Арестованная уха

Константин КАРНЫШЕВ

Было это в начале лета второго года войны. И без того скудная жизнь совсем поплошала. Хлеб уже выдавался по нормочке. В день на едока приходилось по двести граммов. Сколько ни переталкивай, ни катай его во рту, ничего там не прибавится. Да если еще без приварка. До картошки далеко, она будет под осень. Другая огородина тоже не скоро поспеет. Отец только готовится выходить на плес. Ниоткуда, ничего.

Была бы жива мама, она как-то бы вывернулась. Но весной наш дом осиротел. Замолкла швейная машинка - главная наша работница. Никто не днюет - не ночует за нею, как, бывало, мама. Сошьет кому штаны или рубаху - для семьи какой-никакой приработок. За эту услугу люди что-нибудь приносили.

Рядом с нашей деревней пошумливает море. Но ходу в него нет. Разрешалась лишь казенная рыбалка. Да и что-то взять в открытую для семьи из улова - ни-ни; вольности эти строго карались. Разве что крадучись. Но можно потом угодить под обыск. Найдут проверялыцики - ищейки звено рыбешки, тотчас в тюрьму или в ссылку упекут.

И все же насмелились мы поставить сетушку в Сору - Провале, авось, что-нибудь попадет. Возглавил маломощную нашу компанию одноногий мой дядя Демид. Кроме него, она состояла еще из двух отроков - меня и сына его Николая. Вечером, почти в сумерках, мы выметали сеть и благополучно вернулись на берег. Оставалось ждать утра. На мудрость его надеяться. Разбудил нас дядя Демид раным-рано, когда едва-едва на восточной закраине небушко стало отбеливать, послав посыльным за мной двоюродного брата Кольку. Чуть припоздаешь - придется вошкаться с сетью в непогодье, как будто кто-то открывает в начальной поре ему широкие ворота. И все равно до ветра выбрать мы ее не успели. Поднялась высокая волна. Ох, как надо уметь повертываться на воде! Даже усердие не помогало. Лодку стало заливать. В гребях сидел Николай. Он был постарше меня, и дядя Демид на него это возложил. С веслом при неспокойном море управляться потяжелее. Сам же дядя Демид устроился на корме, помогая ему своим веслом. Я вычерпывал воду из лодки банкой. А она прибывала и прибывала. Я с трудом справлялся с нею. А что дальше будет? Между набоями появилась течь. Струйки воды резво били вверх. Лодка оседала все ниже и ниже. Ее словно притягивало ко дну. Далеко ли до него? Как не хочется тонуть. Почему-то захлебнувшегося долго не выносит на берег. Сначала камнем увлекает вниз. И только позже чуть вздымает и свободной водой подхватывает, чтобы утащить неведомо куда от той злочастной пасти, где человека она заглотнула. Иногда столько мытарит, гоняя туда и сюда, так отполощет до костей утопленника, что никто его не распознает: чей он, в какой стороне его дом. Вот и предают земле безродным. Сколько "шкилетов" было погребено в илистых кочкарниках на нашем берегу.

- Николай, греби, Костюха, отливай,- призывал нас дядя Демид с кормы, глубоко загружая в беснующуюся, быстро бегущую воду весло, словно старался отогнать ее от лодки. Вдруг за спиной его вырастала белопенная гора. Море расступалось. И мы стремительно проваливались в эту яму. Как было жутко колыхаться на дне ее. Сейчас нас накроет закручивающимся гребнем и разнесет в щепки. Помиловало. Лишь перевесилось в лодку через борта несколько кипенно-яростных языков, сорвавшихся с водных вершин.

Столкнули мы нашу посудину с берега не просмоленной и не проваренной. За весну она рассохлась. На спокойной воде лодка еще нас слушалась. А как только море зашевелилось от ветра и погнало волны, из щелей между набоями пошла упругими струями течь. Перебороть ее едва ли удастся. Берег тоже как бы не торопился приближаться. Руки готовы были опуститься. Да подбадривания дяди Демида заставляли хорошо или плохо, но гомозиться нас.

