Глава 16

МАРЖИНАЛИСТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: ИСТОКИ И ЗНАЧЕНИЕ. ОСОБЕННОСТИ АВСТРИЙСКОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ

Главное направление изменений предмета, метода и тех­ники экономического анализа в XX в. было задано маржи- налистской революцией 70—90-х гг. XIX в.

«Маржинал истекая революция* — обобщение ретро­спективное. Оно стало симбиозом понятия «маржинализм» как специализированного исследовательского подхода, сформировавшего категориальный язык профессионального сообщества экономистов в первой половине XX в., и понятия «научная революция*, распространившегося среди филосо­фов и историков естествознания во второй половине XX в.

Маржинализм возник как оппозиция трудовой теории ценности и привел к отказу от противопоставления внут­ренней ценности (естественной цены, стоимости) и рыноч­ной цены товаров, которое было стержнем классической политэкономии.

Самая «забойная» в маржинализме австрийская школа осталась особняком от остальных школ, сформировавших неоклассическое направление, поскольку ее последова­тельный методологический индивидуализм и субъективизм не допускал математизации анализа.

1. Общая характеристика маржинализма как парадигмы экономического анализа: основные направления и методологические принципы

Понятие парадигмы. Под воздействием книги амери­канского науковеда Т. Куна «Структура научных револю­ций» (1962) в мировой интеллектуальный обиход вошло

слово парадигма (по-гречески «образец»), понимаемое как «созвездие» ценностей и методов, разделяемых научным сообществом и ориентирующих его в характере постанов­ки и решения исследовательских задач. Научные револю­ции, согласно концепции Куна, являются резкими сменами парадигм. Возникают и завоевывают научное сообщест­во новые методы, ценности и ориентиры, несовместимые с прежними. Книга Куна вызвала оживленную полемику философов и историков науки, подвергших критике пре­увеличения его концепции: о господстве одной парадигмы в «нормальной» науке, о полной несопоставимости старых и новых парадигм и т.д. Сам Кун даже предложил в новом издании своей книги (1970) заменить термин «парадигма» на термин «дисциплинарная матрица». Но красивое слово закрепилось, и маржинализм был определен как парадигма экономического мышления XX в.^I

Маржиналистская парадигма подразумевает совокуп­ность:

• методов анализа, основанных на оперировании «пре­дельными» понятиями в экономике: «предельная полез­ность», «предельный доход», «предельная производи­тельность», «предельная норма замещения», «предельная эффективность капитала» и т.д.;

• ценностей свободного индивидуального выбора благ для потребления или производительной деятельности при ограниченности ресурсов;

• ориентиров индивида на максимум выгоды для себя от распоряжения данным набором благ, ограниченность ко­торых ставит проблему такого их применения, чтобы наи­лучшим образом удовлетворить имеющиеся потребности.

Прежде чем обратиться к истокам маржиналистской па­радигмы, приведем для сопоставления примеры смены па­радигм в различных науках.

Примеры революций в различных науках. Первая из революций, определивших рост современного научного знания, произошла в астрономии. Она связана с именами Н. Коперника, Г. Галилея и И. Кеплера — создателей ге­лиоцентрической парадигмы, сменившей геоцентрическую парадигму древнегреческой науки и средневекового бо­гословия. Коперник положил начало разработке модели Вселенной, согласно которой планеты движутся не вокруг

Земли, а вокруг Солнца. Но для того чтобы подтвердить эту модель, потребовались открытие Кеплером того, что планетные орбиты имеют форму не идеальных окружнос­тей, а более или менее вытянутых эллипсов, и доказательс­тво Галилеем того, что небесные тела («надлунного мира») по своей физической природе однородны с Землей («под­лунным миром»).

Самые большие революции в физике, так или иначе, связаны с именем обеспечившего ее математические осно­вы И. Ньютона. Открытием закона всемирного тяготения и трех законов движения тел он завершил гелиоцентриче­скую революцию в астрономии и одновременно опроверг теорию Р. Декарта об образовании и движении небесных тел под воздействием «вихревых эфиров». Ньютон раз­работал классическую механистическую парадигму с аб­солютным пространством как вместилищем мироздания и абсолютным временем как вместилищем событий. Смена этой парадигмы релятивистской картиной пространствен­но-временного мира (теория относительности) стала самой громкой научной революцией XX в. Ньютон также был ос­нователем корпускулярной теории света, которой противо­стояла волновая теория света его старшего по возрасту со­временника X. Гюйгенса; «примирение» этих теорий стало возможным благодаря еще одной великой научной револю­ции в физике XX в., утвердившей квантово-механическую парадигму.

В химии крупнейшей научной революцией стала разра­ботка учения о строении веществ исключительно из разных сочетаний элементов (опровержение А. Л. Лавуазье теории об универсальном «начале горючести», или «флогистоне»), характеризуемых «атомным весом» (понятие введено Дж. Дальтоном). Решающей победой «элементно-атоми­стической» парадигмы можно считать создание Д. И. Мен­делеевым Периодической системы.

В геологии и биологии в середине XIX в. возникла эво­люционная парадигма. Она, с одной стороны, обосновывала тысячекратно (а затем и миллионократно) большие сроки существования мира, чем библейское учение о сотворении (креационизм); с другой стороны, пришла на смену «теории катастроф» французского палеонтолога Ж. Кювье (о пери­одических внезапных изменениях залеганий горных пород с уничтожением всего живого на Земле). В XX в. револю­ционизирующую роль в этих науках сыграли мобшшзм и ге- негпика. Зачинателем мобилизма стал германский геофизик А. Вегенер, обосновавший теорию дрейфа материков. Пос­ле первоначального успеха эта теория была отвергнута кри­тическими возражениями геологов, но во второй половине века возродилась в скорректированном виде как парадигма глобальной тектоники плит. Генетика как новая парадигма, позволившая биологии войти вслед за астрономией, физи­кой и химией в круг точных естественных наук, возникла после переоткрытия тремя учеными в разных странах в од­ном и том же году (1900) законов наследственности, обна­руженных австрийцем Г. Менделем еще в 1866 г.

Параллель между биологией и экономической нау­кой. Из этих примеров видно, что научная революция как смена парадигмы — не обязательно кратковременный про­цесс. Более того, он может быть и повернут вспять, пока новая теория не найдет новых доказательств (мобилизм^I). В других случаях у «революционеров» обнаруживаются предшественники, малозаметные в свое время, но, по су­ществу, очертившие основные контуры новой парадигмы. Здесь особенно интересна параллель между признанием Менделя «отцом-основателем» генетики и маржиналист- ской революцией в экономическом анализе. Ее начало свя­зано с выходом трех книг — в трех разных странах, на трех языках: «Основания науки о народном хозяйстве» (1871) австрийца К. Менгера; «Теория политической экономии» (1871) англичанина У. С. Джевонса; «Элементы чистой по­литической экономии» (1874) франко-швейцарца Л. Валь­раса. Независимо друг от друга и почти одновременно три автора предложили новый подход, изменивший общее виде­ние предмета экономической теории и ее инструментарий. Но через несколько лет (в 1878) в библиотеке Британско­го музея была обнаружена написанная еще в 1854 г. книга немецкого автора Г. Г. Госсена «Развитие законов челове­ческого общения и вытекающих из них правил человечес­кой деятельности». Ознакомившись с ней, У. С. Джевонс нашел, что неизвестный автор первым дал формулировку новых принципов экономической теории. С этим поспешил согласиться Л. Вальрас, а последователи К. Менгера назва­ли «законами Госсена» два отправных пункта новой теории

ценообразования, основанной на категории «предельной полезности» (австрийцы), «конечной степени полезности» (Джевонс), «интенсивности последней удовлетворенной пот­ребности» (Вальрас) и противопоставленной классической теории ценности, основанной на категории «издержек про­изводства» или «общественно необходимых затрат труда».

