Украинская Православная Церковь

Киевская Духовная Академия

Кафедра Литургического богословия

На правах рукописи

Исследования ранних церквей Константинополя в западной археологической науке второй половины ХХ-го века.

(перевод книги Томаса Ф. Метьюса «Ранние церкви Константинополя: архитектура и литургия»).

Дипломная работа студента заочного отделения

Киевской Духовной Академии

священника Сергия Аракелова

Научный руководитель

Хроненко Игорь Викторович

Киев

Свято-Успенская Киево-Печерская Лавра

2011 года.

Содержание

Предисловие …………………………………………………………..4

Введение ………………………………………………………………...8

Часть первая: Памятники………………………………………………..22

1. Ранние базилики:

Древняя Святая София…………………………………………………..23

Свято-Иоанновская Студийская церковь………………………………33

Халкопратийская базилика……………………………………………...43

Базилика Топкапи Сарай……………………………………………...…49

Архитектурные планы…………………………………………………....58

2. Юстиниановский период: малые строения…………………………...76

Церкви свв. Сергия и Вакха, свв. апп. Петра и Павла…………………..77

Церковь св. Полиевкта…………………………………………………….90

Церковь св. Иоанна Предтечи в Хебдомоне……………………………...96

Церковь св. Евфимии……………………………………………………..105

Базилика Бейязит А……………………………………………………….112

Архитектурные планы……………………………………………………120

3. Три великие постройки Юстиниана………………………………….136

Церковь св. Ирины……………………………………………………….137

Святая София…………………………………………………………….146

Архитектурные планы…………………………………………………...165

Часть вторая: Архитектурная планировка и богослужение

4. Константинопольская литургическая планировка

Характеристики Константинопольской планировки………………….176

Реконструкция ранневизантийской литургии…………………………185

Архитектурные планы…………………………………………………...194

5. Разделение церковной планировки

Использование центрального и боковых нефов……………………..198

Места, предназначенные для оглашенных и кающихся…………….213

Места, предназначенные для женщин и императорского двора……222

6. Литургия оглашенных

Первый вход…………………………………………………………….231

Чтение Священного Писания и проповедь……………………………250

7. Литургия Верных

Вход Таинств…………………………………………………………….259

Сокрытие Таинств……………………………………………………….273

Заключение……………………………………………………………….298

Послесловие………………………………………………………………304

Библиография…………………………………………………………….312

Иллюстрации……………………………………………………………..319

Аннотация.

Данная работа представляет собой перевод книги Томаса Метьюса «Ранние церкви Константинополя: архитектура и литургия», изданной The Pennsylvania State University Press и University Park and London в 1971 году. Книга Томаса Метьюса представляет собой широкое научное исследование, охватывающее вопросы архитектуры и литургики эпохи Ранней Византии в свете их взаимного влияния. Подобное исследование интересно для нас тем, что основой восточного православного богослужения является литургия византийского образца. В какой степени современная литургия сохранила свои первоначальные формы, в чем произошли изменения, какое происхождение и назначение тех или иных частей храма – все это не праздное любопытство.

К сожалению, подобные работы в русскоязычной литературе отсутствуют, а развитие отечественной церковной археологии остановилось еще со времени февральского и октябрьского переворотов 1917г.. Работа инославного автора, утверждающего на основе археологических данных тот факт, что восточное богослужение, в отличии от западного, претерпело минимальные изменения, да и те происходили естественным образом и не искажали догматической сущности той или иной части литургии; что в отличии от западного богослужения, в Восточной Церкви храмовая архитектура развивалась вслед за развитием богослужения, а не модная прихоть архитектора или художника определяла внешнюю форму богослужения, является особенно ценной. Достаточно ценным в этой работе является то, что ее автор строго придерживается научно-исторического метода в исследовании данной темы. Он придерживается хронологического и географического принципа изучения материала (рассматриваются исключительно константинопольские храмы и исторические материалы доиконоборческой эпохи (церковные здания эпохи от Константина Великого до Юстиниана Великого), или те документы постиконоборческого периода, которые затрагивают порядок совершения богослужения эпохи Ранней Византии), что избавляет его работу от ложных выводов и предвзятости, и дает возможность использовать данный материал как для изучения происхождения современной православной литургии и развития восточного храмового зодчества (Томас Метьюс акцентирует внимание на то, что именно столичные храмы данной эпохи являлись образцом развития зодчества и литургии), так и для полемики с инославными, в особенности с протестантами. Автор также использует широкий список как современной литературы, так и древних документов. При этом, он относится и к тем, и к другим с историко-критических позиций, высказывая свое отношение к ним на основании археологических и исторических фактов.

Весьма интересным является обоснованное замечание автора о том, что планировка ранних константинопольских храмов определялась прежде всего литургическим священнодействием (в том числе и находящиеся в храме мощи святых имели преимущественно литургическое назначение), что свидетельствует о христоцентричности богослужения Православной Церкви, и обезоруживает современных оппонентов иконоборцев, обвиняющих православное богослужение в чуждых христианству магических элементах. По нескольким причинам (а именно, потому, что именно Евхаристия является основным, центральным богослужением, а также потому, что по другим видам богослужения как исторические, так и археологические источники дают слишком скудную информацию) автор рассматривает только те памятники храмовой архитектуры эпохи Ранней Византии, которые относятся, прежде всего, к служению литургии. Три памятника ранневизантийской эпохи не рассматриваются в данной работе автора, так как они не относятся к исследованию совершения Святой Евхаристии. Один из них – фундамент мартириума свв. Карпа и Папилы, другой – шестигранное здание в районе Манган (Manganes), предварительно идентифицированный как Источник Одигитрии, и третий – баптистерий Святой Софии. Нет никаких указаний на то, что эти строения использовались для совершения Святой Евхаристии.

Исследование архитектуры самых крупных храмов Константинополя – Святой Софии (постройки Юстиниана), Св. Ирины и Свв. Апостолов, автор помещает в заключительной части своей книги, непосредственно перед разделом, обобщающим архитектурную планировку ранних храмов и анализом внешнего вида богослужения эпохи Ранней Византии. Это обусловлено тем, что эти храмы (по крайней мере, храмы Святой Софии и Святой Ирины) дают наиболее богатый археологический материал, они являлись кафедральными храмами патриарха, и, следовательно, как в литургическом, так и в архитектурном аспекте являлись образцами. Автор указывает на возможные различия в богослужении, которые могли иметь место в зависимости от того, присутствовал ли император на богослужении или нет (и если присутствовал, то принимал ли он активное участие в богослужении).

Кроме этого, Томас Метьюс рассматривает эволюцию некоторых архитектурных деталей византийского храмового зодчества (например, изменение назначения галерей (от места для оглашенных до клироса и полностью нецелевого применения); нартекса, как первоначально места встречи правящего архиерея; алтарной преграды, которая первоначально эволюционировала в темплон (алтарную преграду закрытого типа, декорированную иконами или тканью), а позднее в иконостас и т. д., что также является достаточно интересным.

Изучая данные археологии и исторические документы, автор, вполне справедливо, пытается уделить достойное внимание внешней форме Евхаристического богослужения – входам, выходам, благословениям и другим священнодействиям и откликом на эти священнодействия мирян. Нам необходимо осознать, что восточное богослужение является достаточно иконографическим (образным), в нем не только молитвы, но и каждое движение священнодействия имеет определенное значение, что и отмечает автор этой книги: «…литургия чрезвычайно символична во всех своих проявлениях, она несет благовестие в жестах, движениях, внешней обстановке, не менее чем в словах». Это придает особое евхаристическое значение не только богослужебным текстам и иконописи, но и самой храмовой архитектуре.

Необходимо отметить, что перевод этой книги был осложнен тем, что, во-первых, Томас Метьюс не дает необходимого (даже в минимальном объеме) архитектурного словаря, что при множестве значений одного слова в английском языке уже создает трудности, а при полном отсутствии некоторых слов в русскоязычой литературе (например: confessio (в значении ниши для мощей) и metatorion (миниатюрный дворец в церковном здании, где император переоблачался, отдыхал и принимал посетителей)), приходилось оставлять их оригинальное написание с пояснением значений этих слов. Тем не менее, эти трудности не умаляют достоинств работы этого автора, которая заслуживает внимательного (хотя в некоторых моментах может быть и критического) изучения.

ВВЕДЕНИЕ

Существует две жизни ранней архитектуры Византии. Одна относится к происхождению и развитию религиозного обряда, эта жизнь обычное здание превращала в храм. Яркая, энергичная, очаровательная, - она оживляла всех, кто приходил на богослужение, и одновременно как бы оживляла на какое-то время и само здание, но с течением истории эта жизнь замерала. Мы говорим о жизни литургической. Другая жизнь – бытие самого здания, статическая жизнь архитектурных форм здания. Она продолжается еще долгое время даже после того, как литургическая жизнь прекратилась, настолько долго, насколько камни могут рассказать нам, каким было это здание.

Настоящее исследование рассматривает литургические традиции ранней византийской архитектуры, которые были более подвержены влиянию времени. В нем мы попытаемся восстановить по археологическим и историческим источникам культовое применение ранней византийской архитектуры, и, таким образом, лучше понять ее значение. В исследовании нас интересуют два направления: во-первых - мы рассмотрим археологические останки всех ранних византийских церквей Константинополя для того, чтобы восстановить их расположение в этом городе; во-вторых - изучить все литургические источники, для того, чтобы воссоздать ту форму обряда, для которой и планировались эти храмы.

Часто специалисты пренебрегают исследованием религиозного значения византийской архитектуры. Приоритет исследования происхождения центрической церкви вдохновил на попытки исследовать небесный, космический символизм купола, и ассоциировать центрическую планировку с более ранним применением купола для мартириумов (раннехристианских храмов, возведенных на местах погребения мучеников) (1). Тем не менее, исследователи, кажется, не связывают появление купола в планировке храма с каким-то особым космическим значением. И в эпоху, которую мы будем рассматривать, были распростронены базилики и другие типы продольной планировки. Практика почитания мощей, связанная с местами погребения мучеников, играла, несомненно, второстепенную роль в литургической планировке ранних византийских храмов. Византийская церковная архитектура создавалась, прежде всего, для совершения Евхаристии, и в этом необходимо видеть основное ее предназначение.

Литургическая планировка мало рассматривалась в изучении архитектурной истории. В исследованиях византийской архитектуры - это неуклюжий калейдоскоп неопределенных предположений и опрометчивых обобщений. В данном случае мы должны понять, что литургическая планировка несет в церковном здании функциональное значение. Таким образом, мы можем сделать по возможности наиболее точные выводы, исходя из рассмотрения структурной планировки церкви, эстетики ее пропорций, или разновидности и качества ее убранства; в рассмотрении того, как церковь функционировала, и насколько она соответсвовала совершению религиозного обряда, для которого и была построена. При исследовании археологического памятника мы должны найти ответы, прежде всего, на вопросы, касающиеся его предназначения.

Изучение строения и различных его составных частей является предварительным исследованием. Церковный ритуал состоит из передвижений и действий, и способы входа и исхода могут нам рассказать о характере священнодействия. Здесь характерно наличие драматического действия и зрителей; может даже возникнуть вопрос о том, какого рода была установлена преграда для отделения священнодействующих клириков от мирян, или самих мирян на различные группы, а также как могли быть расположены различные составные части церкви – алтарь, неф, приделы и галереи.

Литургическая планировка включает в себя и такие детали храмовой архитектуры, как синтрон*, алтарная преграда, солея и амвон. Относительно стиля и украшения этого оборудования можно составить отдельное исследование, но нас интересует прежде всего его местонахождение и практическое приминение. Они являются как бы несущими опорами ритуального действия и определяют внешнюю форму литургии.

*сопрестолие для епископа и сослужащих ему священников прим. пер.

