2.9. Сущность антропологического антисциентизма: постановка проблемы

В современной философии большое внимание уделяется изучению формирования знания о науке в социокультурном контексте. Проблема осмысления места и роли науки в социокультурной системе все более обостряется, поскольку в отличие от ранней, преимущественно естествоведческой науки, современная наука стремится проникнуть во все сферы общественной жизни. Именно она постулирует и обосновывает экономические и культурологические истины, изобретает психологические и социально-политические технологии. В настоящее время проблема культурного статуса науки рассматривается в контексте осмысления кризиса современного общественного сознания. Важными его характеристиками называют переоценку места и роли науки в период развития современной цивилизации и поиск новых ориентиров для создания мировоззрения будущего. Разочарование в возможностях науки решить все проблемы и опасения противоречивых последствий некоторых научно-технических достижений привели к росту популярности самых разных антинаучных воззрений в современном обществе. Антисциентизм проявляется во всевозможных философских и религиозных концепциях на различных уровнях общественного сознания. Выделяют некоторые формы антисциентизма, которые классифицируются в зависимости от причин неприятия все возрастающего места и роли науки в современном мире.

Интересной формой современного антисциентизма является антропологический антисциентизм. Его сторонники отмечают все возрастающую подчиненность отдельного индивида достижениям техники, углубление нравственного кризиса в обстановке технической урбанизации. Научные знания как инструмент завоевания власти над окружающей средой выступают и средством для господства над самим человеком в виде манипулирования, управления, деструкции. Критическая оценка техницистского оптимизма часто воссоздается в литературных творениях современных авторов, в частности в антиутопиях, каковые рассматриваются как предупреждение всему человечеству. В них описывается практика складывания технократической системы, в которой совершенные наука и техника угнетают индивидуальность и независимость человека: например в романе Е. Замятина «Мы», А. Кестлера «Мрак в полдень», Л. Мэмфорда «Миф о машине» а также в работах Дж. Оруэлла «1984 год» и О. Хаксли «О дивный новый мир». В них остро показаны драматические образы «техногенных государств» будущего, где люди находятся в состоянии «технологического рабства», совершается тотальное насилие над природой и личностью человека. Вопреки тому, что данные антиутопии в полном объеме в реальной жизни человечества не имели места, очень много людей считают, что они еще станут нашей обыденной действительностью.

Автор романа «О дивный новый мир» О. Хаксли писал в предисловии к своему произведению: «Спасение человечества в том, чтобы наука и техника применялись бы по принципу "суббота для человека, а не человек для субботы", то есть приспособлялись бы к человеку, а не приспособляли и порабощали его, как в нынешнем мире».¹ Антисциентизм на этом уровне выглядит как противодействие отдельного человека угрозе растворения своего индивидуального «я» неким коллективистским ценностям. Ведь свойственная сциентистскому сознанию установка на фиксацию действительности в неких идеальных конструкциях, возможно, будет приводить к притязаниям на главенство в связи со всеми методами постижения людьми окружающего мира, что в конечном итоге приводит к подавлению живого личностного мировосприятия самого человека.

По мнению В.А. Кутырева, истинный смысл рациональность получает с развитием информационных технологий и использованием компьютерной техники. Они не изменяют окружающий мир, изменяя его внешний вид и структуру, а формируют новейшие создания «новой природы». Окружающий человека мир превращается таким образом в искусственный, в соответствии с этим изменяется и внутреннее существование человека. По его мнению, «идеологическим результатом поражения людей во взаимодействии с техникой стало начавшееся теоретическое развенчание гуманизма, личности. Акцентируется ограниченность, "небеспредельность" человека, выдвигаются проекты его физического усовершенствования. Если в начале своего развития эргономика была озабочена приспособлением техники к человеку, то теперь вектор внимания поворачивается в противоположном направлении, вплоть до намерений прибегнуть к услугам генной инженерии».²