Маржиналистская революция как смена парадигмы. В предисловии ко 2-му изданию своей книги «Теория по­литической экономии» (1879) У. С. Джевонс сделал заме­чание, энергично поддержанное Л. Вальрасом, что надо пол­ностью перевернуть формулу школы Д. Рикардо — Дж. Ст. Милля, определяя цену производительных услуг через цену продуктов вместо того, чтобы определять цену продуктов через цену производительных услуг^I. Далее, Вальрас под­черкнул, что новая формулировка общих законов рынка распространяется и на особые случаи бриллиантов, анти­квариата, оперных голосов, разрешая «парадокс воды и ал­маза» А. Смита; а ученик К. Менгера О. Бем-Баверк подверг критике дуализм трудовой теории ценности Д. Рикардо, ко­торая объясняет на основе одного принципа (количество затраченного труда) цены на свободно воспроизводимые товары, а на основе другого принципа (редкость вещи) — цены на уникальные монопольные блага и невоспроизводи­мые товары. Наконец, маржиналистская теория предложила единый подход там, где Рикардо, пересмотрев в контексте проблемы распределения произведенного продукта концеп­цию Смита о трех слагаемых естественной цены, применил три различных приема анализа для объяснения доходов вла­дельцев трех факторов производства (заработной платы — на основе теории рабочего фонда, регулируемого долгосроч­ными издержками производства средств существования; земельной ренты — на основе теории дифференциального излишка сверх предельных издержек возделывания земли; капиталистической прибыли — по остаточному принципу).

Дальнейшая — марксистская — интерпретация клас­сической теории ценности как последовательно трудовой привела к исключению потребительной ценности и по­требления из предмета политэкономии и к оценке торгов­ли как непроизводительного рода деятельности, которо­му предстоит исчезнуть в будущем «трудовом» обществе вместе с ценами и товарным характером продуктов труда.

Предполагалось также и будущее исчезновение категорий прибыли, земельной ренты и процента как превращенных форм прибавочной ценности, выражающих отношение экс­плуатации наемного труда капиталом.

Маржинализм как новая парадигма экономического мышления, в отличие от классической теории:

• сместил проблематику ценообразования от произ­водства и распределения в сторону потребления и обмена, от прошлых затрат общественного труда к будущей полезно­сти благ, определяемой индивидуальным субъективно-пси­хологическим отношением человека к вещи;

• обеспечил введением в анализ величины ценности ка­тегории дополнительного количества одно и того же блага (последней прибавленной единицы) единство принципа в объяснении цен на невоспроизводимые и на свободно вос­производимые товары (снятие дуализма);

• разрешил, исходя из единого принципа, «парадокс воды и алмаза» проведением различия между общей по­лезностью набора благ (т.е. суммарной полезностью неко­торого их количества) и предельной полезностью, опреде­ляющей цену, которую согласится дать потребитель за все количество;

• «перевернул» последовательность связей между про­изводством, обменом и потреблением в определении ценно­сти готовых благ и применяемых ресурсов, выдвинув кон­цепцию спроса на факторы производства как производного (от потребительского) спроса;

• «реабилитировал» торговлю, утверждая, что она обес­печивает взаимовыгодный (а не эквивалентный!) обмен ве­щами, дающий сторонам, участвующим в сделке, выигрыш за счет более высокой субъективной оценки приобретаемо­го блага по сравнению с отдаваемым;

• универсализовал трактовку доходов от факторов про­изводства, определяя ценность применяемых ресурсов их по­лезностью с точки зрения конечной продукции с учетом воз­можности изменить их комбинацию при посредстве обмена, замещая один фактор другим таким образом, чтобы они вмес­те давали наибольшее приращение количества продукта;

• позволил создать общетеоретический язык, примени­мый к проблемам потребления, обмена, производства и рас­пределения благ и «вместительный» для математического аппарата благодаря теоретическому подходу к экономичес­ким проблемам как к оптимизационным задачам.

Социальный и интеллектуальный контекст маржина- лизма. Современники воспринимали возникшие в резуль­тате маржиналистской революции школы в экономической науке как математическое и психологическое направления.

При этом под психологическим направлением подразумева­лась, главным образом, австрийская школа. Хотя остальные школы также психологизировали проблему ценности хо­зяйственных благ, принимая субъективную ценность благ для потребителя за основу для объяснения причин и гра­ниц обмена товаров между двумя и более людьми. Однако австрийцы наиболее жестко выводили экономические яв­ления из мотивации хозяйствующего субъекта-индивиду- алиста, нередко уподобляемого известному литературному персонажу Робинзону (метод робинзонады), действующему вне какой-либо социальной среды.

Приоритет сферы потребления, а не производства, в те­ории обмена дал основание рассматривать маржинализм как выражение «нисходящей» тенденции буржуазного класса, увеличения в его составе лиц, оторванных от про­изводительной активности и ведущих образ жизни рантье, располагающего ценными бумагами с твердым курсом или доходами от недвижимости. Наиболее прямолинейно эта «социологическая» трактовка была изложена марксист­скими авторами, для которых маржиналисты, особенно австрийские, быстро стали прямыми идейными противни­ками — поставщиками интеллектуального оружия против социалистических доктрин. Особенно напористым в крити­ке марксизма был О. Бем-Баверк, уже на склоне лет свои­ми лекциями в Венском университете побудивший одного из слушателей — Н. Бухарина — взяться за книгу «Поли­тическая экономия рантье» (написана в 1914, опубликова­на в 1919). Бухарин, на примерах сочинений Бем-Баверка, отмечал, что рантье-потребитель «имеет перед глазами ис­ключительно верховых лошадей, ковры, душистые сигары, токайское вино. Если ему случится говорить о труде, то он говорит наиболее охотно о “труде” по срыванию цветов или о “труде”, затраченном на покупку театрального билета». Отсюда вывод, что австрийская теория предельной полез­ности есть логически обусловленная точка зрения «пре­дельного типа буржуа», «душевные особенности» которого роднят его с разлагающимся дворянством конца «старого режима» и с верхушками финансовой аристократии того же периода.

Эта заостренная полемическая характеристика приписы­вала критикуемой теории отстраненность не только от произ­водительной деятельности, но и от «участия в тревоге бирже­вой жизни». Не столь прямолинейным был главный редактор журнала «Научное обозрение» М. Филиппов¹, выделивший в качестве предпосылки маржинализма наряду с расширени­ем слоя образованных людей, живущих на те или иные формы рент и пенсий, как раз расцвет биржевой игры. Вывод следует признать довольно точным: к концу XIX в. организованные рынки — фондовые и товарные биржи — стали доминирую­щей формой деловой активности. И К. Менгер написал свой трактат в состоянии нервного возбуждения и по свежим журналистским впечатлениям от функционирования биржи в Вене; У. С Джевонс, определяя понятие «свободный ры­нок», имел в виду товарные биржи Лондона и Манчестера; Л. Вальрас в построении своей теории механизма совер­шенной конкуренции опирался на опыт Парижской и Лон­донской фондовых бирж, где происходит купля-продажа «титулов собственности» — пакетов акций железных дорог, каналов, металлургических заводов; пакетов долговых обяза­тельств государств и муниципалитетов.

