Радикальными нарушениями норм научности со стороны псевдонауки считаются:
супранатурализм,
пренебрежение методологическими принципами экономии и фаллибилизма,
признание в качестве содержательной характеристики истины таких субъективных элементов, как вера, чувство, мистическое видение или другие параестественные формы опыта,
использование нефальсифицируемых гипотез.
В результатах исследований серьёзными недостатками являются: нарушения норм когнитивной связности, отсутствие рационального согласования новой гипотезы со сложившимися и уже обоснованными массивами знаний.
Характерными отличительными чертами псевдонаучной теории являются:
Игнорирование или искажение фактов, известных автору теории, но противоречащих его построениям.
Нефальсифицируемость, то есть принципиальная невозможность поставить эксперимент (хотя бы мысленный), результат которого мог бы опровергнуть данную теорию.
Отказ от попыток сверить теоретические выкладки с результатами наблюдений при наличии такой возможности, замена проверок апелляциями к «интуиции», «здравому смыслу» или «авторитетному мнению».
Использование в основе теории недостоверных данных (то есть не подтверждённых рядом независимых экспериментов (исследователей), либо лежащих в пределах погрешностей измерения), либо недоказанных положений, либо данных, возникших в результате вычислительных ошибок. К данному пункту не относится научная гипотеза, чётко определяющая базовые положения.
Введение политических и религиозных установок в публикацию или обсуждение научной работы. Этот пункт, впрочем, требует внимательного уточнения, так как иначе Ньютон, например, попадает в разряд лжеучёных, причём именно из-за «Начал», а не из-за позднейших работ по теологии. Более мягкая формулировка этого критерия: принципиальная и сильная невычленимость научного содержания работы из прочих её составляющих. В современной научной среде автор, как правило, должен самостоятельно вычленять научную составляющую и публиковать её отдельно, не смешивая явно с религией или политикой.
Апелляция к средствам массовой информации (прессе, телевидению, радио, Интернету), а не к научному сообществу. Последнее проявляется в отсутствии публикаций в рецензируемых научных изданиях.
Претензия на «революционный» переворот в науке и технологиях.
Опора на понятия, означающие феномены, само существование которых научно не доказано, заимствованные чаще всего из других псевдонаучных теорий или из оккультизма и эзотеризма («астральный план», «тонкие поля», «энергия ауры», «торсионные поля», «биополя» и т. п.);
Обещание быстрых и баснословных медицинских, экономических, финансовых, экологических и иных положительных эффектов.
Стремление представить саму теорию или её автора жертвой «монополии» и «идеологических гонений» со стороны «официальной науки» и тем самым отвергнуть критику со стороны научного сообщества как заведомо предвзятую.
Псевдонаука игнорирует важнейшие элементы научного метода — экспериментальную проверку и исправление ошибок. Отсутствие этой отрицательной обратной связи лишает псевдонауку связи c объектом исследования, способствует накоплению ошибок.
Необязательными, но часто встречающимися признаками лженаучных теорий являются также следующие:
Теория создаётся одним человеком или небольшой группой людей, которые не являются специалистами в соответствующей области.
Теория глобально универсальна — она претендует на объяснение буквально всего мироздания или, по меньшей мере, на объяснение состояния дел в целой отрасли знаний (например, в случае психоаналитических теорий, — поведения любого человека в любых обстоятельствах).
Из базовых положений делается множество смелых выводов, проверка или обоснование корректности которых не проводится.
Автор активно использует теорию для ведения личного бизнеса: продаёт литературу по теории и оказывает платные услуги, основанные на ней же; рекламирует и проводит платные «курсы», «тренинги», «семинары» по теории и её применению; так или иначе пропагандирует теорию среди неспециалистов в качестве высокоэффективного средства для достижения успеха и улучшения жизни (вообще или в некоторых аспектах).
В статьях, книгах, рекламных материалах автор выдаёт теорию за абсолютно доказанную и несомненно истинную, независимо от степени её фактического признания среди специалистов.
Следует заметить, что существует и постоянно появляется множество теорий и гипотез, которые могут показаться псевдонаучными по ряду причин:
новый, непривычный формализм (язык теории);
фантастичность следствий из теории;
отсутствие или противоречивость экспериментальных подтверждений (например, из-за недостаточной технологической оснащённости);
отсутствие информации или знаний, необходимых для понимания;
использование терминологии старых, отвергнутых наукой взглядов для формулирования новых теорий;
конформизм того, кто оценивает теорию.
Но если теория реально допускает возможность её независимой проверки, то она не может называться лженаучной, какой бы ни была «степень бредовости» (по Нильсу Бору) этой теории. Некоторые из таких теорий могут стать «протонауками», породив новые направления исследований и новый язык описания действительности. Следует, однако, отличать при этом теории, которые прошли проверку и были опровергнуты — их активное продвижение также относят к псевдонаучной деятельности.
Одной из возможных причин выставления вердикта в псевдонаучности (лженаучности) является не всегда осознанное использование научной методологии для объяснения того, что принципиально не может быть объектом научного изучения. Так академик Л. И. Мандельштам, имея в виду научное исследование, говорил: «…явления принципиально не повторяемые, происходящие принципиально только один раз, не могут быть объектом изучения». При этом он упоминал мнение английского математика и философа Уайтхеда, считавшего, что рождение теоретической физики связано именно с применением к различным вопросам представления о периодичности.
Если науку считать проводником объективного, рационального знания, то антинауку можно считать либо как деятельность, направленную против производства объективного знания, либо как сферу человеческой деятельности, основной функцией которой является выработка необъективных знаний.
В наши дни активно развиваются оба направления. Первое из них большей частью проявляется в вопросе противостояния сцентизма-антисцентизма или разного рода давления на истинную науку (например, гонения на генетику в период Лысенковщины). Антинаука здесь выступает либо в качестве проводника страха перед наукой, либо, что еще хуже, является проводником нечистоплотных целей людей, ее поддерживающих. Вторая трактовка этого понятия охватывает гораздо больший круг вопросов, и круг антиученых гораздо более широк – от апологетов церкви до шарлатанов, называющих себя учеными.
В антинауке знание направлено на удовлетворение потребностей сегодняшнего дня, которые постоянно меняются, и как следствие - все ее остальные качества или свойства сообразуются с этой функцией:
- способность к быстрой смене своих интересов и адаптации их к изменившимся условиям в обществе;
- особая способность к выживанию (многоликость, маскировка под научное
знание, сверхактивная предприимчивость, амбициозность );
- нетерпимость.
Еще одной характерной чертой антинауки является то, что она не образует знание, а представляет пестрый набор разрозненных отрывочных сведений и фактов, изолированных явлений, т.е. чужда идеям просвещения. Вместо просвещения антинаука занимается посвящением в тайны, и при таком подходе не требуется от сообщаемых ею фактов и исследований особой достоверности и доказуемости. Это только из уважения к науке все подобные явления объединяют под одним названием - антинаука.