**Флавий Прокопий Антемий (лат. Procopivs Anthemivs) — римский император, правивший в 467—472 годах. По происхождению грек, Антемий был провозглашен императором 12 апреля 467 года недалеко от Рима. Впрочем, никакой реальной властью он не обладал, поскольку настоящим хозяином Италии оставался полководец Рицимер. Правление Антемия было для него трудным, он враждовал с римским духовенством и подпал под обвинение в ереси.

Кроме того, литургическая планировка включает в себя все подсобные помещения или постройки, которые могут служить в качестве отправного пункта или цели процессии во время литургии. Эти комнаты, такие как ризницы или сосудохранильница, также определяют направление передвижений. Все вышеупомянутые элементы, в совокупности, составляют рабочую планировку церкви, и определяют функциональное, литургическое проектирование.

Весьма важно исследование элементов проектировки и убранства в ранневизантийской архитектуре. Литургическая планировка должна рассматриваться как динамический элемент в формировании ранневизантийского стиля. Хотя мы не можем прочитать в работах Антемия** и его современников о том, что в эстетике «форма

определяется функцией», тем не менее, мы не можем обвинить их в дерзком викторианском игнорировании практического назначения зданий, которые они воздвигали. Литургическая планировка была одним из многочисленных компонентов ранневизантийского стиля: тут применялись и новые идеи использования пространства, и новые решения структурного развития, и новые способы художественного оформления. В совокупности это внесло позитивный вклад в формирование новой архитектуры. Таким образом, мы должны изучить характерные черты планировки константинопольской церкви V – VI веков, и найти отличия от церковной планировки других центров и эпох Средиземноморья. Будь то новая и творческая, архаическая, эклектическая, или заимствованная планировка – она может многое рассказать нам о характере архитектуры столицы в данную эпоху.

Выбор Константинополя, как объекта исследования продиктован тем, что столица в древнем мире имела исключительное положение; кроме того, в ней находится достаточное количество археологических данных, что позволяет сделать более или менее вероятные обобщения и целый ряд обоснованных гипотез относительно церковной планировки ранневизантийского периода. Кроме того, только в Константинополе сохранились литургические памятники ранневизантийской эпохи. Фактически, в доиконоборческую эпоху византийская литургия определялась именно литургией константинопольской. В других центрах литературные памятники или отсутствуют полностью, или относятся к невизантийской литургии. Что касается Греции, которую в основном и связывают с развитием ранневизантийской архитектуры, то она практически не сохранила литературных памятников, касающихся совершения богослужения. Более того, археологические памятники указывают на то, что греки совершали иной обряд. Литургическое единство между Грецией и Константинополем можно обнаружить только после девятого века.

Хронологические границы этого исследования определены доиконоборческой эпохой, хотя и используются постиконоборческие литературные источники, если в них указаны свидетельства относительно порядка совершения литургии ранней эпохи. Церкви этой эпохи внешне выглядят более или менее естественно, что ясно отличает их от церквей более позднего времени. Также и литургия от ранневизантийской эпохи до средневизантийской в некоторых отношениях претерпела серьезные изменения. Ранняя эпоха была более творческой и способной к дальнейшему развитию. Ее эволюция оказала существенное влияние на последующую церковную архитектуру Византии.

Говоря о самом богослужении, исследование должно ограничиться центральным литургическим действием, то есть совершением Евхаристии. Это священнодействие, несомненно, оказывает большее влияние на планировку церкви, чем все остальные. Более того, что касается других священнодействий (совершения Крещения, молебна, помазания на царство и т. д.) мы имеем слишком скудные данные.

Для изучения архитектуры и литургики мы должны придерживаться двух простых, но совершенно необходимых основополагающих правил. Первое правило состоит в том, что археологические и литургические памятники должны иметь общее географическое происхождение: мы должны учитывать однородность локальных литургических обрядов. Например, нельзя исследовать ранние церкви Константинополя в контексте литургических документов Египта или Сирии; при этом надо использовать только константинопольские документы. Во-вторых, памятники должны быть более или менее современны друг другу. Церковный ритуал, также как и любой продукт человеческой культуры, постоянно эволюционирует, и более поздние формы не всегда сохраняют формы первоначального обряда. И в этом отношении недопустимо исследовать ранние церкви Константинополя в контексте средневековых литературных памятников, разве только не будет совершенно очевидно, что более поздние документы не изменили формы первоначальной литургии. Эти основополагающие правила исторического метода исследования не нужно развивать до абсурда, но архитектурные и литургические историки слишком часто с легкостью игнорируют то или иное правило, или даже оба сразу. Например, в своих исследованиях Гейтц (Heitz), рассматривает каролингские церкви Галлии на основе описаний иерусалимской литургии пятого века Эгерии*

*Вероятно, Метьюс говорит об Эгерии (женщине-паломнице) не V-го, а IV-го века: Эгерия*, *Этерия, лат. Egeria, Aetheria, также упоминалась как Сильвия; IV век) — паломница, по происхождению, возможно галльская или галлекская монахиня или зажиточная женщина, которая совершила паломничество в Святую Землю, вероятней всего, в 381—384 годах. Она оставила отчет о своем путешествии в длинном письме к своим домашним — «Itinerarium Egeriae», которое фрагментарно сохранилось в составе позднего кодекса XI века. Это произведение, судя по всему, древнейший сохранившийся прозаический текст, написанный женщиной. (Википедия (ru.wikipedia.org/.).

В отличии от множества исследований, опубликованных по раннехристианской и византийской архитектуре, а также такого же множества научных монографий и статей по литургике ранней Церкви, появлялись лишь немногие междисциплинарные работы, перекидывающие мост между этими двумя областями. Исследование в этом направлении Лисенберга (Liesenberg) является одновременно и слишком амбициозным, и необдуманным, именно в его попытке охватить все Средиземноморье, да еще касательно той эпохи, о которой мы можем получить лишь отрывочную информацию по доступным нам археологическим источникам и литургическим текстам (3).

С другой стороны, Боуйер (Bouyer), в своем последнем исследовании имел в распоряжении огромное количество археологического и литургического материала, но при этом слишком обобщил его, и предоставил работу в популярном виде. Пытаясь проследить историю развития церковного зодчества от его зарождения в синагоге до сирийской, римской и константинопольской архитектуры он едва затрагивает только внешнюю сторону вопроса, что приводит его к совершенно нелепым заключениям (4).

Исследования отдельных регионов и их отдельных особенностей проектирования ранних церквей было куда более успешным. Начиная с работы Шнейдера, положившей начало этим исследованиям, огромное внимание было уделено Сирии и особенностям устройства алтаря в храме, найденном в тех местах (5). Лассус (Lassus) и Бэндманн (Bandmann) исследовали пастофории и примыкающие часовни, которые часто встречаются в сирийских церквах. В то же время, Сотерио (Soteriou) и Орландо (Orlandos) произвели аналогичные исследования в отношении ранних греческих храмов. Были проведены исследования различных видов трансепта и их различных функций, а также попытка описать устройство ранних алтарей Рима и их литургическое использование (7). Но до сих пор в отношении Константинополя всесторонний подход не применялся. Даже отдельные вопросы не рассматривались достаточно подробно (8). Уже стало традицией в исследованиях, касающихся Святой Софии, посвятить главу о литургии в этой Великой Церкви, но авторы редко заходят далее описания Константина Багрянородного об императорской части литургии десятого века. Как литургистами, так и историками архитектуры более ранний период затрагивается или поверхностно, или эпизодически.

Не случайно отсутствие какого-либо комплексного исследования в области литургической планировки в раннем Константинополе. Для ранних поколений любое всестороннее исследование этого вопроса должно было основываться на таких малочисленных памятниках, что в результате это приводило к одним предположениям. В этой связи исследовались только три церкви, кроме Святой Софии: Студийский храм св. Иоанна, свв. мчч. Сергия и Вакха и св. Ирины. Но слишком большое типовое различие этих строений, запутывало всякий сравнительный анализ. Однако, шаг за шагом, археологи умножили число раскопок. В бывшем городском пригороде Хебдомон (9) в 1923г. французской группой была раскопана уникальная восьмиугольная церковь эпохи Юстиниана. В 1937г. была обнаружена базилика V века во внутреннем дворе музея Топкапи Сарай. Раскопки были произведены директором этого музея.

Новостройки в бизнес-районе старого города открыли еще три церкви, имеющих отношение к изучаемой нами эпохе. В 1939г. работы по постройке Министерства Юстиции помогли обнаружить церковь св. Евфимии, раскопки которой были поручены Немецкому Археологическому Институту. В 1950г. строительные работы новых зданий Стамбульского Университета открыли в районе Бейязит базилику VI века, а также еще две церкви позднейшей эпохи. Их раскопки проводились Археологическим Музеем. В 1960г. земляные роботы по прокладки тоннеля перед новым Сити Холлом в районе Сарачан натолкнулись на руины церкви св. Полиевкта. Археологические раскопки проводились Дамбартон Оукс (Dumbarton Oaks) и Археологическим Музеем до лета 1969г. Между тем, раскопки Шнейдера во внутреннем дворе Святой Софии и исследование сосудохранильницы Диримтекином (Dirimtekin) позволили нам взглянуть на фрагменты доюстиниановской Святой Софии. В конечном итоге, в 1964 и 1965гг. Немецкий Археологический Институт и Археологический Музей спонсировали исследования руин Хаклкопратийской базилики, которые давно были идентифицированы, но не исследованы. К этому можно еще добавить остатки стен церкви свв. апп. Петра и Павла в церкви свв. Сергия и Вакха, которые тоже были идентифицированы, но не исследованы в достаточной мере. Таким образом, за последние несколько десятилетий памятников появилось почти втрое больше.

Несомненно, многие замечательные храмы из всех двенадцати памятников, рассматриваемых здесь, не сохранились, и это особенно прискорбно, что весь четвертый век и первая половина пятого века представлены только несколькими фрагментами старой Святой Софии. Тем не менее, мы располагаем довольно значительным количеством памятников, составляющих общую картину ранневизантийского церковного зодчества в Константинополе. Вероятно, что общее число церквей в ранние годы в столице не было особенно большим: Notitia Dignitatum 430 года* насчитывает только 14 церквей. К ним Жанин (Janin) смог добавить еще пять, которые несомненно существовали в это время (10). Вторая половина пятого века свидетельствует о том, что церковное зодчество развивалось намного быстрее. В исторических

*Notitia Dignitatum (сокращенно ND, русск. Список должностей) — документ эпохи Поздней Римской империи (конец IV или начало V веков), содержащий список должностей. В документе приведено несколько тысяч должностей Западной и Восточной Римских империй, начиная от дворцовых и заканчивая провинциальными. (Материал из Википедии — свободной энциклопедии).

источниках мы находим упоминание о целом ряде базилик, имеющих важное значение, которые представлены здесь Студийской базиликой, Халкопратийским храмом, и одной базиликой, которая не упоминается историками – в Топкапи Сарай.

Огромная строительная кампания эпохи Юстиниана представлена немного лучше. Он построил и реконструировал в Константинополе и его окрестностях тридцать три церкви (11), и к этому числу можно добавить еще четыре (или пять, включая церковь свв. апп. Петра и Павла). Среди них: церкви Святой Софий и св. Ирины – два самых больших и самых значительных зданий его эпохи.

Таким образом, памятники, которые мы здесь рассматриваем, представлены достаточным числом наиболее значимых строений, возведенных в столице в ранневизантийскую эпоху, что намного лучше, если бы мы имели доступ только к одному случайно сохранившемуся строению. В это число входят кафедральный собор патриарха, а также главный храм Богородицы (Халкопратийская базилика), и два наиболее значимых храма св. Иоанна Крестителя (Хебдомон и Студийский (Hebdomon и Studios)). Наш выбор лежит среди широкого круга различных типов строений (базилика, купольная базилика, купольный восьмигранник, купольный шестигранник), и включает строения, построенные на деньги императора, личные пожертвования, а также построенные монахами.

