гг. (11). Версия Ван Миллингена (van Millingen) основана на работе Джорджа, а статья о ней, написанная Еберсолтом (Ebersolt), написана приблизительно в то же время, но является независимой работой (12). С тех пор сделано очень мало для того, чтобы расширить наши знания об этой церкви, хотя недавнее снятие штукатурки позволяет провести более подробное исследование. С другой стороны, за это время был проведен целый ряд исследований на территории, лежащей непосредственно рядом с храмом: Диримтекин (Dirimtekin) провел раскопки на территории к югу от атриума и нартекса, обнаружив большой вымощенный двор и один из лестничных пролетов, который когда-то вел к галерее. Он также обнаружил фундамент небольшого круглого здания, находящегося в северо-восточном углу церкви (13). Самое последнее исследование относится к атриуму (14).

В своем нынешнем состоянии атриум церкви св. Ирины состоит из двойного портика – один портик находится внутри другого, что уменьшает грандиозные размеры первоначального дизайна до небольшого, сжатого дворика (ил. 59 и рис. 38). Исследование атриума Джорджем показало, что внутренний портик является турецким новшеством, а внешний – в основном византийский, хотя Джордж не может определиться с датировкой – VI – VIII-го века (15). Однако, исследование Гроссманна (Grossmann) подтвердило юстиниановский характер кладки – хорошая кирпичная кладка с время от времени появляющимся пояском зеленого камня (рис. 39). У южного бокового нефа он обнаружил образец оригинальной аркады – последовательное чередование столба и двух колонн, которые поддерживают тройные арки точно также как и в храме Святой Софии. Позже (в 738г. по Гроссманну, хотя точнее в 740г.) колонны были устранены, столбы усилены, а тройную арку заменили широкой одинарной, в которой кладка идет в два ряда кирпича и один ряд колотого красного камня. Можно предположить, что северная аркада является парой южной, но на западной стороне мы не знаем как оканчивался атриум. Гроссманн выбрал лучшие и наиболее вероятные предположения в своей реконструкции, создав квадратную площадь с трижды повторяющимися тремя аркадами на каждой из трех сторон, хотя он и допускает возможность других реконструкций (рис. 40) (16).

Гроссманн также объясняет, что внешний портик на западе современного расположения атриума не относился к церковному атриуму, а создавал собой своего рода арочный проход, идущий слегка под косым углом через фронтальную часть первоначального атриума (17). Из этого небольшого прохода на самую западную часть атриума выходили три входа – один посередине портика и два по сторонам. Кроме того, каждая сторона портика имела еще по два входа – один, приблизительно, посередине и один на восточной стороне. На юге эти входы сообщались с территорией, которую исследовали Рамазаноглу (Ramazanoğlu) и Диримтекин – коридор, выложенный мрамором, за которым на юге находится элегантный внутренний двор (ил.60).

Как указывает Гроссманн, этот план атриума должен относиться ко второму юстиниановскому периоду храма св. Ирины. Более ранний атриум, как сообщает Феофан, был разрушен пожаром 564г. (18). Также совершенно ясно, что аркада встроена в нартекс современной церкви. У нее та же кладка, которая относится к этому юстиниановскому периоду (19). С южного двора можно обнаружить, что южная стена атриума переходит в южную стену нартекса. Об атриуме первого юстиниановского периода неизвестно ничего, кроме факта его существования.

Атриум на несколько метров шире здания церкви, так как его северная стена простирается дальше на север, чем стена церкви. В свою очередь, нартекс, расположенный между атриумом и церковью, на несколько метров шире их обоих. Он состоит из пяти секций, которые чередуются крестовыми и цилиндрическими сводами. Пять его входов выходят в атриум, и пять – в церковь, хотя в наше время открытыми остались только по три входа (рис. 41; с тех пор, как Джордж составил свой план, открыли крайний восточный вход). Нартекс, как мы уже отметили, относится ко второму юстиниановскому проектированию здания. Первоначально он должен был стоять на восемь метров восточнее, на месте современной первой полусекции центрального нефа (20). Массивные столбы, более трех метров ширины, указывают на его первоначальные восточные границы каждой стороны нефа, в то время, как на северо-западе и юго-западе колоны современного нефа показывают где был добавлен второй нартекс к более ранней церкви (ил. 63).

Первоначальная планировка нартекса отличается от позднейшей, в которой его ширина не превышала ширины церкви. В первоначальном нартексе были дополнительные входы с северной стороны (сейчас главный вход) и с южной – что-то очень похожее на реконструкцию Джорджа (рис. 42). Однако южный вход не сообщался непосредственно с лестничной башней, как на это указывает Джордж. Он сообщался с лестничной башней через широкий коридор, проходящий вдоль боковой стены храма, который обнаружили Рамазаноглу (Ramazanoğlu) и Диримтекин (Dirimtekin) (рис. 43).

Доступ к галерее храма обеспечивался через пандус, расположенный с южной стороны коридора (ил. 61 и рис. 43). Пандус проходил из западной стороны через вход, сложенный из больших блоков известняка. Сохранился его первоначальный поворот, достигающий в высоту почти 3-х метров. Чтобы добраться на высоту галереи (9-ти метров над уровнем пола), нужно было пройти три таких поворота. В этом месте над церковью должен был быть возведен какой-то мост. Совершенно ясно, что пандус относится к первой конструкции здания, так как он больше подходит к первоначальному нартексу. Огромные известняковые блоки подходят к первоначальной кладке, которая находится на нижних рядах церкви, а не к более поздней кирпичной кладке позднейшего нартекса и атриума.