Однако к социально-экономическому контексту воз­никновения маржинализма надо добавить еще и интел­лектуальный контекст. К концу XIX в., с одной стороны, «непрофессионал-любитель... уступил дорогу специалисту, зарабатывающему себе на жизнь в качестве экономиста»^{I II}. С другой стороны, как отмечает биограф Л. Вальра­са У. Жаффе^III, появились доступные неспециалистам кур­сы математического анализа, и знание дифференциального исчисления перестало быть достоянием лишь профессио­нальных математиков и физиков. Поэтому Вальрас, дважды провалившийся на вступительном экзамене по математике в парижскую Политехническую школу, и Джевонс, также не очень сильный в математике, но уверенный в том, что основные проблемы экономической науки можно и нужно свести к строгой математической форме, смогли положить начало соединению математического анализа с экономичес­ким. Объяснение общественных явлений, исходя из пове­дения отдельных индивидов, рационально преследующих цели личной выгоды, было подкреплено языком уравнений.

Модель гедониста-оптимизатора. Маржинализм — в противоположность историзму, институционализму, марк­сизму — вдохнул новую жизнь в модель эгоистического «экономического человека», занятого максимизацией своей выгоды. Эта модель описывала поведение хозяйствующего субъекта в терминах оптимизационной задачи на «исчисле­ние удовольствий», в духе гедонизма И. Бентама. Посколь­ку полезная отдача от каждой следующей единицы блага убывает, а неприятности, связанные с ее добыванием, рас­тут, неизбежно должна наступить точка равновесия, когда дальнейшее приращение благ даст не прирост, а сокраще­ние чистых удовольствий.

Модель гедониста-оптимизатора, получившая спе­циальное философско-психологическое обоснование у английских экономистов, отразила дух стандартизации и коммерческой метрологии, присущий «викторианским временам» в истории Англии, названным по имени долго правившей (1837—1901) королевы. В ту эпоху Великобри­тания достигла зенита своего коммерческого и колониаль­ного могущества (превратившись в кругосветную импе­рию, «на территории которой никогда не заходит солнце»), а точное измерение было выставлено в качестве атрибута делового и военного успеха. Знаменитый физик У. Том­сон (лорд Кельвин) писал не менее знаменитому коллеге Дж. К. Максвеллу, предвкушая превращение электричест­ва в коммерческий продукт: «сможем купить микрофараду или мегафараду», «если предполагается ввести какое-то на­звание, то лучше дать его чему-то, что является реальным осязаемым предметом купли-продажи»^I. На этом фоне вы­глядит закономерным появление:

• математической теории обмена, основанной на ко­эффициенте полезности как некоторой, в общем, убываю­щей функции от всего потребленного количества предмета (У. С. Джевонс);

• вывода, что «определенное и точное денежное изме­рение самых устойчивых стимулов в хозяйственной жизни позволило экономической науке далеко опередить все дру­гие науки, исследующие человека» (А. Маршалл).

2. Предшественники теории предельной полезности. Законы Госсена

Законы Госсена. Как уже было упомянуто, после «стар- товых залпов» маржиналистской революции, почти син­хронно выданных в трех разных странах, было обнаружено и признано предвосхищение основных принципов предель­ного анализа в забытом сочинении Г. Г. Госсена с длин­ным заглавием «Развитие законов человеческого общения и вытекающих из них правил человеческой деятельности» (1854). Герман Генрих Госсен (1810—1858), окончивший Боннский университет по специальности «финансы» и слу­живший мелким чиновником, а затем безрезультатно про­бовавший силы в частном предпринимательстве, не снискал и на теоретическом поприще успеха, которого ожидал, при­давая своему трактату значение, аналогичное достижению Коперника в астрономии. Разочарованный после выхода книги равнодушием публики, Госсен скупил и уничтожил большую часть тиража и вскоре умер. Слава теоретика, ко­торому не находится равных по оригинальности во всей ис­тории экономической мысли (при том, что книга его «плохо структурирована... и написана топорным и часто нелепым языком»^I), пришла к Госсену посмертно. На У. С. Джевон- са и Л. Вальраса особое впечатление произвели диаграм­мы Госсена, на одной из которых было показано различие между кривой убывающей полезности и кривой спроса, а на другой графически изображено выравнивание предель­ной тягости труда и предельной полезности продукта этого труда. Не признававшие графиков экономисты австрийской школы предложили именовать 1-м и 2-м законами Госсена «закон убывающей предельной полезности» и «закон взве­шенных предельных полезностей», самим Госсеном сфор­мулированные так:

1. величина одного и того же удовольствия неуклонно уменьшается в том случае, если мы непрерывно продолжа­ем потреблять благо, обеспечивающее данное удовольст­вие, пока, наконец, не наступит насыщение (первый закон Госсена);

2. человек, который может свободно выбирать между многими удовольствиями, но которому не хватает времени

на то, чтобы обеспечить их все себе в полной мере, должен гарантировать себе все их частично, а именно в таком соот­ношении, чтобы величина каждого отдельного удовольст­вия в момент, когда процесс создания этого удовольствия прерывается, для всех удовольствий оставалась бы одина­ковой {второй закон Госсена).

В современных формулировках 2-го закона Госсена под­черкивается, что:

• максимизация полезности от потребления заданного набора благ за ограниченный период времени достигается, если блага потребляются в количествах, при которых пре­дельная полезность каждого из всех потребляемых благ бу­дет равна одной и той же величине;

• максимизация удовольствий достигается, если налич­ные деньги распределяются между разными удовольствия­ми таким образом, чтобы последняя потраченная на каждое удовольствие единица денег приносила одинаковое коли­чество наслаждения.

Представитель неоавстрийской школы Ф. Хайек (см. главу 26) предложил выделить еще 3-й закон Госсена. Хотя термин не прижился, формулировка самого Госсена заслуживает внимания: «...Чтобы обеспечить максималь­ную сумму удовольствий, получаемых от жизни, человек должен распределить свое время и силы таким образом, что для каждого блага ценность последнего созданного атома равнялась величине необходимых усилий человека, если бы он создавал этот атом в последний момент прило­жения своих сил».

Этот вывод был сделан Госсеном в завершение класси­фикации благ, в которой Госсен выступил непосредствен­ным предшественником австрийской школы. Он разделил все блага на три категории:

1. блага, непосредственно служащие для создания како­го-либо удовольствия;

2. «предметы второго класса», которые прежде чем при­нести удовольствие, должны быть чем-либо дополнены или подвергнуться изменениям в результате труда, — инстру­менты, материалы, сырье, полуфабрикаты;

3. «предметы третьего класса», которые сами никогда не становятся благами или их составными частями, но ис­пользуются для производства благ или их частей; к этому классу Госсен относил труд.

Предшественники математического направления.