Три памятника ранневизантийской эпохи здесь не рассматриваются, так как они не относятся к исследованию совершения Святой Евхаристии. Один из них – фундамент мартириума свв. Карпа и Папилы (12), другой – шестигранник в районе Манган (Manganes), предварительно идентифицированный как Источник Одигитрии (13), и третий – баптистерий Святой Софии. Нет никаких указаний на то, что эти строения использовались для совершения Святой Евхаристии.

Другие церковные сооружения отличаются планировкой определенно литургического характера. Общие черты прослеживаются от одного памятника к другому, появляется образец, что позволяет нам сделать хотя бы предварительные выводы. Храмы формируют между собой более связанные группы, чем это принято считать: церковная планировка Константинополя приобретает более отчетливые черты, отделяющие ее от других областных и провинциальных центров, и эти черты оказались несколько иными, чем мы первоначально предполагали. Литургия тоже принимает завершенные формы, отличные от тех, которые представляли себе литургисты; находясь под очарованием текстов, они рассматривали свой предмет не более как систему молитвенных формул. Между тем, литургия чрезвычайно символична во всех своих проявлениях, она несет благовестие в жестах, движениях, внешней обстановке, не менее чем в словах. И не будет голословным утверждение, что действие и его влияние на участников священнодействия, также нуждается в исследовании.

Примечания:

'Andre Grabar, Martyrium: Recherches sur le cultc des reliques et Part chretien antique (Paris, 1943-46).

²Carol Heitz, Recherches sur les rapports entre architecture et liturgie a I'epoque carolingienne (Paris, 1963).

³Kurt Liesenberg, Der Einfluss der Liturgie auf die fruhchristliche Basilika (Neustadt a.d. Haardt, 1928).

"•Louis Bouyer, Architecture et liturgie (Paris, 1967). This little book is an expanded version of a chapter in Bouyer's earlier Rite and Man: Natural Sacredness and Christian Liturgy, trans. M. J. Costelloe (Notre Dame, Ind., 1963). For a critical review of the latter see T. Mathews, "Bouyer on Sacred Space: A Re-appraisal," Downside Review 82 (April, 1964), 111-23.

⁵A. M. Schneider, "Liturgie und Kirchenbau in Syrien," Nachrichten der Akademie der Wissen-schaften in Gottingen, Phil.-hist. klassen 3 (January, 1947), 1-68. For further bibliography and an up-to-date reevaluation of the entire problem see Robert Taft, "Some Notes on the Bema in the East and West Syrian Traditions," OCR 34 (1968), 326-59.

'Jean Lassus, Sanctuaires Chretiens de Syrie (Paris, 1947), pp. 194 ff; idem, "La liturgie dans les basiliques syriennes," Studi bizantini e neoellenici 8 (1953), 418-28. Gunter Bandmann, "Uber Pasto-phorien und verwandte Nebenraume im mittelal-terlichen Kirchenbau," KunstgeschichtUche Studien fur Hans Kauffmann (Berlin, 1956), pp. 19-56; G. A. Soteriou, "He prothesis kai to diakonikon," Theologia 18 (1940), 76-100; Anastasios K. Orlandos, "He apo tou narthekos pros to hieron metakinesis tou diakonikou," Deltion, 1966, pp. 353-72. Gor-dana Babic's study, Les chapelles annexes des eglises byzantines: Fonction liturgique et programmes

ieonographiques (Paris, 1969), appeared too late to discuss in the present publication.

⁷R. Krautheimer, "S. Pietro in Vincoli and the Tripartite Transept in the Early Christian Basilica," Proceedings of the American Philosophical Society 84 (1941), 353-429; idem, "II transetto nella basilica paleocristiana," Actes du V^е congres international d'archeologie chretienne (Aix-en-Provence, 1954), pp. 283-90; T. Mathews, "An Early Roman Chancel Arrangement and its Liturgical Uses," RAC 38 (1962), 73-95.

⁸Bibliography will be cited in connection with the description of the. liturgy.

«Bibliography will be cited in connection with the treatment of the individual monuments.

ⁱ⁰Notitia dignitatum, accedunt notitia urbis Constantinopolitanae et Laterculi provinciarum, ed. O. Speeck (Berlin, 1876), pp. 229-43; R. Janin, La geographic ecclesiastique de Vempire byzantin: Constantinople, Les eglises et les monasteres, 2nd ed. (Paris, 1969), p. xii.

"By actual count of the churches named by Procopius, who claims that his account of Justinian's church-building activities in and around the capital is complete. Buildings, trans. H. B. Dewing and Glanville Downey, Loeb Classical Library (London, 1959), I, 9, 17; 1,10, 1; II, 1,1; pp. 78-79,80-81,96-97.

¹²A. M. Schneider, Byzanz: Vorarbeiten zur Topographie und Archaologie der Stadt, Istanbuler Forschungen, 8 (Berlin, 1936), pp. 1-4.

¹³R. Demangel, Le quartier des Manganes (Paris, 1939); Charles Diehl, "Les fouilles du corps d'occu­pation francais a Constantinople," Comptes rendues: Academie des inscriptions et belles lettres, 1923, pp. 241-48. Schneider does not accept this identi­fication. Byzanz, pp. 90-9].

Часть первая

ПАМЯТНИКИ

1 Ранние базилики

Археология Константинополя полностью или частично открыла планировки четырех церквей доюстиниановской эпохи. Хотя они редко рассматриваются вместе, но чрезвычайно родственны между собой, и представляют вполне однородную группу. Если их сравнить с другими базиликами Средиземноморья, то они в своей планировке окажутся намного короче и шире (ближе к форме квадрата отличия). Так как их внешний вид, в том числе Студийской базилики, не может быть точно восстановлен, мы остаемся в полном неведении относительно многих деталей конструкции. Например, неизвестно, находились ли верхние окна, освещающие хоры в базиликах над уровнем крыши галереи; также неясно, применялся ли в колоннаде нефа Студийской базилики антаблемент*, характерный для других базилик. Тем не менее, если отложить в сторону проблему самой конструкции, то о планировки базилик можно говорить с определенной точностью, и даже учитывая некоторые детали.

*АНТАБЛЕМЕНТ — (французское entablement), верхняя часть сооружения, обычно лежащая на колоннах, составной элемент архитектурного ордера; членится на архитрав, фриз, карниз. ((Современная энциклопедия) dic.academic.ru/dic.nsf/enc1p/5422 ).

Поуровневый план трех базилик можно восстановить с помощью технических данных. Что касается четвертой базилики – древней Святой Софии, то недостающую информацию нам восполняют литературные источники. Что касается всех этих храмов, то уже открыты некоторые археологические данные об их оборудовании, достойные внимания. Хотя их число ограничено четырьмя базиликами Константинополя, это говорит лишь о том, что византийская архитектура в первой фазе своего развития переживала трудные времена.

Древняя Святая София

Эта церковь является наиболее значительной из ранних базилик и первым кафедральным храмом новой столицы. Она была впервые освящена патриархом Евдоксием во время правления Констанция 15 февраля 360 года, хотя, возможно, это произошло и несколько ранее, при его отце - в 326 году (1). Жанин (Janin) указывает, переводя отрывок из Сократа*, что, вероятно, впервые она была известна только как «Великая Церковь», и только позднее была названа «Святой Софией» в честь Христа Премудрости Божией (2). В течении всей истории этой церкви старое название продолжало существовать наряду с новым.

До сих пор большая часть древней Святой Софии находится вне поля зрения археологии. Раскопки атриума** показывают, что

*«Тогда же, по возведении Евдоксия на епископский престол столицы, освящена была великая церковь, известная под именем Софии, что случилось в десятое консульство Констанция и третье кесаря Юлиана, в пятнадцатый день месяца февраля.» (Сократ Схоластик. Церковная история, кн. II, гл.43).

**А́триум или а́трий (лат. atrium, от ater — «закопчённый», «чёрный», то есть помещение, почерневшее от копоти), каведиум — центральная часть древнеримского и древнеиталийского жилища (домуса), представлявшая собой внутренний световой двор, откуда имелись выходы во все остальные помещения. В современной архитектуре атриумом называется центральное, как правило многосветное, распределительное пространство общественного здания, инсолируемое через зенитный световой фонарь или проем в перекрытии.

фундамент древней церкви не был разрушен, а просто накрыт сверху, во время строительной кампании Юстиниана 532 – 537 гг., и, возможно, сегодня под современным зданием оно находится в более или менее неповрежденном виде. Тем не менее, за исключением фрагментов, найденных в атриуме и диаконнике, очертания этого фундамента остаются неизвестны. При этом недостаток археологической информации может быть восполнен целым рядом фактов из исторических источников, что в конечном итоге может воссоздать общую картину планировки. Недостаток имеющейся в распоряжении информации требует осторожного обращения с ней. Но важность Святой Софии как основной церкви города, дает вес всякой информации, связанной с ней.

Очевидно, что церковь, построенная Констанцием, была базиликой с деревянной крышей. Историки говорят о ней, как «имеющей форму цирка» (δρομική) (3), или, просто, «продолговатая» (έπίμηκες) (4). Кяхлер (Kähler) принял этот термин в буквальном его смысле, как относящийся к базилике подковообразной планировки, у которой боковые нефы как бы охватывают восточный конец церкви полукруглой галереей, как, например, в церкви св. Себастьяна и старом здании церкви св. Агнессы в Риме (5). Но здесь он не учел явный погребальный характер этих галерейных римских базилик, которые возведены за пределами города, и, несомненно, имели назначение мартирия, а не помещения для совершения таинства Святой Евхаристии (6). Что касается кафедрального храма Константинополя, то он был возведен в сердце города, и, таким образом, не мог иметь подобное назначение, а значит, маловероятно, и подобную форму. Более того, термин δρομική обычно используется Псевдо – Кодином (Pseudo – Codinus) для обозначения базилики вообще, как таковой (7).

Таким образом, из литературных источников практически невозможно воссоздать план древней Святой Софии, за исключением того факта, что по бокам ее центрального нефа располагались два, а возможно, и четыре, боковые нефы. Традиция ставить деревянный купол появилась позднее, и, возможно, эта информация недостоверна, хотя и подтверждается тремя независимыми друг от друга источниками (8). Наличие галерей более достоверно, но не столько благодаря чудесной истории Симеона Метафраста о свт. Иоанне Златоусте, сколько благодаря обращению на проповеди самого Златоуста к женщинам «находящимся наверху» (9).

9 июня 404 года во время бунта, связанного с окончательным изгнанием свт. Иоанна Златоуста с его кафедры, сгорели старое здание Святой Софии и близлежащее здание сената. Голые факты этого события записаны в Chronicon paschale (10), но житие Златоуста, написанное его другом Палладием всего несколько лет после пожара, описывает эту картину в деталях, о которых обычно забывают при изучении древней Святой Софии (11). Согласно Палладию, когда Златоуст узнал о том, что он осужден, и что войска императора находятся на подходе к зданию, епископ решил тихо удалиться, чтобы избежать кровопролитного столкновения между своими последователями и армией. Таким образом, он со своими епископами «вышел из здания епархии» и пошел в Святую Софию, чтобы помолиться. В алтаре (ίερατεîον) церкви он попрощался с собравшимися епископами, дав целование многим из них, и пролив много слез. Затем, он пошел к баптистерию, известному под названием «Олимп», и, попрощавшись с группой вдов и дев, отпустил их. Зная, что возле фронтального (западного) входа в церковь собралась толпа (τω δε δυτικώ μέρει, ένθα ό τής έκκλήσίας πύλων ), он для того, чтобы отвлечь внимание, отослал свою повозку, а сам ушел через восточную сторону храма (καί ούτως έζήλθεν έπί τό μέρος τό άνατολικόν ).