Само здание церкви состоит из центрального нефа (какой бы ни была его первоначальная конструкция), боковых нефов по обеим сторонам, и галерей, расположенных над боковыми нефами и нартексом (ил. 62). В этом отношении, похоже, что планировка здания в обоих периодах юстиниановского строительства была идентичной. Линии четко прослеживаются по массивной известняковой кладке, находящейся на нижней части здания. В центральной части храма с севера и с юга находились входы, ведущие в боковые нефы непосредственно, или через входные отсеки, расположенные на восточной стороне каждого бокового нефа. Недавнее снятие штукатурки подтвердило, что первоначально планировка была расчитана на два входа, расположенных по бокам ниши на северном боковом нефе (ил. 64).

С восточной стороны церковь также была оборудована входами, расположенными на каждой из сторон апсиды, на угловых пристройках. Эти входные пристройки, расположенные за восточными колонами великого купола, были оборудованы дверьми, ведущими на северную и южную части храма, и бόльшими входами с массивными, искусно созданными дверными рамами, ведущими на восток. Помещения неправильной формы, находящиеся несколько восточнее, которые сейчас блокируют эти восточные входы, несомненно, являются более поздними пристройками, как это отметили Джордж и Еберсолт. Их кладка является несистематическим чередованием пяти – шести рядов кирпича и трех – четырех рядов камня (ил. 65). Вульфф (Wulff) ошибался, говоря о трехалтарной планировке церкви св. Ирины, а Дейчманн (Deichmann) заблуждался, утверждая, что этот храм являлся прототипом трехалтарных церквей Италии (21). Угловые помещения были входными помещениями, и совершенно ясно, что они относятся как к первой, так и ко второй юстиниановской постройке. Массивные дверные рамы в северо-восточном помещении можно смело датировать первым периодом, благодаря тому факту, что перемычка была срезана, когда во втором периоде перестраивали южный столб (рис. 44 и ил. 65). Порядок кладки в юго-восточном углу точно такой, как и здесь (ил. 66), хотя там нет дверной рамы.

Диримтекин сообщает, что на северной стороне северо-восточного угла церкви обнаружено круглое здание, которое, по его мнению, является диаконником (22). К сожалению, план так и не был опубликован, а теперь это место частично завалено и сильно заросло травой (ил. 67), так, что наш план не отображает уровень пола здания (рис. 44). Очевидно, планировка имела вид вписанного в квадрат круга. Круг имел диаметр 4м., а сторона квадрата была 5,25м. Кладка та же, что и в небольшом помещении, пристроенном к восточному входу – грубое чередование кирпичной и каменной кладки, но между собой они не связаны. Круглое здание датируется несколько позже, чем восточная дополнительная пристройка, которая построена позже VI-го века.

К нашему времени все, что осталось от алтаря – это синтрон (ил.68). В настоящее время он состоит из шести лавок, высота которых колеблется между 0,55м. и 0,60м. (за исключением верхней, высота которой состоит 0,45м.). Исследование кладки показало, что ни одна из лавок, за исключением самой верхней, не лежит на первоначальной кладке (ил. 69 и рис. 45). Также как и самая нижняя часть стен центрального нефа, конструкция синтрона состоит из кубических камней (правда, намного меньших). На этом основании были построены из кирпича полукруглые ряды сидений, кладка которых состояла из десяти рядов, и составляла 0,95м. Эта кладка идентична с кладкой атриума и нартекса второго юстиниановского периода. Под лавками проходит коридор, покрытый полуцилиндрическим кирпичным сводом. Входы в коридор с обеих сторон обрамлены характерной юстиниановской лепкой, той же работы, что и в остальной части здания (рис. 46). Таким образом, нет оснований сомневаться, что сам синтрон относится к VI-му веку (23).

Однако размещение лавок является проблематичным. Достаточно очевиден шов между юстиниановской кладкой и нынешними скамейками. Интересно и то, что эти скамейки были обнаружены Джорджом под турецкими деревянными скамейками, установленными для того, чтобы выставлять на обозрение оружие (рис. 47). С другой стороны, Еберсолт обнаружил совершенно другие типы ступеней, некоторые намного больше, другие намного меньше, которые никак не подходят к тем, которые обнаружил Джордж (24). Это несовпадение никак нельзя объяснить, разве только сказать, что нет никакой гарантии, что нынешняя конструкция является оригинальной, хотя число скамеек, а значит и их общие пропорции, в основном совпадают. В Святой Софии было семь скамеек синтрона; необходимо отметить, что апсида храма св. Ирины составляет в общей сложности 11,6м., т.е. приблизительно на метр меньше, чем апсида Святой Софии. Таким образом, вероятно, что нынешние скамейки являются достаточно точной копией оригинального синтрона – довольно высокого, просторного и впечатляющего. Вероятно, конструкция была обеспечена промежуточными деревяными ступенями, что должно было облегчить восхождение.

Что касается алтарной преграды, то от нее ничего не осталось, и совершенно ничего нельзя сказать с достаточной точностью, насколько далеко простирался алтарь. Алтарь должен был находиться перед синтроном, а преграда, ограничивающая его, вероятно следовал «п»-образной планировке. Наличие амвона упоминается во времена патриарха Фотия (858 – 67гг. и 877 – 86гг.), но никакой информации относительно его месторасположения нет (25). Пол был переложен в турецкие времена, и от первоначального пола не осталось никаких следов.

Эти элементы планировки церкви св. Ирины, которые можно идентифицировать с уверенностью, имеют довольно важное значение для истории литургической планировки Константинополя. Второй юстиниановский период предоставляет нам только более поздние храмы этой классификации, построенные немногим позднее ста лет после Студийской базилики. Все же, несмотря на экстраординарную революцию в архитектуре, которая происходила в эту эпоху, и которая оставила свой отпечаток на структурную планировку церкви св. Ирины, литургическая планировка этого здания немногим отличается от базилики 463г.

