Глава 5

АДАМ СМИТ И ФОРМИРОВАНИЕ СИСТЕМЫ КАТЕГОРИЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ

«Классическое» в науке обычно подразумевает двоякий смысл: как противопоставление «современному» и как со­бирательное обозначение произведений и концепций, ко­торые имеют непреходящую ценность и вынуждают новые поколения считаться с ними и одновременно предлагать новые толкования, подчас меняющие самый смысл «клас­сичности».

«Классикой» в экономической науке считается прежде всего «Исследование о природе и причинах богатства на­ций» Адама Смита (1723—1790), называемое обычно (для краткости и в силу инерции неточного русского перево­да) «Богатство народов» (1776). Оно задало направление дальнейшему развитию политической экономии как науч­ной дисциплине с преемственностью предмета и метода исследования и структурой, определенной содержанием пяти книг «Богатство народов»:

• общетеоретическая часть с изложением основ;

• историческое сравнение благосостояния у разных на­родов (экономическая история);

• история экономических учений;

• прикладная часть — обоснование экономической по­литики государства.

Основные категории были изложены в первых двух кни­гах «Богатство народов».

Предмет политической экономии Смит выводил из от­ношений людей в процессе производительного труда,

распределения его продукта между различными классами нации, различном употреблении и накоплении капитала. В методе исследования Смит сочетал обе аналитические традиции, провозглашенные Научной революцией: умо­

заключение от наблюдаемых фактов (индукцию) и выводы по правилам логики {дедукцию). Сочетание индукции и де­дукции позволило Смиту осуществить синтез возвышенно­го стиля нравственной философии (которая была его про­фессией) с приземленным языком деловых расчетов.

1. Шотландское Просвещение и мировоззрение А. Смита. Истоки образа «невидимой руки»

Природа человека как морального существа. В биогра­фии А. Смита, не слишком богатой событиями, наиболее значительны три детали: вовлеченность в круг философов Шотландского Просвещения; посещение собраний физио­кратов во время пребывания в Париже (1764—1766); работа в неспешном уединении над главной книгой, снискавшей автору всемирную славу.

Шотландское Просвещение известно гораздо менее французского и охватывало не столь широкий круг фило­софов; ключевыми для них были категории нравственного чувства и здравого смысла, исторической природы и граж­данского общества.

Ф. Хатчесон (1694—1747), занимавший перешедшую позднее к Смиту (1751—1764) кафедру нравственной фи­лософии в университете Глазго, систематизировал «теорию нравственных чувств», предложенную английским филосо­фом лордом Шефтсбери (воспитанником Дж. Локка). Хат­чесон отождествил добродетель с «наибольшим счастьем наибольшего числа людей» и предлагал искать ее в прими­рении (гармонии) противоположностей, заложенных в при­родной сущности волевой жизни человека — ясных «склон­ностей», включающих эгоизм и инстинктивную симпатию, и темных «страстей».

Индивидуальные действия и гражданское общество.

Ведущие шотландские философы и историки — Д. Юм и А. Фергюссон — были личными друзьями Смита. Юм, разделяя учение Шефтсбери — Хатчесона о важности вро­жденных «склонностей», свел сущность добродетели к воз­буждению удовольствия, а порока — к возбуждению неудо­вольствия. Юм подчеркнул значение привычек обыденного сознания для взаимоотношений людей и противопоставил как религиозной вере, так и голосу разума — наслоения здравого смысла. Вера происходит из неудовлетворенных потребностей; разум требует строгих понятий, но человек в силу несовершенства мыслит расплывчатыми образами. Поэтому, с одной стороны, не в религиозном откровении и не в науке, а в чувственной «склонности» к «симпатии» Юм предлагал искать мотивы стремления к «общему бла­гу». С другой стороны, такие объединяющие людей явле­ния, как язык и деньги, возникли не общими усилиями, а как побочные результаты действий, преследующих инди­видуальные цели.

Как историк Юм провозглашал, что человеческая при­рода с распределением в различных пропорциях одних и тех же «страстей» (самолюбия, жадности, тщеславия, щед­рости, дружбы и т.д.) остается одной и той же со времен ми­роздания; одни и те же события следуют из одних и тех же причин «во всех ареалах». Поэтому существует «единооб­разие в действиях людей всех наций и всех времен», и по­лучить представление о чувствах и образе жизни греков и римлян можно, изучив хорошо темперамент и действия французов и англичан и перенося на древних сделанные наблюдения. Этот вывод Юма об универсализме законов человеческого поведения прямо предшествует экономиче­скому учению его младшего друга Смита.