Таким образом, антинаучное явление - это такое явление, которое претендует на абсолютное знание и имеет следующие признаки:
- незаинтересованность в сохранении фундаментальных знаний, накопленных наукой;
- нестабильность - использование непроверенных досконально фактов;
- незаинтересованность в воспроизводимости эксперимента, проведении научной экспертизы (т.к. это дорогостоящее и длительное исследование)
- нарушение научной этики.
На основе этих признаков можно судить о возможном «пути ее внедрения в науку», а также составить общее представление о том, какие силы могут питать и поддерживать антинаучные явления.
По моим представлениям, множество других свойств и признаков антинауки вполне укладываются в эту схему. Приставка анти –соответствует тому, что из всех ненаучных явлений - лженаучных и псевдонаучных к антинаучным явлениям могут быть отнесены те, которые претендуют на абсолютное знание и противостоят науке.
Идеология и наука. Наука и идеология различаются по целям, по методам и по практическим приложениям. Наука имеет целью познание мира, достижение знаний о нем. Она стремится к истине. Идеология же имеет целью формирование сознания людей и манипулирование их поведением путем воздействия на их сознание, а не достижение объективной истины. Она использует данные науки как средство, опирается на науку, принимает наукообразную форму и даже сама добывает какие-то истины, если это уже не сделано другими. Но она приспосабливает истину к своим целям, подвергает её такой обработке, какая необходима для более эффективного воздействия на умы и чувства людей и в какой заинтересованы те или иные группы людей, организации, классы и даже целые народы.
Идеология, как и наука, оперирует понятиями и суждениями, строит теории, производит обобщения, систематизирует материал, классифицирует объекты, короче говоря — осуществляет многие мыслительные операции, какие являются обычными в науке. Но между идеологией и наукой и в этом есть существенное различие. Наука предполагает осмысленность, точность, определенность и однозначность терминологии. Она по крайней мере к этому стремится. Утверждения науки предполагают возможность их подтверждения или опровержения. Понимание науки предполагает специальную подготовку и особый профессиональный язык. Наука вообще рассчитана на узкий круг специалистов. В идеологии все эти условия не соблюдаются, причем не вследствие личных качеств идеологов, а вследствие необходимости исполнить роль, предназначенную для идеологии. В результате ориентации на обработку сознания масс людей и на манипулирование ими получаются языковые конструкции, состоящие из расплывчатых, многосмысленных и даже вообще бессмысленных слов, из непроверяемых (недоказуемых и неопровержимых) утверждений, из однобоких и тенденциозных концепций. Результаты науки оцениваются с точки зрения их соответствия реальности и доказуемости, то есть критериями истинности, результаты же идеологии — с точки зрения их эффективности в деле воздействия на сознание людей, то есть критериями социального поведения.
Методы идеологии и науки лишь частично совпадают. Но по большей части они настолько различны, что можно констатировать принципиально различные типы мышления — идеологический и научный. Для первого характерным становится априоризм, то есть подгонка реальности под априорные концепции, нарушение правил логики (алогизм) и методологии познания, не говоря уж о научной этике.
Сциентизм и антисциентизм в науке и их культурологическое содержание. Отношение общества к науке, понимание ее роли неоднозначно. Это проявляется в двух противоположных мировоззренческих позициях.
Одна из них –сциентизм ( от латинского scientia –наука) -в своей основе имеет представление о науке, научном познании как наивысшей культурной ценности и достаточном условии ориентации человека в мире. Необходимо отметить, что идеалом для сциентизма является не всякое научное знание, а результаты и методы естественнонаучного познания. Отождествляя науку с естественнонаучным знанием, сциентизм считает, что только с помощью так понимаемой науки (и ее одной) можно решить все общественные проблемы. При этом принижаются или вовсе отрицаются социальные науки как не имеющие познавательного значения и отвергается гуманистическая сущность науки как таковой. В качестве осознанной ориентации сциентизм утвердился в западной культуре в конце XIX века, причем одновременно возникла и противоположная мировоззренческая позиция -антисциентизм.
Антисциентизм подчеркивает ограниченность возможностей науки, а в своих крайних формах толкует ее как силу, чуждую и враждебную подлинной сущности человека, силу, разрушающую культуру. Методологическая основа антисциентистских воззрений –абсолютизация отрицательных результатов развития науки и техники (обострение экологической ситуации, военная опасность и др.)
Сциентизм и его антитеза –антисциентизм –возникли практически одновременно и провозглашают диаметрально противоположные установки. Определить, кто является сторонником сциентизма, а кто антисциентист, нетрудно. Аргументы сциентистов и антисциентистов легко декодируются, имея разновекторную направленность.
• Сциентист приветствует достижения науки. Антисциентист испытывает предубежденность против научных инноваций.
• Сциентист провозглашает знание как культурную наивысшую ценность. Антисциентист не устает подчеркивать критическое отношение к науке.
• Сциентисты, отыскивая аргументы в свою пользу, привлекают свое знаменитое прошлое, когда наука Нового времени, опровергая путы средневековой схоластики, выступала во имя обоснования культуры и новых, подлинно гуманных ценностей. Они совершенно справедливо подчеркивают, что наука является производительной силой общества, производит общественные ценности и имеет безграничные познавательные возможности.
Очень выигрышны аргументы антисциентистов, когда они подмечают простую истину, что, несмотря на многочисленные успехи науки, человечество не стало счастливее и стоит перед опасностями, источником которых стала сама наука и ее достижения. Следовательно, наука не способна сделать свои успехи благодеянием для всех людей, для всего человечества.
• Сциентисты видят в науке ядро всех сфер человеческой жизни и стремятся к «онаучиванию» всего общества в целом. Только благодаря науке жизнь может стать организованной, управляемой и успешной. В отличие от сниентистов антисциентисты считают, что понятие «научное знание» не тождественно понятию «истинное знание».
• Сциентисты намеренно закрывают глаза на многие острые про- блемы, связанные с негативными последствиями всеобщей технократизации. Антисциентисты прибегают к предельной драматизации ситуации, сгущают краски, рисуя сценарии катастрофического развития человечества, привлекая тем самым большее число своих сторонников.
Однако и в том, и в другом случае сциентизм и антисциентизм выступают как две крайности и отображают сложные процессы современности с явной односторонностью.
Ориентации сциентизма и антисциснтизма носят универсальный характер. Они пронизывают сферу обыденного сознания независимо от того, используется ли соответствующая им терминология и называют ли подобные умонастроения латинским термином или нет. С ними можно встретиться в сфере морального и эстетического сознания, в области права и политики, воспитания и образования. Иногда эти ориентации носят откровенный и открытый характер, но чаще выражаются скрыто и подспудно. Действительно, опасность получения непригодных в пищу продуктов химического синтеза, острые проблемы в области здравоохранения и экологии заставляют говорить о необходимости социального контроля за применением научных достижений. Однако возрастание стандартов жизни и причастность к этому процессу непривилегированных слоев населения добавляет очки в пользу сциентизма.
