Прозрение

Не знает, потому что именно в этот момент в его душе пробуждается новое, доселе незнакомое, но столь целительное чувство: Парцифалю становится невыносимо стыдно за содеянное.

Герой Парцифаль промолвил так:

«Душу мою застилает мрак.

Вот здесь я стою перед вами

И выразить не могу словами,

Какой измучен я тоской…

Не нужно радости мне людской,

И я назад к вам не приду,

Пока Грааль вновь не найду…

Я сознаю, в чем я виновен:

Был непомерно хладнокровен.

Мне быть не может оправданья,

Поскольку выше состраданья

Законы вежества поставил!

И ради соблюденья правил

Молчал перед лицом несчастья,

Ничем не выразив участья

Анфортасу, кому в ту ночь

Я мог, обязан был помочь!..»

^{К. Як. Фалькенштейн, Замок Грааля. 1883}

Разрушены прежние устои, Парцифалю уже не нужно «радости людской», не нужно славы и уважения, не нужно сражений и подвигов. Ему больно. Больно от всего, что он услышал, но еще больнее от осознания тех страданий, которые он сам принес. И в его душе начинает звучать незнакомый тихий голос… Голос, который поведет его дальше. Внутренний голос, голос совести, голос сердца, голос Бога – у него много имен.

Немецкий философ Мартин Бубер считает, что именно в подобной ситуации, ситуации внутреннего кризиса и отчаяния, человек способен услышать этот зов, голос Бога, взывающего к человеку: «Где ты?» Он пишет, что «…человеку некуда скрыться от ока Божия; скрываясь от него, он скрывается от самого себя. Конечно, и сам он хранит в себе Нечто, ищущее его, но это Нечто наталкивается на преграды, самим же человеком и сотворенные и мешающие ему самого себя найти. Вот на эту‑то ситуацию и направлен вопрос Бога. Он хочет добраться до человека, сломать его укрытия, пытаясь показать ему, куда же тот угодил, пробудить в нем великую волю вызволиться оттуда.

Все зависит лишь от того, насколько человек готов к этому вопросу. Конечно, у каждого… „затрепещет сердце“, когда Божий глас достигнет его слуха. Но его защитное устройство поможет ему справиться и с движением сердца. Ведь голос является не в „огне и землетрясении“, которые бы угрожали существованию человека; он – как „голос тонкой тишины“, и его легко заглушить.

Покуда все обстоит так, жизнь человека не станет путем. Сколь бы преуспевающим и счастливым человек ни был, какой бы властью он ни обладал и какие бы великие деяния ни совершал, в его жизни пути не будет, покуда он не отзовется на этот голос»².

* * *

Парцифаль отзывается, и с этого момента начинается его Путь. Путь искупления, путь к Граалю, путь к самому себе. Ему предстоит совершить еще немало подвигов, несколько раз оказаться на грани жизни и смерти, прежде чем он удостоится чести вновь лицезреть Грааль и Анфортаса и, наконец, задать тот самый вопрос. И это уже будет его вопрос. Что же изменилось в нем?

Если помните, отличительной чертой Парцифаля и его сильной стороной является верность – он всегда верен собственным убеждениям и неуклонно следует им. Правда, сами убеждения эти меняются по мере его внутреннего взросления: вначале это советы матери, потом слова мудрого старца, затем рыцарский кодекс. Долгое время у него нет собственных убеждений, и он следует чужим мнениям в той или иной форме. И так могло бы продолжаться сколько угодно, если бы в его жизни не появился Анфортас. Встреча с ним буквально переворачивает Парцифаля, пусть и не сразу у него наступает прозрение. Переворачивает, перепахивает всю его душу: он не в силах жить с осознанием того, что где‑то из‑за него терпит муки живой человек. Анфортас страдает и будет продолжать страдать, пока Парцифаль не станет другим.

Парцифаль прозревает, когда боль Анфортаса становится его собственной болью. Именно тогда его жизнь приобретает очень конкретный смысл: спасение Анфортаса становится этим смыслом. Не слава, не подвиги, не любовь, не Грааль. Парцифаль даже к Граалю стремится лишь потому, что его обретение позволит исцелить короля. Отныне боль за другого направляет душу рыцаря.

И даже страшно представить себе судьбу Парцифаля, представить, кем бы он стал – без встречи с Анфортасом. Сила и знание без любви и сострадания могут породить лишь холодную жестокость. В «Голосе Безмолвия», прекрасном поэтическом тексте о пути внутреннего становления человека, «головное», исключительно рациональное познание без душевной мудрости считается хуже неведения. А для обретения душевной мудрости человеку нужны не знания, нет. Каждому человеку нужна его собственная «встреча с Анфортасом». Ведь что спасло Парцифаля, что позволило преодолеть формальные запреты и пробудить в самом себе нечто по‑настоящему человеческое? Его сердце откликнулось на боль и впустило в себя Анфортаса.

Мне кажется, человеку нужен символический Анфортас: то, на что ты захочешь потратить свою жизнь, за что будет болеть твоя душа, как она заболела у Парцифаля. Это может быть другой человек или люди, как это было у матери Терезы. Это может быть книга, как это было у Экзюпери с «Цитаделью». Это может быть красота и искусство, как это было у Рериха. Это может быть забота о детях, как это есть у Чулпан Хаматовой.

В принципе, наверное, не так важно, что это может быть. Главное, чтобы это было. И мне очень хочется пожелать всем нам – найти своего Анфортаса.