К западу от церкви расположен атриум. Сейчас здесь расположена аркада, а не колоннада с балочным перекрытием, как в Студийской церкви, но планировка до сих пор предусматривает наличие портика на каждой из трех сторон (на четвертой находится нартекс) и целое множество входов в атриум. В нартекс вход обеспечивается через пять дверей, а не через семь, как в Студийской базилике, что делало этот вход некоторой частью атриума. Двери на севере и юге атриума не являются необходимостью, и, все же, они сохранились до сих пор в более раннем помещении нартекса, несколько метров восточнее. Из нартекса в церковь также ведут пять входов, а само здание церкви до сих пор сохранило основные линии центрального и боковых нефов. В центральной части здания церкви св. Ирины находятся дополнительные входы, ведущие к боковым нефам, сохранена также и система восточных входов. На восточный конец каждого из боковых нефов ведут монументальные входы, а меньшие двери ведут на север и юг. Галерея, расположенная наверху, сохраняет «U»-образную планировку, а снаружи здания, возле нартекса, к ней также обеспечен доступ. И, в конечном итоге, то малое, что нам осталось от алтаря – ступенчатый синтрон в апсиде, - также является повторением более ранней студийской планировки. Единственное существенное отличие – это диаконник, расположенный в северо-восточном углу. Но он построен, несомненно, позднее второго юстиниановского периода. Где находился вход в это помещение мы, к сожалению, не знаем. Интересно отметить, что помещения, пристроенные приблизительно в это же время к восточной части здания, до сих пор сохранили входы в восточную часть храма, хотя и через меньшие двери.

Святая София

Юстиниановская Святая София преднамеренно была отложена, так, чтобы другие ренневизантийские церкви Константинополя могли быть рассмотрены должным образом. Святая София возвышается так высоко в истории византийской архитектуры, и, несомненно, в истории всемирной архитектуры, что она без труда закрывает собой все ближайшие здания, оставляя за ними участь безизвестности. Однако, внимание, которое уделяется этому зданию до сегоднешнего времени, простирается немногим далее того, чтобы отдать должное этому храму. В результате, многие важные факты до сих пор остаются малоизученными. Только очень недавно было проведено соответсвующее структурное исследование Ван Найсом (Van Nice), но эта работа еще далека от завершения (26). Множество деталей обстаноновки интерьера этого храма и доступность различных его частей и в наше время остается без должного внимания, да и ближайшее время эта ситуация, наверное, не будет меняться. В некоторых случаях лучшее, на что можно рассчитывать, – это ловкое жонглирование различными фактами.

Библиография о Святой Софии достаточно обширна, но не систематизирована: недавняя попытка Кëхлера (Kähler) предпринять систематическое исследование в его книге об этом храме является только изложением более серьезных работ по этой теме (27), а библиография Свифта (Swift), хотя намного полнее, теперь уже безнадежно устарела (28). Из всего множества литературы, посвященной этой церкви, бόльшая часть исследует структурные вопросы. Сложное проектирование, включающее возведение сводов на таком огромном пространстве и на такой головокружительной высоте, до сих пор не рассматривалось должным образом, а постоянные обвалы и ремонты сводов делают структурное исследование особенно трудным (29). В нашей работе мы должны постараться избежать все эти трудности и сосредоточиться на простом описании того пространства, которое доступно для исследования, и его литургическом функционировании.

История разрушения древней Святой Софии во время мятежа 15 января 532г. и возведение нового здания церкви Юстинианом, который возглавил ее освящение 24 декабря 537г., хорошо известна из трудов Прокопия (30). Мы также знаем и то, что, если не считать потери атриума, этот храм стоит сейчас в основном в том виде, каким его создали архитекторы Анфим и Исидор. Действительно, купол возвысился более чем на семь метров после реконструкции, после того как он впервые обрушился 7 мая 558г. Приблизительно в это время были усилены столбы. Однако, что касается изучаемой нами планировки церкви, эти изменения малозначительны. Нет никакой необходимости в этом случае разделять два строительных юстиниановских периода, как это было в случае с храмом св. Ирины. Насколько нам известно, планировка этой церкви относится к обоим этим периодам, не имея никаких границ. Единственное, что касается оборудования, здесь наши знания позволяют обсуждать более или менее разграниченный второй период, так как информация по этому вопросу в основном зиждятся на писаниях Павла Силенциария, составленных по поводу второго освящения храма (31). Другие изменения в истории этого здания – добавление подпорок, исключение лестницы, или новое покрытие плиткой части пола, хотя и лишает нас надежды получить ценные данные, но изменяет планировку церкви довольно в незначительной степени.

Атриум Святой Софии исчез постепенно в относительно недавние времена. В XVI веке Гиллий (Gyllius) описал «площадку», находящуюся на западе от храма Святой Софии, с фонтаном посередине, расположенным несколько ниже (32). На входе в атриум находились двери, покрытые бронзой. Одна дверь находилась на северной стороне, другая – на южной. Атриум еще не был разрушен, когда в следующем веке Грелот (Grelot) изобразил его, в довольно обобщенной манере, на своих гравюрах, изображающих этот храм (илл. 70 – 71). Но в XIX веке здесь был построен медресе, разрушив или закрыв собой большую часть атриума, что можно увидеть на рисунке Фоссати (Fossati), изображающим западный фасад (ил.72) (33). Тем не менее, на южной стороне остались две колоны и две колоны с их арками, такие же, как это изображено у Фоссати (ил.73) (34). Они оставались до 1873г., о чем свидетельствует фотография, опубликованная Вульффом (Wulff) (35). Северная внешняя стена атриума также, в основном, оставалась неповрежденной, как на это указывает план Сальзенберга (Salzenberg), который позволил ему полностью реконструировать атриум с небольшими погрешностями (36). Раскопки Шнейдера (Schneider) открыли полную планировку храма.