- Николай... Костюха...- строго окликал он гребца и водолея. - Не дрейфите. Скоро будем дома.

Когда вода под лодкой снова раздвинулась, как бы даже разомкнулась, ее сильно встряхнуло от удара по днищу. Похоже было, что она на что-то налетела, на миг приостановившись. Мы с перепугу с Николаем обомлели. Все! Теперь пришел нам конец. Но это была лишь первая ягодка. Подкинув на самый гребень волны какой-то сатанинской силой, распоряжавшейся как угодно морем, лодку со всего размаху бросило вниз. По набоям и килю прошелся жуткий вздрог и треск. Показалось, что лодка не выдержала своевольства над собой ветрового разбоя и рзваливается. Николай уже не греб, еле удерживая весла в руках. Их вырвало из уключин. Вода свободно перекатывалась через борта. Я тоже перестал вычерпывать ее, все равно бы не справился с напором волн. Боязно было за дядю Демида. Вода его почти накрывала. Как он справится с нею с одной ногой. А если снесет с кормы? Но дядя Демид как будто врос в нее, все так же без устали орудовал кормовым веслом, зажимая за пазухой костыли.

- Ребята, мель! Спрыгивайте скорее! Я буду спасать сеть. А то попрошшаться с нею придется, утянет в море.

Дядя Демид уселся на полотно, придавив его небогатым сухим телом ко дну лодки. Вблизи от берега волны стали еще выше, круче и злее. Растревоженная ветром буйная вода по-хозяйски завладела нашей лодкой. То подталкивала ее к берегу, то пытаясь вырвать из наших рук и обратно утащить в море. Как бы оно ни лютовало, никому мы ее не отдадим. Трудно дышать, рот заливает водой. Грудь выворачивает от мучительного кашля. И все равно тело омывается нарождающейся светлой радостью. Море отпустило нас с миром. Не растерзало, не разбросало по своим глубям. Под ногами илистое дно. Как сладко в него упираться. И глазам хорошо. Жадно забирают они в свои просторы и каемку берега, омываемую сердитой водой,- да что она нам теперь, какая угроза! - избы с плетенью огородов и в самых немыслимых загибах речку. Заново, заново мы родились. Спасибо морю за этот подарок! Пощадило. Нашло в себе милость.

Не успели мы начать разборку и распутывание сети, как заметили, что по берегу речки со стороны деревни к нам приближаются двое незнакомцев - мужчина и женщина. И гадать не надо: или это кто-то из милиции или уполномоченные из района. Сколько их шастало с дозором по обнищавшим деревням, выколачивая последнее. Наверное, они уже давно за нами следили. И подгадали вовремя. Ни убежать, ни спрятаться за огородинами уже было нельзя. Берег пустынен. Прихватив по две или три рыбешки, улов был негустой, мы пошагали во главе с дядей Демидом к заулку. Мужчина и женщина повернули наперерез нам. Значит, охотились они за незадачливыми рыбарями. По дороге я выбросил своих рыбешек, чтобы не было в руках прямых улик. Позже подберу, если не съедят собаки.

Шито-то было все белыми нитками. Уловка моя тотчас была разгадана. Нашелся хитрован. У них, у этих доглядчиков, что, ума нету, дурнее тебя они? Но что до этого деревенскому мудрецу. А пока мы по-прежнему держим путь к заулку. В сознании все же шевелится мысль: а вдруг эти люди по каким-то своим делам идут и что-то им у нас надо спросить. Всегда мечтаешь о чем-то лучшем. Вот и мы тоже хотели видеть совсем другой исход. Просто мужчина и женщина, какие-нибудь командированные, решили прогуляться по морскому берегу. Громкий окрик пригвоздил нас к месту. Дядя Демид перестал подкидывать свое костистое тело, оперся на костыли пазухами, опустил руки.

- А где твоя рыба? - резанул меня строгим взглядом мужчина. - Ну-ка, иди подбери!

