Классическая поэзия «Золотого века»

Научный мой руководитель

Который год в маразм впадал.

Читал мне наизусть свой диссер

И лучше метода не знал.

Так думал соискатель юный,

Листая путевой дневник, –

Заботой ветреной фортуны

Таксономист и полевик.

Онегин, добрый мой приятель

Родился на брегах Невы

Где РАНа ЗИН стоит (увы

И БИНу место там, читатель).

Судьба Онегина хранила:

Его и школа не сгубила,

И экоклуб с пути не сбил –

Ловить-колоть не отучил.

Нас всех учили понемногу

И не тому, и как-нибудь.

Тому, кто шел с программой в ногу,

Науку не перевернуть.

Боясь химической проказой

Свои исканья опошлить,

Не мог он прелестей липазы

И цикла Кребса оценить.

Ругал Опарина и Бэра,

Но Майра обожал без меры,

И был упорный дарвинист.

Готов был объяснять was ist

Про дивергенцию и демы,

«Недостающего звена»

Гипотезы и имена

И родословные проблемы.

Учить он не имел охоты

Математических основ

Фенописания зубов,

Но матерные анекдоты

Про корреляционный вздор

Любил ввернуть он в разговор.

Французский модернизм

Не тратил он свое дыханье

В чадящем медленном огне

На исповедь и покаянье,

– Пел литанию Сатане:

О, дух мятежный, друг любезный,

Твою обитель выбираю,

Веди меня по краю бездны,

Не отпускай в тенета рая.

За мир свободы и движенья,

За избавленье от запретов,

Твою любовь, мое горенье,

Как мне благодарить за это?

Ты дал ученому в спасенье

Напиток крепкий, что не раз

В минуты черного томленья

Идеей одаряет нас,

Рвет в клочья тьму и гонит страхи,

И жар такой витает в нем,

Что наша кровь на грязной плахе

­Горит негаснущим огнем.

Ты манишь аспиранток юных

Уют родительских домов

Менять на тяжесть драг чугунных

И ярость северных ветров,

Бить ноги в кровь порой весенней,

Чтоб их, как выдастся привал,

Покорно преклонив колени

Зоолог гордый целовал.

Ты руку юноши с ланцетом

Лишаешь слабости и дрожи,

Когда он, вопреки запретам,

Взрезает мраморную кожу,

Крадя секреты мирозданья,

Из тела мертвого темницы,

И наполняет новым знаньем

Журнала тайного страницы.

Ты заливаешь в наши вены

Наркотик вечного скитанья,

Что нас толкает к переменам,

Нежданных встреч очарованью,

Манит к нехоженым равнинам,

И неразгаданным секретам,

Огням светил, морей глубинам,

Друзьям, разбросанным по свету.

В последний час благою силой

Даешь понять, что пламя это

Хмельнее сока белладонны,

Нежнее поцелуев милой,

Прекрасней горного рассвета,

Почетней ордена и званья,

И в лике черни разъяренной,

Я вижу не оскал могилы,

А отзвук нужного ответа

И вечной жизни обещанье!

Роман конца XIX - начала XX в.

Вариант А. Романтизм. Генрих шел в лабораторию в расстроенных чувствах. Сегодня истекал срок подачи тезисов и оплаты оргвзноса на **** съезд биохимического общества. Заведующий лабораторией надеялся, что Генрих предложит отправить туда тезисы по своей последней серии экспериментов, куда заведующий и его многочисленные прихлебатели могли бы войти в качестве соавторов. Им это нужно было для выполнения плана по количеству публикаций. Генрих не хотел идти на это – он не был уверен в результатах и хотел повторно провести несколько экспериментов. Честь не позволяла ему поступаться качеством научной работы из-за чьей-то неспособности вести самостоятельные исследования. Был, правда, еще один момент – организационный взнос был очень велик и, даже, разделенный на всех соавторов представлял собой круглую сумму. Генрих же пару дней назад был вынужден потратить большую часть остававшихся у него до аванса денег на то чтобы выкупить из долговой ямы своего старого школьного друга, из-за чего последние несколько дней ходил на работу пешком, а весь его дневной рацион составляла полуторафунтовая булка и две пинты пива. Конечно, он мог одолжить денег на оргзнос у того же заведующего лабораторией, но тогда бы он попал в нестерпимую для себя зависимость, которой он никогда бы себе не простил.

