1. Становление и развитие историографии, как научной дисциплины.

Понятие «историография» довольно многозначно и изменчиво, хоть составные части данного понятия очевидны: «история» и «графия», - написание истории. Термином «историография» обозначают историю исторической науки в целом, а также комплекс исследований, посвященных определенной эпохе, теме или проблеме. Под историографией также нередко понимают совокупность исторических работ, обладающих внутренним единством в социокультурном или национальном отношении. Долгое время термин «историография» употреблялся и как синоним исторических произведений, исторической литературы вообще, потому в прошлом авторов исторических произведений именовали историографами.

Исходным материалом для историографического исследования является историографический факт. Под историографическим фактом понимают, как правило, факт исторической науки, несущий информацию об исторических знаниях, используемых для выявления закономерностей развития истории исторической науки. Историографический факт базируется на историческом факте, но, на поверку, оказывается куда более узким понятием, напрямую зависящим от задач изучения прошлого исторической науки. Выделяя историографический факт, следует выделить и историографический источник, их соотношение будет аналогично взаимосвязи исторического факта и исторического источника. Соответственно, историографическим источником следует признать всякий источник, содержащий данные по истории исторической науки.

Для современной исторической науки характерно предельное многообразие возможных ракурсов историографического исследования вплоть до истории самой историографии. Однако так было не всегда. Понимание, характер историографии, её методы и статус претерпевали качественные трансформации с момента становления историописания как отдельного литературного жанра и появления первых авторов исторических произведений. Первым историком («отцом истории») традиционно называют древнегреческого писателя Геродота, жившего в V в. до н.э. и ставшего автором первого сохранившегося полномасштабного исторического трактата, получившего лаконичное заглавие «История». В целом античная историография, нашедшая своё высшее проявление в сочинениях древнегреческих, а затем римских историков, оказалась краеугольным камнем в становлении исторической науки. А имена Геродота, Фукидида, Плутарха, Публия Корнелия Тацита, Гая Светония Транквила (главная работа «Жизнеописание двенадцати цезарей») стали олицетворением исторической мысли античности и оправданно выходят на первый план всякий раз, когда речь заходит о началах историографии. Уже тогда в принципах установления подлинности, истинности событий и фактов закладывались основы будущей исторической науки, а в стремлениях к назидательности оправдывались её дидактические задачи. Соответственно, историк представал тем, кто ищет истину о тех или иных событиях общественной жизни сначала отдельных городов, стран, регионов, а затем и всего мира. Фукидид сформулировал принцип отыскания истины как основной задачи историка. Именно в античной историографии зарождается понятие всеобщей истории, которое привычно связывается с трудами римского историка Полибия. Появляются первые произведения, посвященные непосредственно ремеслу историка, например, трактат сатирика Лукиана Самосатского «Как надлежит писать историю?». Собственно пристрастный взгляд исследователя в античной историографии без труда найдет зачатки практически всех современных направлений и школ, критериев научности и методов познания прошлого. Даже такие, казалось бы, столь характерные сегодняшнему дню жанры как альтернативная история и то имеют свои начала в античной историографии, например, в произведении «История от основания города» знаменитого римского историка Тита Ливия (I до н.э.) с его предположениями о завоевании Рима Александром Македонским.

В то же время переоценивать достижения историописания античной эпохи не стоит, тогда лишь складывались отдаленные предпосылки современной исторической науки. Даже само слово «история» в Древней Греции означало любое знание, получаемое путём исследования, а не только собственно историческое знание в современном смысле. К исходу же античной эпохи слово стало обозначать вообще любое повествование о событиях прошлого, а, подчас, и всякий рассказ о каком-либо случае, событии, происшествии, действительном или вымышленном. И дальнейшее развитие историографии это, в известном смысле, долгий путь превращения истории в систему научного знания, выработки ключевых принципов исторической науки и формирования его ключевых институтов.