Адам Ферпоссон (1723—1814), напротив, считал, что че­ловечество надлежит рассматривать «в группах, в которых оно всегда существовало», в изменчивых географических и политических условиях. Человек «заключает в себе самом принцип прогресса», но полезные учреждения являются ре­зультатом не исполнения чьего-либо конкретного замысла, а человеческих взаимодействий. В своем «Опыте истории гражданского общества» (1767) Фергюссон утверждал, что мерой достоинства человека как социального существа является участие в производстве жизненных средств. Он первым выделил дикость, варварство и цивилизацию (гра­жданское общество) как стадии развития народов, опреде­ляемые различием преобладающих сфер занятости, форм собственности и распределения продуктов труда. Смит, опираясь на это деление, разграничил примитивное (пер­вобытное) состояние общества от современного, характе­ризуемого закреплением земли в частную собственность, накоплением капитала и тем, что большинство работников нуждается в хозяине, который предоставлял бы им авансом материалы для работы и средства существования до вре­мени ее окончания.

Истоки образа «невидимой руки». Важное значение для Шотландского Просвещения имела полемика вокруг «Басни о пчелах» Б. Мандевиля, подвергшего критике «теорию нравственных чувств» лорда Шефтсбери. В этой полемике принял участие и А. Смит своей первой кни­гой, так и озаглавленной «Теория нравственных чувств» (1759). Смит охарактеризовал философию Мандевиля как «легкомысленную систему», довольно опасную по своим последствиям. Ошибкой ее являлось отождествление всех «страстей» с пороками и нарочитое пренебрежение добро­детелью. Смит утверждал, что стремление к жизненным удобствам и личным удовольствиям, комфорту и к более полному удовлетворению своих потребностей само по себе является не пороком, а «низшей добродетелью» — притом, что человеку свойственны и «высшие добродетели», вы­текающие из чувства симпатии. Это естественное чувство подсказывает разуму общие нравственные правила, кото­рые позволяют приводить страсти «к такой степени, ко­торая не могла бы приносить людям вред или возмущать и оскорблять общество».

Однако именно у Мандевиля Смит заимствовал ис­ходную для своего анализа категорию разделения труда (и даже конкретные примеры). Но в противоположность циничным гимнам расточительству как главному стимулу возвышения потребностей, Смит сделал анализ разделения труда отправным пунктом в развитии концепции бережли­вости как главного фактора накопления капитала. Отзву­ком провоцирующей мысли Мандевиля была и метафора «невидимой руки», направляющей к общему благу част­ную заинтересованность индивидов в собственной выгоде, в наиболее доходном приложении своего труда и капитала. «Мы ожидаем получить свой обед не потому, что мясник, пивовар и булочник благосклонны к нам, а потому, что они заботятся о собственной выгоде... Каждый индивидуум все время прилагает усилия к тому, чтобы изыскать наиболее выгодное применение любому капиталу, которым он рас­полагает... он преследует только свою собственную цель, и в этом случае [к общей пользе] его ведет невидимая рука». Так полемика о моральной стороне частных интересов ска­залась на превращении Смита-философа в Смита — законо­дателя экономической науки.

2. Факторы роста богатства; меновая ценность и естественная цена. Труд как источник и «действительная мера» богатства

Труд и бережливость как факторы роста богатства.

В хрестоматийной строфе из романа А. С. Пушкина «Евге­ний Онегин» говорится, что главный герой благодаря зна­комству с трудом Адама Смита «судить умел о том, как го­сударство богатеет». Исходной категорией богатства нации у Смита выступает годичный продукт труда ее жителей. Он состоит из продуктов для собственного потребления нации и предметов, приобретаемых в обмен на ее продукты у дру­гих наций. Так же, как отдельный товар, годичный продукт труда нации обладает потребительной ценностью (полезно­стью) и меновой (относительной) ценностью. Он зависит от производительной силы труда, растущей благодаря раз­делению труда, и соотношения тех, кто занят производи­тельным трудом, и тех, кто таковым не занят.

Вследствие разделения труда человек может сделать сам лишь небольшую долю полезных для него предметов. Поэтому каждый богат или беден, с одной стороны, в за­висимости от того, в какой степени он может пользоваться различными полезными вещами — предметами первой необ­ходимости, удобства и удовольствия; а с другой стороны, в зависимости от количества труда, которым он может рас­поряжаться или которое он может купить. В примитивном обществе работник получал полный продукт своего труда. В современном обществе требуется вычет из продукта тру­да, составляющий прибыль на капитал хозяина — средст­ва, употребленные на заработную плату и на приобретение сырьевых материалов; а для продукта земледельческого труда — еще и другой вычет, составляющий ренту земле­владельца. Хотя Смит и отверг трактовку физиократами земледельческого труда как единственно производительно­го, он считал, что капиталы, вложенные в земледелие, обес­печивают высокую производительность труда и, тем самым, избыток ценности — ренту.