Если Г. Г. Госсена признали своим предшественником все школы маржинализма, то трем другим «переоткрытым» после маржиналистской революции экономистам XIX в. — французам А. О. Курно и Ж. Дюпюи и немцу И. Г. Тюне- ну — воздали должное только лозаннская и англо-американ­ская школы как ранним представителям математического направления. Надо также сказать, что, в отличие от умер­шего в безвестности Госсена, трое перечисленных деятелей не были обделены прижизненными достижениями. Доктор математики, философ и историк Антуан Огюстен Курно (1801—1877) был профессором в высших учебных заведе­ниях Лиона, Гренобля и Дижона, автором многих книг, сре­ди которых выделяются труды по теории вероятностей и ее философскому истолкованию, генеральным инспектором и членом имперского совета по общественному образова­нию во Франции. Видный инженер Жюль Дюпюи (1804— 1866), кавалер ордена Почетного легиона, дослужился до поста директора Парижского муниципалитета (1850), а затем генерального инспектора национального Управле­ния мостов и шоссе (1855). Северогерманский помещик, хозяин-рационализатор Иоганн Генрих фон Тюнен (1789— 1850) снискал известность образцовым устройством своего имения и тем, что ввел в общехозяйственный контекст идеи научной агрономии; он был избран почетным доктором фи­лософского факультета Ростокского университета (1830). Однако признание заслуг этих ученых не распространялось на их пионерские разработки в области применения мате­матики для решения экономических задач на нахождение максимума. И, например, Курно, чья книга «Исследование математических принципов теории богатства» (1838) была первой декларацией и реализацией математического подхо­да к экономическим категориям, был весьма обескуражен ее неуспехом и много позже, уже на пенсии, выпустил две книги по экономической теории уже без математики. Но, в результате, они оказались вовсе тщетными, тогда как ранняя работа Курно в самом конце XIX в. создала ему по­смертную международную репутацию как родоначальнику математического направления в политической экономии.

Используя математический аппарат для анализа эконо­мических явлений, допускающих возможность непосредст­венного количественного определения — цен и доходов, — Курно первым построил кривую спроса, с количествами в виде ординат и ценами в виде абсцисс, и на примере зави­симости спроса от цены впервые показал возможность диф­ференциального исчисления в экономическом анализе. Рас­сматривая спрос как функцию цены, Курно сформулировал закон спроса, фактически изложив понятие эластичности спроса, который может сильно меняться при относительно небольшом изменении цен (высокоэластичный спрос) и, на­оборот, мало реагировать на значительное повышение цен (низкоэластичный спрос). Причем Курно отмечал, что низ­коэластичный спрос может проявляться и в случае некото­рых предметов роскоши (скрипка или телескоп), и в случае предметов первой необходимости (дрова).

Главным вкладом Ж. Дюпюи в экономическую науку стала статья «О мере полезности гражданских соору­жений* (1844). Дюпюи предвосхитил рассуждения авст­рийской школы описанием убывания полезности каждого следующего гектолитра воды, подаваемой общественным насосом в дом, расположенный на высоком месте (эконом­но использовать для самых насущных нужд — мыть дом каждый день — поливать сад — наполнять бассейн — уст­раивать фонтан и т.д). Однако наиболее существенным у Дюпюи было графическое представление разницы между общей и предельной полезностью и эффекта, которое он сам назвал «относительной полезностью», а А. Маршалл позднее — потребительским излишком. Дюпюи отметил, что ценность таких коллективно используемых благ, как питьевая вода, шоссе, каналы, мосты, может быть выше, чем это отражается в уплачиваемой за них цене, так как боль­шинство людей согласны были бы платить за них больше, чем платят на самом деле. Поэтому достигается превыше­ние общей полезности над предельной полезностью.

Издание 3-томного исследования И. Г. фон Тюнена «Изолированное государство» растянулось на десятиле­тия: 1-й том был издан в 1826, 2-й — в 1850 (год смерти автора), 3-й — в 1863 г. В 1-м томе изложена теория оп­тимального пространственного размещения производства. Во 2-м томе на примере найма рабочих для уборки карто­феля Тюнен излагает закон убывающей предельной произ­водительности переменного фактора производства, впо­следствии сформулированный основателем маржинализма в США Дж. Б. Кларком.

Последним по времени из предшественников маржи­нализма может считаться шотландец Флеминг Дженкин (1833—1885) — один из своеобразнейших ученых XIX в., инженер и изобретатель в области электрических комму­никаций (подвесные дороги, кабели), профессор Эдинбург­ского университета. Он наделал немало шума своей стать­ей «Происхождение видов» (1867), где критиковал учение Ч. Дарвина о естественном отборе, выдвинув возражение о растворении «новых» благоприятных признаков в по­томстве вследствие поглощающего влияния скрещивания с обычными особями (т. н. «кошмар Дженкина», преследо­вавший Дарвина до конца жизни). А в статье «О графиче­ском представлении спроса и предложения» (1870) Джен- кин не только повторил Курно в анализе функции спроса, но и впервые построил также кривую предложения, анали­зируя влияние профсоюзов на ставки заработной платы, а также рассмотрел категорию потребительского излишка применительно к налогообложению.

Отдаленные предшественники маржинализма. Ретро­спективный анализ экономических доктрин выявил предше­ственников маржинализма не только в XIX, но и в XVIII в. Российский экономист В. К. Дмитриев предложил вести отсчет теории предельной полезности с книги Фердинан- до Галиани (1728—1787) «О монете» (1750), написанной им в молодости, задолго до полемики с физиократами. У Галиани изложена, хотя и нечетко, меновая концепция, согласно которой пропорции обмена определяются исклю­чительно относительным значением обмениваемых вещей для человека, т.е. двумя главными факторами: важностью потребности, которую вещь должна удовлетворить, и сте­пенью насыщения этой потребности. Й. Шумпетер в своей «Истории экономического анализа» призвал отдать долж­ное Жаку Тюрго (1727—1781), сформулировавшему в од­ной из записок закон переменных пропорций отдачи в тер­минах предельных приращений благ. Тюрго рассмотрел случай, когда при многократных приложениях равных ко­личеств капитала на обработку земельного участка сначала наблюдается возрастающая отдача, но до определенной точ­ки, где достигнет максимума отношение прироста продук­ции к приросту капитала. После этого дальнейшие затраты равных количеств капитала будут давать постепенно сни­жающийся прирост продукции, пока он вовсе не сведется к нулю. Таким образом, Галиани и Тюрго, столкнувшиеся при жизни на почве экономической политики физиократов, в XX в. предстали двумя претендентами на роль «первого маржиналиста».

3. Маржиналистские школы и генезис неоклассической экономической теории

«Чистая»* политэкономия = «математическая эконо­мия»*. Теоретики австрийской школы, отстаивавшие в по­лемике с представителями германской исторической школы дедуктивный метод выведения универсальных экономиче­ских законов, но чуравшиеся математики, сохраняли тра­диционное немецкое обозначение предмета исследования: «учение о народном хозяйстве» (К. Менгер), «теория об­щественного хозяйства» (Ф. Визер). Математическое на­правление, переложив предельный экономический анализ на язык задач по оптимизации полезности, сочло целесо­образным изменить и само название экономической науки. Основоположник лозаннской школы Л. Вальрас выступил с обоснованием чистой политической экономии как абст­рактной математической теории обмена в отличие от ее приложений — прикладной политической экономии, или тео­рии производства богатства в сельском хозяйстве, промыш­ленности и торговле, и социальной экономии, или теории распределения богатства через собственность и налог. Свою главную книгу Л. Вальрас озаглавил «Элементы чистой по­литической экономии»* (1874—1877). Продолжая работать над ней в течение еще более 20 лет (4-е изд., 1899), Вальрас выпустил также отдельными томами «Этюды социальной экономии. Теория распределения общественного богатства» (1896) и «Этюды прикладной политической экономии. Тео­рия производства общественного богатства» (1898).