В эпоху средневековья историография в силу тесной связи с христианским мировоззрением и богословием стало частью схоластики и поэтому неудивительно, что её отличали провиденциализм (взаимообусловленность исторических событий) и универсализм, дидактичность и символизм со столь характерной для той эпохи общей эсхатологичностью самого осмысления истории. Истинной реальностью предстало не земное (мирское) время, а сакральное, превратившееся в «историю спасения», что заметно уже в трудах «отца церковной истории» Евсевия Кесарийского. Между тем, такое понимание истории сыграло важную роль в оформлении того концепта исторического времени, который много позже будет заложен в основы исторической науки XVIII-XIX веков. Историческое время приобрело в христианстве стройную и линейную структуру: эпоха до рождения Христа и эпоха после рождения Христа с общей конечной точкой развития человеческого общества, что виделась в наступлении Судного дня как последнего дня существования мира. Общая линейность понимания исторического процесса закреплялась и самими жанрами исторического повествования, т.к. в европейской историографии преобладали анналы, хроники, летописи, исторические мемуары и жития святых.

Ослабление религиозного характера историописания наметилось лишь с эпохи Возрождения, вследствие рационализации взгляда на историю и влияния идей гуманизма, ориентировавших историка на социальные проблемы, на историю самого человека, а также на поиск объективных законов истории. Подобные тенденции, со всей очевидностью проступившие в работах таких авторов как Леонардо Бруни, Николло Макиавелли, Франческо Гвиччардини, сказались и на источниковедении. В работах Лоренцо Валла и других историков эпохи Возрождения, оправданно считающихся основателями научной критики исторического источника, усиливалась рациональная и разносторонняя его критика, наметился поиск первоисточников, введение в исследовательскую практику научного аппарата. В этом смысле историография эпохи Возрождения выступала против канонов историописания Средних веков (собственно и сам термин «Средние века» был введен итальянскими историками эпохи Возрождения).

Заметно приблизило к превращению истории в отдельную сферу научного знания научная революция XVI-XVIII вв. Во многом благодаря произведениям Франческо Патрици, Жана Бодена, Луи Леруа, Франсуа Бодуэна и Фрэнсиса Бэкона, ставшими вершинами историографии раннего Нового времени, сам взгляд на историю претерпел существенные изменения. История стала нередко пониматься как вариант опытного знания, а христианское видение исторического процесса приобретало светское содержание и преобразовывалось в идеи исторического прогресса. Намеченные тенденции развития исторических знаний получили своё дальнейшее развитие в век Просвещения, когда был совершен важный шаг в осмыслении истории, как особого рода истинного знания. Своего рода залогом научности исторического знания служил и сформулированный тогда принцип историзма, как принцип рассмотрения мира, природных и социально-культурных явлений в динамике их изменения во времени, в закономерном историческом развитии, с учетом конкретно-исторических условий их существования. Французские просветители выдвинули целый ряд идей, сыгравших существенную роль в переосмыслении истории. В частности, Франсуа Мари Аруэ, более известный под своим псевдонимом Вольтер, отстаивал идею создания всеобщей истории человечества, исходя из признания единства судеб человеческого рода, Жан Жак Руссо выступил с теорией естественного состояния, утверждавшей, что в начале исторического развития человек был только частью природы. Весомый вклад в формулировку идеи непрерывного прогресса в истории внес Николя де Кондорсе, Шарль Монтескье разрабатывал учение о влиянии на общественное развитие естественно-географической среды.

XVII-XVIII века стали знаковыми и для российской историографии, которая тогда только зарождалась в трудах Феофана Прокоповича, Петра Павловича Шафирова, Алексея Ильича Манкиева и других отечественных авторов. Конечно, особое место среди них занимает имя автора первого капитального труда по русской истории, «История Российская», Василия Никитича Татищева. В развитии российской исторической науки заметную роль сыграли Герхард Фридрих Миллер и Август Людвиг Шлецер, работавшие в учрежденной в начале XVIII века академии наук, а также их противник на поле исторического изучения истории России – Михаил Васильевич Ломоносов. Чуть позже Михаил Михайлович Щербатов в его «Истории России с древнейших времен» впервые поднял проблему альтернатив в русской истории, а Иван Васильевич Болтин внес заметный вклад в понимание объективных факторов истории, но, особенно, в разработку общих принципов анализа исторических источников.

