51.Эстетизм и Оскар Уайльд. «Портрет Дориана Грея»

"Портрет Дориана Грея" - единственный роман Уайльда. Здесь его талант предстал в полном блеске, а программа литературного эстетизма обрела наиболее яркое художественное выражение. Разрабатывая романтический мотив двойничества, писатель стремится избавить его от какой-либо бытовой, психологической конкретности. "Надо быть всегда чуть-чуть неправдоподобным", - декламировал Уайльд. В данном романе затрагивается проблема соотношения искусства и действительности.

Художник Бэзил Холлуорд заканчивает портрет молодого человека удивительной красоты — Дориана Грея. Первым портрет видит университетский друг Бэзила — лорд Генри, светский остроумец, сыплющий парадоксами, главным объектом которых служит общепринятая мораль. При виде законченного портрета Дориан поражён не столько искусством художника, сколько собственной красотой и мыслью о её недолговечности. В беседе возникает вопрос: где же истинный Дориан — тот, что на портрете, или тот, что сейчас разливает чай в гостиной? Этот вопрос и станет основным в развитии фантастического сюжета: в романе меняется портрет, а Дориан Грей хранит красоту и молодость.

Бэзил знал, какую опасность таит для юного Дориана искушение вольномыслием, проповедуемым лордом Генри. По словам лорда, совесть — это лишь другое слово, придуманное для обозначения трусости. Единственное, что осталось красочным в современной жизни, — это порок. Сам лорд Генри, впрочем, не переступает грань, отделяющую слово от дела. Он продолжает смеяться над правилами жизни, которые соблюдает. Излагая “опасные теории”, он, по словам его светской тётушки, “никогда ничего не говорит серьёзно”.

Серьёзно за жизненное воплощение теории эстетизма примется Дориан Грей. Он будет ценить только красоту и удовольствие. Чужая жизнь, если она грозит стать препятствием к достижению того или другого, легко отбрасывается. Впрочем, в первый раз Дориану это даётся не так уж легко, он не избежал угрызений совести при известии о самоубийстве актрисы Сибиллы Вейн.

Дориан привёл своих друзей в маленький театрик, постоянным посетителем которого он сделался, где он проводил вечера. Он восхищался талантом юной актрисы Сибиллы, ее красотой, ее чудесным голосом. Она поразила его своей "необыкновенностью". "Я видел ее во все века и во всяких костюмах. Обыкновенные женщины не волнуют нашего воображения. Они не выходят за рамки своего времени. Они не способны преображаться как по волшебству(...)В них нет тайны (...) Но актриса!..Актриса - совсем другое дело..." - говорит Дориан лорду Генри. Он желает, чтобы его друзья Бэзил и Генри посмотрели на нее и восхитились ее талантом. Он хочет показать ее всему миру, во всем блеске. Но в тот вечер, когда все собрались в маленьком театре она играла бездарно. Сибилла утратила талант перевоплощения, полюбив Дориана, она не оправдала его ожиданий. Жизнь вытеснила искусство. Поэтому Дориан разлюбил актрису, которую любил только как творца искусства. Его жестокость убила человека, о чем ему сообщил наутро лорд Генри, прочтя известие в газете. Но в большинстве своем Дориан был влюблен не в саму Сибиллу, а в те роли, которые она играла, - Джульетту, Розалинду, Имоджену. Он сам - музыкант и страстно любил все прекрасное. "Красота спасет мир" - но красота губит личность, потому что это не настоящая красота, что показывает портрет, который хранится у Дориана Грея.

“Значит, я убил Сибиллу Вейн, — сказал Дориан Грей словно про себя. — Всё равно, что перерезал ей ножом горло. И, несмотря на это, розы всё так же прекрасны, птицы всё так же весело поют в моём саду. А сегодня вечером я обедаю с вами и поеду в оперу, потом куда-нибудь ужинать… Как необычайна и трагична жизнь! Прочти я всё это в книге, Гарри, я, верно, заплакал бы”.

В жизни у Дориана нет слёз. А скоро не будет и сострадания. Он воспринял на веру уроки лорда Генри: “Я сочувствую всему, кроме людского горя… Ему я сочувствовать не могу. Оно слишком безобразно, слишком ужасно и угнетает нас”.

Порок и преступление станут обыденностью для Дориана Грея, ему ничего не будет стоить убить друга в порыве злобы, словно внушенной тем Дорианом, который был на портрете. Убив человека, он был странно спокоен. После этого он, как ни в чем не бывало, продолжал свою жизнь. Весь ужас преступлений отражался лишь на его портрете. Меняться начинает портрет (первые изменения явственно проступают наутро после того, как Дориан порвал с Сибиллой, но ещё не знал о её смерти), и вначале это ужасает молодого человека. Он не может позволить кому-либо видеть портрет, чтоб никто не разгадал его тайну.

Уайльд создаёт своего рода притчу, иносказание на тему об отношении искусства к действительности: отражает искусство жизнь или оно выражает какую-то иную, может быть, более глубокую правду о жизни?

Загадав загадку, Уайльд предупредил об опасности, поджидающей тех, кто попытается разгадывать её. Среди афоризмов, составляющих предисловие к роману, есть и такие:

“Во всяком искусстве есть то, что лежит на поверхности, и символ.

Кто пытается проникнуть глубже поверхности, тот идёт на риск.

И кто раскрывает символ, идёт на риск”. [3]

Однако этим предупреждением так или иначе приходится пренебрегать каждому читателю романа, пытающемуся понять, каково же отношение портрета к портретируемой реальности. Пока жива реальность, искусство чутко и тонко улавливает перемены, фиксируя их. Но реальность недолговечна. Не в силах более выносить вид своей души, смотрящей на него с полотна, Дориан хватает нож и вонзает его в портрет.

Наутро, войдя в комнату, слуги увидели “на стене великолепный портрет своего хозяина во всём блеске его дивной молодости и красоты. А на полу с ножом в груди лежал мёртвый человек во фраке. Лицо у него было морщинистое, увядшее, отталкивающее. И только по кольцам на руках слуги узнали, кто это”.

Отражение действительности — это лишь временное и не главное в искусстве. Главное же — утверждение безраздельной власти красоты.

Искушение этой властью, забывающей о человечности, испытал не только герой Уайльда, но и сам автор романа. Он признаётся в этом, пережив трагедию, будучи осуждённым за безнравственность и проведя два года в тюрьме (1895–1897). Свидетельством этого нового опыта станет для Уайльда замечательная «Баллада Рэдингской тюрьмы» и исповедь «De Profundis» (лат. «Из бездны»). Баллада — о жестокости тех, кто судит, думая, что делают это во имя справедливости. Исповедь — о собственных заблуждениях и о том, какой смысл может иметь всё случившееся.

“Ко мне шли, чтобы научиться радостям жизни и радостям искусства. Но, может быть, я был избран для того, чтобы научить чему-то гораздо более великолепному: значению страдания в его красоте” («De Profundis»).

Разочаровался ли Уайльд в эстетизме? Скорее будет верным сказать, что он понял нечто более глубоко таящееся в самой красоте, указывающей путь не только к наслаждению и не только уводящей от мира, но неизменно приводящей к страданию при столкновении с несовершенством того мира, который люди создали для себя.