Сбережение части годичного продукта для увеличения фонда, предназначенного для производительных работ­ников, в масштабе общества означает накопление капита­ла. «Трудолюбие создает то, что накопляет бережливость. Но что бы ни создавало трудолюбие, капитал никогда не мог бы возрастать, если бы бережливость не сберегала и не накопляла».

Труд как «действительная мера» богатства: трудности определения. Разграничив потребительную и меновую цен­ности товаров, Смит противопоставил далее номинальную, или денежную цену товаров, выражаемую в золоте и серебре и колеблющуюся под воздействием спроса и предложения, и «действительную цену», мерилом которой является труд. Но в «развитом» обществе реальная цена выступает как «ес­тественная цена», выражающая количество труда, которое можно купить на данный товар, а именно сумму доходов лиц, участвующих в «добыче, обработке и доставке на рынок», т.е. сумму ренты, заработной платы и прибыли на капитал. Кро­ме того, указав, что продукты, изготовляемые обычно в те­чение 2 часов или 2 дней труда, будут иметь вдвое большую меновую ценность, чем изготовленные за 1 день или 1 час, Смит был вынужден признать, что часто бывает трудно ус­тановить отношение между двумя количествами труда. Вре­мя, затраченное на различные работы само по себе не всегда определяет это отношение ввиду различий в трудности и ис­кусности, и дело с «грубой справедливостью» решает рыноч­ная конкуренция с помощью денег — исторически выделив­шегося товара, который можно обменять на любой другой.

Непоследовательность теории ценности Смита. Итак, начав с того, что труд — единственный источник и мери­ло меновой ценности товаров, Смит пришел к выводу, что обычно она оценивается не в труде, а в деньгах. И, уподо­бив, с одной стороны, труд остальным товарам с различи­ем его действительной и номинальной цены (количество даваемых за труд «предметов необходимости, удобства и удовольствия» и денежное выражение этого количества), Смит, с другой стороны, в противоречии с собственным же выводом о значимости проблемы разнокачественности тру­да, пытался обойти эту проблему. Он заявил, что «во все времена и во всех местах» при обычном состоянии здоро­вья, при обычной степени искусства и ловкости «работник должен пожертвовать одной и той же долей своего досуга, своей свободы и покоя». Получалось, что действительная цена труда неизменна, тогда как изменениям номинальной цены труда — под влиянием изменений меновой ценности благородных металлов, выступающих в качестве денег, — Смит уделил много внимания (включая специальное при­ложение о колебаниях ценности серебра за 400 лет). Он заключил, что серебро, ввиду долгосрочной тенденции к из­менению его меновой ценности, может быть надежным со- измерителем относительных показателей количества труда лишь за период «от одного года к другому». Тогда как для более продолжительных отрезков времени на роль такого соизмерителя больше подходит зерно, которое вследствие зависимости своей меновой ценности от урожая не может, однако, быть мерилом для коротких периодов.

Таким образом, вопрос о едином стандарте для определе­ния меновых пропорций между товарами остался нерешен­ным, что предопределило в дальнейшем существенные раз­личия в отношении к учению Смита как отправному пункту в анализе ценности.

Неоднозначность учения Смита о ценности породила две ушедшие в противоположность интерпретации: трудо­вую теорию ценности Д. Рикардо — К. Маркса и факторную теорию Ж.-Б. Сэя. Согласно первой относительное количе­ство общественно необходимого труда является единствен­ной мерой меновой ценности; а согласно второй меновая ценность должна обеспечить нормальное вознаграждение владельцам трех факторов производства товара — земли, капитала и труда, соответствующие доли которых образу­ют три слагаемых естественной цены в условиях свободной рыночной конкуренции. Дальнейшее развитие факторной версии привело к отказу от поиска «действительного ме­рила меновой ценности» и ретроспективному выводу, что у Смита вообще не было теории ценности¹. Трудовая тео­рия ценности в ее наиболее разработанном варианте, пред­ложенном К. Марксом, стремилась выйти из «путаницы Смита» посредством концепции двойственного труда — конкретного и абстрактного. Фактически теория Маркса представляет собой развитие положения Смита о «власти над трудом других людей, которую товар при различных условиях дает лицу, им обладающему», в учение о власти над наемным трудом лица, владеющего капиталом.

3. Капитал: структура и возмещение.

«Догма Смита»

Основной и оборотный капитал. Смит определял ка­питал прежде всего как запас благ, от которых ожидается доход. Индивидуальный владелец капитала рассчитывает на получение прибыли от продажи изготовленных или пере­мещенных благодаря этому капиталу товаров, и ожидание прибыли пропорционально величине вложенного капитала является для его владельца побудительной причиной зака­зать труд работнику и употребить в дело скорее больший, чем меньший, капитал.

