Корригирующий эмоциональный опыт

В 1946 г. Франц Александер, описывая механизм психоаналитического лече- ния, ввел концепцию <корригирующего эмоционального опыта>. Согласно его утверждению, базовый принцип лечения заключается в <проведении пациента, при более благоприятных обстоятельствах, через те эмоциональные ситуации, с которыми он не смог справиться в прошлом. Пациент, чтобы получить помощь, должен испытать корригирующий эмоциональный опыт, способный компенсиро- вать травматическое воздействие предшествующего опыта>. Александер наста- ивал на том, что одного интеллектуального инсайта недостаточно: должен присут- ствовать эмоциональный компонент, так же как и систематическое тестирование пациентом реальности. Пациенты, которые аффективно взаимодействуют с тера- певтом искаженным из-за переноса образом, постепенно должны приходить к осознанию того факта, что <их реакции не соответствуют реакциям психоанали- тика не только потому, что он (аналитик) объективен, но еще и потому, что он есть то, что он есть, человек в своем праве. Эти реакции не подходят для ситуации, сложившейся между терапевтом и пациентом, и они в равной степени не подходят для нынешних межличностных отношений пациента в его обыденной жизни>. В общем, эта позиция получила широкое распространение в современной психо- терапии. Даже среди психоаналитиков - которые исторически склонны в основ- ном полагаться на изменяющую силу чистого интерпретирования - лишь немно- гие, начиная с Гринсона в 1960-х гг., отрицают, что человеческие, личные качества терапевта не менее важны, чем содержание инсайта, который он обеспечивает. Эти базовые принципы - важности эмоционального опыта и открытия для себя пациентом, посредством тестирования реальности, неуместности своих меж- личностных реакций - играют столь же решающую роль в групповой терапии, сколь и в индивидуальной. Может быть, для групповой терапии эти принципы еще важнее, поскольку групповой формат предлагает гораздо больше возможностей для генерирования корригирующего эмоционального опыта. В условиях индиви- дуальной терапии корригирующий эмоциональный опыт, ценный сам по себе, при- обретается с трудом по причине ограниченности и нереальности отношений па- циент-терапевт. (Я считаю, что Александер отдавал себе в этом отчет, поскольку в одном месте он выдвигает идею, согласно которой аналитик порой должен быть актером, должен уметь сыграть роль, чтобы создать желаемую эмоциональную атмосферу.) Необходимость в подобном симулировании не возникает в терапевтической группе. Ведь в нее изначально включено множество напряжений - напряжений, глубоко уходящих своими корнями в первобытные уровни:

соперничество сиблингов,

конкуренция за внимание ведущих/родителей,

борьба за доминирование и статус,

сексуальные напряжения,

паратаксические искажения, а также

различия в социальном положении, образовании и системах ценностей участников группы.

Однако одного пробуждения и выражения сырого аффекта недостаточно - его необходимо трансформировать в корригирующий эмоциональный опыт. Чтобы это произошло, требуется соблюдение двух условий: 1) участники должны ощущать группу как достаточно безопасное место, где им оказывают поддержку, необходи- мую для открытого выражения напряжения; 2) должна быть достаточная ответ- ственность и честная обратная связь, чтобы обеспечить эффективное тестирова- ние реальности.

В течение многих лет клинической работы я неуклонно следовал правилу про- водить собеседование с пациентами после завершения ими курса групповой тера- пии. Я всегда спрашиваю о критическом случае, поворотном пункте или каком-то единичном событии в ходе терапии, которое принесло данному пациенту макси- мальную пользу. Хотя <критический инцидент> и <терапевтический фактор> по- нятия не синонимичные, все же очевидно, что наличие связи между ними отри- цать нельзя. Из изучения какого-то единичного важного события можно узнать очень много. В своем выборе мои пациенты почти неизменно останавливаются на инциденте, несущем в себе высокий эмоциональный заряд и затрагивающем дру- гого участника группы, редко терапевта.