В это время огонь, сверхъестественный по своему происхождению, согласно Палладию, вспыхнул в церкви, так как с уходом Златоуста церковь покинул и ангел–покровитель. Далее Палладий говорит о том, что огонь вспыхнул «из трона, на котором восседал Иоанн; трон находился как сердце в середине тела, … и огонь распространился наверх к крыше по цепям лампад, как змея, атакующая чрево и пробежал по верхним конструкциям церкви». Затем, огонь перекинулся на здание сената, «которое находилось на расстоянии многих шагов на юг от церкви», разгоревшись чудесным образом не вблизи церкви, а вблизи дворца. Таким образом, пламя разгорелось в виде двух огненных столбов, пощадив только «небольшое здание, где хранили множество священных сосудов» (μόνον έφροντίζε τού οίκίσκου, έν ώ τών ίερών σκευών άπέκειτο πλήθος ), что доказало сверхъестественную природу пожара.

Данный отчет содержит несколько информационных отрывков, касающихся планировки древней Святой Софии. Во-первых, он исключает гипотезу, которой придерживаются многие ученые, что первоначальная Святая София, как и большинство построек Константина, была обращена на запад, с фасадным входом с юга (12). Палладий ясно сообщает нам, что главный вход находился на западе, где люди ожидали появления Златоуста. В то же время, он сообщает нам о том, что существовал вход и с восточной стороны, с помощью которого епископ незаметно удалился. Во-вторых, мы узнаем о близости резиденции патриарха в словах, которые были сказаны намного позже при описании входа патриарха в юстиниановскую Святую Софию, непосредственно через галереи, прилегающие к его резиденции, по которым он входил (букв. «спускался») в церковь (13). В-третьих, мы узнаем о существовании баптистерия, названного Олимпом, который, по всей видимости, располагался недалеко от алтаря (или, в любом случае, ближе к восточной стороне церкви, чем к западной). В-четвертых, упоминается сосудохранильница или место для хранения священных сосудов; оно названо «небольшим зданием» (οίκίσκον), которое сохранилось во время пожара, вероятно, и благодаря своей отдаленности от церкви, равно как и чуду (14).

В заключении, Палладий упоминает о епископском троне, который находился в середине здания, то есть где-то посередине центрального нефа. Тот факт, что по описанию Палладия огонь от трона пробежал наверх, к крыше по лампадным цепям, кажется, подтверждает эту гипотезу. Ниже мы увидим, что Златоуст пользовался двумя тронами: одним на обычном месте в апсиде алтаря, и, другой, на амвоне для проповеди (15). Этот текст говорит скорее о последнем, и дает нам основания предполагать, что амвон древней Святой Софии кое-где доходил до центральной части нефа церкви. Цедрен (Cedrenus) сообщает нам, что церковь была оборудована амвоном и солеей из камня, похожего на оникс (16).

Еще одну деталь мы можем найти в Chronicon paschale, согласно которому, церковь Констанция, кроме того, что была оборудована ювелирно отделанным золотым престолом, еще была снабжена золотыми завесами «для дверей церкви» (τάς θύρας τής έκκλησίας) и яркими золотыми завесами «для великих внешних врат» (τούς πυλεύνας τούς έξω) (17). Таким образом, автор делает различие между дверьми внутри самой церкви и дверьми, находящимися снаружи здания. Это очень напоминает триумфальную арку, которая предшествовала атриуму. Эти внешние двери отличались бόльшим размером, чем двери самой церкви. Эта информация имеет важное значение при изучении археологических раскопок атриума.

Неясно насколько церковь была действительно разрушена, а значит, насколько ее необходимо было восстанавливать до нового освящения при патриархе Аттике, во время правления Феодосия II (10 октября 415 г.). Вероятно, что в 405 году некоторые части церкви использовались в той или иной мере, так как в это время в Константинополь, для хранения в этом храме привезли мощи пророка Самуила (18), но говорится это о новой, «феодосийской» Святой Софии, как обычно это предполагается, или просто о храме, который перестроили или отремонтировали при Феодосии II, до сих пор не определено. Тем не менее, раскопки Шнейдера (Scneider) могут пролить свет на детали строительной кампании Феодосия, и дать нам некоторые данные для изучения доюстиниановской церкви (19).

Шнейдер обнаружил во внутреннем дворе Святой Софии остатки прекрасного входного портика и множество архитектурной скульптуры, относящейся к нему (иллюстрации 1 и 2). Находясь на глубине 2-х метров от уровня современной церкви, и в 8-и метрах на запад от современного эксонартекса (внешнего притвора прим. пер.), портик проходил от центральных дверей почти по осевой линии современной церкви к точке около 3-х метров на север от северной стены юстиниановского атриума (рис. 1). Читатели отчета Шнейдера обычно не обращают внимания на общие размеры портика, хотя они абсолютно ясны. Спираль аканта* в мозаике, которая украшает край портика, вновь появляется с северной стороны на современных остатках юстиниановского атриума, где можно было бы начать раскопки, не повреждая современного здания (20). (Это точно отображено на плане, на рис.1 обозначено «А», а верхняя часть ступеней, ведущих к портику, на той же схеме обозначена «В».) Конец портика в этих раскопках все еще не обнаружен, и мы не знаем, насколько далеко он простирался. Также неясно сколько было у него дверей – три или, возможно, пять. Но он был более 66м. в длину, и, несомненно, шире, чем современная Святая София. Таким образом, реконструкция, которая пытается свести эти размеры к притвору, или западной части атриума, как это делает Клейсс (Kleiss) (рис.4), просто невозможна, благодаря существующим археологическим данным. Атриум перед портиком должен был быть намного шире, чем показал Клейсс, а, значит, согласно пропорции, должен был простираться намного дальше на запад; но с западной

*Акант, аканф — орнамент на основе формы листьев аканта (flower.onego.ru/other/acanthus.html).

стороны земля «резко замолкает», как будто подобное абсолютно невозможно.

В добавлении к неординарной длине портика, исследование почти параллельной ему мостовой, расположенной впереди на расстоянии шести шагов от портика, также исключает какую-либо реконструкцию этих мест фронтальной части атриума (21). Атриумы не пересекаются дорогами, но находятся в непосредственной к ним близости. Для атриума также нехарактерно наличие ступеней, и Клейсс (Kleiss) преднамеренно забывает о них в своей реконструкции.

Таким образом, перед нами стоит только два выбора: портик был фронтальным входом в нартекс (притвор) древней Святой Софии, и, в этом случае, мы должны создавать реконструкцию церкви без атриума и без арки, упоминаемой в Chronicon paschale; или, что более вероятно, портик и был фактически этой аркой, «великими внешними вратами», которые не являлись вратами самой церкви. Последняя альтернатива более согласуется с изучением сточных каналов на восточной (т.е. внутренней) стороне мостовой, находящейся у входа в храм (см. «С» на рис.1). Наличие подобных каналов в притворе церкви было бы трудно объяснимо, но оно вполне естественно в открытом атриуме. Также примечательно, что внутренняя (восточная сторона) стены портика нигде не обрывается полуколонами или пилястрами, которые так характерны для интерьера нартекса.

C другой стороны, довольно трудно представить себе кафедральный собор без атриума, поскольку нам неизвестны другие раннеконстантинопольские церкви, у которых не было бы атриума или внешнего двора. Портик был очень похож на арку или главный вход со стороны дороги в атриум или двор, который находился перед самой церковью, и Шнейдер, вероятно, предполагает, что этот портик являлся частью нартекса (притвора), не обращая внимания на альтернативные версии. Эта гипотеза получила распространение в основном благодаря всеобщему признанию, хотя, очень скоро после публикации отчета Шнейдера, Кек (Keck) указал на его непоследовательность (22).

Датировка этой арки до сих пор точно не установлена. Скульптурные фрагменты, скорее всего, относятся к перестройке времен Феодосия II, но западная стена, как вначале считал Шнейдер, относится к церкви Констанция (23). Уорд Перкинс (Ward Perkins), в своей исследовательской работе о развитии зодческой техники в Константинополе, также датирует эту стену IV веком; Краутеймер (Krautheimer) придерживается той же позиции (24). Ясно то, что чисто кирпичная кладка полностью отличается от кладки, где чередуются кирпич и камень в Стенах, которые мы относим к эпохе Феодосия. Но, к сожалению, у нас недостаточно датированных примеров византийской архитектуры Константинополя IV – начала V веков, для того, чтобы принять безошибочное решение. Даже, если бы мы располагали большим количеством подобных примеров, консервативный характер византийской строительной техники затруднял бы точную датировку при разнице двух дат в 50 лет. Таким образом, мы не можем определить, где проходит перестройка арки Феодосием, а где работа Констанция.

Следующий элемент древней Святой Софии - здание диаконника (ризничной), расположенное в северо-восточной стороне современной церкви, которое сохранилось до нашего времени (рис.2 и 3; ил.1b). Это – круглое здание, неправильной двенадцатиугольной планировки, с одиннадцатью нишами и дверью на нижнем этаже, и, первоначально, с двенадцатью окнами наверху. Исследование Диримтекина (Dirimtekin) подтвердило зыбкую гипотезу более древнего существования здания, которое ранее относили к юстиниановской Святой Софии (25). Приблизительная датировка здания пятым веком основывается на сравнении с мраморными оконными рамами Студийской базилики (463г.), и кирпичной кладки монументальной арки и Халкопратийской церкви. Также как и арочная стена, кладка диаконника выложена только из кирпича, а не смешанно кирпичом и камнем. Однако, как мы обнаружили, кирпичная стена арки Святой Софии вполне может относиться к церкви IV века. Более того, если диаконник церкви Констанция пережил пожар 404г., о чем мы достоверно узнаем у Палладия, то Феодосию незачем было строить новый диаконник. (Традиция определять небольшое здание, которое уцелело во время пожара, как диаконник до сих пор обоснованно существует, и будет рассматриваться в связи с практическим использованием самого диаконника (26).) Одним словом, вполне вероятно, что и арочная стена, и диаконник, относятся к церкви Констанция.

Хотя исследование Диримтекина и установило доюстиниановскую датировку диаконника, все же оно оставило множество вопросов неразрешенными. В нем ничего не говорится о высоте этажа, а также остается неясным, где находился (или находились) первоначальный вход (или входы). Современные вход и окна датируются временем правления Махмута I (1742г.), благодаря надписи над дверями. Но она находится на северной стороне, вдали от церкви. Восточная и западная стены ротонды снаружи как бы обрезаны, как будто они были оборудованы входами там, где ближе всего прилегали к церкви. Типикон средневизантийского периода говорит о том, что патриарх проходил «через» диаконник, что дает основания предполагать, что в последнем было несколько входов (27). Необходимо также отметить, что осевая линия здания церкви слегка сдвинута по часовой стрелке, что видно на плане Ван Найса (Van Nice), и сближает это здание с диаконником, который, в свою очередь, повернут на один – два градуса на юг, приближаясь к осевой линии церкви (28). Тем не менее, план Диримтекина (Dirimtekin) это не показывает, и отличается от плана Ван Найса во многих других деталях. Дальнейшее исследование здания может открыть многое из его истории.

Вполне очевидно, что на основе той информации, которой мы располагаем, невозможно реконструировать весь план древней Святой Софии. Но мы можем собрать детали и их взаимное расположение, что и составляло этот план, и, таким образом, попробовать его восстановить. С западной стороны церкви стояла большая арка, и раскопки Шнейдера (Schneider) определяют, что она построена во времена правления Феодосия. Это был очень длинный и очень высокий портик или стоа (крытая колоннада прим. пер.), к которой со стороны дороги вели несколько ступеней, с впечатляющим фронтонным центральным входом, и боковыми входами. Между аркой и самой церковью должен был находиться внутренний двор. Главные входы в церковь находились на западном фасаде, хотя мы знаем, что был еще вход и с восточной стороны. Церковь была построена в виде базилики. Она состояла из нефа и двух, а, возможно, и четырех боковых нефов, и галерейного яруса над боковыми нефами. Баптистерий, названный Олимпом, который погиб во время пожара 404г., находился на восточной стороне, рядом с диаконником, т.е. зданием, расположенным на северо-востоке, и сохранившемся до наших дней. В центре нефа находился амвон.

