Глава восьмая как в новую жизнь вживались

А с председателем колхоза малошалежцам повезло – ставка на Басова оказалась верной. Среди председателей колхозов сельсовета именно он задавал тон. Чуть объявляется подписка на государственный заем, Климентий Корнилович тут первый. От большой семьи копейку отрывает. При средней сумме подписки по району в 30 рублей неизменно подписывался на 100. Механику создания видимости благополучия в делах он усвоил быстро. Главное в этой механике – одним из первых отрапортоваться. Успеешь, и тебя не назовут отстающим, поставят в пример другим. Весной 34-го Басов первым рапортовал о готовности к севу семенного фонда и инвентаря. Это гарантировало ему спокойную жизнь на посевную. С проверками ни одной души в колхозе не побывало. Объявили о сборе средств на сооружение памятника Ленину в Урене, Басов и тут как тут. Внесение колхозом трехсот рублей организовал.

Однако, выдвижение колхоза «Путь Сталина» в число передовых, как в сельсовете, так и в районе отнюдь не было искусственным. Вот данные первого годового отчета по Большешалежскому сельскому Совету за 1932-й год. По большинству показателей малошалежный колхоз занимает первые позиции. Насчитывался в ту пору в колхозе 21 двор, 113 душ населения, из них 49 трудоспособных. Начислено за год трудодней 6550 на 58 человек. Пашни было 155 гектаров, сенокосов – 29. На конюшне стояло 19 лошадей, общественных коров насчитывалось только 3, бычков – 8 и один племенной бык по кличке Яшка. За год получено прибыли без малого 30 тысяч рублей, в том числе от земледелия 10 тысяч. А львиная доля прибыли шла от лесоразработки – более 18 тысяч рублей. На 1 трудодень пало 60 копеек зарплаты, выданной натурой, то есть продуктами, производимыми в колхозе. Бедновато начинали, нечего сказать.

К новому, советскому крепостному праву привыкали с трудом. Уйти из колхоза в другие сферы деятельности стало делом почти немыслимым. Постановление 1933 года «О порядке отходничества из колхозов» предусматривало жестокое наказание за самостоятельный уход на работу в город или иные места. По целевым разнарядкам сверху – пожалуйста, поезжай на стройку народного хозяйства, какой было, к примеру, строительство Горьковского автозавода. Из Малой Шалеги званием пролетария не прельстился никто, хотя тремя-четырьмя годами ранее ушел из деревни в город Захар Арефьевич Киселев, на железную дорогу – Савелий Иванович Виноградов с семьей. Дело в том, что в конце двадцатых завершилось строительство железной дороги Горький-Котельнич, прошедшей рядом с деревней. Отсыпка железнодорожного полотна была тоже одной из многочисленных повинностей малошалежцев.

Увы, новая дорога отрезала от колхоза изрядный куш земли, и обработка ее с той поры стала проблемной. А сколько с той поры на железной дороге скота погибло! Более того, имеет свой скорбный список и гибель жителей Малой Шалеги на этом злополучном отрезке. Но железная дорога принесла и возможность малошалежным ребятишкам подзаработать. Замедлит на подъеме ход пассажирский поезд, и устремляется ребятня к вагонам, таща пассажирам кто кружку ягод, кто вареные картофелины, кто яйца, кто пирожки с грибами и луком.

Тридцатые годы несли в деревню много нового. В доме у председателя Басова появился первый радиоприемник. Дмитрий Алексеевич Киселев завел патефон, а Семен Дмитриевич Лебедев – велосипед. И, что весьма примечательно, едва ли не первая грузовая автомашина «Эмка» в районе была отдана в малошалежный колхоз «Путь Сталина». Шофера на нее – Михаила Машкова – пригласили из дальней деревни Тулаги. Катание населения Малой Шалеги в кузове машины по праздничным дням сделало такие дни вдвойне праздничными. Сколько ребячьих сердец заразил дядя Миша страстью к овладению техникой! А сам погиб в Великую Отечественную…

И, что любопытно, если «Эмку» малошалежцы приняли и боготворили, то известие о создании в районе весной 1935 года первой МТС встретили без восторга. «Издерет, отравит бензином техника всю землю. Мы как-нибудь лошадкой… Она пашню не только не гадит, но еще и удобряет, и подзол наружу не выворачивает». И появление первого эмтээсовского трактора встретили в деревне в штыки и вплоть до начала пятидесятых годов все земледельческие работы производили на конной тяге.

Колхоз между тем все более завоевывал в районе репутацию передового. В середине августа 1935-го первым рапортовал о завершении теребления льна: околочено 9200 снопов, расстил произведен на 3,5 га. Председатель Басов попадает в поле зрения районного начальства. На слете колхозников-ударников он был премирован костюмом: вместо полагающихся 113 кубометров дров на шашку для дорожного отдела обеспечил заготовку 131 кубометра.