Несомненно, что обе позиции в отношении к науке содержат ряд рациональных моментов, синтез которых позволит более точно определить ее место и роль в современном мире. При этом одинаково ошибочно как непомерно абсолютизировать науку, так и недооценивать, а тем более полностью отвергать ее. Необходимо объективно относиться к науке, к научному познанию, видеть их остро противоречивый процесс развития.
Субкультуры в науке. Понятие культура относится к числу фундаментальных в современном обществознании. Трудно назвать другое слово, которое имело бы такое множество смысловых оттенков. Для нас вполне привычно звучат такие словосочетания, как “культура ума”, “культура чувств”, “культура поведения”, “физическая культура”.
Социальный механизм воспроизводства человеческой деятельности значительно расширяет пространство культуры.
Теория субкультуры - одно из средств описания явлений культурной дифференциации современного общества. Известны и другие термины для обозначения той же реальности, например: контркультура, общественные движения, неформалы, локальные сети, социальные страты, жизненные стили и прочее. Каждое из таких определений предполагает акцент на одной из сторон изучаемого явления: символике, атрибутике, идеологии (теория жизненных стилей), внутренней структуре сообществ и типах межличностных связей (теория и метод социальных сетей), места в иерархической структуре социума (теория социальной стратификации), социальной активности и воздействия на эту структуру (теория общественных движений, контр-культуры и т.п.).
В изучении социокультурных различий с самого начала наметился парадоксальный перекос, замеченный П. Бергером и Т.Лукманом и не преодоленный еще до сих пор: маргинальные среды и возникающие на их основе так называемые “аномические” (живущие в зоне “социальной аномии” - дефицита устоявшихся норм) субкультуры оказались гораздо более изучены, чем “номические”, остающиеся в области социальной нормы. К числу последних относятся и субкультуры, формирующиеся по профессиональному или корпоративному признаку, хотя в последние годы они вызывают все возрастающий интерес, прежде всего, из-за роста международных контактов в области бизнеса, политики, образования и необходимости учитывать межкультурные различия в функционировании соответствующих институтов в разных обществах.
Ученые какой-либо специальности стремятся к отличительным особенностям, присущим их клану. Они объединяются в маленькие субкультурные общества, работают над престижем этих обществ, их также заботит благоприятное мнение других людей, заботит их внешний вид, политические убеждения, образ жизни.
Все мы подвержены глубокому влиянию со стороны субкультуры, наши индивидуальности формируются благодаря субкультурам, которые мы выбираем осознанно или нет, чтобы индивидуализировать себя. Все мы ищем индивидуальности, причисляя себя к неформальным культам, кланам или группам различного характера. И чем больше выбор, тем труднее поиск.
В каждой субкультуре существуют свои ценности: модели поведения, этические нормы, степень рациональности, моральные установки.
В этом смысле, профессиональная культура накладывает большой отпечаток на образ жизни практически каждого человека, в чем-то даже предопределяя не только круг его общения, но и манеру поведения, разговора, моральные установки.
В последнее время в обществе возникает все больший интерес к изучению профессиональных субкультур. Помимо общих причин, это объясняется еще и развитием межнациональных и межкультурных коммуникаций в сфере делового общения.
Таким образом, роль субкультур в обществе огромна, а необходимость их серьезного изучения очевидна.
Динамика науки. Первая научная революция имела место в переломную эпоху, когда человечество совершило переход от Средневековья к Новому времени. Позднее этот период получил название Возрождения
.
Главным событием стало гелиоцентрическое учение польского ученого Коперника, который перевернул всю существующую картину мира, основой которой служила геоцентрическая система Птолемея и Аристотеля. Первая научная революция позволила людям осознать, что Земля является лишь одной из планет, вращающихся вокруг Солнца по орбите. Не менее важным открытием Николая Коперника было и то, что вращение происходит и вокруг собственной оси. Он также выдвинул идею о том, что движение является естественным свойством для земных и небесных объектов и что оно подчиняется неким общим закономерностям, которые может описать механика. Прежде люди верили в существование неподвижного перводвигателя, придуманного Аристотелем. Считалось, что именно он приводит в движение Вселенную. Результатом первой научной революции стало осознание несостоятельности визуального способа получения знаний и невозможности доверия к чувственному восприятию – внешне кажется, что Солнце действительно двигается вокруг неподвижной Земли. Ученые пришли к необходимости использования критического отношения к данным, полученным с помощью органов чувств.
Теории Коперника и Бруно перевернули человеческий взгляд на мир, но вопросов, нуждавшихся в изучении, осталось очень и очень много. Ученые не прекращали работу, поэтому вскоре произошла вторая научная революция. Она началась в семнадцатом веке и растянулась на два последующих столетия. Основой для нее стали идеи ведущих ученых предыдущего периода. Галилео Галилей доказал, что мнение, согласно которому тело может двигаться лишь при наличии внешнего воздействия, является ошибочным. Он предположил, что ситуация складывается совершенно иначе. По мнению Галилея, тело либо пребывает в покое, либо двигается, не меняя направления и скорости, в тех случаях, когда на него не производится внешнее воздействие. Он также сформулировал принцип инерции, что стало причиной для изменения самих способов исследования – ученые вновь убедились, что доверять данным непосредственного наблюдения не всегда разумно. Научная революция 17 века принесла человечеству и такие открытия, как закон колебания маятника и обнаружение весомости воздуха. Заслуга Галилея заключается не только в полученных знаниях, но и в том, что он позволил убедиться – непреложная вера в авторитеты становится препятствием для развития науки. Использование убеждений Аристотеля или отцов церкви не позволяло людям изучать природу с помощью наблюдений, экспериментов и разума, ограничивая их способы получения знания чтением античных текстов или Библии. Научная революция 17 века изменила эту ситуацию в корне. Завершился этот период работами Исаака Ньютона. Он продолжил работу, начатую Галилеем, и поспособствовал созданию классической механики. Вторая научная революция позволила создать механистическую картину мира, окончательно сменившую убеждения Птолемея и Аристотеля. Кроме того, Ньютоном был открыт универсальный закон всемирного тяготения, которому подчиняются все явления. Созданная ученым картина мира оказалась простой и ясной.
