2.2Персонификация патологий, психические девиации

Еще одной характерной чертой магического мышления, формирующего этномедицинский дискурс, является – персонификация всего. Всё в этой системе координат имеет свой облик, волю и, самое важное – личное отношение к человеку. И если кратко не рассмотреть этот феномен в кросскультурной перспективе, многое в казахском этномедицинском дискурсе будет неясно. Например, при частых выкидышах казахи обращались к баксы с просьбой прогнать черную птицу (персонифицированное бесплодие): «У бая Жайсанбая из дети не выживали. Он попросил баксы Жанака покамлать над его женой. Баксы над женщиной играл три дня и в конце концов сказал: «у твоей жены есть огромная черная птица, она забирает душу твоих детей в первые дни рождения.. Я прогнал эту злую птицу за горы Кап, но она может прийти снова..» […] Болезнь, принимающая образ птицы встречается в мифологиях разных народов:

«Сиринъ, есть птица от главы до пояса состав и образ человечъ, от пояса же птица; нъцыи ж джут о сей, глаголюще зело ела копъниве быти еи, яко б кому послушающу глас ея, забывати все житие её и отходити в пустыня по ней в горах заблуждышу умирати.» […]

«..Поверье, что болезни приносятся человеку индивидуальными, личными духами, породило поразительные образцы развития мифа. Так, например, дикий карен живет в постоянном страхе перед «ла» сумасшествия, перед «ла» эпилепсии, перед другими из семи злых духов, которые постоянно рыщут кругом, угрожая его жизни. Немногими ступенями выше этого первобытного состояния мысли стоит вымысел персов, которые представляют себе скарлатину в виде телесного существа Аль. Это древнее и глубоко спиритуалистическое верование следует всегда иметь в виду при чтении тех ужасных сказаний, где смерть и язва бродят в роковом человеческом образе. Израильтяне представляли себе смерть и чуму в виде карающего ангела, поражающего осужденных. Когда в царствование Юстиниана свирепствовала моровая язва, народ видел на море медные лодки, экипаж которых состоял из черных безголовых людей, и всюду, куда они приставали, немедленно появлялась язва. Из целой группы рассказов, где моровая язва изображена в виде человека, бродящего взад и вперед по стране, наиболее рельефным является, быть может, следующее славянское предание. «Под сенью лиственницы сидел русский крестьянин. Солнце жгло его, точно огнем. Он заметил вдали что-то движущееся и, взглянув опять, увидал, что это была Дева-чума, высокая, закутанная в саван и приближавшаяся большими шагами к нему. Он хотел было бежать от ужаса, но она схватила его своей длинной костлявой рукой. «Знаешь ли ты чуму? — спросила она.— Это я. Посади меня к себе на плечи и неси меня по всей Руси, не пропуская ни села, ни города, мне нужно побывать везде. За себя самого не бойся — ты останешься цел среди умирающих». Схватив его своими длинными руками, она уселась у него на спине. Он отправился в путь, видел над собой страшную образину чумы, но не чувствовал никакой тяжести. Прежде всего он понес ее в город. Там находили они пляски и веселые песни, но она махала своим саваном, и радость и веселье исчезали. Всюду, куда ни обращался взгляд несчастного, он видел горе, слышал звон колоколов, встречал погребальные процессии, и в могилах не было уже места для покойников. Он проходил дальше и у каждой деревни слышал стон умирающих и видел бледные лица в опустевших домах. Но вот на пригорке стоит его родная хижина: там живут его жена, малые дети, престарелые родители, и сердце его обливается кровью, когда он подходит ближе. Тогда он крепко схватывает деву и погружается с нею в волны. Он пошел ко дну, а она выплыла, но его бесстрашная душа покорила ее, и она бежала в далекие страны за горы и леса».

Известна технология коррекции психических девиаций, применявшаяся казахскими баксы и основанная на механизме контагиозной магии. Высохшую голову или череп коня (иногда барана) красили в разные цвета, из спичек и ткани делали куклу. Оставив магические артефакты недалеко от юрты, девианта раздевали со словами «алас, алас, әр паледен қалас» («прочь, злой дух, прочь злые намерения»). Снятую одежду выбрасывали через шанырак. Затем нуждавшегося в лечении человека выводили из юрты, трижды обводили вокруг кукол, выкрашенной головы и возвращались домой: после операции больной нуждался в отдыхе и сне.

Здесь также, как и во многих других сферах этномедицинского дискурса, причиной психических девиаций является инвазия шайтана: «Шайтан есть олицетворение всех пагубных страстей.. и до того сильных и властных над нами, что помраченный ими ум и волнуемый человек нередко впадает в самые ужасные грехи […]

Панические атаки и ночные кошмары лечились переливанием растопленного свинца из одной чаши в другую у изголовья пациента. Подобные практики у разных народов давно интересовали антропологов. В частности, Толеубаев интерпретирует эту этномедицинскую практику, как основанную на имитативной магии: «затвердение расплавленного свинца вызывает крепкий сон»(..). Вероятно, определенную роль в этом играло сакральное отношение к редким металлам (и металлам вообще).

Все же, коррекция т.н. психических девиаций в казахской этномедицине осуществлялись магическим способом: «Болезни припадочного характера обыкновенно сваливаются у киргизов на «нечистую силу». Но против шайтана, чорта, и против албасты, домового, всегда найдется средство: бакса, знахарь, сейчас научит что делать. Может понадобиться лошадь с большими белыми глазами, филин, беркут, сорока, наконец колючка (кустарник чингиль) или сабля. Всего этого нечистая сила не переносит! Крик филина распугивает целые стаи чертей, перышко его на шапке или где-нибудь на платье, а не то и в гриве лошади — прекрасное средство прогнать дьявола.. Набросив на голое тело больного пучок колючки, можно исколоть и чертей... Воткнутая в землю, острием вверх, обнаженная сабля служит грозным сторожем.» […]

Задержка речевого развития «лечилась» с помощью прямой кишки барана (көтен ішек). «Көтен ішек» оборачивали вокруг шеи пациента.