Был он полнотелый, широкий в поясе. Фигура его казалась квадратной. Темная гимнастерка подпоясана рифленым офицерским ремнем. На ногах хромовые сапоги, слегка подморщенные на низу голенищ. Пузыри галифе колесом оттопыривали полы гимнастерки. Он сузил глаза и назвал себя. Голос был у него отрывистый, резкий, властный. Возле губ пролегли две жесткие складки, говорящие об умелой привычке строить нужное лицо.

- А у них и костеречка попалась. Ой, какая маленькая! Аи, какая прелесть! Ну зачем ее было ловить? - воскликнула женщина, склонившись над рыбинами, сложенными в кучку. Она держалась чуть поодаль от мужчины, блюла дистанцию между собой и им.

Он еще более нахмурился после этих слов женщины. Одернул гимнастерку, пряча под нею вывалившийся из-под ремня живот.

- Рыбу и сети мы у вас заберем. - Густой его голос прозвучал четко и твердо. - А лодку подгоните туда. - Он указал рукой, куда ее надо сопроводить. - Да не вздумайте... - Он не договорил, повернулся и пошел. Женщина подстроилась рядом с ним. Берег был кочковатый, болотистый. Платье мешало ей перескакивать. Она взмахивала руками, стараясь удержаться. Ойкала. Мужчина как будто не замечал этих ее мучений. Спина его плыла негнуче. Голова держалась неким драгоценным сосудом на толстой мясистой шее, не поворачиваясь по сторонам.

Не были ли ее возгласы призывами о помощи? "Да вот там идите",- хотелось ей подсказать. Но спутник ее так и пронес себя, не встрепенувшись, ничем не озаботившись до самых улиц. Мы мешали ему? Вот только что власть показывал, повиновения требовал. И вдруг эта слабость - подать руку кому-то? Занижать свою повелительность? Не-е-ет, ни за что! Власть должна быть властью.

Сила ее и на нас давила тяжелым грузом, вколачивала в землю. Завладевала думами, призывала к покорности, наполняла грудь страхом. Все, что нам было велено, мы сделали. И явились, куда было сказано, получать полагающееся воздаяние за совершенный грех. Пошли-то мы против запретного. И кары не миновать. Послушливо топочем на судилище. Какие на нас строгости падут? Повернуть бы ноги в сторону, да смелости не хватает.

- Если понадоблюсь, то прибежите за мной. До милиции дело не доводите,- наставлял нас дядя Демид. - Подслаб я что-то. Уж домой попрыгаю.

Поставили нас посредине лобной комнаты. Со всех сторон можно было обглядывать. Сердце вылететь просится из груди. Тесно ему там взаперти. Штаны подвернуты. Глаз нет мочи оторвать от босых ног. Половицы чуть ли не жгут подошвы. До невозможности нам стыдно своих голых ног, своей исхудалости, бедной в заплатках одежонки. И кажется бритвой режут глаза сияющие на оконном солнце хромовые сапоги на чужих ногах. И что за костюм у женщины! Что за туфли! Ну прямо в царские одежды разодета.

В руках у нее линейка. Она прикладывает ее к костерьке.

- Да-а...- вытягивает губы. - Да-а...- Рыбина бьет хвостом по столешнице. Неужели еще не умерла и так протестует против измывательств над нею?

Женщина, испуганно вскрикнув, отбегает от стола. И давится от смеха, утирает слезинки. На окаменелом лице мужчины в хромовых сапогах по-прежнему, кроме твердости, ничего другого нет. И женщина, застыдившись своей слабости, умолкает.

По малости лет посадить нас не могли. Да и какой арестант из дяди Демида. Кончилось тем, что сети и лодку у нас отобрали. Так и не состоялась желанная уха. В те голодные, исковерканные войной дни, какой бы была она подкрепой пустоватому желудку. До сих пор жаль себя того давнего. Как же нас не умели беречь! Или не хотели?

Чудодей: Повести и рассказы / Вступ. ст. В. Мантатова; Послесл. О.И. Куницына; Худож. А.К. Карнышев, К.К. Карнышева; Фото С.Ю. Прима-кова. - Улан-Удэ: Респ. типография, 2002. – 464 с.: ил.