Смит первым предложил развернутую характеристику структуры капитала. Он выделил два вида капитала: ос­новной, или постоянный (fixed — «закрепленный») и обо­ротный («крутящийся» — circulating), каждый из которых состоит из четырех слагаемых. Основной капитал вклю­чает элементы, приносящие доход без перемены владель­ца: 1) машины и орудия; 2) постройки для производства, хранения и продажи товаров; 3) мелиорацию (улучшение земель); 4) приобретенные и полезные способности всех членов общества. Оборотный капитал включает: 1) деньги и запасы вещей, которые приносят доход только в случае их продажи; 2) средства существования работников; 3) сырье и полуфабрикаты; 4) готовую продукцию.

Заработная плата. Особую составляющую оборотного капитала составляет фонд жизненных средств, необходимых для содержания работников. В отличие от меркантилистов, Смит не считал, что заработная плата должна оставаться на минимальном уровне. Она может расти с повышением потребностей рабочих и расширять размеры рынка, стиму­лирующие дальнейший рост производства. Но Смит был против перераспределения части доходов в пользу бедных, так как это уменьшило бы накопление капитала. Он пола­гал, что повышение зарплаты должно следовать за повыше­нием спроса на труд, обеспечиваемым накоплением капита­ла. По наблюдениям Смита (пример Северной Америки), наиболее высокая заработная плата существует в странах пока не самых богатых, но «движущихся сильнее других к благосостоянию», где быстрое развитие создает повышен­ный спрос на труд.

Чистый и валовой доход. «Догма Смита». Издержки по восстановлению основного и оборотного капитала со­ставляют разницу между чистым доходом нации и ее вало­вым доходом. Категории чистого и валового дохода Смит ввел по аналогии с понятиями валовой и чистой ренты землевладельческого имения, подчеркнув, что в масштабе общества вычетом из чистого дохода является только под­держание элементов основного капитала и денег.

Однако Смит не разобрался до конца в различиях между чистым и валовым доходом в масштабе общества и на уровне отдельного предприятия вследствие своего отказа принимать во внимание расходы на возмещение ка­питала как отдельное слагаемое естественной цены товара. «Может показаться, — подчеркнул он, — что необходима еще четвертая часть для возмещения капитала». Но цена любого хозяйственного орудия, по мнению Смита, в конеч­ном счете состоит из долей, соответствующих трем видам доходов — ренте, заработной плате и прибыли, поэтому к этим трем частям сводятся в итоге и цена товара, и мено­вая ценность годового продукта нации. Этот вывод, который был шагом назад в теории воспроизводства по сравнению с «первоначальными» и «годичными» авансами физиокра­тов, был позднее назван К. Марксом «догмой Смита».

4. Полемика о производительном и непроизводительном труде

Производительный труд. Безусловный приоритет, от­даваемый Смитом накоплению капитала, предопределил острополемичную трактовку производительного труда. Годичный продукт труда нации, подчеркнул Смит, зави­сит от производительной силы труда, растущей благодаря разделению труда, и от соотношения тех, кто занят произ­водительным трудом, и тех, кто таковым не занят. Противо­поставив создание мануфактур с большим количеством ра­бочих, увеличивающих доход своего хозяина, содержанию большого числа домашних слуг, проедающих доход хозяи­на, Смит отождествил производительный труд с созданием вещи, увеличивающим ценность переработанного материа­ла на величину стоимости содержания изготовившего ее работника и прибыли ее хозяина.

Как и другие определения Смита, определения произ­водительного труда допускают различия в толкованиях. Производителен труд, который обеспечивает «ту или иную прибыль», т.е. производит капитал (в то время как непро­изводительный труд немедленно обменивается на доход), производителен труд, создающий долговременное матери­альное благо (в то время как плоды непроизводительного труда растворяются в процессе его исполнения). Неодно­значность достигает грани скандала при описании обшир-

5.4. Полемика о производительном и непроизводительном труде 153

ного круга непроизводительных работников с уподоблени­ем труда некоторых «самых уважаемых сословий» труду домашних слуг; непроизводительными оказались, с одной стороны, содержащиеся на часть годичного продукта труда нации «слуги общества» — государь со всеми своими чинов­никами и офицерами, вся армия и флот; с другой стороны, «как некоторые из самых серьезных и важных, так и неко­торые из самых легкомысленных профессий — священни­ки, юристы, врачи, писатели всякого рода, актеры, паяцы, музыканты, танцовщики, певцы всякого рода и пр>.

