Возвышение и падение
Константин КАРНЫШЕВ
Услышав, что наш родовой дом в деревне продается, я подсобрал деньжат и отправился в путь. Давно уже подумывал вернуть его обратно. Дом побывал в двух или трех руках. Последняя хозяйка - одинокая старушка. Приезжая. Было лето. Застал я ее в огороде. Огребала она картошку. Меня старушка не знала. Да и я видел ее в первый раз. Представляться не стал, чтобы не смущать старушку. Пусть думает о покупателе, как о человеке стороннем, не имевшем никогда к дому никакого касательства. Только слух-то оказался ложным: не продается. Уезжал я ни с чем. В дом не стал заходить. Зачем? Душу бередить? Да и как посмотрит на это новая хозяйка, если я начну досмотр его. Зажал покрепче душу и не оглядываясь, поскребся по деревенской улице прочь. Все-таки здесь поднимался телом и душой, тут было начало начал. И когда-то казалось, что жизнь моя не прервется с этим домом, ни с этим подворьем.
Годы и годы пролетели. А то подворье, излаженное долготерпеливым трудом отца и матери как будто бы на все времена, до сих пор продолжается во мне. Ведь так глубоко мы были втянуты в его жизнь. Оно-то и лепило, можно сказать, наши судьбы. В то же время подворье являлось как бы портретом людей, его хозяев.
...Родовая память... Она неистребима.
Так с чего же начать разговор о родовом подворье? Наверное, лучше с ограды. Она связывала все постройки в один узел. Дом наш был сложен из лиственничных бревен, Рассказывали, что прежде стояло тут болото. Коней вместе с телегами топили в нем. И все-таки люди не отступили, продолжали вести дальше главную улицу. Вытянулась она вдоль берега моря километров на шесть. Часть болотной воды скатилась в речку-мелиорацию, которая рассекала калтус напополам. Прокапывали ее всей деревней. Главным орудием в руках людей была лопата. Долго я не понимал в мальчишеские годы, откуда у нас взялась прямая, как струна, речка. Не бедная водой. Находили мы в ней и ямы, ныряя в них с береговых крутоярий, уходя ко дну с "ручками". Теперь она превратилась в жухлый, обмелевший ручьишко. Ушло невозвратно ее полноводье. Но по-прежнему не услышан никем голос этой беды. А кто мы будем без речек, озерин? Что за твари земные?
И как станем зваться? А как они одаривали перволюдей этих мест всякой живностью.
Казалось, что природа, облегчая долгий путь новоселенцам к новому обиталищу, щедро преподнесла целую лиственничную рощу. Почти под самым боком грелась она на широком плоскогорье крепкоствольными кронами. Вот и украсились домовины твердым, как металл, деревом. Будет оно стоять целехоньким века. Да и гниль в нем сильно не разгуляется. Не один день попотел мой отец, распиливая лиственничные бревна на две половины. Шестнадцать лет безвыездно я прожил в этом доме.
Сельское подворье - это целый мир. Подрастая, начинаешь понимать, что чему в нем служит. Ведь все по дому и по хозяйству делалось своими руками. Не знаю, чего не мог смастерить мой отец. Он не только поставил дом, но и отделал его изнутри и снаружи, сложил печь, сладил деревянную кровать, столы, стулья. Редко когда в сарае умолкал верстак. И всякий нужный для дела инструментишко можно было найти в доме. Для него отец отвел целый угол. Все там аккуратно было разложено по ящичкам или висело на деревянных спицах на стене. Не дай бог что-то положить не туда или не так, получишь крепкую выволочку. И если сам затеваешь какое-то поделье, то потом не раз и не два проверяешь себя: туда ли сунул долото или рубанок, на то ли место самое повесил ножовку, чтобы отцу при заделье не пришлось ничего искать.