Двенадцать столбов были расположены по трем сторонам открытого двора. Между каждой из пар столбов располагалась пара колон (рис. 48). Эта чередующаяся аркада охватывала прямоугольную площадь, которая имела ширину бόльшую, чем длину – 47,7 х 32,3м. (или, приблизительно 150 х 105 византийских футов). Полтора пролета самой восточной части атриума с обеих сторон более или менее сохранились, и, хотя сейчас они полностью замурованы, на каждой стороне можно увидеть с фасада первую колону (ил. 74). Северная стена северо-восточной части тоже видима в наше время, хотя во времена Шнейдера (Schneider) была совершенно скрыта другими зданиями (ил.75). Здесь открывается нам большой арочный вход в полтора метра шириной, который не обозначен на плане Шнейдера (А на рис. 48). Кроме этого входа Шнейдером были обнаружены еще три на северной стороне атриума, и три на южной. Таким образом, этот атриум имеет такую же открытую планировку, как и атриумы Студийского храма и храма св. Ирины (по крайней мере, на северной и южной сторонах). Фундамент западной стены атриума должен находиться где-то под современной улицей Caferiye sok., где невозможно произвести раскопки. Траншея, которую здесь выкопали в связи с прокладкой водосточной трубы, открыла стену с нишами, обращенными к зданию Святой Софии. Какое отношение эта стена имеет к атриуму – неизвестно (37). Грунт в этом месте вскоре обвалился, так, что западная сторона оказалась снаружи.

Также как и в храмах св. Ирины и Студийском, здесь аркада атриума проходит по трем сторонам. На четвертой стороне находится нартекс церкви, как и отмечает в своих писаниях Павел Силенциарий (38). Он восхваляет мраморное покрытие атриума, это подтверждается и Шнейдером, нашедшим фрагменты мраморного покрытия, весьма схожего с покрытием внутри храма (39). Силенциарий также упоминает большой мраморный фонтан посередине атриума, чьи воды имели довольно оздоровительное, и даже чудотворное, действие (40).

Очень мало известно о других деталях окружающей храм территории. Баптистерий, который был восьмиугольным, и находился отдельно от здания церкви, до сих пор стоит в юго-западном углу Святой Софии. Диаконник, который мы описали выше, находится в противоположном углу с северо-востока. Силенциарий убеждает нас, что атриум с западной стороны был всего только двором, окружающим здание церкви.

Оканчивая свое описание атриума, он отмечает: «Кроме всего, и здесь, и там, повсюду вы увидите множество открытых дворов (πολλάς αύλάς άσκεπέας), окружающих божественный храм. Он спланирован прекраснейшим образом, вокруг священного храма, чтобы здание церкви тонуло в лучах солнца при раннем восходе» (41). В наше время практически невозможно реконструировать эту планировку со всеми ее дополнительными дворами (42), но турецкие дворы, окружавшие здание в XVII-м веке и изображенные на гравюрах Грелота (Grelot), должны были быть неким подобием первоначальных дворов (ил.70). Кроме того, что эти дворы открывали здание храма для дневного освещения, они были прекрасным местом для собрания верующих.

Как правило, эта деталь в описании Святой Софии опускается, но она характерна и для других юстиниановских церквей. Церковь в Хебдомоне была окружена двором везде, кроме восточной стороны, а базилика А в Бейязит была окружена двором со всех четырех сторон. Церковь св. Ирины, судя по раскопкам, была окружена дворами, по крайней мере, с двух сторон, а юстиниановская церковь святых Апостолов, по словам Николая Mesarites, также была окружена множеством дворов (44).

Четвертую сторону атриума составляет внешний нартекс. Девять помещений с крестовым сводом составляют этот коридор, еще два отсека открывают через двери северное и южное крылья атриума, а три центральных ведут через двери к центральной части атриума. По всей вероятности, это оригинальная планировка, включая огромные окна, заполняющие оставшиеся четыре отсека. Кёхлер (Kähler) попытался предположить, что в оригинальной юстиниановской планировке входы располагались во всех девяти помещениях, а позже, еще в юстиниановское время, они были переделаны в четырех отсеках в окна (45). Но в том тексте Павла Силенциария, на который он ссылается, говорится о церковном нартексе, а не эксонартексе. По любопытной ошибке Кёхлер сам же использует снова этот отрывок, описывая нартекс (46). Шнейдер (Schneider) предложил более разумную гипотезу, предположив, что одно из окон когда-то было дверью, так как под северным окном в эксонартексе он обнаружил то, что по его мнению должно было быть дверным порогом (см. «D» на рис. 1) (47). Он предположил, что порог, который, правда, не расположен прямо в отверстии и является неправильной формы, должен, несомненно, быть частью фундаментной работы. Ван Найс (Van Nice) не отобразил это в своих схемах (48), а в наши дни это уже нельзя увидеть.

Таким образом, у нас нет никаких оснований полагать, что оригинальный вход из атриума во внешний нартекс отличался от того, который мы видим сегодня, а именно: каждая из сторон аркады атриума снабжена дверью, и еще три двери находятся в центре. Сложный, переменный вид входов, который предстает перед человеком, проходящим из атриума в эксонартекс и, далее, в нартекс и саму церковь, несомненно является одной из экстраординарных тонкостей дизайна Святой Софии, особый эффект которого описан Залозиеки (Zaloziecky) (49). Первый комплекс из пяти дверей, с тремя дверьми, стоящими вместе посередине, предшествует второму комплексу из пяти дверей, которые расположены таким же образом. Далее распложен комплекс из девяти дверей, ведущих в здание самой церкви, которые расположены тремя группами по три двери в каждой (рис. 49). Во внутреннем нартексе находятся также двери с северной и южной сторон, кроме тех семи, о которых упоминает Павел Силенциарий (50).