Генрих зашел в еще пустую лабораторию. Уже две минуты как начался рабочий день, но другие сотрудники, менее щепетильно относящиеся к своим должностным обязанностям, и не думали появляться. Генрих сидел за рабочим столом, заполнял аккуратным почерком лабораторный журнал и вспоминал свои школьные годы. Он познакомился с заведующим лабораторией еще за школьной скамьей – они единственные из всего класса собирались поступать на биологический факультет, но какими, при этом, они были разными людьми! Вся жизнь Генриха была пронизана его упорством и трудолюбием, он учился, не зная праздников и выходных. Будущий же заведующий входил в науку по-своему. Его трудно было найти в библиотеке, зато ни один день открытых дверей или показное экологическое мероприятие не проходило без его участия – с малолетства он обрастал связями, знакомствами, опутывал окружающих паутиной своих интриг.

Через два часа после начала рабочего дня дверь отворилась, и в лабораторию вошел заведующий, ведя под ручку новую лаборантку – девушку с вульгарным лицом и развратной походкой (которая, как подозревал Генрих, была взята на работу не только и не столько за свои деловые качества). Он подошел к Генриху и пристально посмотрел ему в глаза, явно интересуясь – что тот решил по поводу отсылки тезисов, но Генрих уже принял единственно возможное для порядочного человека решение и любой бы понял по его сверкающему взгляду, каков будет ответ.

Вариант Б. Натурализм. Генрих зашел в лабораторию. Он опоздал на несколько часов, но серия экспериментов была уже почти закончена, так что он не был обременен работой. В лаборатории уже было несколько человек. Он поздоровался со всеми и пошел курить в коридор. Через несколько минут к нему присоединился заведующий, который был явно уже навеселе. Он, брызгая слюной, стал рассказывать Генриху свои последние идеи: «Слушай – сегодня ж дидлайн на съезд, давай публикнем твои последние эксперименты всей лабораторией. Деньги за оргвзнос раскидаем – а тебе как, хе-хе, автору, премией компенсируем. Я договорился – у нас три человека до плана по публикациям не дотягивают – так они сегодня будут выставляться». Заведующий сделал паузу, заговорщицки подмигнул Герману и, грязно хихикая, прошептал ему на ухо: «А знаешь – включи новую лаборантку в соавторы. Она приезжая, через год универ заканчивает. Единственный вариант в городе зацепиться с общагой – идти в аспирантуру, а публикаций у нее пока нет. Она тебе за это что угодно…, в общем, ты меня понимаешь?» – он снова захихикал. У Генриха сладко заныло в животе. Перспектива отметить завершение серии экспериментов грандиозной попойкой обрадовала его до глубины души, он никогда не был чужд этому пороку.

Через несколько часов, попойка была уже в самом разгаре; большая часть сотрудников лежала мертвецки пьяными на полу лаборатории, а Генрих с завлабом сидели на небольшом гостевом диванчике и лапали новую лаборантку. Она с непривычки перебрала спиртного и не могла достойно отразить их притязания. Вдруг Генриху пришла в голову запоздавшая мысль, и он в ужасе сказал завлабу:

- Слушай, а мы же ни тезисов не написали, ни оргзнос не отправили, а сейчас уже и не успеем!

- Ничего, потом отправим, не в первый раз. У меня там кореш в оргкомитете.

Вариант В. Реализм. Генрих вошел в лабораторию, мучимый сомнениями. Заведующий лабораторией хотел, чтобы он отправил на съезд тезисы по последней серии экспериментов, включив туда соавторами остальных сотрудников лаборатории. Обычно Генрих так и делал, – это было принятой у биохимиков традицией, но в этот раз его снова стали посещать мысли, которые он не раз пытался в себе подавить. «А что, если в этот раз взять и никого не включать? Тварь я ничтожная или право имею?» – думал Генрих. – «Или, например, всем сказать, что включаю, а в действительности отослать тезисы без соавторов. Причем, деньги за оргвзнос со всех собрать, да и спустить их в рулетку». Генриха сдерживало то, что он не питал к своим сослуживцам плохих чувств, они все были неплохими людьми, а что звезд с неба не хватали – так дети, внуки, огород, несправедливая социальная политика государства, не дающая им без опасения за свое благосостояние уйти на заслуженную пенсию.