Заглавие «Чистая экономия» (1889) избрал затем для своей книги итальянский экономист М. Панталеони (1857— 1924), который познакомил с идеями Вальраса своего друга В. Парето, а потом рекомендовал Вальрасу передать Парето кафедру политической экономии Лозаннского университе­та, что и было сделано. Сам Парето, хотя и назвал два сво­их фундаментальных труда традиционно — «Курс полити­ческой экономии» (1896—1897) и «Учебник политической экономии» (1906), в содержании их следовал за Вальрасом и содействовал распространению понятия «математичес­кая экономия»*, которое раскрыл в большой статье во фран­цузской «Энциклопедии математических наук» (1911).

Economics = неоклассическая экономическая теория. Основатель англо-американской школы У. С. Джевонс сначала говорил о «математической теории политической экономии» (статьи 1860-х гг.), которую и представил в сво­ей книге «Теория политической экономии» («The Theory of Political Economy», 1871). Уже в этом труде он использовал новое понятие economics, акцентируя, что истинной пробле­мой экономической теории является проблема оценки срав­нительных количеств удовольствия и страдания. Первым, кто заменил понятие «political economy» на «economics» в за­главии учебника («The elements of economics», 1881—1886), стал профессор Кембриджского университета Г. Д. Мак- леод (1821—1902), известный, но не воспринимаемый все­рьез специалист в области банковского дела и кредита, сводивший предмет экономической науки исключительно к учению об обмене. А. Маршалл, в отличие от Джевонса и Маклеода, считал, что не потребление или обмен, а «сфе­ра индивидуальных и общественных действий, которая теснейшим образом связана с созданием и использованием материальных основ благосостояния», является предметом экономической науки. Маршалл пытался сгладить разрыв между маржинализмом и классической политической эко­номией в анализе влияния издержек производства на фун­кцию предложения, определяющую рыночную цену во вза­имодействии с функцией спроса. Однако в заглавие своего фундаментального труда, составившего эпоху в политэко­номии как теоретический трактат и как учебник, Маршалл по контрасту с трактатом Д. Рикардо («On the Principles of political economy», 1817) и учебником Дж. Ст. Милля («The Principles of political economy», 1848) поставил тер­мин economics («The Principles of economics», 1890), поло­жив начало его укоренению в англоязычной экономичес­кой литературе. Показательно, что, например, организатор профессионального сообщества экономистов США Р. Эли, примыкавший по взглядам к германской исторической школе, за год до книги Маршалла выпустил учебник «Вве­дение в политическую экономию» («Introduction to political economy», 1889), но его переработанный вариант озаглавил уже по-новому («Outlines of Economics», 1893).

В русском языке «economics» не имеет слова-аналога. Од­нако возникшие позднее термины микроэкономика и мак­роэкономика преодолевают эту семантическую трудность. Предмет микроэкономики был четко очерчен в 1935 г. английским экономистом Л. Роббинсом, критиковавшим маршаллианский акцент на материальной сфере, но осве­тившим роль именно Маршалла как центральной фигуры неоклассического направления, исходящего из четырех главных предпосылок:

• человек стремится к различным целям;

• располагаемые им время и средства ограничены;

• они могут быть направлены на достижение альтерна­тивных целей;

• в каждый момент времени разные цели обладают раз­личной важностью.

Расширение инструментария предельного анализа с це­лью обоснования государственного вмешательства в инте­ресах максимизации благосостояния общества и отдель­ных индивидов было осуществлено учеником Маршалла Дж. М. Кейнсом, снискавшим славу «архитектора» мак­роэкономики. Систематизация арсенала неоклассического направления с включением макроэкономики и объединени­ем англо-американский традиции с теорией общего эконо­мического равновесия лозаннской школы многим обязана профессору Лондонской школы экономики и Манчестер­ского университета Дж. Р. Хиксу — как теоретику («Цен­ность и капитал», 1939) и автору хрестоматийного учебни­ка («Social framework: an introduction to economics», 1942).

В развитие и становление математизированной мак­роэкономики солидный и во многом первопроходческий вклад внесла шведская школа, основанная К. Викселлем, автором «Лекций по политической экономии, основанной на предельном принципе» (на немецком языке, в 2-х т., 1901-1906).

Напротив, австрийская школа, ранее других получив­шая признание в университетах разных стран как психо­логическое обоснование микроэкономики, но не желавшая признавать математизацию и необходимость разработки экономической теории благосостояния, осталась в стороне и от «макроэкономической революции», выступив по отно­шению к ней активной оппонирующей стороной.

4. Основные представители и особенности австрийской школы; «спор о методах»

Основные представители австрийской школы. Авст­рийская школа была школой в полном смысле этого слова, имеющей признанного основателя и методолога — Карла Менгера (1840—1921), чья книга «Основы учения о на­родном хозяйстве» (1871) вдохновила двух друзей-выпу- скников Венского университета (а ранее одноклассников по гимназии) Фридриха Визера (1851 — 1926) и Ойгена Бем-Баверка (1851—1914). Они увидели в трудно читае­мом трактате «архимедову точку опоры» (по словам Визе­ра) для переворота в экономической науке.

Все трое были близки придворным кругам и занимали видные государственные посты в «лоскутной» и клоня­щейся к неизбежному распаду Австро-Венгерской империи (Дунайской монархии). Менгер, сначала журналист, а за­тем профессор Венского университета (1873—1903), был воспитателем наследника престола и пожизненным депу­татом (с 1900) Верхней палаты австрийского парламента. Визер (1851—1926), принявший у Менгера профессорскую кафедру, занимал пост министра торговли в последнем пра­вительстве империи (1917—1918). Бем-Баверк трижды был министром финансов, а на склоне лет (с 1911) — президен­том Академии наук.

Менгер развил концепцию определения ценности бла­га значениями, которые придает отдельный субъект этому благу как необходимому условию удовлетворения своих потребностей (субъективной полезностью) в зависимости от количества единиц блага, находящихся в его распоряже­нии. Величину ценности определяет значение, придаваемое наименее важному удовлетворению, получаемому от имею­щейся единицы блага.

Именно это значение Визер назвал «предельной полез­ностью» («Grenznutzen») — термин, ставший ключевым для австрийцев, а затем и для других школ маржинализма. В книге «О происхождении и основных законах эконо­мической ценности» (1884) Визер ввел и ряд других клю­чевых понятий — «законы Госсена»; «издержки упущенной выгоды» («альтернативные издержки»); его поздний трак­тат «Теория общественного хозяйства» (1914) стал самым систематичным изложением доктрины школы.

Бем-Баверк же был самым плодовитым автором школы и ее главным полемистом. Причем все его пять (!) главных работ^I были опубликованы за десятилетие 1880-х гг., когда Бем-Баверк преподавал в Инсбрукском университете.