Критика концепции Смита: учение о «внутренних бла­гах»- Г. Шторха. Либеральные политэкономы XIX в., ух­ватившиеся за систему Смита прежде всего как за обосно­вание политики свободной торговли, сочли своим долгом возражать классику за узкое понимание им производитель­ного труда. Наиболее обстоятельным в полемике со Смитом по этому вопросу был первый российский академик по раз­ряду политической экономии, прибалтийский немец по про­исхождению Генрих (Андрей Карлович) Шторх (1768— 1835), выпустивший в 1815 г. в Петербурге на французском языке 6-томный «Курс политической экономии». Шторх развил учение о «внутренних благах», фактически сводящее на нет противоречия между производительным и непроиз­водительным трудом. К «внутренним благам» Шторх отнес все нематериальные продукты природы и труда, полезные для человека, которые могут составлять его «морально признаваемую собственность». На основе классификации «внутренних благ» на первичные (способности и все, что содействует совершенствованию) и вторичные, формирую­щие предварительные условия для сохранения и развития способностей, Шторх систематизировал виды услуг, произ­водящих «внутренние блага» как «элементы цивилизации»:

1. врачи (а также няни, кормилицы, воспитатели) про­изводят здоровье;

2. учителя, авторы письменных руководств, мастера производят умение (сюда же отнесены танцоры и циркачи, подающие примеры развития физических возможностей человека);

3. профессора, преподаватели, ученые производят про­свещение;

4. художники и литераторы производят вкус\

5. моралисты производят нравы,

6. священнослужители производят культ.

К вторичным «внутренним благам» Шторх отнес безо­пасность и досуг. Безопасность обеспечивает «труд госу­даря и всех его доверенных лиц, гражданских и военных». Досуг, представляющий собой для более влиятельных лиц «избавление от мелких жизненных забот», обеспечивает услуги многочисленных занятий, перечисляемых Шторхом с немецкой дотошностью, — от домашних слуг до тюрем­щиков и банщиков.

Ретроспективно оценка полемики Шторха со Смитом может быть опять-таки двоякой. С одной стороны, Шторх был прав в том, что «внутренние блага» зачастую бывают более долговечными, чем продукты материального богат­ства, и могут накапливаться как капитал. Этим, а также указанием на значение «внутренних благ» для совершенст­вования способностей он вскрыл пробел в учении Смита, прошедшего мимо вопроса о возмещении такого элемен­та основного капитала, как «приобретенные и полезные способности всех членов общества». С другой стороны, в учении Шторха (что неудивительно, учитывая его место по сути придворного политэконома в самодержавно-со­словной России) полностью стерся критический заряд «Бо­гатства народов» против феодального общества с его тра­диционной иерархической структурой. Здесь политическая экономия Смита была явно не по нутру тем, кто придавал ей приглаженный академический и кафедральный характер. Не случайно, что наиболее высокую оценку учения Смита о производительном и непроизводительном труде дал рево­люционер К. Маркс.

5. Трансформация политэкономии после Смита; значение образа «невидимой руки»

Экономический либерализм А. Смита. Понятие «ли­берализм» получило распространение уже после смерти А. Смита, в начале XIX в., и выражало идею свободы че­ловеческой деятельности от препятствий, налагаемых цер­ковью, сословностью, традицией, полицией и т.д. Наследие Смита стало главным источником обоснования свободы материальной хозяйственной деятельности от стеснений, налагаемых государством.

Итак, кредо экономического либерализма — это три

главные идеи, почерпнутые из философской, исторической и политико-экономической аргументации А. Смита:

1. лучший стимул экономического развития — личный интерес («самоинтерес», self-interest) индивида, «естествен­ное стремление каждого человека к улучшению своего по­ложения»;

2. государственные регулирующие меры и монополии, практиковавшиеся меркантилизмом, вредны, поскольку «насильственно направляют некоторую часть труда страны в русло, менее выгодное, чем то, по какому он направлялся бы, будучи предоставлен самому себе»;

3. приложение индивидуальных усилий и капиталов на­правляется «невидимой рукой» к благотворному для обще­ства «спонтанному» порядку самопроизвольно (непредна­меренно) возникающих экономических институтов.

«Незамысловатая система естественной свободы» и ее критика. Категориальным аппаратом своей системы поли­тической экономии Смит укрепил доверие к выдвинутой во Франции формуле laisser faire как лозунгу политики «свободы торговли» {англ, free trade, отсюда русский тер­мин фритредерство), государственного невмешательства в хозяйство — в противовес политике протекционизма {от лат. protection — «защита», «покровительство»), го­сударственной поддержки каких-либо отраслей хозяйства и классов общества. Рекомендованная Смитом «незамысло­ватая система естественной свободы» превратилась в «эко­номическую ортодоксию», воспринимаемую как благотвор­ная для всех стран, на все времена.