Северная и южная части внутреннего нартекса служат в качестве преддверий (вестибюлей). Каждая из них обеспечена большим порталом, ведущим наружу (на север или юг) и дверью, которая выходит на лестницу, ведущую на восток. В южном преддверии расположены две дополнительные двери: одна из них ведет на запад к «часовой башне», а другая на восток к небольшому закрытому помещению, расположенному на северо-восточном углу. Северное преддверие имеет определенно турецкое происхождение, и до недавнего времени выводило на узкую аллею, которая проходит по северной стороне между медресе и имаретом* мечети Ая- Суфья (51). Этот портал сложен из резаного камня со слегка заостренной аркой (ил.76).

Кладка его внешней стены сделана из небольших каменных блоков, положенных слегка неровными рядами, что довольно характерно для Стамбула (ил. 77). Первоначально люди входили через северные двери внутреннего нартекса, а также через лестничный спуск, находящийся в этом же углу, и проходивший непосредсвенно с наружной стороны.

По всей вероятности, и южное преддверие было более поздней пристройкой, как обычно и предполагают археологи (52), хотя в этом случае можно отметить именно доиконоборческий период. Изучение юго-западной части здания Диримтекином (Dirimtekin) подтвердило раннюю датировку основы кладки, но в какой последовательности были пристроены эти сооружения, не совсем ясно (53). Форма этого преддверия более трапециидальная, чем прямоугольная, так как на южной стороне она на 0,60м. шире. Свод состоит из ряда крестовых сводов неодинаковых по размеру, и не имеющих никакого отношения к помещению, находящемуся под ним. Это совершенно несвойственно для сводов юстиниановского зодчества. Над входом в нартекс расположен глубокий полукруглый арочный свод, покрывающий двери, наверху чрезмерно покрытый штукатуркой (ил.78). На западной стене преддверия замурованное отверстие скрывает дверную раму, находящуюся на три метра вглубь (54). Дверная рама обращена на восток, т.е. ее внутренняя часть обращена к преддверию. Создается впечатление, что все преддверие просто недостроено вначале, а позже замуровано между юго - западной лестницей

* убежищем для мусульманских странников прим. пер.

и подсобными помещениями, расположенными на западной стороне (часовая башня). Вероятно, необходимость в помещении, пристроенном к галерее над нартексом, заставило закрыть помещение, находящееся внизу. Мозаика в помещении, расположенном наверху, свидетельствует о том, что это помещение было пристроено в доиконоборческий период (55). Мы видим, что доступ и к лестничным спускам, и к северному и южному входам в нартекс, с самого начала обеспечивался непосредственно со двора.

Лестничный колодец на северо-восточном углу церкви также имел вход со стороны двора через коридор, который проходит между ним и восточной стеной здания. Планы реконструкции Святой Софии в основном предполагают наличие подобной лестницы на юго-восточном конце здания (56), именно на том месте, где сейчас находится огромная изношенная подпора неопределенной датировки. На том месте, где лестница предположительно достигала уровня галереи, ни на облицовке, ни на штукатурке восточной стены нет никаких швов, также нет следов особого износа плитки на полу. Правда, Ван Найс (Van Nice) указывает на то, что и облицовка, и плитка не являются оригинальными, а современная штукатурка может скрывать швы, как на южной стене этого помещения (57).

Наличие лестницы в этом месте в IX-м веке подтверждается Манго (Mango) в его дискуссии о Святом Источнике, расположенном неподалеку (58). Кроме текстов, процитированных Манго, нужно вспомнить и о текстах, относящихся к Страстной субботе, Благовещению и Недели торжества Православия, где упоминается о том, что эта лестница была деревянной (ή ξυλίνη σκάλα) (59). До сих пор сохранились их двери, как сообщает об этом Антониади (Antoniades), расположенные на северном углу большого восточного окна этой пристройки на уровне галереи (ил.80) (60). Была ли деревянная лестница поставлена вначале, или ее поставили как замену лестничного спуска, который был вытеснен подпорой, определить по нынешним данным невозможно, но не будет ошибочным предположить, что с самого начала в этом углу существовала некая лестница.

Таким образом, доступ к галереям обеспечивался четырьмя лестничными спусками, размещенными по четырем углам здания, и имеющими сообщение с двором (как и лестницы Студийской базилики и церкви св. Ирины). Кроме этого, существует пятый лестничный спуск, который соединяет галерею и нижний этаж. Эта лестница пристроена извне к юго-западному столбу между зданиями баптистерия и церкви. Ее датировка не определена с достаточной точностью, но кладка, которую можно увидеть внутри, свидетельствует о средневизантийском периоде. Интересно отметить, что эта лестница не имеет сообщения с публичной секцией галереи, а с секцией, расположенной за барьером в южной галерее (61).

На восточном конце здания, за двумя восточными лестничными спусками, находились два преддверия с большими входами, ведущими в крайние восточные части каждого бокового нефа. Юго-восточное преддверие было перестроено, вероятно, в то самое время, когда в этом месте была возведена подпорка (ил. 80). Как сообщает Манго (Mango), в Х веке это преддверие сообщалось с часовней Святого Источника, который имел форму тетрапилона (т.е. сооружения с входом в каждой из четырех сторон) (62). Северо-восточное преддверие, сохранившееся до наших дней, встроено в юстиниановскую кладку восточной стены. Третий, восточный вход, намного меньше этих двух, был расположен на северо-восточном углу юго-восточной части здания. Сейчас он блокирован подпоркой, но до сих пор осталась на месте дверная рама, которую можно увидеть изнутри. В Х веке неподалеку была расположена часовня св. Николая. За апсидой церкви проходил коридор, названный «коридором св. Николая», который соединял два преддверия (63).

