2. Предвидение

— Предвидение смотрит на то, что должно наступить. Поскольку оно ожидает необходимо наступающей череды событий, оно делает предсказание. Поскольку оно хочет осуществить некую цель, оно составляет в образе того целого, которому надлежит осуществиться, план соотношений между целями и средствами. Поскольку оно определяет деятельность в неопределенных ситуациях, оно становится спекулятивным мышлением, которое, исходя из не более чем вероятных прогнозов, всегда неокончательным и ненастоятельным образом избирает в каждом случае то, что может привести к предположенному результату.

Будущее — это возможное, предвидение есть постольку мышление о возможном. Даже если я составляю прогноз о том, что происходит с необходимостью, всегда, в силу бесконечного множества возможных условий, остается известное пространство возможного: то, чего еще нет, может стать иным, нежели это предвидит самое достоверное ожидание. Фактическое ориентирование в мире расширяет пространство возможного, коль скоро оно приучает нас к большей определенности ожиданий и большему богатству содержания картины предвидимого, но одновременно оно же и ограничивает это пространство, строго отделяя область поддающегося определению от тумана неограниченных возможностей.

В возможностях будущего есть сегмент того, что зависит от меня. Для будущего безусловно существенно, что нечто еще решается. То, что я подлинно есмь в будущем, подвластно мне в такой степени, что я знаю: я ответствен за это. Хотя мое сознание своего бессилия перед обычным ходом вещей в мире столь же исконно, как и мое сознание своей свободы для себя самого, — но, в то время как припоминание есть принятие обязательств перед неизбежным во мне самом, предвидение дает мне свободу в пространстве возможного.

Что такое существование, я познаю по тому, что наступит в мире; что есмь я сам — по тому, что я решаю. В завершенности всякого будущего существования бытие было бы окончательно открыто мне. Но теперь бытие, как будущее бытие, есть витающий шифр, который я, антиципируя, наполняю, или который в неопределенности я читаю, как направление.

В метафизической игре я антиципирую конец времен, совершенство, как наступление свободного от формы времени царства духов, возвращение всего утраченного, лишенную процесса открытость. Однако в нашем временном существовании всякий образ будущего существования, представляющий его как окончательно пребывающее царство совершенства и подразумеваемый как действительность, — это абсурдная утопия. Ибо в мире времени последнее слово остается за ориентированием в мире, которое лишь все с большей решительностью показывает нам невозможность спокойно продолжающегося в себе существования, и являет все новые возможности. Но, как метафизический язык, эта трансцендирующая существование во времени игра может иметь известное, всегда исчезающее значение

Я читаю направление бытия, как бытия-будущим: бытие есть сокровенность, которая будет раскрыта, то, что есть, станет явным; в существовании уже есть зачаток того, чему надлежит стать и что тогда покажет нам, что есть. В действительности настоящего сущее — это грядущее.

Я отбрасываю все оковы знающего ориентирования в мире, когда, трансцендируя, мыслю его расширенным до безграничности; бесконечная возможность становится для меня отблеском бесконечного бытия.