Но с этой универсализацией классической политической экономии многие не могли согласиться. Смит, порицавший монополии и ратовавший за устранение препятствий для на­копления капитала, явно не предвидел, что свободная кон­куренция в промышленности приведет к кризисам перепро­изводства, которые будут сопровождаться невиданными прежде лишениями рабочих масс, скопившихся в городах. Смит застал лишь самое начало внедрения в промышлен­ность механических станков и паровых машин, которые на­ряду с чудесами производительности привели к массовому обнищанию, смрадной жизни и протесту низов.

Интеллектуальная поддержка народного брожения, вы­званного тяготами промышленного переворота, привела к критике классической политической экономии и либе­рализма с позиций идеологий социализма и коммунизма. Центральной фигурой здесь стал К. Маркс, интерпретиро­вавший основы учения Смита как трудовую теорию цен­ности, не доведенную до конца, поскольку Смит как «бур­жуазный» экономист не смог занять позицию выразителя интересов рабочего класса. Маркс предлагал свои рецепты для разрешения противоречий учения Смита с помощью особого метода материалистической диалектики и по-но­вому определял предмет политической экономии: произ­водственные отношения в их изменчивости, историческом развитии (см. 8.5). Неизменность законов «естественного порядка» накопления капиталов Маркс отрицал.

Другая оппозиция классической «системе естественной свободы» также по-иному определяла предмет и метод по­литической экономии. Предмет — национальные произво­дительные силы, а метод — историко-стадиальный. Прин­цип свободы торговли хорош лишь для стран с одинаково высоким уровнем экономического развития, находящихся на одной стадии. Для стран промышленно отсталых требует­ся «воспитательный» протекционизм, государственная под­держка новых отраслей. В этом суть национальной системы политической экономии, предложенной Ф. Листом (см. 7.4). Его критику «смитианства» продолжила германская истори­ческая школа, противопоставляя эгоизму «экономического человека» Смита разнообразие мотивов действий индивида в обществе и интересы нации как особого целого (см. 10.2).

«Спонтанность» и благотворность - тождественны? К концу XIX в. авторы специальных работ по проблемам методологии и истории политической экономии пришли к выводу, что даже те, кто черпает в экономических док­тринах аргументы против протекционизма и социализма, отказались от принципа неограниченной свободы торговли; что «естественное», «выгодное» и «справедливое» не могут рассматриваться как синонимы. Было подчеркнуто, что Смит неправильно смешивал идею о спонтанности, само­произвольности экономических институтов и идею об их благотворности. «Первая мысль усвоена большинством экономистов. Вторая ныне почти всеми отброшена»¹.

XX век принес мощные потрясения, связанные с широ­комасштабными экспериментами социализма и протекци­онизма, попытками насильственного построения нерыноч­ной модели общества с регулированием государственными органами цен на продукты. Реакцией на эти события ста­ло возникновение «нового» экономического либерализма (неолиберализма) с пересмотром наследия А. Смита и воз­вращением к идее о благотворности «спонтанных поряд­ков», за которыми стоит «невидимая рука».

«Невидимая рука», протянутая сквозь века. Современ­ный российский экономист Сергей Губанов показал, что выражение «невидимая рука» уходит корнями в богословие Ж. Кальвина и драматургию У. Шекспира и подразумевает у Смита провиденциальный, предначертанный «рукой Гос­подней» характер экономических институтов¹.

Американский экономист П. Самуэльсон, автор первого (и самого знаменитого) учебника, объединившего микро- и макроэкономику, в первом издании (1948) писал о «мис­тическом принципе «невидимой руки» как об опрометчи­вом высказывании А. Смита, которое принесло за 150 лет «почти столько же вреда, сколько и пользы».

Но уже через несколько лет образ «невидимой руки» был признан в западной литературе главной «экономиче­ской мудростью» А. Смита и идентифицирован как «авто­матический равновесный механизм конкурентного рынка», посредством свободного ценообразования обеспечиваю­щий не только согласование общего и частных интересов, но и наиболее эффективное распределение (аллокацию) экономических ресурсов.

Благодаря такому толкованию «невидимой руки» из­вестность А. Смита снова — уже не через 20, а через 200 лет после выхода его монументального труда — вышла далеко² за пределы круга профессиональных экономистов, где Смит по-прежнему признается «отцом-основателем» экономи­ческой науки, хотя ее предмет и метод в главном течении (mainstream) трактуются по-другому.

Метафора «невидимой руки» стала символом веры современного рыночного фундаментализма, отдающе­го безусловное предпочтение игре частных интересов над какими-либо формами коллективного экономического ре­гулирования независимо от исторических и географиче­ских условий. Для крайних сторонников этого направления, сводящих экономические проблемы современных обществ

к интервенционизму (вмешательству государства), образ «невидимой руки» отождествляется не только с благотвор­ностью общественного порядка, возникающего как непред­намеренное следствие поступков индивидов, но и с исход­ным понятием, позволившим Смиту разработать первую всеобъемлющую теорию функционирования экономики как взаимосвязанной общественной системы.