Хотелось бы узнать больше о византийских пристройках к восточной стене храма Святой Софии, которые были застроены подпорками и турецкими достройками. Тем не менее, вполне ясно, что ни ризниц, ни жертвенников, ни диаконников, о которых говорят Летаби (Lethaby) и Антониади (Antoniades), предлагая свою реконструкцию обеих сторон главной апсиды церкви, не существовало (64). Как это отмечено на плане Ван Найса (Van Nice), восточная стена юстиниановской церкви по всей своей протяженности сохранилась неповрежденной, следуя строгой прямой линии с обеих сторон апсиды (65).

В общей картине архитектуры ранней Византии ни один пример не может быть так весом как кафедральная церковь столичного города. И на этом примере мы видим единственную апсиду, фланкированную восточными входами, но, никак, ни жертвенником, ни диаконником. Нет необходимости следовать интерпретации Янтцена (Jantzen), который трактовал эту планировку как победу чистой архитектурной логики над практическими нуждами совершения культа (66). Мы уже успели убедиться, что эта планировка прекрасно согласовывалась с образцами литургической планировки других константинопольских храмов V-го и VI-го веков. Напротив, мы должны пересмотреть литургические формы архитектуры ранней Византии, которые требовали наличие пристроек, расположенных по бокам апсиды. Вероятно, как предполагает Еберсолт (Ebersolt), что функции жертвенника и диаконника осуществлялись в непредназначенных для этого малых углах северо-восточных и юго-восточных пристроек, расположенных поближе к алтарю (67). Но нет никаких бесспорных археологических доказательств относительно существования барьеров, разделяющих эти зоны (которые должны были быть хотя бы временными), и подобная гипотеза становится совершенно несостоятельной по мере того, как мы начинаем глубже изучать литургию ранней Византии.

Северная и южная стены храма также были оборудованы целым рядом входов. Наиболее важные из них находились в центре центральных пристроек, расположенных на каждой стороне, и, таким образом, они образовывали нечто вроде поперечной осевой линии церкви. Это большие входы, около 2-х метров в ширину, с парой колон, поставленных с внутренней стороны, что создает впечатление некоторой официальности. Меньшие входы размещены в восточных пристройках на каждом из боковых нефов: один расположен в северо-восточной пристройке, и находится в крайнем северо-восточном углу, а другой, на юго-востоке, - в центре пристройки.

Интерьер Святой Софии имеет более сложную планировку, чем другие храмы Константинополя ранневизантийской эпохи (илл. 81, 83 – 84). Сложное сочетание купольного, полукупольного и апсидного пространства, расположенного в центре с дополнительными портиками боковых нефов и галерей, многие из которых имеют выпуклую планировку, создает эффект объемности, достаточно сложный для зрительного восприятия и не менее сложного для адекватного археологического описания. В первую очередь, хотя мы и продолжаем рассматривать боковые нефы и галереи как длинные коридоры, совершенно понятно, что исследовать их таким образом недопустимо. Четыре больших столба, поддерживающие купол центрального нефа, скрыты под окружающими их галереями и боковыми нефами. Они разделяют пространство на шесть больших отсеков или помещений на каждом из этажей, - по три с каждой стороны, которые сообщаются друг с другом через большие арки, соединенные между собой столбами. Кёхлер (Kähler) полагает, что усиление арок стойками в столбах и вторичными арками (все это усиливает эффект разделения пространства) является частью первого юстиниановского планирования этого здания, а не его перестройки в 558 – 563гг. (68). Конечно, хотя эти вторичные арки и сделаны из известняка, а не из кирпича, как те, к которым они пристроены, ни облицовка, ни мозаика вокруг столбов и арок не имеют никаких признаков изменения или улучшения планировки (ил.79). Для того чтобы определить датировку стоек и вторичных арок, как относящуюся к перестройке после крушения купола, необходимо допустить, что вся облицовка, вся мозаика боковых нефов и галерей также относится ко времени перестройки. Однако, согласно Прокопию, мозаика боковых нефов и вся мраморная облицовка были сделаны еще до первого освящения церкви, и совершенно не похоже, чтобы они были сбиты и переделаны после падения первого купола (69). Более точное определение разницы между двумя юстиниановскими периодами мы должны ожидать только с полным отчетом Ван Найса (Van Nice). Но в любом случае разделение боковых нефов на три отсека произошло уже с самого начала.

Эффект этого разделения был усилен использованием барьеров, один из которых (в южной галерее) до сих пор находится на своем месте (илл. 84 – 85). Эти массивные мраморные панели, имитирующие бронзовые двери, разделяют центральную и западную части южной галереи. Свифт (Swift) пытался датировать этот барьер IX-м веком на основании того, что это, по его словам, является «бессмысленной работой» (70). Тем не менее, работа эпохи средней Византии не может быть бессмысленной, напротив, она продуманна, искусна, и в каком-то смысле более утонченная, чем работа эпохи ранней Византии. Характер резьбы на панели простой и грубый, такой же, как и в элементах скульптуры, обнаруженной на нижней части оконных средников (ил. 86). Более того, поперечная балка, венчающая барьер, как по типу работы, так и по дизайну относится к VI-му веку (71). Таким образом, этот барьер должен относиться к первоначальному планированию храма, и мы должны предположить, что эти два отсека галереи (т.е. две трети южной галереи) всегда были разделены именно таким образом.

