5. Девочки вновь выходят в центр сцены, садятся на «бруствер», вспоминают.

Смалько:

Как же эти обыкновенные девчонки становились солдатами? Они были готовы к подвигу, но не готовы к армейским будням. Не сразу и нелегко им давалась армейская наука.

Любарская:

Раненые были тяжелые. Взвалишь на себя восемьдесят килограммов и тащишь. А вытащить нужно было с его личным оружием. Винтовку, автомат, пулемет – это тоже надо тащить. И так 5-6 раз за атаку. А в тебе 48 килограммов – балетный вес. Надорвались многие и не имели потом детей.

Звучит прелюдия ми-минор Шопена

Саушева:

У меня тело было сплошной синяк. И брюки все в крови. Полностью. Старшина нас ругал: «Девочки, больше нет брюк, и не просите». А у нас брюки засохнут и стоят, порезаться можно. Вся земля пропитана кровью…

Максутова:

А я, когда увидела впервые раненого, упала в обморок. А когда первый раз поползла под пули за бойцом, кричала так, что, казалось, перекрывала грохот боя. А потом ничего, привыкла. Через десять дней меня саму ранило, так и осколок вытащила сама себе и перевязала.

Дихтяр:

А я о смерти думала… Сначала боишься смерти… В тебе соседствуют и удивление, и любопытство. А потом ни того, ни другого. От усталости. Всё время на пределе сил. За пределами. Остается всего один страх – быть некрасивой после смерти. Женский страх… Только бы не разорвало на куски снарядом… Я знаю это… Сама подбирала…

Баландина:

А я помню первого убитого. Поняла, что убитый – начала плакать. Стою и плачу, пока ребята не подбежали. Бой тяжелый, раненых много, а рота прорвалась и быстро ушла вперед. Меня оставили в яме. Большая яма с тяжелыми ранеными. Они все брюшняки. На твоих глазах человек умирает… И ты знаешь, видишь, что ничем не можешь ему помочь, у него минуты остались. Целуешь его, гладишь его, ласковые слова ему говоришь. Прощаешься с ним. Ну, ничем ты ему больше не можешь помочь… (плачет)

Разулевич:

…когда я увидела обгоревшие комбинезоны, обгоревшие руки, обгоревшие лица... Я... Это удивительно... Я потеряла слезы... Танкисты выскакивают из горящих машин, на них все горит. Дымит. У них часто были перебиты руки или ноги. Это - очень тяжелые раненые. Он лежит и просит: умру – напиши моей маме, напиши моей жене... А я не умела. Я не знала, как это кому-то рассказать о смерти...

Когда танкисты саму меня подобрали с покалеченными ногами и привезли в украинское село, хозяйка хаты запричитала:

– Яки ж молоденький хлопчик!..

Танкисты смеются:

– Яки ж то хлопчик, бабка, то ж дивка!

Она села возле меня и разглядывает:

– Яка ж то дивка? Яка ж то дивка? То ж хлопчик молоденький...

Я стриженая, в комбинезоне, в танкошлеме – хлопчик. Она на полатях мне место уступила и даже поросенка зарезала, чтобы я быстрее поправилась. И все жалела:

– Неужто мужиков не хватило, что дитэй таких побрали... Дивчаток...

От ее слов, от ее слез... На какое-то время меня покинуло всякое мужество, стало так себя жалко, и маму жалко…

Звучит начало колыбельной песни. Видео. Девчонки растроганы…

Антонова:

Всё, девочки, хватит воспоминаний! Давайте спать укладываться! Завтра день тяжелый.