Наиболее часто встречающийся тип инцидента, о котором рассказывают мои пациенты (так же, как и пациенты, описанные Франком и Ашером), связан с вне- запным выражением сильного неприятия или гнева по отношению к другому уча- стнику группы. В каждом случае отношения сохранялись, буря утихала, а па- циент испытывал чувство освобождения от внутренних ограничителей и ощуще- ние возросшей способности более глубоко исследовать свои межличностные отношения. Подобные критические инциденты имеют следующие важные харак- теристики.

1. Пациент выразил негативный аффект.

2. Это выражение аффекта стало для пациента уникальным или новым опытом.

3. Пациента всегда ужасала перспектива выражения гнева. Однако никакой катастрофы не последовало: никто не ушел и не умер; крыша не обрушилась.

4. За выражением негативного аффекта последовало тестирование реальности.

Пациент осознал, что либо выраженный гнев был неадекватным по своей ин- тенсивности или направленности, либо прежний уход от выражения аффекта был иррационален. В результате пациент или пациентка порой достигали, а порой и не достигали инсайта, т. е. понимания причин, стоящих либо за не- адекватностью аффекта, либо за прежним уходом от переживания аффекта или его выражения.

5. Пациент становился способен к более свободному взаимодействию с окружающими и к более глубокому исследованию межличностных отношений.

Второй наиболее часто встречающийся тип критического инцидента, описыва- емого моими пациентами, также сопряжен с сильным аффектом - однако на этот раз аффектом позитивным. Например, один шизоидный пациент кинулся вслед за другим участником группы, который, расстроившись, выбежал из помещения, и утешил его; позже он рассказывал, как глубоко взволновало его открытие, что он может заботиться о ком-то и кому-то помочь. Другие высказывались аналогично, говоря о внезапно открывшемся осознании, что они живы и находятся в контакте с самими собой. Общими для всех этих случаев являются следующие характеристики.

1. Пациент выразил сильный позитивный аффект - необычное явление.

2. Катастрофы, которой он так страшился, не последовало - ни насмешек, ни отвержения, ни <поглощения> другими, ни разрушения для других.

3. Пациент открыл доселе неведомую часть себя самого, и это наделило его способностью по-новому общаться с другими людьми.

Третья наиболее распространенная категория критических инцидентов похожа на вторую. Пациенты вспоминали какой-то случай, обычно включавший саморас- крытие, который подтолкнул их к значительно большей вовлеченности в группу. Например, до того отстраненный, сдержанный пациент, который пропустил пару встреч, открылся перед группой, сообщив, как отчаянно ему хотелось услышать от участников, что они скучали по нему во время его отсутствия. Другие также, каждый по-своему, открыто обращались к группе с просьбой о помощи.

Подводя итог, можно сказать, что корригирующий эмоциональный опыт в группе имеет несколько компонентов:

1. Мощное выражение чувства, которое межличностно направлено и при котором пациент берет на себя риск.

2. В группе достаточно поддержки, чтобы допустить такой риск.

3. Тестирование реальности, дающее пациенту возможность разобраться в инциденте с помощью согласования собственной оценки с оценкой других участников группы.

4. Осознание неуместности определенных межличностных чувств и поведения или же неуместности избегания определенного межличностного поведения.

5. Как конечный результат - укрепление способности индивидуума взаимодействовать с другими на более глубоком уровне и более честно.

Терапия есть эмоциональный и корригирующий опыт. Эта двойственная при- рода терапевтического процесса имеет основополагающее значение, и в этой ра- боте я буду снова и снова возвращаться к ней. Мы должны переживать что-то силь- но; однако мы должны также, используя свою способность рассуждать и делать выводы, понимать подоплеку своего эмоционального опыта. Эта формулировка непосредственно связана с концепцией здесь-и-теперь, клю- чевой концепцией в групповой терапии. Более подробно я рассматриваю ее в гла- ве 6, а здесь сформулирую лишь базовую предпосылку: степень, до которой те- рапевтическая группа фокусируется на здесь-и-теперь, определяет ее силу и эф- фективность.