На этом, в частности, настаивают идеологи трансгуманизма, что еще более подогревает антисциентистские настроения в современном мире. Трансгуманизм – это научно ориентированное мировоззрение, согласно которому современный человек не является вершиной эволюции, но, скорее – началом эволюции вида “Homo sapiens”. Появление трансгуманизма подготовлено всем ходом научно-технического и культурного прогресса и открывает перспективы удовлетворения самых сокровенных, самых глубинных желаний человека. Трансгуманисты считают, что благодаря ускоряющемуся научно-техническому прогрессу, мы выходим на совершенно новый этап в развитии человечества. В ближайшем будущем мы столкнемся с возможностью настоящего искусственного разума. Несомненным предшественником современного трансгуманизма является философия русского космизма (Н. Ф. Фёдоров, В. И. Вернадский, К. Э. Циолковский). В современной научной фантастике довольно популярна тема расширения возможностей человека средствами науки. Некоторые представители трансгуманизма полагают, что постоянно убыстряющийся научный прогресс еще в ближайшем будущем сделает возможным создание постчеловека, чьи возможности будут полностью отличаться от возможностей современного человека. Этому будут способствовать открытия в генной инженерии, нанотехнологиях и других передовых направлениях современной науки. Как пишет Ф. Фукуяма, «постчеловеческий мир может оказаться куда более иерархичным и конкурентным, чем наш сегодняшний, а потому полным социальных конфликтов. Это может быть мир, где утрачено будет любое понятие “общечеловеческого”, потому что мы перемешаем гены человека с генами стольких видов, что уже не будем ясно понимать, что же такое человек <...> Мы не обязаны считать себя рабами неизбежного технологического прогресса, если этот прогресс не служит человеческим целям».¹ Критика данного течения общественной мысли идет с двух направлений: «практического» — выступления против намеченных задач и целей поставленных трансгуманистами; «этического» — неприятие моральных позиций тех, кто придерживается данного течения.

Американский социолог Э. Тоффлер в яркой, образной и критической форме изобразил усиление общественных противоречий в контексте научно-технического развития: «Технология, вместо того, что бы быть двигателем прогресса, постепенно проявляла себя как безжалостная сила, разрушающая и человеческую свободу, и окружающую среду».² В своих работах он говорит о невозможности ликвидации некоторых результатов научно-технического прогресса в рамках индустриальной цивилизации и считает, что наступает пора создания постиндустриального общества, общества «третьей волны». С этим солидарны и философы Франкфуртской школы (в частности, Т. Адорно и М. Хоркхаймер). В своем совместном труде - «Диалектика просвещения» - эти авторы изложили критическую историю разума, где просвещение понимается как процесс рационального овладения природой, восходящий к истокам городской цивилизации. Главный их тезис: разум, который должен был демифологизировать мир, и освободить людей, сам превратился в миф. Не терпя ничего внешнего, что не похоже на него самого, он предоставил новое орудие не только для социального подавления, но и для господства над природой, включая сюда и самого человека. «Технический процесс, в который опредмечивает себя субъект после искоренения себя из сознания, свободен от многозначности мифологического мышления, равно как и от всякого смысла вообще, ибо разум сам становится тут всего только подсобным средством всеобъемлющего экономического аппарата. Он используется как всеобщий инструмент, пригодный для изготовления всех иных инструментов, жестко целенаправленный, столь же роковой, сколь и педантично расчетливая работа в материальном производстве, чьи последствия для человека не поддаются никакому расчету».³

Кроме того, изменения природной и социальной среды оказывают существенное влияние на продолжающуюся эволюцию человека как биологического вида. Здесь человечество подстерегает ряд опасностей, которые пока не осознаны и не изучены в должной мере. Новейшие биотехнологические достижения ведут к тому, что объектом изменения становится уже не внешняя природа, а биофизическое строение человека. Челове­ческая природа как несовершенная объявляется нуждающейся в той же коренной переработке, которой подверглись другие эле­менты биосферы. Известно, что ранее материалом для искусственной передел­ки выступала внешняя среда, сейчас, как мы видим, материалом становится сам человек.

Часто в истории общественной мысли говорится об опасности перевода технического прогресса на такую стадию, когда он может стать полностью неуправляемым. Мыслители разных направлений не раз высказывали и продолжают высказывать опасения о возможном выходе техники из-под контроля людей. От Аристотеля до Махатмы Ганди подобных опасений высказано немало. Техника вовлекает всех нас помимо нашего желания в свой бег, подчиняет собственному ритму. Когда-то в XIX веке М. Шелли создала образ Франкенштейна, искусственного чудовища, восставшего против создавших его людей. С тех пор этот неомифологический образ не покидает страниц печати, кинолент и экранов телевизоров. Он стал нарицательным для подогрева технофобии во всех ее формах. Поэтому в современной массовой культуре столь большое место занимает тема «восстания машин», и неудивителен тот резонанс, который был вызван в 1997 году тогда еще первым проигрышем чемпиона мира по шахматам Г. Каспарова японскому суперкомпьютеру.