Вот те скудные факты, которыми мы располагаем. На их основе мы не можем даже определить ни длину, ни ширину церкви, разве только предположить то, что очертания древней Святой Софии не совпадали со строением юстиниановской церкви, что подтверждается теми фактами, которыми мы располагаем (29). Внешний двор должен был находиться с восточной (а не западной) стороны арки, и, таким образом, простираться под нартексами юстиниановской церкви. Осевая линия базилики, судя по арочной стене, была сдвинута на один – два градуса на юг, и, таким образом, находилась почти под прямым углом относительно осевой линии ипподрома. Размеры древней базилики должны были быть значительно меньше размеров юстиниановской церкви, как нам сообщает об этом Лев Грамматик (30): огромные базилики, предложенные планами реконструкции Клейсса (Kleiss) и Антониадес (Antoniades), явно больше по своим размерам, чем существующее здание (рис.4).

Свято-Иоанновская Студийская церковь

Базилика, посвященная св. Иоанну Крестителю, и построенная возле Золотых Ворот, всегда признавалась главной в изучении византийской архитектуры. Она вполне оправдано датируется 463 годом, когда, согласно Феофану, сенатор Студит построил церковь, и поселил при ней монахов акимитов (31). Это единственная церковь в Константинополе V-го века, от которой сохранились до нашего времени значительные части, и, в связи с относительно недавними раскопками других константинопольских базилик, Студийская церковь еще долго будет служить уникальным образцом всех базилик, когда-то так распространенных в столице. Ее квадратные, классические пропорции (как обычно их называли) свидетельствуют о том, что в начале V-го века, а, возможно, и во времена Константина, в Константинополе тип базилики имел важное значение. Ее красивая архитектурная скульптура образует необходимое связующее звено в развитии зодчества, которое соединяет феодосийский стиль, существовавший полстолетия ранее со зрелым юстиниановским стилем, появившемся на полстолетия позже (32).

Трудно переоценить значение Студийской церкви. Почти все элементы планировки в археологическом аспекте являются точными и определенными. Исключение составляют только солея и амвон. Имеются необходимые данные и для предположительной реконструкции атриума; сохранились значительные остатки алтарной преграды, алтаря, синтрона (сопрестолия), что позволяет восстановить их первоначальное расположение. Планировка церкви проста, и представляет собой типичный образец, характерный не только для базилик V-го века, но и в некоторой степени применимый в более сложных купольных строениях VI-го века.

Тем не менее, не смотря на огромное значение этой церкви, до сих пор не производилось никаких серьезных структурных исследований здания. Хотя Русский Археологический Институт начал подобное исследование в 1907-1909гг. Они открыли площадку руин Имрахор Ками (Imrahor Camii), обнаружили мраморный мозаичный пол с изображенными на нем красивыми животными, и раскопали крипту*, находящуюся под алтарем. Но они не смогли довести работу до конца, а их итоговая публикация была больше связана с историей монастыря, чем с археологией самого здания церкви, и не содержала ни плана, ни образцов раскопок, ни фотографий (33). До сих пор исследования Еберсолта (Ebersolt) и Ван Миллингена (van Millingen) являются наиболее полными из доступных исследований (34), но в некоторых моментах они могли быть сейчас дополнены свежими открытиями.

Что касается атриума, то относительно него никогда не было составлено ни планов, ни замеров, за исключением его восточной части (т.е. нартекса), которую для своих планов замеряли Ван Миллинген и Еберсолт (рис.5). Он состоит из трех пролетов, отделенных между собой двумя широкими сводчатыми проходами (ил. 3). Малые пролеты на обеих сторонах – это простые, функциональные входы; они снабжены большой дверью в каждом направлении, хотя только южная дверь правого (южного) пролета несколько меньше, чем остальные. В центральном пролете четыре массивные колоны создают главный вход, состоящий из пяти частей, ведущий из двора атриума в нартекс. Пара дверных рам украшает второй и четвертый пролеты между колонами, а срезанная форма оснований колон указывает на то, что подобные дверные рамы были и в первом и в пятом пролетах. Колоны несут на себе массивное балочное перекрытие, которое создает на каждом конце вправо повернутый угол. Это говорит о том, что колоннада когда-то простиралась дальше на запад по северному и южному крылу атриума (ил.4) (35).

Все, что осталось от северной и южной колоннад, - это северная наружная стена. Но она может многое рассказать о планировке (ил.5). В кладке, которая не была повреждена или отремонтирована, пояс кирпича перемешан с поясом камня, что определенно говорит нам о том, что это та же самая кладка, что и в самой церкви. Интервалы между дверями декорированы кирпичными крестами и розетками. Такой же декор встречается и внутри церкви между окнами на стенах боковых нефов. При измерении от западной стены церкви, находится 27,3 м. стены атриума. Она включает в себя пять дверных проемов, которые все в наше время уже замурованы, хотя в двух из них сохранились дверные рамы.

Первый дверной проем (ил.6) является северным входом в нартекс, и его размеры составляют около 2,10 м. Он был заблокирован, и немного в сторону запада была открыта дверь меньшего размера, которая позже также была заблокирована. За этой дверью, на расстоянии 5,21м., находятся три двери размером 1,40 м. каждая, которые отстоят друг от друга на 2,54 м. (ил.7). Сейчас можно обнаружить только половину четвертого дверного проема, но эта половина указывает на то, что эта дверь была тех же размеров, что и две другие, и находилась на том же расстоянии.

Кроме этого, на расстоянии в 5,09 м. находится пятая дверь размером 1,52м. Здесь кладка сильно повреждена, особенно сверху и с правой стороны двери, но дверная рама и кладка нижней части стены с правой стороны сохранились в первоначальном виде. С этого места кладка идет не смешанная, хотя стена часто ремонтировалась.

*Крипта — (лат. crypta, от греч. krypte крытый подземный ход, тайник), в Древнем Риме сводчатое подземное помещение, в западноевропейской средневековой архитектуре часовня под алтарной частью храма для почётных погребений. (dic.academic.ru/dic.nsf/dic_fwords/).

Более длинное расстояние в 5,09м. и больший размер двери, похоже, говорят о том, что пятая дверь вела к западной части атриума. Невозможно использование этой двери отнести к такому же применению предыдущих трех дверей. При реконструкции колоннады ее необходимо поставить напротив этих трех дверей. Половина повторяющегося расстояния в 3,94м. (дверь плюс промежуточная стена), т.е. 1,97м определяет расстояние между колонами. При этом колона будет находиться как раз напротив пятой двери.

Простой симметрический дизайн северной стены, с тремя равно отстоящими малыми дверями, сгруппированными в центре, и двумя большими дверями, расположенными немного далее наружу с каждого конца, говорят о том, что планировка атриума была более или менее симметричной, и включала в себя внутренний двор, перед которым и за которым находились портики приблизительно одинаковых размеров (ил.6). Реконструированный на основе этих фактов, атриум повторяет почти квадратные пропорции самой церкви: 27,29м. в длину (включая нартекс) и 26,30м. в ширину. Ширина двора внутри атриума должна быть равной ширине нефа, т.е. 12,60м. (40 византийских футов), а длина – 14,24м. (45,2 византийских фута) (36). Общая длина атриума и церкви, за исключением апсиды*, должна составлять 54,94м., или 174,5 византийских фута. Феодор Студит упоминает о фонтане при церкви (он называет его λουτήρ), и более всего вероятно, что этот фонтан находился в центре атриума (37). Турецкий фонтан (şadīrvan), вероятно, находится немного западнее первоначального.

*Апсида (от гр. apsidos - дуга, полукруг) - алтарный выступ церковного здания, полукруглый или прямоугольный, перекрытый полукуполом или сомкнутым полусводом (www.emc.komi.com/02/01/142.htm).

Таким образом, атриум Студийской церкви предположительно был почти квадратной формы, и был снабжен системой из пяти входов, расположенных в северной стене: три входа находились в центральном пролете, и по одной на каждом конечном пролете. Такая же система входа должна была быть и на западной и южной сторонах атриума, хотя можно предположить, что южный вход должен быть более узким, так как монастырь расположен по этому направлению. Фактически, южные входы в саму церковь, как в нартексе, так и в восточном конце бокового нефа, меньше, чем аналогичные входы с северной стороны. В целом, открытость планировки атриума вызывает удивление.

Подобная открытая планировка характерна и для самой церкви. Из нартекса в церковь ведут пять дверей: два боковые входа в боковые нефы, и три центральных входа в неф. Центральная дверь, размерами большая тех, что находятся рядом с ней, называется Феодором Студитом «Царскими Вратами» (ή βασιλική πύλη) (38). С восточной стороны церковь оборудована еще четырьмя входами: один с северной стороны, другой с южной – оба в конце боковых нефов; еще два входа с восточной стороны боковых нефов в апсиду. Входы, расположенные по обе стороны апсиды имеют наиболее важное значение. Они широкие, обложены тяжелым литьем, и, несомненно, должны относиться к одним из главных дверей церкви. Мы не находим ни в Студийской церкви, ни в других ранних константинопольских церквах, пары боковых комнат с северной и южной стороны апсиды. Восточный конец прост и не перегружен в своей планировке. Да и вся церковь не перегружена нагромождением различных помещений.

Пространство внутри церкви было разделено на уровень, стоящий на земле, и галерейный уровень. Высокие стилобаты или парапеты, разделяющие эти уровни, использовались во многих греческих храмах V-го столетия (39). При креплении подобных барьеров, мы нигде не найдем ни углублений, ни сверлений (илл.8 – 9). На втором этаже галерея с трех сторон окружала неф в виде буквы «U», следуя за линиями боковых нефов и нартекса, находящихся внизу. Когда церковь была переделана в мечеть, галерею над нартексом разобрали. Но в западной стене церкви можно еще обнаружить широкие арочные входы, которые соединяли галерею нартекса с галереями обоих боковых нефов. Колоны, сохранившиеся наверху входа нефа, указывают на то, что галерея нартекса вела к нефу через колоннаду так же, как и галереи боковых нефов (ил.10).

Вопрос доступа к галереям до сих пор еще не исследовался должным образом. Еберсолт указал на невозможность установки ступеней в боковых пролетах нартекса, где это можно было предположить, так как оба пролета оборудованы дверями со всех четырех сторон. И он не рассматривает никакой альтернативной планировки (40). Действительно, альтернативных возможностей слишком мало. В мечети ступени находились в западном конце боковых нефов, где совмещались вход из нартекса и последний пролет колоннады (41). В ранневизантийской церкви они не могли быть расположены ни в этом месте, ни где-либо еще в боковых нефах, не создав при этом больших препятствий. Вместо этого они должны были все располагаться с наружной стороны здания церкви.