Методологический индивидуализм: робинзонада. Пси­хологический субъективизм у австрийской школы выступает наиболее ярко и отчетливо. Она ввела понятие сингулярного хозяйства (от лат. «singular» — «отдельный», «особый») и охотно прибегала к приему робинзонады. Хрестоматийной иллюстрацией принципа предельной полезности стал при­мер Бем-Баверка с 5 мешками зерна, которыми располагает одинокий поселенец в девственном лесу. Первый — самый необходимый — мешок нужен ему для того, чтобы не уме­реть с голода (примем его полезность за 10). Второй мешок (полезность 8) позволяет уже вдоволь наесться, а третий (полезность 6) — откормить курицу и использовать затем ее мясо для разнообразия меню. Четвертый мешок (полезность 4) пойдет на винокурение, а пятый (полезность 1) — на корм приятному собеседнику-попугаю. Предельная полезность набора определяется полезностью пятого мешка.

Предположим, что в результате каких-то причин лесной «Робинзон» лишился двух мешков. Ему придется возде­ржаться от потребления водки и отпустить попугая с тем, чтобы он сам смог обеспечить себе прокорм. В этом слу­чае предельная полезность набора будет равна полезности 3-го мешка. Таким образом, предельная полезность увели­чится (6), хотя общая полезность набора — уменьшится (10+8+6 с потерей 4+1).

Благодаря принципу предельной полезности удалось объяснить не решенный классической школой «парадокс воды и алмаза», проведя различие между «родовой» и кон­кретной потребностью. Предельная полезность единицы воды, имеющейся в большом количестве, оказывается ниже предельной полезности редкого (конкретного) алмаза, хотя общая (родовая) полезность воды на земле неизмеримо больше, чем ценность алмазов, и ценность стакана воды для путника, истомленного жаждой в пустыне, неизмеримо выше, чем алмазный перстень на его руке. (Можно вспом­нить, что Робинзон, перевозя к себе в хижину вещи из по­терпевшего крушение олиз его острова корабля, хотел было выбросить золото как «негодный мусор», но, вернувшись, в конце концов, в Англию, с удовлетворением взял накоп­ленное им денежное богатство.)

Существенным отличием австрийцев от лозаннцев и анг­личан (Вальраса, Джевонса, Маршалла) был отказ от пред­посылки рационального поведения хозяйствующего субъек­та, владеющего полнотой информации и всегда «ведающего, что творит». Напротив, австрийцы подчеркивали значение

16.4. Основные представители и особонюсш австрийской школы» 441

неуверенности, неизбежных ошибок и заблуждений эконо­мических агентов. В «общем учении о благе» Менгер преду­смотрел случай «воображаемых благ» — предметов, «кото­рые не могут быть поставлены ни в какую причинную связь с удовлетворением человеческих потребностей», но призна­ются, тем не менее, людьми за блага. Ошибки и предрассуд­ки наравне с правильными суждениями участвуют в опре­делении ценности данного блага.

Внимание к элементу неопределенности, связанному с шаткостью ожиданий и наличием ошибок, обусловило большую динамичность выводов австрийской школы, в ко­торых не нашлось места категории рыночного равновесия — общего (как у Вальраса) или частичного (как у Маршалла).

«Спор о методах». Предоставив своим ученикам раз­вивать и пропагандировать теорию предельной полезнос­ти, К. Менгер — единственный из основателей маржи- нализма — специально занялся вопросами методологии экономической теории, вызвав своей второй книгой «Ис­следования о методах социальных наук и политической экономии в особенности» (1883) на острый «спор о ме­тодах» (Methodenstreit) лидера «новой исторической шко­лы» Г. Шмоллера. Менгер выступил против притязаний исторической школы на исключительное право истолкова­ния экономических проблем и отводил ее антитеоретичес- кие установки, выводимые из критики «космополитизма» и «перпетуализма», «догмы о своекорыстии» и «атомиз­ма» классической школы. Менгер отводил аргументацию исторической школы о слитности в хозяйственных делах частного интереса с иными психологическими мотива­циями (обусловленными обычаем, любовью к ближнему, правовым чувством и т.д.), поскольку еще более значитель­ным является момент заблуждения. Но это не повод отка­за от поиска законосообразности хозяйственных явлений, если сформулировать задачу уразумения «только одной особенной стороны» человеческих действий, связанной с заботливым обеспечением своих вещественных потреб­ностей. Не является таким поводом и противопоставление народного хозяйства как отдельного целого явлениям еди­ничного — «сингулярного» — хозяйства. По мнению Мен- гера, «народное хозяйство» не есть жизненные проявления данного народа как такового или большое «сингулярное» хозяйство, оно является результирующей единично-хозяйс­твенных стремлений, которые могут быть выяснены гене­тически, т.е. в некоторой причинно-следственной связи.

Вопреки исторической школе Менгер утверждал сле­дующее:

• допустимо вычленять из многообразия мотивов че­ловеческих действий «наиболее общее и могущественное» побуждение, заставляющее каждого индивида домогаться своего благополучия;

• смысл общественных наук состоит не в объяснении социальных институтов через исследование историческо­го развития, а в воспроизведении структуры социального целого из его частей, изучаемых с помощью «атомарного» метода изолирующей абстракции, на котором надлежит строить и «точную национальную экономию».

Задетый прямой атакой Менгера на позиции истори­ческой школы, Г. Шмоллер ответил резкой рецензией, на которую Менгер отреагировал памфлетом «Ошибки ис­торизма в германской экономической теории» (1884). Эту книгу Шмоллер демонстративно не стал читать дальше первой страницы (о чем публично заявил), но принял меры по недопущению сторонников австрийской школы на про­фессорские кафедры в германских университетах. Вслед­ствие «административного ресурса», которым располагал Шмоллер, официальная экономическая наука в Германии надолго осталась не затронутой влиянием маржинализма.

«Спор о методах», по словам М. Блау га, являющегося одним из ведущих современных экономистов-методологов, снискал методологии экономической науки «скверную ре­путацию непродуктивного зубоскальства, которая сохраня­ется до сих пор»^I. Однако с австрийской стороны этот спор был кристаллизацией принципиальных позиций в крити­ке историзма и социализма. Они обеспечили австрийской школе одно из важнейших мест в экономической, фило­софской и политологической мысли неоконсерватизма XX в. Выступая против смешения теории с экономической историей и социальной политикой, Менгер противопоста­вил историческую школу в политэкономии исторической школе права, которая была частью консервативной реакции против преобразовательного рационализма французского Просвещения и Французской революции.

Историческая школа права отстаивала «органический» взгляд на государственные и общественные институты как

на проявление «бессознательной мудрости» многих поко­лений, которая, по словам Менгера, «стоит гораздо выше смелого порыва человеческой мысли». Общественные ре­форматоры поэтому должны поменьше доверять собствен­ной проницательности и энергии, не допуская «произвола отдельных лиц и целых поколений».

Аналогичное консервативное экономическое направле­ние, по мнению Менгера, должно было бы выступить в за­щиту существующих институтов и интересов «против вле­чений реформаторской идеи в области народного хозяйства, а в особенности против социализма». Но представители германской исторической школы в политэкономии, напро­тив, выступали активными социальными реформаторами, что Менгер расценивал как «научный курьез». Направле­ние же, представленное исторической школой права, а ра­нее Э. Берком, Менгер считал весьма плодотворным для экономической науки, противопоставляя его «односторон­нему рационалистическому либерализму», «поспешному порыву к новшествам в области государственных установ­лений». Идея о том, что общеполезные институты представ­ляют собой не продукт положительного законодательства или сознательной воли общества, а неосознанные резуль­таты исторического развития, через Менгера протянулась от консервативной политической философии XVIII в. к философии рынка неоавстрийской школы.