Результатом открытий Ньютона стала совершенно новая философия. Научная революция 17 века утвердила новые способы исследований, включающие в себя разум, эксперимент и наблюдения. В работе «Математические начала натуральной философии» Ньютон изложил свои взгляды на значение этих методов для изучения природы. Кроме того, новые данные стали толчком для развития физики, механики, астрономии, химии, биологии и геологии. У механистической картины мира были и свои недостатки, но она оставалась актуальной почти два столетия, пока не произошла очередная научно-техническая революция. Век естествознания сменил времена механики. Человечество пришло к эволюционизму. Третья научная революция, произошедшая в конце девятнадцатого века, привела к провозглашению принципа всеобщей связи явлений и процессов, существующих в природе. Ученые открыли закон превращения энергии из одной формы в другую и доказали клеточную теорию строения организмов. Одним словом, естествознание стало настоящей сутью третьей научной революции, приведшей к разрушению механистической картины мира и позволившей по-новому понять физическую реальность.
К новому этапу в истории человеческих знаний привела целая череда открытий, происходивших с конца девятнадцатого века. Четвертая и последующие научные революции 20 века разрушили основы классической науки и ее идеалы, создав релятивистскую картину мира с совершенно новыми представлениями о физической реальности. Во время первой научной революции человечество обзавелось новыми представлениями о планете, вторая стала временем пересмотров идеалов и норм познания, а также способствовала становлению естествознания. Третья и четвертая пересмотрели классические представления и привели к новой рациональности. В широком смысле можно сказать о том, что они привели к созданию особого типа европейской культуры. Ее основой стал такой принцип жизнедеятельности, согласно которому способности человека мыслить и принимать решения оказались основополагающими. Для человека стало необходимо уметь пользоваться собственным умом без руководства со стороны. Такая рациональность отождествлялась с наукой вплоть до середины шестидесятых годов двадцатого века, когда философы переосмыслили ее. Именно в это время возник принцип историзма, который привел к анализу событий предыдущих лет. Появились работы ученых, упомянутых выше, например, Томаса Куна. Все это позволяет отметить, что научная рациональность изменяется с ходом лет так же, как и сама наука. Первой ее формой была античная философия. Парменид провозглашал тождество бытия и мышления. Платон развил его идею до учения о существовании бестелесных сущностей, которых можно обнаружить лишь полетом мысли. Философы тех времен жили в мире слова. Первая научная революция создала новый тип рациональности – научный. Содержание философии изменилось, а бытие перестало считаться Абсолютом. Вторая и третья научные революции привнесли в мир идеи развития. Любое знание стало определяться как субъективное. Впоследствии классический тип рациональности был размыт и получил совершенно иное восприятие. Современный научный принцип считает точкой отсчета человека, его деятельность и ее последствия. Кроме того, каждый исследователь становится активным субъектом изучаемых объектов. Современная наука имеет дело со сложными системами и опирается на помощь компьютерных программ.
Интернализм и экстернализм в философии науки.
Наука развивается двумя путями:
-интернализм – автономное развитие за счет внутренних факторов: А.Койре, К.Поппер;
-экстернализм – общество влияет на развитие науки, материальные и духовные возможности: Т.Кун, П.Фейерабенд, Д.Малкей.
Согласно позиции интерналистов, движущую силу развития науки составляют внутренне присущие ей цели, средства и закономерности. Научное знание рассматривается в этом случае как саморазвивающаяся система, содержание которой не зависит от социокультурных условий ее бытия, от степени развитости социума и характера различных его подсистем (экономики, техники, политики, философии, религии, искусства).
Согласно онтологической программе Поппера, одного из видных интерналистов, существует три самостоятельных, причинно не связанных друг с другом типа реальности: физический мир, психический мир и мир знания. Мир знания создан человеком, но с некоторого времени он стал независимой объективной реальностью, все изменения в которой полностью предопределены ее внутренними возможностями и предшествующим состоянием.
Как и другие интерналисты, Поппер не отрицает влияния на динамику науки наличных социальных условий (меры востребованности обществом научного знания как средства решения различных проблем, влияния на науку вненаучных форм знания), однако считает это влияние чисто внешним, не затрагивающим само содержание научного знания.
Различают два варианта интернализма: эмпиристский и рационалистический. Согласно эмпиристскому варианту, источником роста содержания научного знания является нахождение (установление, открытие) новых фактов. Теория суть вторичное образование, представляющее собой систематизацию и обобщение фактов. Представитель этого направления – Дж.Гершель.
Представители рационалистической версии (Декарт, Гегель, Поппер) считают, что основу динамики научного знания составляют теоретические изменения, которые по своей сути всегда есть либо результат когнитивного творческого процесса, либо перекомбинация уже имеющихся идей (несущественные идеи становятся существенными, и наоборот; а независимые – зависимыми, объясняемые – объясняющими). Любой вариант рационалистического интернализма имеет своим основанием интеллектуальный преформизм, согласно которому все возможное содержание знания уже предзадано определенным множеством априорных общих базисных идей. Научные наблюдения трактуются при этом лишь как один из внешних факторов, запускающих механизмы творчества и перекомбинации мира идей ради достижения большей степени его адаптации к наличным воздействиям внешней среды, имеющим в общем-то случайный характер.
Оценивая эвристический потенциал интерналистской парадигмы, отметим такие ее положительные черты, как подчеркивание (нередко чрезмерное) качественной специфики научного знания по сравнению с вненаучными видами познавательной деятельности, преемственности в динамике научного знания, направленности научного познания на объективную истину.
К отрицательным чертам интернализма относятся: имманентизм, явная недооценка его представителями социальной, исторической и субъективной природы научного познания, игнорирование культурной и экзистенциальной мотивации научного познания, непонимание его представителями предпосылочного, идеализирующего и идеологического характера собственных построений.
Согласно экстернализму, основным источником инноваций в науке являются социальные потребности и культурные ресурсы общества, его материальный и духовный потенциал, а не сами по себе новые эмпирические данные или имманентная логика развития научного знания.
С точки зрения экстерналистов, в научном познании познавательный интерес не имеет самодовлеющего знание (познание ради умножения, совершенствования знания в соответствии с неким универсальным методом). Познавательный процесс всегда замкнут на определенный практический интерес, на необходимость решения множества инженерных, технических, технологических, экономических и социально-гуманитарных проблем. Видные представители экстернализма – Дж.Бернал, Т.Кун, П.Фейерабенд М.Малкей, М.Полани.
Идейные истоки экстернализма уходят корнями в Новое время, когда произошло сближение теоретизирования с экспериментом, когда научное познание стало сознательно ставиться в непосредственную связь с ростом материального могущества человека в его взаимодействии с природой, с развитием техники и технологий. Эту точку зрения поддерживал и марксизм.