Под самой крышей мечети, под турецкой штукатуркой, положенной на северную и южную стены нартекса, сохранился треугольник стены галереи нартекса. Этот треугольник сохранил следы первоначальных входов в галерею (илл.11 – 12). Кирпичная кладка здесь не повреждена; швы чистые, и сходят к одному уровню (т.е. уровню пола галереи), как и дверные проемы, ведущие из галереи нартекса в галереи боковых нефов. Следовательно, наружные ступени должны вести наверх в галерею нартекса, как с северной, так и с южной стороны. С северной стороны нартекса виден глубокий след, где от северной стены снесли 87-метровую стену (илл.6 – 7). Это была стена, а не просто пилястр, указанный на плане церкви Салзенбергом (Salzenberg), где она показана, как разрушенная стена длиной в 0,5м. (42). Она была разрушена приблизительно после 1850-х гг. Вполне вероятно, что эта примыкающая стена была частью здания со стороны лестницы, которая должна была быть из дерева, так как не оставила от себя никаких следов. Можно обнаружить подобную планировку лестниц в храмах Святой Софии и св. Ирины, где они расположены не со стороны самой церкви, а со стороны нартекса, хотя в этих двух храмах они выложены из кирпича и камня. Ближайший сопоставимый со Студийской базиликой памятник, который до сих пор сохранился – это церковь Acheiropoiētos в Салониках. Здесь также вход в галерею расположен не у здания церкви, и в этом случае обеспечивается наклонной платформой с северной стороны нартекса (43).

До сих пор осталась не исследованной должным образом большая часть алтарного объема. Так как эти фрагменты относятся к наиболее ранней алтарной планировке Константинополя, их можно изучать суммарно. Как показывает план Ван Миллингена (van Millingen) (рис.5), предполагаемые линии алтаря можно обнаружить на мозаике мраморного пола, который приблизительно датируется серединой XI-го века, сравнив его с полом церкви Пантократор (44). Там, где заканчивается мраморный мозаичный пол, можно заметить контур «п»-образного алтарного выступа, восходящего из апсиды в неф на 5,5м. (ил.13). На этой площади, как и показывает план в эскизной манере, турки установили платформу михраба*, обращенную на юго-восток. Летом 1968г. вся внутренняя часть церкви была очищена от густых зарослей, что позволило более детально провести исследование.

В своей платформе михраба турки использовали стилобат**

*михраб - ниша в стене мечети (прим.пер.).

**стилобат (στυλοβάτης) — верхняя поверхность ступенчатого цоколя (стереобата) древнегреческого храма, на которой сооружалась колоннада. Иногда стилобатом называют всю верхнюю ступень стереобата. В современной архитектуре — верхняя часть ступенчатого цоколя здания, или общий цокольный этаж, объединяющий несколько зданий.( ru.wikipedia.org/wiki).

византийского алтаря, повернув его на юго-восток, и применив дополнительный материал в качестве заливки (рис.7). Стилобат по своему первоначальному происхождению древний, огромный в размерах и простой в линиях, но при этом настоящий образец византийского искусства (ил.14 и рис.9). Есть несколько простых способов, для того, чтобы заново собрать воедино эти фрагменты, так как сейчас они расположены в том порядке, благодаря которому можно воссоздать первоначальную планировку. Фрагменты D и F являются угловыми фрагментами с обломом* вдоль фронтальной стороны. Фрагменты B, E и I сильно повреждены с фронтальной стороны, что указывает на расположение входов. Во многих фрагментах встречаются углубления для алтарных колон, некоторые из которых до сих пор наполнены свинцом. На фрагменте D остались два углубления, которые показывают пролет между колонами: от центра до центра 1,78м. Анализируя все эти детали, становится очевидным, что турецкие каменщики не нарушили общего порядка планировки, которая без труда может быть восстановлена, как на рис.8. Фрагмент А был перемещен. Он находился между фрагментами D и E, и его переместили, чтобы сократить фронтальную часть. При этом северную сторону развернули так, чтобы она поддерживала платформу михраба. Таким образом, первоначальная алтарная преграда выступала в неф на 5,45м., и была 9,49м. в ширину. В центре у нее был один вход, и по одному входу с каждой боковой стороны.

*Обло́мы — архитектурные элементы, различные по своему поперечному сечению — профилю, расположенные по горизонтали (на цоколях, в карнизах, междуэтажных поясах или тягах, базах колонн), иногда по наклонной (в карнизах фронтонов), кривой (архивольты арок, нервюры) или ломаной (обрамления порталов, окон) линии. Обломы, широко распространенные в ордерной архитектуре, служат для усиления архитектурного декора, образно-художественной выразительности тектонической основы здания. Обломы впервые получили применение в Древней Греции, откуда были заимствованы зодчеством Древнего Рима, затем Возрождения и европейской архитектурой последующих эпох. В современной архитектуре в металлических, бетонных и деревянных элементах конструкций употребляется термин профили (переплёты остекления, обрамления и тяги на навесных стеновых панелях). (ru.wikipedia.org).

Два фрагмента алтарных столбов были найдены на том же месте, где и древний стилобат, и они были сделаны с таким же художественным мастерством, как и он (илл.15-16, рис.9). Оба фрагмента имеют пазы по двум сторонам, для того, чтобы в них вставлялись плиты парапета, и с других двух сторон украшены простым орнаментом. Расположенные на стилобате, они должны были нести алтарные плиты около 1,60м. длиной. Раскопки алтарной преграды не могут возобновиться, но первый фрагмент (илл.15) является верхней частью столба, и он сохранил основание малой колонки, которая его увенчивала. Следовательно, мы знаем, что алтарная преграда не была просто низкой перегородкой, но несла на своих колонках архитрав**. К сожалению, высота этих элементов неизвестна.

Нет никаких оснований предполагать, что алтарная преграда, о которой мы говорили, не относится к времени постройки самой церкви, т.е. к 463г. Материал, из которого она была сделана, древний, и идентичен тому, из которого были сделаны колоны нефа, а их линии можно без труда сравнить с другим материалом V-го века. Стилобат можно сравнить со стилобатом Nea – Anchialos B, а столб со столбом из Chaliandos на о. Лесбос. Базилика Сенатора Студита должна была быть оборудованной алтарной преградой, и, вероятно, те остатки, которые мы теперь находим, принадлежат к ней.

За алтарной преградой мы находим следы и алтаря, и синтрона. Русский Археологический Институт исследовал небольшую крипту, находящуюся в алтарной части храма, хотя первым, кто опубликовал этот план в 1939г., был Биттель (Bittel) (рис.10). Вход в крипту находится на восточной стороне, вниз по короткому пролету ступений, которые начинаются как раз на хорде апсиды. Планировка крипты крестовидная, и состоит из пересечения двух арочных, бочковидной

**архитравом или архитравным покрытием называется вообще всякая прямолинейная перекладина, перекрывающая промежуток между колоннами, столбами или косяками (в окнах и дверях).( ru.wikipedia.org/wiki)

формы, коридоров, менее 2-х метров длиной каждый. Какие мощи там сохранялись (а в церкви их было множество) неизвестно (46). Наиболее похожей на эту крипту является крипта Халкопратийской церкви, которая подтверждает датировку V-м веком. Но более точно установить дату невозможно. С уверенностью мы можем предположить, что алтарная часть находилась над криптой, и была расположена приблизительно в середине прямоугольного пространства, огражденного алтарной преградой. От алтаря не осталось абсолютно ничего.

Русский Археологический Институт также обнаружил секцию из двух с половиной ступеней полукруглого синтрона, который сохранился за стеной михраба. Это показано на планах Ван Миллингена (van Millingen) и Биттеля (Bittel) (рис.5 и 10), но никогда этот вопрос не обсуждался. К сожалению, ни один план не детализирован достаточно, чтобы точно установить размеры, а объект сейчас настолько разрушен, что даже невозможно обнаружить ступени. Тем не менее, благодаря плану можно предположить, что ступени должны быть приблизительно 0,25м. в высоту и 0,30м. в глубину. Это позволит реконструировать объект между шестой и седьмой скамьями. Очевидно, что эти скамьи были слишком малы, чтобы на них было удобно сидеть. Вероятно, что скамьи наверху были шире, как на о. Парос, и как Науманн (Naumann) реконструировал планировку синтрона храма св. Евфимии (47). Был ли он установлен над сводчатым полукруглым пассажем, как синтроны в храмах св. Ирины и св. Евфимии, неясно.

Наличие синтрона, хотя и фрагментарное, прекрасно дополняет нашу картину литургической планировки Студийской церкви св. Иоанна. Планировка наиболее ранних церквей Константинополя, о которых у нас есть детальная информация, может быть почти полностью восстановлена: месторасположение различных частей церкви, доступ к ним, становятся абсолютно ясными. Можно воссоздать планировку алтарной преграды; месторасположение алтаря и синтрона уже установлено. Единственная важная деталь, которая еще не выяснена – это месторасположение амвона и солеи.

Халкопратийская базилика

Расположенная в 150 м. от Святой Софии, содержащая на служении клириков этого кафедрального храма, эта церковь, посвященная Богоматери в Халкопратии, была наиболее важным храмом, посвященным Пресвятой Деве, в Константинополе (48). В нем сохранялась драгоценная реликвия – пояс Пресвятой Богородицы, и на литургии, по крайней мере, до конца IX-го века, он был центром внимания, основой богослужений всех великих праздников, посвященных Пресвятой Богородице (49).

Целый ряд строений повредили здание самой церкви. Мечеть Ацем Ага Мешиди (Acem Ağa Mescidi), которая сейчас сама лежит в руинах, была встроена в восточную часть церкви, северная стена была соединена со зданием школы, а в наше время южный неф и баптистерий заняты частными домами и бизнесом. Заслуга в изучении этой церкви должна быть присвоена Мамбури (Mamboury), который изучал ее в 1912г., еще до того, как там появились кинотеатр и другие здания. Но до недавнего исследования Клейсса (Kleiss) этой церкви уделялось слишком мало внимания (50).

Эта церковь является приблизительно современницей Студийской базилики, но более точную датировку определить достаточно трудно. Некоторые историки относят ее основание к эпохе Феодосия II (408 – 450гг.) (51), другие относят ко времени правления его сестры Пульхерии. Но последние не могут определиться, происходило ли это во время правления Феодосия, или правления самой Пульхерии (450 – 453гг.) (52). Новеллы Юстиниана относят это событие к Верине, супруге Льва I (457 – 474гг.) (53), а самая поздняя датировка постройки относится к правлению Иустина II (565 – 578гг.) (54). Тем не менее, последняя датировка должна относиться к восстановлению храма после землетрясения, как об этом указывает Псевдо-Кодин (Pseudo-Codinus) (55). Различия в определении датировки основания церкви, вероятно, могут быть согласованы тем, что строительство храма начала Пульхерия в конце правления ее брата, то есть незадолго до 450г., а во время правления Верины, десятилетием позже или более, было окончено строительство и совершено освящение храма. Такая гипотеза была предложена Латудом (Lathoud), и позже была принята Еберсолтом (Ebersolt) и Жанином (Janin) (56).

Археология данного объекта не позволяет определить более точную датировку, чем ту, которую мы находим в литературных источниках. Часто повторяющаяся история о том, что эта церковь была переделана из синагоги, опровергается уже тем фактом, что нет никаких свидетельств о ранее существовавшем на этом месте здании, а данное здание определенно спланировано как церковь. Кладка здания из чистого кирпича, такая кладка, по всей видимости, предшествовала эпохе юстиниановских строительных работ – высокая растворная постель в 5,5см., десятирядный модуль в 91см. Но здесь снова, как и в древней Святой Софии, наш результат датирования с помощью образцов ранневизантийской кладки, слишком приблизительный. Единственная капитель* церкви, которую исследовали Фиратли (Fīratlī) и Роллас (Rollas) во время предварительных раскопок 1963г., по всей видимости, датируется средневизантийским периодом.

Это простая византийская капитель с орнаментом в виде листьев и абакой**, а резьба на ней выполнена недостаточно четко. Рельеф на ней, также, недостаточно объемный, чтобы датировать эту капитель ранневизантийским периодом (ил.18). Вероятно, она относится ко времени восстановления церкви при Василии I (867 – 886 гг.) (57),

*Капите́ль (от лат. caput — «голова») — венчающая часть колонны или пилястры. Верхняя часть капители выступает за пределы колонны. (ru.wikipedia.org/wiki/).