5. Учение К. Менгера — О. Бем-Баверка о благах и обмене; позитивная теория капитала и процента

К. Менгер: учение об экономическом благе. Для ав­стрийской школы основополагающее значение имеют уче­ние о хозяйственном благе и различные классификации благ. Менгер начал с деления всех благ на неэкономические, располагаемое количество которых превышает надобность в них, и экономические, в которых, так или иначе, ощущает­ся недостаток. Экономические блага, имеющиеся в ограни­ченном количестве, Менгер классифицировал на блага 1-го порядка, служащие для непосредственного потребления, и блага 2-го и более высоких порядков, которые являются средствами создания других благ.

Подход к категории «благо» характеризует еще одно принципиальное отличие австрийской школы от школ математического направления: австрийцы не принимали предпосылки неограниченной делимости полезности и воз­можности бесконечно малого приращения благ, доходов, трудовых усилий и т.д. Именно эта предпосылка позволила применить к проблеме максимизации экономической выго­ды аппарат высшей математики, переложить предельный анализ величины ценности на язык формул и графиков. Ав­стрийцы же в своем учении о благах исходили из предпо­сылки о дискретности полезности, поскольку блага (кони, мешки зерна) не могут быть бесконечно делимыми. Поэто­му австрийская школа не прибегала не только к матема­тическому анализу, но и к геометрическим иллюстрациям с кривыми спроса и предложения, что стало разделительной гранью между ней и остальными школами маржинализма.

Классическая школа определяла ценность предметов по­требления через ценность овеществленного труда или ис­пользованных при их создании факторов производства (тру­да, капитала, земли). Менгер перевернул порядок исчисления ценности, показав, что ценность благ 1-го порядка, предме­тов непосредственного потребления, определяет ценность используемых при их производстве благ высшего порядка, удовлетворяющих потребности людей косвенным образом.

Менгер признавал невозможным точно определить вклад производительных благ в продукт, являющийся ре­зультатом их взаимодействия. Но можно определить их предельные вклады в соответствии с предельной полезно­стью конечного потребительского блага. Блага 2-го и более высоких порядков приобретают показатели своей экономи­ческой значимости и, таким образом, свои меновые ценно­сти на основании того же принципа предельной полезно­сти, который определяет показатели своей экономической значимости и меновые ценности благ 1-го порядка.

Говоря об определении ценности благ высшего порядка, Менгер ввел понятие комплементарности (взаимодопол­няемости) производительных благ. Если какого-либо «ком­плектующего» элемента недостает для производственного процесса, то могут обесцениться и все другие блага набора. Но эти последние обыкновенно могут быть употреблены на производство других благ 1-го порядка, хотя и менее важ­ных. Это рассуждение привело Менгера к определению цен­ности производительного блага как разницы между ценно­стью продукта, который с его помощью получен, и ценностью других благ высшего порядка, которые можно было иметь при ином употреблении данного производительного блага.

Заключительная часть учения Менгера о благе посвя­щена деньгам, сущность которых он сводил к товару с на­ибольшей, почти неограниченной «способностью к сбыту» («Absatzfahigkeit»), т.е. товару, который всегда можно обме­нять в крайнем случае с небольшой потерей в цене. Это оп­ределение Менгера совпадает с широко применяемым ныне термином «ликвидность».

О. Бем-Баверк: теория объективной меновой ценно­сти. Предельные пары. Распространяя концепцию Менге­ра о «явлении» ценности «лишь в индивиде и по отноше­нию к конкретным количествам благ» на случай развитого товарного обмена, опосредуемого деньгами, О. Бем-Баверк провел различие между субъективной потребительной цен­ностью вещи и «объективной меновой» ценностью. (Кни­га Бем-Баверка «Основы теории ценности хозяйственных благ» состоит из 2 частей: «Теория субъективной ценно­сти» и «Теория объективной меновой ценности».) Когда множество продавцов и множество покупателей торгуют­ся на рынке между собой, их разные субъективные оценки данного блага отражаются в ценовой конкуренции, опреде­ляющей границы устанавливающейся объективной мено­вой ценности.

В качестве примера Бем-Баверк берет конный рынок, представляя его двумя столбцами индивидуальных оценок субъективной полезности для тех, кто хочет купить лошадь, и для приводящих лошадей на продажу:

Покупатели	Продавцы
Aj оценивает лошадь в 300 флоринов А, 280 А, 260 А, 240 А5220	Bj готов продать свою лошадь за 100 флоринов В, 110 В, 150 В, 170 В5 200
Ag 210 А, 200 А„ 180 Ад 170 А10 150	В6 215 В7 250 В8 260

Покупатели расположены в ряд, начиная с наиболее «обменоспособных» — согласных уплатить высокую цену за нужную им лошадь. Ряд продавцов начинается также с наиболее «обменоспособных» — готовых реализовать приведенных ими лошадей по относительно низкой цене. Продавец тем «сильнее», чем за меньшую цену он согласен продать, а покупатель — чем за большую цену готов купить. В обмен вступят только 5 пар покупателей и продавцов, так как оценки остальных покупателей ниже оценок остальных продавцов, что исключает возможность обмена. «Слабые» вынуждены отказаться от продаж и покупок. Решающую роль в установлении объективной меновой ценности для всех участников обмена играют предельные пары: субъек­тивные оценки наименее сильных из оставшихся в обмене покупателя и продавца (Л₅ и В₅) и наиболее сильных из по­купателей и продавцов, исключенных из обмена (Л₆ и В₆). Рыночная цена не может быть выше оценки покупателя Л₅ (220), так как иначе он откажется от покупки и спрос ста­нет меньше предложения, что вызовет понижение цены; она не может быть даже выше оценки продавца В₆ (215), так как иначе он захочет продать свою лошадь, и предложение опять превысит спрос. Наоборот, предложение упадет ниже спроса, если цена будет ниже оценки продавца В\ (200) и даже ниже оценки покупателя Л₅ (210). Таким образом, рыночная цена не может быть выше субъективных оценок последнего фактического покупателя или первого из ис­ключенных продавцов и не может быть ниже субъектив­ных оценок последнего фактического продавца или первого из исключенных покупателей. В данном случае цена устано­вится между 210 и 215 фл., поскольку только при такой цене число лиц, желающих купить, будет равно числу лиц, жела­ющих продать, т.е. установится равновесие между спросом и предложением. Отметим, что, в отличие от равновесной цены-точки в концепциях маржиналистов математического направления, у Бем-Баверка речь идет об интервале между двумя значениями.