Экстернализм не представляет собой однородного явления, в нем выделяются различные течения по ряду важных вопросов. Так, в оценке факторов, наиболее влияющих на развитие науки, одни указывают на экономику, технику, технологии, другие – на тип социальной организации общества, третьи – на господствующую культурную доминанту общества, наличный духовный потенциал общества (религия, философия, искусство, нравственность, архетипы национального самосознания) и так далее. Еще одни существенный пункт расхождения – это вопрос о том, влияют ли социальные факторы только на направление и темпы развития науки (как своего рода социальный заказ) или также и на метод науки и ее когнитивные результаты. Развитие методологии, социологии и истории науки привело к пересмотру представлений об инвариантности, всеобщности и объективности научного метода и научного этоса. В работах Т.Куна, П.Фейерабенда, М.Малкея, Л.Лаудана были показаны парадигмальность, партикулярность, ценностная обусловленность, историчность, конструктивность, как самого процесса научного познания, так и всех его результатов. Иначе невозможно адекватно описать качественные скачки в развитии научного знания, поведение ученых во время научных революций, частичную несоизмеримость научных эпох и сменяющих друг друга фундаментальных теорий, конкуренцию научных гипотез и программ, борьбу за приоритеты в науке.
К слабым сторонам экстернализма относятся умаление относительной самостоятельности и независимости науки по отношению к власти, социальной инфраструктуре, скатывание на позиции абсолютного релятивизма и субъективизма. В этом отношении наиболее показательны работы П.Фейерабенда.
Какой вариант следует предпочесть при оценке динамики развития науки, интернализм или экстернализм? При ответе на этот вопрос рекомендуется различать их «жесткие» и «мягкие» вариации. Жестких подходов следует избегать. Дело в том, что жесткая вариация экстернализма – это аналог эволюционного ламаркизма (лысенковщина для нашей страны), согласно которому среда (а в случае науки ее выступает социокультурная среда) детерминирует генетические изменения (для науки – когнитивные инновации). С другой стороны, жесткий (или до конца последовательный) интернализм – это аналог биологического преформизма.
Следует уяснить, что роль социокультурной среды состоит в том, что она способна инициировать (или не инициировать) развитие наук вообще, многих идей, которые относятся к классу революционных. Между наукой и ее социальным окружением существует отношение чуткого внимания. Наука по своей социально-биологической (адаптационной) природе всегда готова генетически откликнуться на требования среды, но при этом она сама должна быть готова к решению соответствующих задач. Если лабораторная база неразвита, а ведущие ученые их давно покинули, никакие призывы вывести технику и технологию на передний край развития наук не помогут. Это те инструменты или то оружие, которые всегда должны быть готовы к использованию.
Интернализм несколько упрощает ситуацию, представляя науку абсолютно автономным учреждением, и в этом отношении он выступает как своеобразная идеология тех, кто полагает, что наука делается в нищете (вот был же в античности Диоген, вот есть же в современной России Перельман), что она сама себе заработает средства для развития.
Так, К.Поппер считал, что теория, которая была успешно подвергнута фальсификации, должна быть заменена новой теорий. И.Лакатос пришел к убеждению, что каждая теория представляет собой научно-исследовательскую программу. Теория вариативна, у вариаций той или иной теории имеется общее ядро, но различные защитные пояса, и поэтому следует четко различать вариацию теорий в рамках одной и той же научно-исследовательской программы от смены самих программ. Как правило, в рамках одной программы работает множество ученых, развиваемые ими теории различны, но у всех имеется общее ядро. Принципиально новым решением вопроса о механизмах роста научного знания стали работы Т.Куна и П.Фейерабенда. они полагали, что сравнение достоинств и недостатков теорий невозможно, поскольку для них характерны различные системы понятий. Эпохи нормальной, образцовой науки сменяются периодами экстраординарной науки. Одна образцовая наука (парадигма) сменяется другой, а разделяют их периоды научных революций. При этом любая теория не может быть свободна от присущего ей социологического и психологического содержания. Признавая изменчивость знания, Т.Кун отрицал возможность соизмерения парадигм, каждая из которых представляет собой борьбу с различного рода головоломками. Не существует такой надежной основы, которая позволила бы установить иерархию парадигм. Между тем она существует, ее как раз и задает научно-теоретический строй. Проблема лишь в том, что современное научное знание представляет собой быструю череду меняющих друг друга теорий, и говорить о наличии какой-либо долговременной парадигмы не приходится, отсюда смазывается ценность концепции Т.Куна.
П.Фейерабенд признавал не только изменчивость знания, но активно выступал за всемерное размножение теорий, отстаивая теорию пролиферации (от лат. потомство и нести), или размножения теорий. Чем больше теорий, полагал он, тем меньше догматизма и тоталитаризма. Любая теория имеет право на существование, но в силу несоизмеримости теорий нельзя установить их иерархию. Совокупность теорий образует хаос, а не упорядоченное целое. Указывая, что суть его концепции выражается понятием «методологический анархизм», П.Фейерабенд подчеркивал: динамика знания состоит в нарастании хаотического потока теорий, которые невозможно сосчитать и учесть. Анархизм отрицает иерархию.
Уже Гегель заметил, что истина есть процесс, а не готовый результат. В этой связи говорят о динамике научного знания. Данная проблематика находится в центре внимания двух философских направлений:
-эволюционная эпистемология, основная задача которого состоит в выявлении генезиса и этапов развития познания, его форм и механизмов в эволюционном ключе, в частности построение на этой основе теории эволюции единой науки. Главные представители – К.Лоренц, Ж.Пиаже, Г.Фолмер, Г.Меркулов. Здесь за основу берется сходство механизмов развития, действующих в живой природе и в познании;
-постпозитивизм, течение, которое пришло на смену неопозитивизму (или логическому позитивизму). В основе лежат работы К.Поппера, Т.Куна, И.Лакатоса, П.Фейерабенда, Ст.Тулмина. Основные черты таковы. Отсутствие абсолютизации формальной логики и ограничение ее притязаний; переключение внимания на динамику знания; активное обращение к истории науки; отказ от жестких разделительных линий между эмпиризмом и теорией, наукой и философией, научными и вненаучными формами знания; стремление представить общий механизм развития знания как единство количественных (нормальная наука) и качественных изменений (научные революции); анализ социокультурных факторов возникновения и развития науки; возвращение философии ее подлинного места; замена верификации фальсификацией – методологической процедурой, посредством которой устанавливается ложность гипотезы или теории в результате ее эмпирической проверки (в наблюдении, измерении или эксперименте).
Социология знания и культурологические аспекты. Социология знания — исследовательская область социологии, анализирующая социальную природу, социокультурную детерминацию или корреляцию различных когнитивных форм — от религии до науки, — механизмы их порождения, распространения и функционирования в различных социокультурных, экономических и политических контекстах. Для социологии знания характерно весьма широкое понимание знания, которое, в противовес гносеологическому подходу, не отождествляется с истинным и объективным знанием, а совпадает с многообразными формами убеждений и мнений различных групп.