Более умеренная позиция состоит в том, что превос­ходство «спонтанных порядков» не является бесспорным, а свободная конкуренция не создает благосостояния для всех. «Хотя рука, без сомнения, действует, она, скорее все­го, страдает артритом»¹.

6. Узкая и широкая трактовка денег: доктрина «реальных векселей» Смита и денежная теория Г. Торнтона. «Косвенный механизм» влияния денежной массы

Доктрина реальных векселей А. Смита. Отвергнув отождествление «меркантильной системой» богатства на­ции с благородными металлами, А. Смит все же, в отли­чие от своего друга-скептика Д. Юма, считал, что золотые и серебряные монеты не просто смазка, но «великое колесо обращения» — подобное большому торговому пути, кото­рый содействует доставке на рынок товаров по всей стране. Но доход общества состоит в этих товарах, а не в колесе, при помощи которого они обращаются.

Рассматривая деньги как часть оборотного капитала об­щества, А. Смит отметил их отличие от других частей, под­держание которых не берет никакой доли годового продук­та из чистого дохода общества. Деньги в этом отношении сходны с основным капиталом — они, так же как машины и прочие орудия производства, требуют вычета из чистого дохода общества (вместо увеличения запасов для непос­редственного потребления), притом вычета весьма ценных материалов и весьма искусного труда. Поэтому удешевле­ние орудия обмена посредством употребления бумажных денег вместо золотых и серебряных увеличивает чистый доход общества. Благоразумные банковские операции, по словам Смита, обеспечивают «воздушную колею, дают стране возможность как бы обратить большую часть ее до­рог в хорошие пастбища и хлебные поля и, таким образом, весьма значительно увеличивать годовой продукт ее земли и труда».

Благоразумие означает, что общее количество бумажных денег «не может превышать ценности золотой и серебряной монеты, которую они заменяют»; банки должны учитывать только краткосрочные «реальные векселя» (выданные под реальные партии товаров) и воздерживаться от кредито­вания долгосрочных проектов и спекуляций типа Мисси- сипской компании Джона Ло и Компании Южных морей. Должна быть всегда возможность обмена банкнот на де­нежный металл; в этом случае чрезмерный выпуск банкнот вызовет «обратный приток» — возврат их в банки в обмен на золото и серебро. Таким образом, торговля и промыш­ленность страны могут расширяться, когда они подвешены на «дедаловых крыльях» бумажных денег, если эти крылья не отрываются далеко от твердой почвы золота и серебра.

Критика доктрины реальных векселей Г. Торнтоном. А. Смит высоко оценивал деятельность Банка Англии, основанного (1694) вскоре после «Славной революции» и ставшего крупнейшим европейским банком. При учре­ждении Банка было предусмотрено наказание его руково­дства за предоставление займов королю и правительству без санкции парламента. Однако в 1797 г. в условиях, когда правительство, добившись санкции парламента, требовало все новых займов для войны с Францией, Банк Англии пре­кратил обмен банкнот на золото.

Критики Банка Англии обвинили его руководство в том, что оно отступило от доктрины А. Смита и поставило под угрозу стабильность цен и обеспечение торговли и кредита страны реальными векселями. В ответ на это банкир Генри Торнтон (1860—1915), брат одного из директоров Банка, в книге «Исследование о природе и действии бумажного кредита Великобритании» (1802) подверг критике доктри­ну Смита. Торнтон утверждал, что:

1. надежды ограничиться только реальными (подтовар­ными) векселями не оправданы хотя бы потому, что одна и та же партия товаров может служить основой для выдачи более чем одного векселя;

2. Смит не учитывал влияние скорости оборота платеж­ных средств, которая сильно различается в зависимости от меры доходности ценных бумаг и доверия к ним публи­ки. Приравнивание суммы бумажных средств обращения к количеству замещаемых им металлических денег теряет смысл, когда один вексель обслуживает 10 платежей в день, а другой — одну сделку в 10 дней.

Норма процента; узкая и широкая трактовка денег. Смит считал правильным, что законодательно установлен­ная в Англии норма процента (5%) превышает рыночную, которая определяется колебаниями средней прибыли на ка­питал, но не намного — низшая граница рыночной нормы соответствует ставке (3%), по которой Банк в то время кре­дитовал правительство. Торнтон указал различие между рыночной нормой и «естественной» ставкой процента, ко­торая определяется ожидаемой доходностью от вложений капитала: денежные средства выдаются в ссуду, как пра­вило, тогда, когда процент от займа превосходит прибыль, ожидаемую от их помещения в какое-либо предприятие.

