2. Проблема слова и музыки.

В области духовных текстов проблема слова и музыки играет особое значение, о чем писали не только философы (например. П. Флоренский), но и представители так называемого литургического музыковедения (Д. Разумовский, В. Металлов, И. Гарднер, С. Трубачев и др.). Слово как символ сущности имеет в именовании произведения особое смыслонесущее значение. «Имя вещи есть предел смыслового самооткровения вещи», – писал русский философ А. Ф. Лосев [7, 957-958]. «...Соединение всякого произведения со своим именем совершенно неразрывное – не может быть так, чтобы не было имени», – утверждал современный литературовед и эстетик А. В. Михайлов [8, 9]. В самом деле, если это соединение произведения с его именем сделано композитором на уровне концептуальном, то уже «первая встреча» с текстом несет немалую информацию о нем, например, «Мистерия апостола Павла» (опера И. Каретникова, 1987); «Совершишася во славу Богу во имя Господа Иисуса Христа» (цикл из 10 симфоний А. Караманова, 1965-1966); «Jesu, Deine tiefen Wunden» (хоральная прелюдия для камерного оркестра В. Тарнопольского, 1987). Показательны в этом отношении именования, которые дает своим произведениям Губайдулина: In сгосе (1979), Descensio (1981), «Радуйся» (1981-1988), «Семь слов» (1982), «Ликуйте пред Господа» (1989), «Из Часослова» (1991). Проникнуться смыслом слов, хранящих существо музыкального произведения, - важный шаг перед тем, как совершить следующие шаги – восприятие музыкального образа и его аналитическое рассмотрение.

В основе многих современных произведений лежит Священное писание, которое может быть представлено различными источниками. Псалмы, сосредоточенные в Псалтири - самой древней книге, на Руси, почитаемой как богослужебной; Четвероевангелие – как «евангельская история», новозаветное «благовествование» от Матфея, Марка, Луки и Иоанна; «Апокалипсис» – Откровение Иоанна Богослова, последняя книга Нового Завета; Послания Апостолов, «Молитвослов» и др. – эти источники, полагаемые в виде фрагментов или повествований (как прямой или косвенный текст), находят применение в современных сакрально-музыкальных произведениях.

Эта «первичная модель», онтологическая по своей сущности, может детерминировать вторичные модели, представляющие собой либо сочетание избранных текстов, либо поэтическую их переработку, либо, наконец, авторскую «комбинаторику» тех и других материалов. Например, «Жизнь и смерть Господа нашего Иисуса Христа» Э. Денисова; «Апокалипсис» В. Мартынова, «Песнопения и молитвы» Г. Свиридова, «Русские страсти» А. Ларина, «Страсти по Иоанну» С. Губайдулиной.

Именование произведения – его содержательное что – должно отражать его сущность, его смысловой код. Однако всегда ли удача сопутствует автору? Иногда композитор, чувствуя некое несоответствие, меняет именование произведения (например, Missa rossica – «Апокалипсис» В. Мартынова) или оставляет его загадочным для слушателя (симфония «Слышу... Умолкло...» для оркестра С. Губайдулиной, 1986). Известна работа Г. Свиридова над проблемой именования, например, «Духовные стихи старообрядческого толка» – «Четыре песни старообрядческого толка» (слова Н. Клюева и народные) и др. Если попытаться классифицировать «первичные», «исходные» модели сакральных произведений по ряду дополнительных признаков, то можно получить следующие представления.

«Евангельская история» пронизывает большинство произведений - и как прямое повествование, и как основа для сочетания с другими «сюжетами». Примеры такого рода – «Рождественская симфония» В. Пожидаева, «Рождественские колядки» А. Ларина, «Рождественская звезда» Э. Денисова; или иной сюжетный ряд – «Семь слов на кресте» С. Губайдулиной и Stabat Mater Г. Дмитриева. (Ср.: Б. Бриттен – «Родился младенец», «Рождественские гимны», «Блудный сын»; О. Мессиан – «Рождество Господне», «Двадцать взглядов на Младенца Иисуса».) Возродилась и закрепилась давняя традиция писать «страсти», или пассивны (Пендерецкий, Пярт, Губайдулина, Ларин и др.).

Эсхатологическая тематика стала предметом внимания многих композиторов, повествующих в музыкальных образах о «судьбах мира и его истории». Совершенно различное ощущение «первоисточника» слышится в произведениях В. Мартынова и О. Янченко, что проявляется прежде всего в роли слова и музыки (хоровом или речевом произнесении). С. Губайдулина подняла эту тему в конце 80-х годов, воспринимая свои сочинения – Pro et contra и Alliluia – как «реквием по всей истории человечества, как Апокалипсис» [14, 95]. Et exspecto другое ее инструментальное повествование – «Чаю воскресения мертвых и будущего века. Аминь» (текст: последняя строфа из «Символа веры»). С. Беринский в Симфонии № 3 избрал первичной моделью повествование 6-й главы Откровения, где символизируются судьбы мира в «различных седмеричных образах: семь печатей, семь труб, семь чаш» [2, 54].

В качестве модели, коренящейся в духовной тематике, избираются как литературные, так и художественно-изобразительные источники, которые нередко могут сосуществовать в различных сочетаниях. Например, «Фрески Дионисия» и «Запечатленный ангел» (по Лескову) Р. Щедрина, «Фрески Софии Киевской» В. Кикты, «Завещание Николая Васильевича Гоголя» Г. Дмитриева и концерт-картины «Андрей Рублев» К. Волкова.

Литературно-художественные модели нередко естественно совмещаются с философско-религиозными. В самом деле, на знаменитые тексты Григория Сковороды написаны такие произведения, как соната «Радуйся» для скрипки и виолончели С. Губайдулиной (1981/1988) и гимн Troi'sti muziki для фортепианного трио с пением В. Тарнопольского. Смысл жизни и смерти – предмет таких сочинений, как хоровой «Покаянный псалом св. Дмитрия Ростовского» (1997) В. Кикты, а ранее – хоровые «Стихи покаянные» (на литургические тексты XVI в., 1987) А. Шнитке. Поэтические размышления, а вернее богомыспие – хоровая поэма «Пророк» (по Пушкину) В. Ульянича, как и его же симфонический цикл «Таинство света».

Надо сказать, что текстовая основа может сочетать традиционное и нетрадиционное, создавая в лучших образцах целостное единство. Например, Реквием Э. Денисова (на латинский текст и слова поэта Ф. Танцера, данные на трех языках), католический «Военный реквием» Б. Бриттена (1961, стихи Уилфреда Оуэна в соединении с традиционной латынью), оратория «Преображение Господа нашего Иисуса Христа» О. Мессиана (тексты Библии и литургических книг – 1969). Этот прием не нов сам по себе. Он представлен, например, в трех «страстях» И. С. Баха, где евангельский рассказ сочетается с ариями на поэтические тексты и хоралами.