Социология знания тесным образом связана с различными философскими направлениями и ориентациями. Предысторию социологии знания начинают с учений Ф. Бэкона об идолах и А. Дестюта де Траси об идеологии. Истоки социологии знания восходят к анализу К. Марксом идеологий как превращенных форм духовного производства. В рамках марксистской традиции эта линия анализа была продолжена О. Бауэром и М. Адлером, которые, интерпретируя духовные феномены как имманентные продукты социальной жизни, подчеркивали социальную природу индивидуального сознания и проводили различие между социология знания, раскрывающей социальную природу трансцендентального априори, и социологией познания, фиксирующей обусловленность исторических форм познания социальными институтами. Г. Лукач в работе «История и классовое сознание» (1923) видит в классовом сознании тот субъект, который полагает и постигает смыслы истории. В противовес фетишизму буржуазного сознания, функционирующего в неразрешимых антиномиях, пролетарское классовое сознание реализует единство субъекта и объекта, являясь подлинным творчеством. Эта линия критики буржуазного сознания и поиска творческого исторического субъекта позднее представлена в деятельности Франкфуртской социологической школы ( Г. Маркузе, М. Хоркхеймер).
Позитивистский вариант социологии знания представлен в исследованиях Э. Дюркгейма, видевшего в научном знании совокупность общезначимых коллективных представлений и надындивидуального сознания и подчеркивавшего социальную принудительность социологических фактов. Программа школы Дюркгейма получила название «социологизм». В этой школе был осуществлен социологический анализ архаического сознания и его классификаций (М. Мосс, Л. Леви-Брюль), систем морали, связей сознания с определенными формами социальной деятельности (ритуалом, тотемизмом), с кастовым режимом (С. Бутле), описаны образ жизни и тип сознания ведущих классов Франции, механизмы коллективной памяти (М. Хальбвакс), патологические формы сознания (Ш. Блондель). Преимущественная этнографическая ориентация социологии знания Дюркгейма и его учеников привела к тому, что полевые эмпирические исследования были в ней слабо представлены, а основным ядром программы социологизма были культ науки, научное обоснование морали и педагогики, проповедь общественной солидарности. Подчеркивая необходимость «исторического синтеза» истории и социологии, приоритет социологии в составе общественных наук, «социологизм» оказал большое воздействие на использование методов социологии в лингвистике, в изучении права, морали, искусства, педагогики. Позднее программа «социологизма» встретила критику со стороны Г, Тарда, Р. Вормса, Ж. Маритена и сменилась психологизмом и клерикализмом.
Создание социологии знания как специфической исследовательской области социологии непосредственно связано с именами нем. социологов М. Вебера, М. Шелера и К. Мангейма. Вебер оставил насыщенные историческим материалом исследования по социологии права и религии, раскрыв корреляцию социально-экономических форм и форм сознания (напр., капитализма и хозяйственного этоса протестантизма, «хозяйственной роли» мировых религий). Наука, как профессия, в «понимающей социологии» Вебера рассматривалась в единстве с этическими установками протестантизма, как воплощение религиозного призвания. Альтернативную концепцию «понимающей социологии» развивал В. Зомбарт, который усматривал в иудаизме идейный исток капитализма с его духом беспокойства, стремления к бесконечности и волей к власти («Евреи и хозяйственная жизнь», 1911; «Буржуа», 1913), противопоставив позитивизму и психологизму прежней социологии ноологическую концепцию социологии как воплощения объективного духа, связующего людей в союзы («Ноо-социология», 1956).
Шелер, исходя из различения реальной социологии, коренящейся в витальных влечениях и потребностях, и социологии культуры, вовлекающей духовно-идеальные феномены в область социального, подчеркивал дополнительность этих подходов. — часть социологии культуры, которая объясняет не содержание знания, а лишь выбор предметов знания и форм когнитивных актов. Возникновение науки Шелер связывал с новой структурой влечений городского бюргерства, а именно с волей к власти над природой и над душой. В отличие от франц. «социологизма», он не стремится вывести из «реальных» социальных факторов (расы, демографических процессов, структур власти) формы знания: они лишь создают условия возможности для выбора и исторической реализации форм знания. Социология знания — это учение об обусловленности социальным бытием форм знания, различающихся по ориентации на господство, образование и спасение («Формы знания и образование», 1925; «Формы знания и общество», 1926). Между ними нет субординации, все они сосуществуют в различные исторические периоды, причем научное знание трактуется им как знание технико-инструментальное, реализующее установки на господство над природой и человеком. Вокруг Шелера возник кружок нем. социологов, которые исследовали различные формы кооперации в духовной жизни общества («Versuche zu einer Soziologie des Wissens». Hrsg. M. Scheler. Koeln, 1924). После смерти Шелера и эмиграции многих социологов из Германии из-за прихода к власти нацистов этот кружок распался.
Ядром программы социологии знания, развитой Мангеймом («Идеология и утопия», 2 изд., 1929; «Проблемы социологии знания», 1925; «Идеологические и социологические интерпретации духовных образований», 1926; «Структуры мышления», 1982), является учение об идеологиях как структурах познания. Противопоставляя С. з. и гносеологический анализ знания, среди идеологий он особое внимание уделяет либерализму, консерватизму и социализму, каждый из которых, будучи тотальным мировоззрением, связан с определенным стилем мышления и классовыми отношениями. В отличие от «понимающей» социологии знания и от той социологии знания, которая исходит из анализа интересов тех или иных групп и классов, Мангейм определяет идеологию как защиту существующего социального порядка, а утопию — как выражение установок на его разрушение. Тем самым идеология отождествляется с консерватизмом, а утопическое сознание — с различными формами религии (напр., с хилиазмом анабаптистов) и политических движений (с либерализмом, коммунизмом). Особенностями социологии знания Мангейма являются: 1) исключение из социологического рассмотрения естествознания и математики, знание которых объективно и нейтрально; 2) трактовка интеллигенции как «свободно парящего» слоя, заинтересованного в достижении истинного знания об обществе, выраженного в социологии знания; 3) понимание социологии как посредника между теорией и практикой; 4) тезис о социально-исторической обусловленности идеологий и утопий дополняется фиксацией зависимости идеологии от знания, считающегося парадигмальным на том или ином этапе развития науки и культуры и не объясняемого социологически.
Формирование и отделение социологии науки от социологии знания сделало статус социологии знания в составе социологии проблематичным. Фундаментальная установка социологии знания — социальная детерминация знания — была подвергнута критике. Небеспочвенные обвинения концепций социологии знания в релятивизме и безбрежном историцизме свидетельствовали не только о «гражданской войне» в социологии, но и об отсутствии перед Второй мировой войной единой парадигмы в социологии знания «Критическая теория общества», представленная защитниками Франкфуртской школы, нашла свое выражение как в неприятии догматической теории, так и в развертывании негативной «диалектической теории» (Хоркхеймер, Маркузе), в разработке социологии искусства (В. Беньямин, А. Хаузер), социологии литературы (Л. Ловенталь), социологии музыки (Т. Адорно). Второе, послевоенное, поколение представителей Франкфуртской школы обратилось к понятию «интерес» как к фундаментальному в социологии знания и проанализировало науку и технику как идеологии, позднее перейдя к теории коммуникативного действия (прежде всего, Ю. Хабермас в книге «Познание и интересы», 1968 и «Наука и техника как идеология», 1968).