Торнтон также провел различие между «реальным ка­питалом» и «денежным капиталом», включающим в себя вексельный кредит и государственные ценные бумаги. Золото, используемое при расчетах в торговле, он отнес к реальному капиталу наряду с «физическим капиталом», обеспечивающим производство и торговлю (суда, здания, оборудование и пр.) и товарными запасами. Разграниче­ние Торнтоном в составе денежной массы собственно денег и кредитных инструментов положило начало расширитель­ной трактовке денег, в настоящее время принявшей форму классификации денежных агрегатов, включающих деньги и «квазиденьги». Это разграничение было использовано при анализе вопроса о возможностях маневра в денежно- кредитной политике Банка Англии.

Прямой и косвенный механизмы влияния денежной массы на уровень цен. Торнтон указал, что если дополни­тельный выпуск банкнот снижает рыночную норму про­цента ниже «естественной» ставки, становится выгодным брать кредит в расчете на прибыльные капиталовложения, и в краткосрочном периоде такое расширение кредита дает реальный эффект, усиливая хозяйственную активность. Но в долгосрочном плане расширение кредита влечет рост цен, который приводит к снижению реального уровня нор­мальной прибыли вплоть до ее уравнивания с рыночной нормой процента при возросшем уровне цен.

В эффекте, описанном Торнтоном, относительное и аб­солютное изменение цен с временным стимулированием хозяйственной активности опосредовано изменением ры­ночной нормы процента. Поэтому этот эффект в современ­ной литературе получил название косвенного механизма влияния денежной массы на уровень цен в отличие от пря­мого механизма воздействия количества денег в обраще­нии, или эффекта «впрыскивания наличности», описанного Р. Кантильоном и Д. Юмом.

Принципы политики центрального банка. Фактически Торнтон рассматривал возможности денежной массы как активной среды, воздействующей на хозяйство в услови­ях, когда центральный банк страны становится кредитором последней инстанции («последним прибежищем»). Во вве­дении к своей книге Торнтон подчеркнул, что покажет отрицательные последствия как слишком значительного и неожиданного сокращения, так и излишнего увеличения объема платежных средств. А в заключение Торнтон сформу­лировал принципы разумной политики центрального банка.

1. Ограничивать общую массу банкнот, сдерживая вы­пуск, когда спрос на кредит велик; но не допускать сущест­венного уменьшения общего числа банкнот, находящихся в обращении, лишь позволяя ему колебаться в заданных пределах.

2. Не препятствовать медленному и осторожному его увеличению числа банкнот, по мере того как растет общий объем торговли в стране.

3. Допускать особое, но лишь временное, увеличение числа банкнот в случае какой-либо чрезвычайной паники или трудностей как лучшее средство предотвратить ажио­тажный внутренний спрос на звонкую наличность.

4. Склоняться в сторону сокращения числа банкнот, ко­гда золото утекает за границу и обменный курс долго дер­жится на неблагоприятном для страны уровне.

«Поддаваться же на уговоры торговцев или идти на­встречу пожеланиям правительства при определении объ­ема эмиссии — значит взять безусловно ошибочный курс поведения».

Й. Шумпетер назвал эти принципы «Великой хартией кредита» в свободной экономике частного предпринима­тельства.

Вопросы и задания

1. Проследите истоки доктрины «экономического человека» в Шотландском Просвещении.

2. Охарактеризуйте трудности, не решенные А. Смитом в его теории единого мерила ценности.

3. Какие главные элементы основного и оборотного капиталов выделяет в своем учении А. Смит?

4. Раскройте двоякий смысл концепции «внутренних благ» Г. Шторха как полемики с учением А. Смита о производительном труде.

5. В чем Г. Торнтон видел слабый пункт доктрины реальных векселей А. Смита?

Рекомендуемая литература

1. Смит, А. Исследование о природе и причинах богатства на­родов / под ред. П. Н. Клюкина. — М.: ЭКСМО, 2007 (Антология экономической мысли).

2. Ананьин, О. И. Структура экономико-теоретического зна­ния. Методологический анализ. — М.: Наука, 2005.

3. Губанов, С. С. Трудовая парадигма: А. Смит против «неок­лассики» // Экономист. — 2009. — № 3.

4. «Невидимая рука» рынка / под ред. Дж. Итуэлла, М. Ми- лгейта, П. Ньюмена. — М.: ГУ — ВШЭ, 2009.

5. Розанваллон, Я. Утопический капитализм. История идеи рынка. - М.: НЛО, 2007. - Ч. 1. - Гл. 2-5.

6. Субботин, А. Л. Мандевиль. — М.: Мысль, 1986.

7. Хайлбронер, Р. Философы от мира сего. — М.: КоЛибри, 2008. - Гл. 2.