Ключевым моментом в становлении современной историографии стал XIX век, который не случайно именуют «золотым веком» истории. Именно на XIX столетие приходится расцвет европейской историографии, завершение процессов оформления исторического знания в одну из главных гуманитарных наук и формулировки тех её принципов, что в разной степени действуют и в современном научном пространстве. Тогда история утверждала себя как наука, обладающая всеми правами на объективность и беспристрастность. Вопросы об истинности исторических фактов даже не приходили в голову, а история полагалась тем, что можно и должно писать так, «как это было в действительности». Считалось, что выдержавшие испытания источники дают определенную сумму фактов, которые отражают историческую реальность прошлого. Задача историка поэтому сводилась к добросовестному изложению добытых фактов, сообщению их читателю в полном, точном виде, свободном от субъективных интерпретаций и оценок.

XIX столетие стало «золотым веком» и российской историографии. Всем известны имена Николая Михайловича Карамзина (главное сочинение «История государства Российского»), Сергея Михайловича Соловьева и Василия Осиповича Ключевского. Не меньший след в становлении теории и практики российской исторической науки оставила педагогическая и общественная деятельность Тимофея Николаевича Грановского, а также его «Лекции по истории средневековья», работы Николая Алексеевича Полевого и, особенно, его «История русского народа», труды Константина Дмитриевича Кавелина. Особняком стоят работы социолога, культуролога, публициста и одного из основателей цивилизационного подхода к истории Н.Я. Данилевского, оказавшего заметное влияние на развитие исторической науки уже следующего столетия, его идеи нашли отражение в евразийстве, одним из основоположников которого стал Н.С. Трубецкой. В конце XIX – начале ХХ столетия оформляется либеральное направление отечественной исторической науки (Н.И. Кареев, П.Н. Милюков, М.М. Ковалевский, А.С. Лаппо-Данилевский и др.) определившей решение проблем «личности в истории», «прогресс в истории» в ранг наиболее приоритетных и первостепенных задач.

Получивший широкое распространение на Западе и в России позитивистский вариант историографии завершил оформление «классического» образа исторической науки, построенного на основе объективизма, рационализма, гуманизма, строгих научных методов исторического исследования, а также убежденности в воспитательно-нравственном значении истории. И следует учитывать, что именно в формате строгой и точной дескриптивной науки история вошла в ряд ключевых отраслей научного знания, именно в таком качестве она импонировала образованной общественности и государственным структурам.

Однако такая «позитивистская» история с её строгими критериями научности, определённостью инструментария и четкостью языка продержалась недолго и стала терять доверие вместе с трансформациями самой научной картины мира и стиля мышления на рубеже XIX-XX столетий. На смену отступавшей классической науке с её «логикой вещей» и законами «простой и ясной природы» вырисовывалась неклассическая научная ситуация, обусловленная иными исследовательскими приоритетами. На место категорий детерминизма, универсальности, объективности и направленности развития заступали принципы вероятности, абстрактности и открытости, иррационализма и неопределённости. Уже на рубеже веков преумножались сомнения в казавшихся прежде незыблемыми основаниях истории, предвещая переоценку всех её ценностей. Немецкий философ Вильгельм Дильтей (один из основоположников исторической герменевтики, как теории операций понимания текстов в соотношении с их интерпретацией), подчеркивая активность исследовательской процедуры в исторической науке, подвергал сомнению объективность исторического факта, чуть позже итальянец Бенедетто Кроче историю рассматривал с позиций современности, подступаясь к доводам презентизма. Историков и философов, прямо или косвенно призывавших к реформации концептуальных начал познания истории, в начале ХХ столетия становились всё больше, голоса их звучали всё настойчивей, а с завершением первой мировой войны, потрясшей европейское общество, историческая наука вступила в период длительных теоретико-методологических трансформаций. Не избежала качественных изменений и отечественная историография, почти на восемьдесят лет оказавшаяся подвластной экономической и исторической концепции Карла Маркса и Фридриха Энгельса (формационный подход в истории), корректируемой в работах лидеров коммунистической партии.