Другие барьеры были возведены в южном боковом нефе на нижнем этаже для того, чтобы разделить императорскую ложу и metatorion* (илл. 87 – 88, рис. 50), но они будут рассматриваться ниже в связи с вопросом об участии императора в богослужении (72). Эта изолированность деталей планировки всего нижнего этажа Святой Софии не отличается существенно от планировки Студийской базилики, которая была построена на 70 лет раньше, или храма св. Ирины второго юстиниановского периода, которая была построена на 30 лет позже. Планировка ранневизантийских церквей, несмотря на большое разнообразие строительного проектирования, удивительно однотипная. В храме Святой Софии мы все еще находим широкий центральный неф, по бокам которого расположены большие боковые нефы и галереи. Галереи все еще следуют «U»-образной планировке, и простираются как над нартексом, так и над боковыми нефами. Планировка также характеризуется достаточной открытостью, наличием входов со всех сторон, хотя в Святой Софии, как в храме совершенно иного уровня, находится намного больше входов, чем в каком либо другом здании. Все еще к апсиде не пристраиваются дополнительные помещения, и доступ к галереям продолжает осуществляться через внешние лестницы или эстакады. Единственное заметное отличие Святой Софии от других храмов – это дублирование нартекса на нижнем этаже, деталь отличительная, но не революционная.

Было достаточно много попыток создать реконструкцию алтаря Святой Софии, с его алтарной преградой, амвоном и солеей. Различные реконструкции, и еще более обширная библиография кроме этого была

*metatorion - миниатюрный дворец, встроенный в здание храма, где император менял одеяние, молился, отдыхал, принимал посетителей (www.librarything.com/tag/imperial+metatorion)

изучена Ксидисом (Xidis), который создал свою новую и довольно достоверную реконструкцию (73). В целом, тем не менее, необходимо отметить, что рестовраторы опирались больше на свою находчивость, чем на факты. Проблема детализированной реконструкции планировки и обстановки храма меньше занимает наше внимание, чем просто расположение и планировка различных элементов.

Археологические факты дополняются достоверной историей этого храма. Оригинальное убранство алтаря, которое, по словам Прокопия, содержало 40000 фунтов серебра (74), было разрушено первым крушением купола в 558г. Юстиниановская замена этого оборудования, по словам Павла Силенциария, просуществовала до грабежа крестоносцев 1204г. После освобождения Константинополя патриарх Арсений восстановил убранство византийского алтаря под покровительством Михаила Палеолога (75). Следующие падение купола, которое произошло в 1346г., вновь разрушило алтарь, который несколько позднее восстановила императрица Анна – супруга Андроника Палеолога (76). Этот, четвертый по счету, алтарь просуществовал до турецкого завоевания, когда султан Мехмет Фати заменил его михрабом (77).

Существуют еще некоторые археологические факты относительно алтаря, которые неизвестны Ксидису (Xidis). Первая ступень, ведущая к михрабу, которая проходит наискосок от ложи Фоссати Султана к платформе муэдзина*, по всей вероятности, большей частью покрыта плиткой, относящейся к четвертой планировке алтаря, также как и плиты, которые не имеют прямого отношения к михрабу, а относятся, несомненно, к апсиде (илл. 80 – 81). Нет никаких сомнений, что турецкие строители просто

* муэдзин – (от араб. му'аззин объявляющий), мусульманский глашатай, который пять раз в день призывает верующих на молитву. dic.academic.ru/dic.nsf/.../МУЭДЗИН

приспосабливали уже существующую алтарную платформу к новой функции собственного михраба, добавив немного на северной стороне, где покрытие пола XIV-го века ведет к меньшим дополнительным плитам (78). Таким образом, четвертый алтарь следовал «п»-образной планировке, выходя в центральный неф из двух столбов, расположенных по бокам восточной апсиды, что несомненно копировало более раннюю планировку алтаря. Во время ограниченных раскопок 1955г. Диримтекин обнаружил стилобат зеленого мрамора с отверстиями для алтарных креплений, которые находятся под плиткой пола михраба. Этот стилобат лежал в направлении с востока на запад перед северным столбом апсиды, и, таким образом, должен представлять собой северную часть раннего алтарной преграды. Но при этом остается открытым вопрос, к какому алтарной преграде принадлежал этот стилобат. Хотя детали этих важных раскопок еще не опубликованы, мы можем предположить, что этот стилобат относился не только к третьему алтарю (как возобновленному Арсением), но и ко второму юстиниановскому.

Довольно маловероятно что мародерство крестоносцев в XIII веке в юстиниановском алтаре могло дойти до разграбления плиточного покрытия пола. Более того, этот зеленый мрамор хорошо сочетается с экземплярами стилобата Студийской базилики и церкви св. Полиевкта.

Неясно, насколько далеко «п»-образный план алтаря выходил в центральный неф, но справедливо предположить, судя по повреждению покрытия пола центрального нефа, что алтарь мог простираться вплоть до большой восточной арки купола. Основной образец плитки центрального нефа – продолговатая, белого мрамора с прожилками, размером около 2,85м. х 1,25м., положенная в направлении с востока на запад. Пять раз ее пересекает линия зеленого мрамора, проходящая с севера на восток (79). Это покрытие центрального нефа является как минимум вторым, как и это установило исследование Рамазаноглу (Ramazanoğlu) в 1948г., в месте, где находилась северо-восточный столб. В этом же месте под современным покрытием на глубине 15 – 20см. было обнаружено другое покрытие, в котором находились фрагменты обвала свода 558г. (80). По всей вероятности, это является terminus post quem (самой последней датировкой) для современного покрытия. С другой стороны, сильное повреждение и ремонт существующего сейчас покрытия, находящегося под западным полукуполом, говорят о датировке плитки до его падения в западной секции в 986г. Эти линии в облицовке должны быть теми «реками», о которых говорят литературные источники с первой половины IX-го века (81). Таким образом, если облицовка не относится к юстиниановской перестройке 563г., то она должна была еще существовать при императорском алтаре. К сожалению, повреждения в восточной половине облицовки затрудняют точно определить, как далеко простирался алтарь. Можно только предположить, что солея и амвон были расположены там, где «река» возле порфирного диска останавливается, но нам не хватает более точных данных в этом отношении.