После Второй мировой войны интерес к проблемам социологии знания резко уменьшился, новых теоретических программ выдвинуто не было, что обусловлено интенсивной дифференциацией областей социологии — социолог и и науки, социологии искусства, социологии литературы, социологии религии и др. Основным понятием социологии знания считалось понятие «интерес» тех или иных слоев и классов общества, который по разному трактовался в разных направлениях социологии знания — от марксистского направления (П. Альтюссер) до структурно-функционального (Т. Парсонс).
В 70-х гг. 20 в. интерес к социологии знания возродился. Если социология науки Р. Мертона и его школы по своим принципам противостояла социологии знания, то представители когнитивной социологии науки (М. Малкей, Д. Блур), Штарнбергской школы «финализации науки» ( Г. Беме, В. Крон и др.) проявляли большой интерес к традициям социологии знания, стремились использовать ее категориальные и методологические ресурсы в работах по социологии науки. Это объясняется тем, что научное знание стало трактоваться как система убеждений, равноправная с мифами, религией, искусством. Этот подход к знанию нашел свое выражение в таких новых программах по социологии знания, которые апеллируют к методам и понятиям феноменологической социологии, развитой А. Шютцем. В конструктивистской программе социологии знания, развитой П. Бергером и Т. Лукманом, в этнометодологии Г. Гарфинкеля, ставшей основой для этнографии науки (К. Кнорр-Цетина, Б. Латур, С. Вулгар), теоретическое знание не отделяется от повседневного, а традиционная для социологии знания модель социальной обусловленности знания замененяется идеями «социального конструирования» и реальности, и знания.
Основная трудность любых направлений социологии знания заключается в противоречии между релятивистским утверждением социальной детерминации знания и его универсальной значимости как фундаментальной ценности культуры. Осознавая это противоречие, ряд социологов (В. Штарк, А. Шелтинг) противопоставляют теории идеологии и социологии знания, подчеркивая, что социология знания имеет дело с фактами и с формированием позитивного мировоззрения, а учение об идеологиях — с его деформацией и с его негативными последствиями в психологии и в идеях личности. Традиционный для социологии знания разрыв между нею и гносеологией начинает преодолеваться вместе с формированием социальной эпистемологии. В конце 20 в. начинает интенсивно разрабатываться социология социологии, где социология как одна из форм социального знания предстает как один из объектов социологии знания ( Ч. Р. Миллс, Р. Фридрихе, И. Горовиц, А. У. Гоулднер). Социальная история науки как одна из историографических программ является воплощением принципов социологии знания на материале истории научного знания.
Т. Кун, П. Фейерабенд и проблема релятивизации науки. Релятивизм, возникший на волне методологического кризиса физики на рубеже XIX—XX вв., получил широкое распространение в буржуазной философии того времени. Он был подвергнут критике В. И. Лениным, вскрывшим его научную несостоятельность. Однако в последние годы в западной философии можно наблюдать новый всплеск релятивистских идей. Своим «ренессансом» релятивизм в значительной мере обязан работам Т. Куна и П. Фейерабенда. Мы уже высказывались по поводу отдельных аспектов философской позиции Куна. Сейчас же нам хотелось бы обратить особое внимание на те ее аспекты, которые делают его позицию релятивистской.
Основным «коньком» релятивизма Т. Куна является проблема преемственности в развитии научного знания, особенно в период научных революций. Научные революции представляют, по Куну, настолько глубокий переворот во взглядах ученых, что бессмысленно говорить о преемственности между старыми и новыми парадигмами или теориями. Последние не только качественно различаются, но просто несоизмеримы. Кун выдвигает против идеи преемственности в развитии научного знания ряд возражений. Одно из них — это тезис отсутствия нейтрального языка наблюдений. Важное место в обосновании релятивистской точки зрения на развитие физического знания занимает критика Куном принципа соответствия.
Т. Кун возражает против принятой среди ученых трактовки соответствия как формы преемственности между старыми и новыми теориями, считая ее позитивистской. Он утверждает, что соответствие характеризует только формально-математический аспект теорий и не затрагивает их содержания, вследствие чего нельзя говорить о том, что между старыми и новыми теориями существует содержательная связь, что новая теория переходит в старую как в свой предельный случай.
Критику принципа соответствия Кун проводит на примере анализа отношений между механикой Ньютона и релятивистской механикой Эйнштейна. Он рассуждает так. Допустим, что E1, Е2, ... En — формулировки законов релятивистской механики. Если к ним добавить дополнительные предложения типа (v/с)2=<1, то можно получить чисто дедуктивным путем серию предложений N1, N2, ... Nn, которые тождественны по форме законам ньютоновской механики. Можно ли считать, что законы Ньютона выводятся из законов релятивистской механики? — спрашивает Т. Кун и отвечает следующим образом: «Хотя предложения N, являются специальным случаем законов релятивистской механики, все же они не являются законами Ньютона. Или, по крайней мере, они не являются таковыми, если не интерпретируются заново способом, который стал возможным после работ Эйнштейна. Переменные и параметры, которые в серии предложений Еi, представляющей теорию Эйнштейна, обозначают пространственные координаты, время, массу и т. д., все также содержатся в Ni, но они все-таки представляют эйнштейновское пространство, массу и время. Однако физическое содержание эйнштейновских понятий никоим образом не тождественно со значением ньютоновских понятий, хотя и называются они одинаково... Если мы не изменим определения .переменных в Ni то предложения, которые мы вывели, не являются ньютоновскими. Если мы изменим их, то мы не сможем, строго говоря, сказать, что вывели законы Ньютона...»
Если вышеизложенное рассматривать как критику принципа соответствия, то следует заметить, что она основана на явной передержке. По Т. Куну, получается следующая картина. Мы имеем две группы законов — законы ньютоновской механики и законы, которые получены в результате предельного перехода законов релятивистской механики. Обе эти группы законов совпадают по форме, но различаются содержанием входящих в них понятий.
Однако в различных группах данное предложение выражает, по существу, различные законы, которые совпадают лишь по своей форме. Если указанное предложение входит в систему законов ньютоновской физики, то понятия массы, пространства, времени являются ньютоновскими; в противном случае те же самые переменные представляют собой массу, пространство и время в том значении, которое придается им в теории относительности.