Полномасштабная ломка в историческом знании традиций и принципов, сформировавшихся в новоевропейском обществе на протяжении XVIII–XIX столетий, пришлась на послевоенные 50-60-е гг. ХХ века, когда оформлялась так называемая «Новая история» с её антипозитивизмом, междисциплинарностью, тотальностью и проблемностью. Вслед за второй мировой войной завершился (на концептуальном уровне) процесс размежевания естественно-научного и общественно-научного типов знания, начавшийся в конце XIX в. Сложилось представление о том, что объяснение в такой же мере присуще гуманитарным (общественным) наукам, как и естественным, просто характер объяснения (процедуры, правила, приемы и т.д.) в этих двух видах научного знания заметно различаются. Общественным наукам, имеющим дело с социальной реальностью, т.е. с человеческими действиями, их причинами и результатами, присущи свои, особые методы объяснения, отличные от естественных наук.

Параллельно с процессами размежевания естественной и социогуманитарной мысли усиливались тенденции к объединению научного пространства на иных организационных и методологических основаниях. Эпоха интеграции, а вместе с ней обаяние междисциплинарных стратегий, захватила историческую науку в 60—70-е гг., когда историки активно осваивали теоретический аппарат иных областей социогуманитарной мысли и методы естественных наук. Ярким примером реализации междисциплинарности новых подходов к изучению прошлого стала историческая антропология, как направление познания социокультурной истории человека во всех его проявлениях и разных исторических контекстах с помощью методов исторической, антропологической наук и кросс-культурных исследований. На стыке различных областей научного пространства стали оформляться так называемые «новые» истории - экономическая, социальная, политическая, которые разительно отличалась от «старой», дескриптивной, истории. Исследования, написанные в духе «новой» истории, характеризовались отчетливо выраженным объясняющим (аналитическим), а не описательным подходом.

Вскоре манифесты нового профессионального сознания и нового образа исторической науки как дисциплины аналитической, стремящейся проникнуть, по словам французского историка Марка Блока (один из основоположников исторической «школы Анналов»), «глубже лежащих на поверхности фактов», сменили декларации несколько иного толка. В «боях за историю» пик откровений, опровержений и прений пришёлся на два последующих десятилетия – 70-80-е годы. При привычном утрировании значения какого-либо фактора в тех неоднозначных дискуссиях, последние объясняют проявлением общей ситуации постмодерна. Нередко сущность постмодернистского подхода к истории видят в отрицании возможности постичь прошлое, которое представляется не более чем конструкцией, существующей лишь в нашем воображении. Однако, в реалиях ситуация постмодерна характеризуется скорее предельной эклектичностью, когда воедино смешиваются «лингвистический», «культурный», «прагматический» и «визуальный» повороты в историческом знании, перспективы микроистории (основоположники - К. Гинзбург и Дж. Леви) и макроподходов, глобальной, региональной, новой локальной, компаративной историографии, истории эмоций, истории понятий, интеллектуальной истории, «разбавляемых» для контраста «универсальной историей» и стратегиями глобального эволюционизма. Современная историографическая ситуация в России также очень многогранна и многоукладна, а отечественная историческая наука, оправившись от основных трудностей прошлой советской эпохи, в частности, диктата идеологии, представляет собой довольно пеструю картину разнокачественных подходов и теоретико-методологических ориентиров.

Вслед за спадом волны экспансивности и темпераментности дискуссии по вопросам исторической науки и образов прошлого в последние десятилетия проступают контуры новой картины «умиротворённой» историографии. Современное историческое знание представляет собой подвижное, но уже добившееся устойчивости напластование разнородных элементов. В нём смешалась «новая» и «старая», макро/микро и все мыслимые иные истории, названиями которых пестрят страницы научных журналов, лишний раз убеждая в общем плюрализме исследовательских стратегий и полипарадигмальности современной науки. Спокойствие дарует и отказ от притязаний на абсолютность отдельных версий прошлого и теорий его объяснения с признанием принципиальной фрагментарности видения истории, своего рода «истории в осколках». В сложившейся ситуации историческая наука, сохраняя приверженность «классическим» приоритетам и принципам анализа, обеспокоена скорее их согласованием с разносортными теоретико-методологическими новациями и примирением с актуальными направлениям исторического познания. Мыслим ли современный историк, лишённый хотя бы доли убежденности в научности истории, лишённый стремлений представить историческое знание как объективное и достоверное, базирующееся на критике источников и наличии критериев познания прошлого? Очевидно, что нет.