**абака (архитектура) — в архитектуре верхняя плита капители колонны, полуколонны, пилястры. (ru.wikipedia.org/).

который, как говорят, добавил к зданию купол, переделав строение в купольную базилику. Таким образом, мы должны довольствоваться приблизительной датировкой первоначальной постройки этой базилики, т.е. около того времени, когда была построена Студийская церковь. Планировка, насколько мы можем ее узнать, подтверждает эту гипотезу.

Существование атриума подтверждается литературными источниками, датируемыми 536г., когда в Халкопратийской церкви проходил поместный собор (58). Местонахождение вновь исследуемого восьмигранного строения, находящегося на линии северной стены церкви, должно указывать на северный (а, возможно, и западный) край атриума (рис.11). Тем не менее, за северной стеной нартекса никаких следов атриума не было обнаружено. В 1912г. Мамбури (Mamboury) исследовал антаблемент* нартекса (как он сам его идентифицировал), который хорошо сохранился, но он исчез, при этом, ни разу не был сфотографирован (59). Если восьмигранное здание определяет западную границу атриума, то пропорции последнего очень близки к пропорциям атриума Студийской базилики: почти квадратный и немного больше в длину, чем в ширину (рис12, рис.6).

Клейсс (Kleiss) идентифицировал это восьмигранное здание, как баптистерий, что вполне вероятно. Тип данного здания, состоящего из восьмигранника, вписанного в квадрат, общераспространенно для баптистериев. Наиболее близкий пример – здание баптистерия Свято-Богородичной церкви в Ефесе. Еще ближе – баптистерий Святой Софии,

восьмигранник в квадрате, хотя, в данном случае, квадрат является внешней стеной восьмигранника. Кроме того, столб, находящийся в центре фундамента халкопратийского восьмигранника, по всей видимости, должен нести большой груз, например, крещальную купель, как предполагает Клейсс. Исследование по близости более древней

**антаблемент (французское entablement) - верхняя часть сооружения, обычно лежащая на колоннах, составной элемент архитектурного ордера; членится на архитрав, фриз, карниз.(dic.academic.ru/).

крещальной купели (сейчас она в Археологическом музее) увереннее подтверждает эту гипотезу (60).

Апсида, юго-восточный угол и северная стена церкви остались неразрушеными почти на половину своей первоначальной высоты (рис.13, илл.17,19 – 20). Эта церковь была трехнефной базиликой широких пропорций. Предположительно, это было более просторное здание, чем Студийская церковь. Ее общая ширина составляла 31м. или 100 византийских футов (61), что делало ее самой большой базиликой столицы. Широкая апсида трехгранная с внешней стороны и полукруглая в интерьере. В ней размещены три больших окна.

Как и в Студийской церкви, апсида окружена не боковыми помещениями, а входами. Так как восточные входы обращены на Святую Софию и Императорский дворец, то они должны были играть главную роль в доступе к церкви. С юга апсиды находится огромный арочный вход шириной 3,10м., который обеспечивал доступ к южному нефу. Мамбури (Mamboury) сообщает о находке остатков колоннады и входных врат с фронтальной стороны этого юго-восточного входа, где сейчас располагается кинотеатр: «Со стороны правого бокового нефа была найдена дверь, которая выходила на лестницу, ведущую к Святой Софии.

Монументальные боковые врата лежали справа, и с одной стороны напротив бокового нефа, а с другой – напротив колоннады» (62). «Монументальные боковые врата» Мамбури упоминаются в De ceremoniis X-го века в связи с праздником Благовещения. После богослужения император, который входил через галерею, покидал храм, проходя по деревянной лестнице с левой (т.е. северной) стороны. Он проходил через синтрон (возможно, здесь подразумевается под синтроном: κατελθών τά γραδήλια τής κόγκης έν τώ διδασκαλείω), и проходил через выход к «вратам галереи» (τόν έμβολον πύλην), и садился на свою лошадь (63). Очевидно, планировка апсиды и восточного входа не была задета реконструкцией Василия I и добавлением купола.

На северо-восточной стороне церкви восточная стена разрушена – там проходит улица Зейнеп Султан Сокаги (Zeynep Sultan Sokağī). Таким образом‚ невозможно определить был ли здесь другой симметричный вход с южной стороны апсиды (рис. 13). Северная стена (илл.19-20) простирается приблизительно на 9м. далее той точки, где восточная стена разрушена. План северной стены, составленный Клейссом, включает наличие здесь двери (рис.11), но по самой стене этого не видно, так как она несколько раз перестраивалась. Однако далее на запад существовал вход на полпути к северному нефу. Он мог вести к одной из сопредельных церквей – Христа Спасителя (Sōtēr Christos) или св. Иакова, которые были расположены поблизости, хотя относительно точного их местонахождения множество паломников не могут прийти к единому согласному мнению.

Известно, что галереи существовали не только в X веке, как об этом говорится в De ceremoniis, но и в IX веке до реконструкции Василия I. В 866 году Фотий принес присягу на верность (хотя и безрезультатно) императорам соправителям Михаилу III и Василию I в галереях Халкопратийской базилики (64). Тем не менее, мы ничего не знаем о месторасположении галерей в ту эпоху, и куда они вели.

У нас есть некоторые фрагменты, которые могут сказать о внутренней планировке церкви. В очень плохом состоянии сохранилось единственное основание колоны. Об этом ничего не говорится в отчете Клейсса, хотя это зарегистрировано в фотографическом архиве Немецкого Археологического Института (ил.21). Основание покрыто углублениями с каждой стороны, как будто туда надо было вставлять плиты парапета. Если бы можно было установить, что это основание относилось к колоннаде бокового нефа, этот факт мог бы сказать о том, что неф здесь был отделен от боковых нефов так же, как это было и во многих церквах Греции. Но более вероятно, что она принадлежала к галерейной колоннаде, где применение парапета было абсолютно необходимым. Это основание значительно меньше, чем основания колоннады нефа Студийской базилики: она составляет 50 см., а студийская основа 66 см.

Также сохранились две небольшие колоны алтарной преграды (рис.14). Так как углубления на них сделаны только с одной стороны, то надо предполагать, что они были деталями входа. А так как они различны по ширине, мы можем предположить, что они относились к различным входам в алтарь. В отличии от студийских колон, они не несли на себе ни малых колон, ни архитрава, а алтарная преграда при реконструкции оказывается низким барьером с парапетной плитой на высоте один метр. Дизайн этих колон очень простой и общий для колон пятого века (65). Месторасположение алтарной преграды неизвестно; De ceremoniis говорит о солее, находящейся на середине нефа, по которой можно было подойти к Царским Вратам самого алтаря (66), и алтарная преграда должна была выступать в неф так же, как и в Студийской церкви, где алтарная часть охватывает крипту.

Как и в Студийской базилике, здесь во фронтальной части апсиды расположена небольшая крестовидная крипта, в которую можно войти вниз по лестнице с восточной стороны (рис.15). Эта крипта находится на более глубоком уровне, так как в IX веке пол был поднят. Этот факт дает основание предполагать о более раннем происхождении крипты, но и здесь мы остаемся в неведении какие мощи здесь хранились. Знаменитый пояс Пресвятой Богородицы, драгоценная реликвия этой церкви, по общему мнению, сохранялся в маленьком ковчеге в самом алтаре (67). Алтарь должен был быть расположен над криптой, но от него ничего не сталось.

Таким образом, Халкопратийская церковь представляет, хотя и фрагментарно, планировку базилики студийского образца. Атриум располагался перед церковью; над боковыми нефами с каждой стороны находились галереи, также каждый боковой неф с восточной стороны был снабжен входом, подсобных помещений, находящихся на боковых сторонах апсиды не было. В апсиде располагался синтрон (сопрестолие), а алтарь выступал из апсиды, учитывая ту часть алтаря, которая находилась над криптой. Единственное существенное отличие в планировке является низкий, более архаический тип алтарной преграды, без малых колонок и архитрава.

Базилика Топкапи Сарай (Topkapī Sarayī)

В 1937г. Азиз Оган (Aziz Ogan), директор Музея Топкапи Сарай (Topkapī Sarayī Museum) обнаружил руины базилики V-го века во втором дворе Сарая, на метр или два дальше современного двора (рис.16) (68). Эта церковь последняя из известных нам четырех ранних базилик. О раскопках не сообщалось в достаточно подробных деталях, и до сих пор вопрос об этой церкви не рассматривался. Тем не менее, в основных чертах планировка была открыта, да и само открытие является важным. Меньшая в размерах и более скромная в дизайне, чем другие ранние базилики, эта церковь может дать нам некоторые представления о более распространенных церковных строениях V-го века. Эта церковь имеет важное значение также в связи с результатами находок изразцов X – XI-го столетий. Но этот вопрос лежит вне пределов нашего исследования (69).

Время освящения этой базилики остается неизвестным, и датировка ее более неопределенная, чем Халкопратийского храма. Оган (Ogan) датирует ее второй половиной V-го века, в основном на основании строительной техники (хотя и не определенной) (70), а Биттель (Bittel) пришел к такому же заключению на основании многогранности наружной части апсиды, а также на схожести мраморной мозаики алтарного пола с мозаикой в церкви Nea-Anchialos A (ил.22) (71). Тем не менее, многоугольная апсида не дает нам никаких твердых оснований для датировки, а мозаика пола дает только общие предположения об этом из-за недостатка в Константинополе параллельных примеров. Найденные монеты говорят о том, что датировку надо определять началом V-го века, поскольку бόльшая часть монет, найденных на уровне пола, относится к царствованию Феодосия II (408 – 450гг.) (72). Найденная во время раскопок красивая капитель коринфской колоны подтверждает более раннюю датировку (ил.23): и феодосийский характер лиственного орнамента, и волюты*, характерны для капители, неизвестного сейчас для Стамбульского Археологического Музея происхождения, которую Каутч (Kautszch) относит к периоду 430 – 460гг. (73). Таким образом, базилика может быть датирована последними годами правления Феодосия, что относит ее к более раннему периоду, чем Студийская базилика. Но эта датировка не является точной.

Эта базилика намного меньше Студийской и Халкопратийской церквей и отличается от них в некоторых деталях планировки. Во-первых, доступ к ней обеспечивался через внешний двор, расположенный вне осевой линии на западе и севере церкви (рис. 17), а не через официальный атриум, расположенный по осевой линии на западе перед церковью. Основной вход в церковь был с северной стороны нартекса, который был подчеркнут портиком с двумя колонами. Таким образом, этот вход через портик находился приблизительно в центре внешнего двора, а восточная стена внешнего двора упиралась в северную стену церкви приблизительно в середине ее. Можно предположить, что главный вход во внешний двор должен был

*Волюта (по гречески kalch) - характеристическая часть капителиионического архитектурного ордена, представляющая собой спиралеобразныйзавиток, которым оканчивается на всех четырех углах подушка капители.Кружок в средине завитка называется глазом волюты. В коринфском ордене,В. получает несколько иной вид и, вместе с тем, другое греческоеназвание - elox: она имеет подобие ветки растения, поднимающейся изкапители и спирально закручивающейся при встрече препятствия в абаке;четыре большие В. (helices majогеs) подпирают абаку на четырех ее углах;по две меньших (helices minores) встречаются одна с другой на каждойстороне капители под розеткой (flos), украшающей собой средину абаки. (А. С - в. dic.academic.ru).

находиться с северной стороны. Фонтан был расположен в южной части двора, т.е. перед нартексом, к последнему вели еще два других входа: один вдоль центральной оси церкви, другой – по оси северного бокового нефа. Мы уже сталкивались с фонтанами в Студийской базилике, и третий пример – в юстиниановской Святой Софии.