Кёхлер (Kähler) предположил, что «недавно открытые разметки показывают, что престол в алтаре был расположен со смещением вперед, вне пределов самой апсиды, в центре между двумя восточными конхами» (82). Но он так и не смог идентифицировать разметки, о которых говорит, как об определяющих его открытие. Исследование покрытия пола показывают ряд из пяти плит цветного мрамора с краями, обновляющими алтарный пол XIV-го века (ил. 82). В этом месте встречается множество разметок, но ни одна из них не подходит к крепежам престола. Только одна разметка, предположительно, может приблизительно указать местоположение престола (83).

Литературные источники подтверждают археологические данные и добавляют к ним некоторые детали. «П»-образная планировка подтверждается словами Павла Силенциария о «сторонах» алтарного барьера; он использует при этом термин πλεύρα. De ceremoniis, также подтверждая эту гипотезу, использует в этом случае термин πλαγία (84). Однако, достаточно трудно подтвердить аргументы Ксидиса (Xidis) в защиту «п»-образной планировки, сопоставляя при этом другие алтарные планировки, которые могут нам показать, что некоторые из константинопольских церквей (Сарай и Бейязит, и, вероятно, свв. Сергия и Вакха) были оборудованы прямыми барьерами. Описание Силенциария дополняет планировку несколькими деталями: барьер состоял из двенадцати колон, несущих архитрав, украшенный образами ангелов, апостолов, Пресвятой Богородицы и самого Христа (85). Ниже располагался ряд алтарного перекрытия в виде плит, расположенных между колонами, на которых были изображены монограммы Юстиниана и Феодоры (86). Также как и в храме св. Евфимии и в Студийской базилике к алтарю вели три двери – большая центральная и по бокам две малые двери (87).

Амвон был расположен немного к востоку от центра нефа. Силенциарий упоминает об амвоне три раза, говоря, что он находился в центре храма, а один раз он уточняет, что амвон «немного сдвинут на восток» (88). Доступ к этому амвону обеспечивался двумя пролетами ступенек также, как и к амвону в церкви Бейязит: один пролет находился с восточной стороны, другой – с западной. Форма платформы была овальная или круглая («как серп луны» c севера и юга), ее поддерживали восемь колон (89). Размеры амвона должны сочетаться с огромными размерами нефа. Платформа была достаточно высокой, так что могла служить подобием «крыши» над местом, где располагались регенты (90), и весь амвон производил сильное визуальное впечатления, будучи окружен восьмью большими колонами несущими архитрав, между которыми располагалась алтарная преграда (91).

Посредством солеи или дорожки со стеной, расположенной с обеих сторон, амвон был связан с центральной дверью алтаря. Здесь алтарная преграда был высотой только до пояса, и состоял из алтарного перекрытия в виде плит, которые поддерживались прямоугольными столбами (92). В отличии от планировки храма св. Евфимии, восстановленного Номанном (Naumann) и Белтингом (Belting), барьер солеи не шел полностью вплоть до двери алтаря, а немного не доходил до нее, так, что человек мог проходить в этом месте с одной стороны на другую (93).

Также как и в трех других церквах, которые мы рассматривали, апсида этого храма была оборудована скамьями синтрона. Говоря словами Павла Силенциария, «В средней апсиде находились священные седалища и круглые ступени. Некоторые из них (ступеней) были сведены поближе друг к другу на самой нижней ступени, подходя к центру пола. Те же ступени, которые шли вверх, постепенно расширялись до тех пор, пока они доходили до серебряных седалищ. Таким образом, они описывали круги вокруг начальной точки» (94). Анонимный писатель IX-го века сообщает нам о том, что ступеней было семь (95), что приводило их к тем же пропорциям, что и ступени синтрона храма св. Ирины. Вероятно, они достигали высоты стены, которая сейчас покрыта в апсиде плоскими серыми мраморными плитами. Но и здесь, как и в храмах св. Евфимии и Свято-Иоанновской Студийской базилики, только верхняя скамья предназначалась для восседания. Павел Силенциарий в своем описании отличает сидения трона (θώκοι) от ступеней (βάθρα) по которым восходили к сидениям трона: только сами сидения были сделаны из серебра, - во всех источниках мы читаем, что «ученые священники» восседали в апсиде на серебряных тронах (96).

Как мы уже увидели, местонахождение престола нельзя определить достаточно точно. Павел Силенциарий сообщает нам, что престол состоял из золотой плиты, золотых колон и золотой основы, которые были украшены драгоценными камнями. Над всем этим возвышалась серебряная алтарная сень (97). Кроме самого основного престола, как нам сообщает анонимный автор IX-го века, было еще четыре других, которые, вероятно являются тем, что в Chronicon paschale в 630г. упоминалось как παρατρ′απεζαι (98). За исключением этой детали, алтарное оборудование храма Святой Софии и его планировка, хотя и необычайно богатое и грандиозное по сравнению с другими церквами, следовало образцу планировки других церквей (99).

Рис. 38. Церковь св. Ирины. Атриум (план)