Но если мы хотим, чтобы этот фокус на здесь-и-теперь (концентрация на происходящем непосредственно в этой комнате и в данный конкретный момент) имел терапевтическое значение, должны присутствовать два компонента: члены группы должны <переживать> друг друга настолько спонтанно и честно, насколько это возможно, и они должны также отражать себе и друг другу эти переживания. Это отражение, эта петля саморефлексии, является краеугольным камнем трансформации эмоционального опыта в терапевтический.

Как мы увидим в главе 5, где речь идет о задачах терапевта, в большинстве групп не возникает проблем с вхождением в эмоциональный поток здесь-и-теперь; работа терапевта постоянно направлять группу на самоотражение в этом процессе.

Ошибочное допущение, что интенсивное эмоциональное переживание само по себе обладает достаточной силой, чтобы вызвать терапевтическое изменение, столь же соблазнительно, сколь и освящено временем. Современная психотерапия была зачата в этой ошибке: в первом описании динамической психотерапии (при- веденном в выпущенной в 1895 г. книге Фрейда и Брейера по истерии) описыва- ется метод лечения катарсисом, основанный на убеждении, что истерия вызывает- ся травматическим событием, на которое индивидуум так никогда в полной мере эмоционально не отреагировал. Поскольку предполагалось, что болезнь вызывается подавленным аффектом, лечение, следовательно, заключалось в том, чтобы дать мертворожденной эмоции выход. Фрейду не потребовалось много времени, чтобы осознать ошибку: эмоциональное выражение, при всей своей необходимос- ти, не является достаточным условием изменения. Отброшенные Фрейдом идеи отказывались умирать: как беззаботно брошенные семена, они породили целый шлейф терапевтических идеологий. Венское fin-de-siecle лечение катарсисом, живет и поныне в таких подходах, как метод <первого крика> и биоэнергетиче- ских методиках, и до сих пор многие ведущие групп делают чрезмерный упор на эмоциональном катарсисе. Мои коллеги и я провели обстоятельное исследование процесса и результатов применения многих техник, которые были характерны для групп встреч и пользо- вались популярностью в 1970-е гг. (описание исследования приводится в главе 16). Полученные данные в значительной степени подтверждают идею двойственной, включающей эмоциональный и интеллектуальный компоненты, природы психотерапевтического процесса.

Самыми разными методами мы изучили взаимосвязь между опытом, приобре- тенным в ходе терапевтического процесса каждым отдельным участником груп- пы, и тем, каковы для него конечные результаты терапии. Например, мы просили пациентов поразмышлять в ретроспективе над теми аспектами группового опы- та, которые, как они полагают, в наибольшей степени способствовали позитив- ной перемене. Мы также регулярно обращались к пациентам с просьбой, еще во время прохождения ими курса, описывать (по окончании каждой встречи) собы- тия, которые больше всего затронули лично их. Когда мы соотнесли тип событий с конечным результатом, то получили удивительные данные, развенчивающие многие из современных стереотипных представлений об основных составляю- щих успешного опыта групп встреч. Хотя эмоциональный опыт (выражение и переживание сильного аффекта, самораскрытие, предоставление и получение об- ратной связи) считался чрезвычайно важным, однако не его наличие разделяло успешных и неуспешных участников группы. Другими словами, вероятность вы- сокой оценки эмоционально-насыщенных инцидентов пациентами, чье психоло- гическое состояние не изменилось или которые приобрели даже деструктивный опыт, была такой же, как и для тех участников группы, чье состояние в итоге улучшилось. Так какой же тип опыта отличал преуспевших от не добившихся успеха? Дан- ные ясно свидетельствовали о существенности познавательного компонента: нуж- на была какая-то когнитивная схема, некая интеллектуальная система, которая об- рамляла бы опыт, помогала упорядочить его и придавала бы смысл эмоциям, про- бужденным в группе. (Полностью результаты этого исследования рассматривают- ся в главе 16.) Тот факт, что эти данные были получены в результате обследования групп, ведущие которых не придавали большого значения интеллектуальному ком- поненту, служит сильным доводом в пользу существенности последнего - зна- чит, он принадлежит к сфере сути, а не фасада терапевтического процесса.