В 50-ти метрах на юг от внешнего двора была обнаружена апсидная часовня (74). Ее датировка неизвестна, но ее удаленность от церкви, вместе с тем фактом, что она направлена на юг, в то время, как внешний двор на север, кажется, исключают какую-либо связь между часовней и церковью. К северу от церкви, на третьем дворе Сарая, также были обнаружены фрагменты баптистерия. Сюда входят фрагмент, предположительно относящийся к купели и фрагмент надписи, составленной большими квадратными заглавными буквами ΜΕΓΙΣΤΟΣ ΕΥΣΕВ, которая сейчас находится рядом с приемным залом султана. Тем не менее, в отношении этих данных не было составлено никакого плана (75).

Из нартекса был вход в церковь через три двери: через одну – в неф, и через каждую из двух других – в боковые нефы. В этой церкви был полностью соблюден обычный порядок расположения в базилике центрального и боковых нефов. Нет информации о том, что боковые нефы были отделены от центрального. Это не подтверждают и составленные планы. Пропорции здания церкви такие же, как и в Студийской и Халкопратийской церквах, - почти квадратное пространство, немного большее в длину, чем в ширину; но размеры этой церкви намного скромнее. Ширина церкви составляет около 19м., или немного более 60 византийских футов (1 фут = 0,309м.) (76). Ширина Студийской и Халкопратийской церквей составляла, соответсвенно, 80 и 100 футов.

Частично сохранилась восточная сторона церкви, и это привело к некоторым неправильным выводам. Верх апсиды (которая, очевидно, была пятигранной с внешней стороны и круглой в интерьере) был обнаружен в 7м. на восток от восточной стены церкви. Так как радиус апсиды составляет только около 2,5м., Биттель (Bittel) предполагает, что узкий трансепт (поперечный неф) проходил поперек церкви, отделяя апсиду от центрального нефа (рис. 18) (77). Если это предположение верно, то реконструкция этой церкви дает нам первый пример применения трансепта в Константинополе. Но здесь не было обнаружено никаких стен трансепта, и реконструкция Биттеля противоречит опубликованным результатам раскопок археологов. В юго-восточном углу церкви он предполагает наличие двери, ведущей из южного бокового нефа в трансепт. Однако, восточная стена южного бокового нефа, согласно плану Огана (Ogan), непрерывна (рис. 17). На южном боковом нефе был подобный вход, но он был с южной стороны, а не с восточной. На другой стороне алтаря Биттель проводит северную стену, для того, чтобы провести трансепт, в то время как план Огана говорит о том, что здесь найден внешний угол церкви. Более того, восточный дверной проем северного бокового нефа имеет дверной порог, что ясно говорит о том, что он относится к внешнему входу, а не к дверям, ведущим в трансепт. В конце концов, Оган ясно сообщает о находке северной стены алтарного места на линии немного на север от линии колоннады центрального нефа, и на том же уровне, что и колоннада (хотя он и противоречиво обозначает это на плане пунктирной, а не непрерывной линией) (78). Следовательно, апсида была отделена от нефа коротким прямоугольным пространством, но это не был трансепт ни в каком смысле. Этот прямоугольный отсек был отделен от нефа прямой алтарной преградой (детали ее дизайна не определены), которая шла от пилястры до пилястры через фронтальную часть. Таким образом, алтарь церкви Сарая был почти той же формы и пропорций, что и алтарь Студийской церкви. Но он не врезался в неф, а был приложен к нефу. Маленькая базилика Бейязит (Beyazit) предоставит нам другой пример планировки. Вероятно, ограниченные размеры нефа в обоих случаях требовали продолжения алтарного места далее на восток (79).

Спереди от алтаря были расположены ограждения солеи, доходящие до центра нефа. Биттель сообщает, что в конце солеи была найдена основа амвона (рис.18) (80), самое раннее археологическое доказательство солеи и амвона в Константинополе, которое у нас есть. К сожалению, ни о каких деталях в связи с ними, кроме их месторасположения, не сообщается. Их месторасположение позволяет нам обнаружить, что общая греческая планировка, располагающая амвон на одной стороне, здесь не соблюдалась. Вместо этого амвон был расположен по центральной осевой линии церкви, на расстоянии ¼ к нефу.

Присутствовали или нет галереи в планировке базилики Сарая, как они были расположены в Студийской и Халкопратийской церквах, неясно, хотя стены метровой ширины были, несомненно, достаточно массивными, чтобы нести груз. С другой стороны, эта церковь относится к той же группе, что и две другие: у нее были внешний двор и нартекс, хотя внешний двор был смещен на север; она состоит из трех нефов с дополнительными входами на восточной стороне каждого нефа; также не обнаружены какие-либо подсобные помещения, ни с боковых сторон апсиды, ни где-либо еще. Проектировка алтаря на восток является наиболее примечательным отличием от образца двух других церквей. Церковь Сарая была разрушена при завоевании города, и, предположительно, некоторое время на этом месте находилась мечеть (81).

Суммируя все, четыре ранних базилики составляют в некоторой степени определенные образцы церковной планировки. Во-первых, каждая из этих церквей имела определенное ориентирование и была снабжена главным входом с запада через атриум или внешний вход, или нечто подобное. В древней Святой Софии перед внешним двором располагалась монументальная арка; в Студийской церкви внешний двор был окружен колоннадой в виде четырех портиков или обычного атриума, с фонтаном в середине. В Халкопратийской базилике дизайн внешнего двора неизвестен, хотя его наличие несомненно; в церкви Сарая внешний двор был просто огороженной территорией, расположенной вне осевой линии с западной и северной сторон церкви, также на этой территории располагался фонтан перед западными входами в церковь. Западный конец каждой из трех церквей, планировками которых мы располагаем, был дополнен нартексом. Можно предположить, что и древняя Святая София, также была оборудована нартексом, но в этом случае у нас нет доказательств. Во внутренней части всех базилик соблюдалась планировка сочетания центрального и боковых нефов. По крайней мере, в трех церквах над боковыми нефами находились галереи. В Студийской церкви, единственной, в которой сохранились части галереи, доступ к галерее был обеспечен лестницей, расположенной снаружи от самой церкви.

В отличии от богатой обстановки западной части церкви, восточная часть довольно проста. Нет никаких доказательств наличия трансептов или подсобных помещений, находящихся по бокам апсиды, или смежных ей. В древней Святой Софии «небольшое строение, в котором хранилось множество священных сосудов», было расположено отдельно от церкви, с северной стороны. Там, где можно было ожидать наличие комнат, обнаруживаем с восточной стороны широкие входы в боковые нефы. В Халкопратийском храме юго-восточный вход был оформлен портиком и колоннадой.

Какие-либо сведения об убранстве отсутствуют полностью, но есть упоминания о месторасположении амвона, который находился в центре нефа (древняя Святая София и церковь Сарая), соединенный через солею с алтарем (Сарай). Синтрон (сопрестолие) находился в апсиде, а алтарь в передней ее части (Студийская и Халкопратийская церкви). Алтарную часть отделяла алтарная преграда, или прямой линией (Сарай), или «п»-образной планировкой со входами с трех сторон (Студийская и Халкопратийская церкви). Преграда была сама по себе или низким парапетом (Халкопратийский храм), или включала в себя малую колоннаду с архитравом наверху (Студийская церковь).

В то время, как ни одна из ранних базилик Константинополя не представляет собой стандартного механического копирования, все-таки основной генеральный план, по-видимому, лежит в основе всех этих вариаций; и этот план заслуживает должного внимания. Несомненно, четыре церкви – совсем немного, и можно чувствовать себя очень неуверенным в выводах относительно церемониального использования ранней византийской архитектуры, основываясь на таком незначительном количестве фактов. Но, изучив планировку ранних базилик, можно получить более твердое основание для понимания планировки церквей эпохи Юстиниана. Вопрос cостоит в том, сохранился ли неизмененным образец церквей, который мы наблюдаем в IV – V веках, после инноваций начала VI века, или он преобразовался в нечто совершенно отличное под влиянием осуществления новых архитектурных идей.

Примечания:

'Chronicon paschale, ed. L. Dindorf (Bonn, 1832), I, 543-45.

Wi'ographie, pp. 455-56; Socrates, Historia eccle-siastica, II, 16, PC 67, 217.

>Narralio de structura templi s. Sophiae, Script, orig. Const., ed. T. Preger, I (Leipzig, 1901), 74.

■'Nicephorus Callistus, Ecclesiastica historia, XVII, 10, PC 147, 244.

'Kahler, Hagia Sophia, p. 12.

"R. Krautheimer, "Mensa-Coemeteria-Martyr-ium," С А 11 (1960), 15-40.

'Pscudo-Codinus, Patria Konstantinoupoleos, Script, orig. Const., ed. T. Preger, II (Leipzig, 1906), 214, 260, 286.

«Georgius Cedrenus, Historiarum compendium, ed. Immanuel Bekker (Bonn, 1838-39), I, 531; Michael Glycas, Annates, ed. I. Bekker (Bonn, 1836), p. 495; Georgius Codinus, De antiquitatibus constan-tinopolitanis, ed. I. Bekker (Bonn, 1843), pp. 130-31.

'Symeon Metaphrastes, Vita et conversio s. Ioannis Chrysostomi, PG 114, 1113; Ioannes Chrysostomus, Inpsalmum 48:17, Homilia 5, PG 55, 507.

^Chronicon paschale, I, 568.

"Palladius, Dialogus de vita sancti Ioannis, ch. 10, PG 47, 35-36. For a critical text, see P. R. Coleman-Norton, Palladii dialogus de vita s. Ioannis Chrysos­tomi (Cambridge, 1928), pp. 61-63. On Palladius see Berthold Altaner, Patrology, trans. H. Graef (New York, 1964), pp. 254-55, and Coleman-Norton's introduction. Millet discussed the his­toricity of this document, but without exploiting its archaeological information. G. Millet, "Sainte-Sophie avant Justinien," OCP 13 (1947), 597-612.

¹²Lethaby and Swainson, Sancta Sophia, pp. 17-18; E. M. Antoniades, Ekphrasis tes hagias Sophias, (Athens, 1907-9), I, 4-5. The Church of the Nativity in Bethlehem is the only other Constantinian church that faced east. The significance of the switch has not been satisfactorily explained. Cf. L. Volkl, " 'Orientierung' im Weltbild der ersten christlichen Jahrhunderte," RAC 25 (1949), 155-70.

"See below, p. 140.

"The fact that the skeuophyiakion was spared is also mentioned by Symeon Metaphrastes, who probably relied on Palladius for this detail. PG 114, 1188.

"See below, pp. 150-51.

¹'Cedrenus, Historiarum compendium, I, 531.

"Chronicon paschale, I, 544-45. '

"Ibid., p. 569.

"Schneider, Grabung im Westhof.

2°Ibid., p. 38.

«Ibid., p. 4.

"Andrew S. Keck, "Review of E. H. Swift, Hagia Sophia," AB 23 (1941), 237-40.

"Schneider, "Die vorjustinianische Sophien-kirche," BZ 36 (1936), 85. Schneider revised his opinion in Grabung im Westhof, p. 6.

²⁴J. B. Ward Perkins, "Building Methods of Early Byzantine Architecture," in The Great Palace of the Byzantine Emperors, Second Report (Edin­burgh, 1958), p. 64; R. Krautheimer, Early Christian and Byzantine Architecture, Pelican History of Art (Baltimore, Md., 1965), p. 318, n. 27.

"Feridun Dirimtekin, "Le skeuophyiakion de sainte-Sophie," REB 19 (1961), 397-400.

Рис.1. Древняя Святая София. План раскопок монументальной арки.

Рис.2. Древняя Святая София. План сосудохранильницы.

Рис.3. Древняя Святая София. Юго-северная часть сосудохранильницы (диаконника).

Рис.4. Древняя Святая София. Гипотетический план Клейсса.

Рис.5. Студийская базилика. План.

Рис.11. Халкопратийская базилика. План.