А вскоре в Малую Шалегу пожаловал сам первый секретарь райкома Индюков. Походил с председателем по полям, по конным и скотным дворам, особенно похвалил за ухоженных лошадей. Договорился с Басовым о том, что тот навозит в райком дров на зиму. Уехал в Урень довольный, очень ему сорокалетний председатель понравился. Но, примечательная вещь, в противоречивые те времена похвала и наказание существовали рядом. Политика кнута и пряника процветала.

В урожайном 1937 году малошалежный колхоз стяжал все лавры передовика, и в том же 37-м председательская судьба Басова повисла на волоске. В районной газете была дана корреспонденция под названием «Глупая затея», в которой сообщалось следующее: «Председатель малошалежного колхоза Басов попал под влияние поповских элементов. 28 июля в разгар уборочных работ по его «инициативе» в колхозе на току было организовано моление, чтобы «бог» «спас его от бед и напастей». Глупая затея не привела его к хорошему. В этот день уборка озимых в колхозе была сорвана». Больших трудов стоило Индюкова уберечь Басова от меча оргвыводов по заметке.

А урожай в тот год малошалежцы собрали небывалый – 150 пудов (24 центнера) зерна с гектара. В старые времена получение и 100 пудов было заветной мечтой. Входящее тогда в моду стахановское движение выявило имена ударников. Марфа Ивановна Охлопкова, Мария Сидоровна Гусева на вязании снопов при норме 150 штук в день вязали по 300, а в отдельные дни и по 600-700, за что были вызваны в Урень на совещание стахановцев полей. На районную доску почета были занесены также председатель Басов и звеньевая по льну Степанида Петровна Киселева.

Весной 1938 года в малошалежный колхоз вновь наведался Индюков и пробыл в деревне целый день. Впечатление на него произвела картина пахоты. Вышли в поле полтора десятка мужиков с лошадьми, все босиком, все в белых посконных рубахах, сплошь бородатые. Староверы! Сам председатель Басов за плуг встал, первую борозду и начал. Индюков сидел в повозке, любовался на мужиков. И так, видно, ему со стороны работа понравилась, что разгорелось в секретаре желание и самому себя в пахоте испробовать.

- Климентий Корнилович,- попросил,- не сочти за баловство, но доверь за плугом походить.

- Ну, пробуй, коль не шутишь,- усмехнулся председатель и уступил место.

Силушки Индюкову было не занимать, спортом с малых лет увлекался, не зря в Урене дивились на первого секретаря, азартно играющего по выходным дням на волейбольной площадке. А вот в борозде застрял, засадив плуг, светлый подзол наружу вывернул.

- Старики у нас за подзол кнутом по хребту вытягивают,- рассмеялся Басов и преподал секретарю азы пахотного искусства. Пошло после науки дело у Индюкова. Правда, вскорости в ботинки ему камней набилось, захромал, сбил темп секретарь, что сразу подметили мужики, заставили разобуться, следуя их примеру. Хватило в этот день насмешек в адрес первого секретаря райкома. Но, странное дело, на Малую Шалегу Индюков отнюдь не разобиделся. Более того, в Басове он разглядел руководителя более крупного масштаба, нежели председатель колхоза. Вскоре Климентий Корнилович возглавил сельский совет, где проработал затем долгие годы.

А вот судьба Соломона Марковича Индюкова в жестоком 38-м круто сломалась. Волна репрессий докатилась и до Урень-края. С весны газеты заполнились сообщениями о массовых митингах с требованиями смерти членам «право-троцкистского» блока. Настойчиво насаждалась мысль, что троцкистские последыши свили себе гнезда повсеместно. Был раздут процесс по делу первого секретаря Горьковского обкома ВКП(б) Прамнэка, распространившийся затем и на периферию. Индюкова сняли с работы и осудили.

Не миновала чаша сия и малошалежцев, выходцев из деревни. Репрессия, так сказать, в классическом виде была применена в отношении Захара Арефьевича Киселева, сделавшего быструю карьеру после окончания в 1934 году Московского института советского строительства. Сначала заместитель председателя райисполкома в Ковернине, затем председатель райисполкома в Чернухе под Арзамасом, он был обвинен в «разбазаривании колхозных земель» и осужден. Лишь письмо, написанное Марии Ильиничне Елизаровой (Ульяновой, сестре Ленина) смягчило меру наказания. В первые дни Великой Отечественной войны Захар Арефьевич из заключения добровольцем отправился на фронт, но вскоре простудился и почти полностью оглох. До дня победы служил военкомом в Калининской области, в 1946 году вернулся в Малую Шалегу.