Анализируя негативное влияние научно-технического развития на некоторые аспекты общественного бытия, представители антисциентизма проявляют особый интерес к процессу уничтожения индивидуальных различий между людьми. Так как в сегодняшнем мире в промышленном производстве основополагающую роль выполняют сложные технические аппараты, индивид зачастую просто превращается в их «приложение». Возросшие возможности потребления товаров и услуг сами по себе не дают человеку чувства осмысленности существования. Человек оказался вовлечен в игру политических, идеологических, экономических действий, в которой он служит лишь средством достижения каких-то дегуманизированных целей. В начале прошлого века рационалистически ориентированные социологи верили, что новая техника углубит и расширит человеческое общение, механизмы демократии. Теперь же, приглядываясь к политической жизни, многие философы пишут об угрозе тоталитаризма, об опасности массовых психозов и непредвиден­ных страхов, чреватых губительными последствиями. Поэтому многие социологи давно постулируют тезис о том, что массовая культура превратила людей в простых наблюдателей жизни, а окружающий мир - в иллюзорную действительность. Переход ведущих западных стран к постиндустриальной стадии техногенного развития и формирование адекватных ей культурных универсалий сопровождались и массовым осознанием масштабов культурных потерь, уплаченных в качестве своеобразной "цены прогресса". Осуществление этого процесса сопровождалось насильственным разрушением традиционных укладов и форм жизни, целостных жизненных миров, разрывом свойственных традиционному обществу форм общественной связи. Коммуникационная составляющая современной культуры сегодня не только реальность, но и проблема нашей жизни, информационная сфера проявляет себя как системообразующий фактор общества.

Идеология социально-политического "овладения" человеком как существом массовым, бессознательно или полусознательно повинующимся властям, оказалась удивительно созвучной присущему техногенной цивилизации лозунгу покорения природы. Х. Арендт констатировала, что опыт общественных движений XX века развеял просветительскую иллюзию относительно того, что овладение высокой культурой служит достаточным сдерживающим средством против массовизации общества. «Напротив,- указывает она, - развитый индивидуализм и утонченность не предотвращают, а в определенных условиях даже поощряют саморастворение в массе».¹ Развитие технической рациональности в самом широком смысле слова не только не привело к росту человеческой свободы, а, наоборот, выразилось в создании системы механизмов, имеющих собственную логику функционирования, отчужденных от человека и противостоящих ему и его свободе.

Господствовавшая у нас в стране в продолжение многих десятилетий идеология «материалистического сциентизма» довела до логического конца ряд представлений о рациональности, характерных для технологической цивилизации. Рационализация всех природных и социальных феноменов, позволяющая контролировать стихийные процессы и управлять ими, рассматривалась в этой идеологии как высшее выражение гуманизации действительности, как проявление творческой мощи человека. Советскому обществу, с помощью жесткого «идеологического прессинга» навязывались сциентистские установки, соединенные с убеждением в изначальную рациональность государственной машины и технических специалистов (физиков), которые на научной основе реализуют его цели. Такими результатами явились проекты глобального вмешательства в природу, например, известный план поворота северных рек в центральную Азию, массовое строительство плотин, непродуманное расположение атомных электростанций, залежей радиоактивных и химических отходов и.т.д. Далеко не случайно религиозный экзистенциалист Г. Марсель, характеризуя идеологию сциентизма, приводит слова пролетарского писателя М.Горького: «Для меня нет другой идеи, кроме идеи человека: человек, и только человек, на мой взгляд, - творец всех вещей. Это он творит чудеса, а в будущем он овладеет силами природы».¹ Идея рационализации межчеловеческих отношений во времена СССР была доведена до проектов переделки самого человека, создания "человека нового типа". Таким образом, можно сказать, что антисциентизм в антропологической форме выглядит как отрицательная реакция человека на существующую угрозу подавления его индивидуальности этатистскими ценностями технократического общества.