Хотя сам этот вывод нам представляется странным, он все же был бы правильным, если бы предложения N, получались из Ег дедуктивно. Кун был бы вправе утверждать, что, поскольку в процессе строгого дедуктивного вывода семантика терминов не изменяется, постольку одинаковые термины, входящие в исходные посылки Ej и в заключение Ni, имеют одинаковые значения. В этом случае, если в Ei входят релятивистские масса, пространство и время, то они входят и в Ni. И тогда мы действительно вынуждены были бы различать законы ньютоновской физики и формулы, являющиеся предельным случаем релятивистской механики. Но дело в том, что предложения Ni, совпадающие по своей форме с законами ньютоновской механики, не могут быть дедуктивно получены из Еi. Они получаются не дедуктивно, а посредством процедуры предельного перехода, которая принципиально отличается от дедукции.
В предельном переходе не только нет дедуктивного вывода в том строгом смысле, который характерен для аксиоматически построенной теории. В нем нет дедукции и в «ослабленном» ее значении, которая имеет место в рамках гипотетико-дедуктивной структуры физической теории. Предельный переход означает не дедуктивный вывод, а то, что можно было бы назвать аппроксимацией: законы новой теории переходят в законы старой, если мы отбрасываем некоторые члены уравнений, приравнивая их нулю ввиду их малости по сравнению с другими членами этих уравнений.
В результате предельного перехода от одной теории к другой происходит изменение не только формы законов, как утверждает Кун, но и значений входящих в них переменных. Эти две стороны законов, будучи различными, вместе с тем оказываются связанными между собой. Рассмотрим в качестве примера переменную времени, входящую в законы как ньютоновской, так и релятивистской механики. Кун считает, что при переходе от Ei к Ni время остается эйнштейновским, т. е. относительным, качественно отличающимся от ньютоновского абсолютного времени. Однако если переход от Ei к N» будет трактоваться в смысле предельного перехода, то мы видим, что дело обстоит совершенно иначе: изменение формы законов приводит к изменению значения временного компонента.
В физике под абсолютностью времени понимают одинаковость хода часов в разных системах отсчета. Ее можно представить в виде равенства временных координат. Если мы обозначим временную координату неподвижной системы символом t, а движущейся —t1, то абсолютность времени может быть сформулирована в виде равенства t=t1. Относительность же времени означает неодинаковость хода часов в этих двух системах отсчета и различие их временных координат.
Если мы осуществим предельный переход, то второе равенство, определяющее относительность времени, трансформируется в первое, определяющее абсолютность времени. Таким образом, хотя «абсолютное время» и «относительное время» концептуально различны, они связаны процедурой предельного перехода.
На этом примере отчетливо видна зависимость значений понятий, таких, как «абсолютность времени» и «относительность времени», от формы законов. Абсолютность и относительность — это не свойства времени «самого по себе» как переменной, входящей в уравнения. Они представляют собой отношения, характеризующие законы с точки зрения их связи с типом преобразования координат. Например, когда мы говорим о том, что законы классической механики предполагают абсолютность времени, это не означает, что переменная t, входящая в математическую формулировку ньютоновских законов, представляет собой абсолютное время. Это означает лишь то, что данные законы инвариантны относительно преобразований Галилея, в которых время при переходе от одной инерциальной системы к другой преобразуется по закону t=t1. Переход от законов релятивистской механики, инвариантных относительно преобразований Лоренца, к законам классической механики, инвариантным относительно преобразований Галилея, означает одновременно и переход от относительного времени к абсолютному времени. Такое концептуальное изменение является не только следствием формальной процедуры предельного перехода. Оно имеет под собой объективные основания. При уменьшении скорости движения происходит и ослабление релятивистского эффекта замедления времени. При достаточно малых скоростях этот эффект практически не может быть обнаружен никакими экспериментальными средствами. А это значит, что физическое время, заданное через практику, т. е. через экспериментальную ситуацию, объективно вскрывает свою абсолютность, т. е. инвариантность. Именно это и составляет объективную предпосылку перехода от относительного времени в смысле Эйнштейна к абсолютному, т. е. инвариантному, времени в смысле Ньютона.
Критика принципа соответствия служит Т. Куну лишь одним из способов отказа от идеи преемственности в развитии физического, да и вообще всего научного знания. Кун полагает, что преемственность чужда науке. Он считает, что в смене научных теорий отсутствует направленное онтологическое развитие, приводящее ко все более полной объективной картине мира. Эта точка зрения несостоятельна. С ней не согласится не только философ, стоящий на позициях диалектического материализма, но и любой ученый, достаточно хорошо знакомый с историей науки. Нам представляется целесообразным в этой связи привести мнение такого научного авторитета, как М. Планк, который в своей статье «Двадцать лет работы над физической картиной мира» писал: «...Можно установить, что при всех преобразованиях картины мира, рассматриваемой в целом, речь идет не о ритмическом качании туда и обратно, но о совершенно определенном направлении более или менее постоянного поступательного развития, обозначаемого тем, что содержание нашего мира ощущений все более обогащается, наши знания о нем все более углубляются, наше господство над ним все более укрепляется. Разительнее всего это видно на практических результатах физической науки. То, что мы сегодня можем видеть и слышать на значительно больших расстояниях, что мы сегодня распоряжаемся значительно большими силами и скоростями, чем предшествовавшее поколение,— этого не может оспаривать даже самый сердитый скептик. И столь же мало можно сомневаться в том, что эти успехи означают прочное увеличение нашего познания, которое в последующие времена не будет рассматриваться как нечто ошибочное, от чего надо отказаться»
Таким образом, функционирование науки как элемента культуры, обусловлено различными факторами как культурного, так и природного происхождения. Сама же наука в результате своего исторического развития превращается в культурообразующий фактор развития человечества, что несет в себе противоречивые последствия: ускорение культурно-цивилизационных процессов, с одной стороны, и духовное опустошение культуры, с другой. Поэтому особое внимание сегодня обращается на важнейшую проблему гуманизации науки, которая широко обсуждается в мировой печати.
Таким образом, наука выступает закономерным общественно-историческим явлением культурного процесса. Социокультурное воздействие науки на содержание, формы и способы культуры проявляется по двум основным направлениям: она развивает культуру своим собственным содержанием, а также взаимодействуя с другими элементами содержания культуры.
Наука и является одной из определяющих особенностей культуры, и возможно, самым динамичным ее компонентом. Реалии таковы, что сегодня невозможно обсуждать социальные и культурные проблемы, не принимая во внимание развитие научной мысли. Между тем совершенно ясно, что без развития науки, Россия не имеет будущего как высокоразвитая, цивилизованная страна.
Чтобы возникла наука общество не только должно иметь стабильную экономическую платформу, но и сформулировать и развить культуру, задачей которой было бы развитие научного мышления, научного подхода к действительности. Чем выше уровень культуры, тем рациональнее используются плоды науки, тем продуктивнее сама наука.
Российские ученые, и в общем сама российская наука, являются на сегодняшний день одними из самых перспективных и первыми среди претендующих на мировое первенство.