В общем-то, и заведующий не был плохим человеком, время от времени с ним можно было с удовольствием пообщаться и даже выпить пару рюмок, сидя на специально поставленном в лаборатории гостевом диванчике, вспоминая забавные истории из школьного прошлого и перекидываясь фривольными шутками с новой лаборанткой. Но временами его заносило, он начинал плести вокруг себя нелепые и бессмысленные интриги, пользуясь накопленными за многие годы связями и знакомствами.

Шли часы, а Генрих никак не мог прийти ни к какому решению.

Вариант *. Символизм. Черной дырой, пастью дракона раскрывала свой зев перед Генрихом дверь лаборатории. Исчезло время, сжалось в грязный пульсирующий комок пространство – лишь одна идея заполняла собой вселенную — пришел долгожданный день. Сегодня и только сегодня надо сесть за стол, поставить последнюю точку в сочинении, которое он писал всю свою жизнь и разрывной пулей выстрелить им в сердце человечеству! Запечатать рукопись в конверт, бросить в почтовый ящик и бежать, спасаться, ибо если его идея не перевернет мир в тот же миг, как она будет напечатана, то повернется она против создателя и сотрет его с лица земли волной народного гнева. Генрих подумал, что неплохо было бы в целях безопасности включить в число авторов всех сотрудников, числящихся в штате лаборатории. Это внесло бы путаницу, которая в случае неправильного хода событий могла бы сбить с толку возможных преследователей и спасти ему жизнь. Он не чувствовал угрызений совести по отношению к сослуживцам — все они не были реально существующими людьми, а лишь метафизическими сущностями, олицетворяющими научный процесс, проходящий в лаборатории. Генрих ни разу и не видел их, по крайней мере, за работой. Все годы, что Генрих проработал в лаборатории, в ней не было ни одного живого человека кроме него самого и заведующего лабораторией (который, впрочем, являлся всего лишь другой стороной личности Генриха – созданным им самим зазеркальем, темной половиной, средоточием отринутых соблазнов, забытых привычек, отвергнутых привязанностей). Правда, не так давно в отделе появилась новая лаборантка. Первое время она практически не была заметна, лишь неясная тень изредка мелькала меж лабораторных столов; но каждый день она становилась все реальней и реальней, все яснее казались черты лица, различимыми становились даже цвет глаз и детали одежды. Ее призрачная улыбка, изящные движения манили и в то же время пугали Генриха. Его беспокоила тайна ее появления. Ни одна метафизическая сущность не стала бы работать на зарплату лаборантки, — среди них не было никого с должностью ниже старшего научного сотрудника. Эта загадка тревожила его — он знал, что вселенная сопротивляется познанию и может пытаться воздействовать на него неясными ему путями. Это как ничто другое торопило его с отправкой рукописи.

Вариант L. Сюрреализм. Генрих пришел на работу за полчаса до официального начала рабочего дня, но все его коллеги уже были на месте. Заведующий встретил его вопросом – успел ли он подать тезисы на съезд. Генрих ответил утвердительно – еще две недели назад он закончил серию экспериментов и даже для уверенности провел некоторые из них повторно, так что он смог заблаговременно, без спешки, написать и отослать тезисы задолго до установленного срока. Заведующий обрадовался и сообщил Генриху последние новости – оказывается, все сотрудники лаборатории смогли подготовить на съезд отдельные доклады, так что на съезде лаборатория будет представлена вполне внушительной делегацией. Но самым приятным сюрпризом стало то, что даже новая лаборантка, которой по должности публиковаться было не обязательно, смогла подготовить довольно крепкую работу – свою первую публикацию. Услышав это, Генрих подошел к дебютантке и горячо поздравил ее с началом научной карьеры, по-дружески поцеловав ее в щечку. Раскрасневшаяся от смущения девушка, расцветшая от многочисленных поздравлений, сыпавшихся на нее с самого утра, скромно поблагодарила его и пригласила на торжественное раскрытие бутылки шампанского после окончания рабочего дня, которым она по совету старших товарок, решила отметить этот знаменательный в ее жизни день.