Бем-Баверк считал, что рыночная цена — это цена, за ко­торую покупатель надеется приобрести товар в будущем, но поскольку это будущее достаточно неопределенно, оцен­ка блага еще может быть пересмотрена. Однако рыночная цена превращается в «надежду» главным образом на товар­ных и фондовых биржах, где существуют постоянные коле­бания цен, или на рынках производительных благ, ценность которых действительно зависит от того, насколько большим спросом будет пользоваться производимый с их помощью продукт. На тех же потребительских «открытых» рынках, где цена в каждый данный момент может быть вполне ус­тойчивым ориентиром для потребителя, теория предельной

Предельная полезность «благ будущего», которые еще не произведены, ниже предельной полезности того же коли­чества непосредственно доступных «благ настоящего», ко­торые могут быть немедленно потреблены. Поэтому «жерт­ва» частью «благ настоящего» ради производства «благ будущего» должна компенсироваться вознаграждением. Каковое и получают предприниматели, «жертвуя» частью своих «благ настоящего» ради производства «благ будуще­го», включая выплату зарплаты рабочим, которые тратят ее на приобретение благ настоящего (средств существования). Наоборот, по отношению к кредиторам производительные капиталисты выступают как приобретатели на заемные деньги благ настоящего, получая таким образом возмож­ность применять «окольные методы производства» (обес­печивающие большее количество благ в будущем).

Три основания процента. Обоснованию возникновения процента из обмена сегодняшних потребительских благ на блага будущего Бем-Баверк посвятил вторую часть свое­го трактата, за который снискал репутацию «буржуазного Маркса» и где выдвинул три причины, по которым люди готовы возвращать кредиторам более крупные суммы, чем заимствовали:

1. ожидание индивида, что в будущем ему будет доступ­но большее количество благ («оптимизм»);

2. недооценка индивидом потенциальных потребностей, не воспринимаемых с таким же острым ощущением реаль­ности, как удовольствия в настоящем («близорукость»);

3. возможность осуществлять более продуктивные «окольные» методы производства.

Это объяснение полностью не было принято ни одним экономистом^I, но оказало большое влияние на дальнейший маржиналистский анализ процента.

6. Эволюция теории предельной полезности: кардинализм и ординализм; понятия альтернативных издержек и вменения

Кардиналистская и ординалистская полезность. Мен- гер при обосновании категории субъективной ценности блага подчеркивал, что речь идет о сравнении с полез­

ностью другого блага сообразно иерархии потребностей, а не об определении количества приносимой пользы как абсолютной величины значимости блага. Напротив, Бем-Баверк считал возможным исходить из измеримо­сти общей ценности, «цифрового определения величи­ны наслаждений и лишений». Так в рамках австрийской школы обозначилось характерное для раннего маржина- лизма в целом различие ординалистского подхода, до­пускающего лишь определение порядка предпочтения благ индивидом, и кардиналистского подхода, допускаю­щего количественное соизмерение потребностей разной интенсивности и, соответственно, разных полезностей.

Бем-Баверк был уверен в возможности кардиналист­ского подхода — на том, что «можно считать доказанным, что мы способны определять, сильнее или же слабее вооб­ще данное приятное ощущение другого приятного ощуще­ния». Подобная позиция разделялась частью австрийских психологов того времени. Они находили в законе убываю­щей предельной полезности полную аналогию «основному психофизическому закону» Вебера — Фехнера (о сниже­нии силы реакции на раздражитель при каждом его по­вторении) и считали возможным говорить о «предельном благочестии» и «предельно набожном индивиде» (X. фон Эренфельс, профессор Немецкого университета в Праге).

Из экономистов обоснование закона убывающей предель­ной полезности на законе Вебера — Фехнера (получившим окончательную формулировку в книге Г. Т. Фехнера «Эле­менты психофизики», 1860) предпринял У. С. Джевонс.

Визер, поначалу считавший возможным говорить о тео­рии хозяйства как о «прикладной психологии», в своей главной книге «Теория общественного хозяйства» (1914) уже решительно отмежевался от «научной психологии» и тем более физиологии, считая, что их области не имеют ничего общего с задачами психологической теории ценно­сти, и отвергая допущение о кардиналистской полезности. Ординалистский подход к полезности в итоге возобладал и в математическом направлении под воздействием работ В. Парето, Е. Слуцкого и Дж. Хикса (см. главы 18 и 22).

Ф. Визер: понятия альтернативных издержек и вмене­ния. Развивая положение Менгера о том, что данное коли­чество какого-либо блага низшего порядка может быть про­изведено различными комбинациями благ высшего порядка, Визер обосновал равенство издержек производства данно­го продукта утраченной субъективной полезности других продуктов, которые можно было бы произвести из ресур­сов, потраченных на производство (приобретение) данной вещи. Определение действительной полезности (ценности) какой-либо вещи через недополученные полезности (цен­ности) других вещей с начала XX в. получило распростра­нение как категория альтернативных издержек (в анг­лийском варианте — opportunity costs).

Но наиболее существенным вкладом Визера в теорию австрийской школы стал анализ распределения продукта на основе категории «вменение» (Zurenchnung). И в этом случае Визер следовал за Менгером, предложившим для оп­ределения вклада производственных элементов (факторов) в создание ценности продукта учитывать, каковы потери ценности от изъятия некоторого количества данного фак­тора при сохранении постоянных количеств остальных.

Визер, подчеркнув, что акт исчисления вклада производ­ственных факторов одновременно является актом распре­деления доходов, оспорил прием Менгера, указав, что при таком подходе к численной оценке вклада факторов произ­водства должен оставаться нераспределенный остаток. Что­бы избежать этого, Визер предложил различать общее вменение, когда различные продукты изготовляются при помощи общих производительных благ, имеющихся в отно­сительном изобилии, и специфическое вменение, связан­ное с применением относительно редкого, специфически производительного блага, на долю которого и приходится «остаточный» доход. Наиболее очевидный случай специ­фического вменения дохода — дифференциальная рента в классической теории Рикардо: если из лучшего поля при одинаковой обработке извлекают больший доход, то легко понять, что для этого добавочного дохода решающим фак­тором является не труд, а качество поля, и «такой доход без обиняков можно назвать доходом лучшего поля».

Более детальную разработку теория вменения, связавшая право на остаточный доход именно с правом распоряжения специфическим благом в производстве, получила в теории предельной производительности американского экономис­та Дж. Б. Кларка, заложившего наряду с Визером основы маржиналистской теории распределения общественного продукта (см. главу 18).

Вопросы и задания

1. Назовите хронологические рамки маржиналистской рево­люции и предпосылки (экономические и интеллектуальные) мар- жинализма как парадигмы экономического анализа

2. Сформулируйте и поясните законы Госсена.

3. Сравните австрийскую и другие школы маржинализма по отношению к понятию равновесия и определению цены.

4. Какие классификации благ были введены экономистами австрийской школы?

5. Приведите примеры робинзонад в аргументации австрийс­кой школы.

6. В чем заключался «позитивный» характер теории капитала и процента австрийской школы?

7. Раскройте значение категории «предельные пары» в теории объективной меновой ценности О. Бем-Баверка.

8. Перечислите и поясните три основания процента в теории капитала О. Бем-Баверка.

9. Каковы различия между кардинализмом и ординализмом в эволюции теории предельной полезности?

Рекомендуемая литература

1. Австрийская школа в политической экономии. К. Мен- гер. Е. Бем-Баверк. Ф. Визер / сост. и предисл. В. С. Автономо­ва. — М.: Экономика, 1992.

2. Бем-Баверк, Э. Избранные труды о ценности, проценте и ка­питале (Антология экономической мысли). — М.: Эксмо, 2009.

3. Блауг, М. Экономическая мысль в ретроспективе. — М.: Дело, 1994. — Гл. 8, 12.

4. Мировая экономическая мысль сквозь призму веков. / отв. ред. М. Г. Покидченко. — М.: Мысль, 2005. Т. II.