Уже далеко позже я диву давался, когда и где научался крестьянствующий человек столь разным ремеслам? В мальчишеские годы свыкаешься с тем, что хозяину дома многое подсильно, ни перед чем он не спасует - сварганит сани и кошеву, не опустит рук перед телегой. Хитроумья навроде тут никакого не надо. На твоих ведь глазах горбулистые лиственничные коренья чуть ли не играючи перерождались в тележные колеса. Гнучие березовые отводья в лесной гущине сами лезли под топор.
А если заглянуть в амбары. А их у нас было два. Один амбар возле ворот. Туда складывалась рыболовная снасть. Сеть вязалась целую зиму матерью, а отец насаживал полотно на веревки с цевками из бересты и грузилами из свинца. Концы имели длину двадцать пять-тридцать метров. Помещалось в него и другое добро, которое не могло понадобиться скоро. Во втором амбаре хранилось в сусеках зерно; в огромной бочке - мука, а в ларе хлебные выпечки. Над всеми этими посудинами порадели тоже отцовы руки.
Амбары никогда не закрывались на замки. Даже когда в удачливые годы на убоину на кольца в потолке подвязывались свиные и бычьи туши, в пробои лишь для близиру вставлялись палочки. Этих сторожей хватало. Никто ничего не трогал.
Только вот долго скребла меня мысль: почему отец при таких руках не может обладить сносно стаю. Ладно, крыша туда-сюда, из дранниц она, полая с двух сторон. Но вот потолок у нее не из толстых тесин, а из слег, покрытых соломой? И получается, что стая открыта всем ветрам. И вид у нее убожистый, как будто ставилась неумелыми руками. Лишь позже уразумел, что лучшего обиталища для коров не придумаешь. Ведь через соломенный потолок стая по-настоящему дышит. Лишняя влага уходит из нее. Толстая подстилка день и ночь нарабатывает тепло. А скотине в самый раз такое лежбище: не слишком жарко и душно, и не холодно.
В начале же лета вся подстилка убирается в бурты. На другой год из нее вызревает перегной, который вывозится на поле. Хватает его и на огород при подворье. Ничего так не вызнаешь хорошо, не втемяшится напрочно в голову то или иное деревенское рукомесло, если чего-то не испробуешь своим горбом, не почувствуешь, какой сладостью и горечью досталось тебе содеянное. Сколько забот клалось на деревенского парнишонку той поры: чистка стаи, прибиранье двора, колка дров, наготовка в лесу сухостоин. Запрягаешься в тележку сам и гарцуешь голоногим с сутунками домой. Поиграть некогда. На уроки поздний вечер остается. А то и делаешь домашнее задание в переменки. Нет, не оголаживало ум такое образование, от которого нарастали твердые рубцы на ладонях. Крепко лечило оно разум. Ни душе, ни телу некогда было вольничать.
Спасибо этим мозолистым дням и годам, не оставлявшим времечка на всякие праздные затеи. Иначе как раскусишь мудрость как будто с виду простого крестьянского занятия, но в самом-то деле таящего в себе много такого, что излаживается не одним днем, не одним поколением. Как и многие крестьянствующие люди, мой отец все тонкости обращения с землей и животными постигал не за партой, а своим умом и смекалкой. Никто ему не подсказывал, сколько в этот или в тот год сеять яровых, сколько озимых. До всего доходил он сам. Да и за плечами его стояла родовая память поколений. Никакими ядами землю не пичкали. С сорняковым дурнотравьем вели войну плугом, старались не иссушать ее плодоносность. Силушку земле и перегной ох как набавлял. Высеивались на полях пшеница, ярица, овес, ячмень - почти весь злаковый подбор, идущий на питание людей и на корм скоту.
А уж чего только не взрастало на огороде - по нынешнему речению, приусадебном участке. Занимал он добрый гектар. Главенствовал тут, конечно, картофель. Хотя клубни его не так часто менялись, но вырождения не происходило. Бывало, выворачивали из земли таких "поросятушек", что одно гнездо заполняло целое ведро. И безбожно, как сейчас, картошка не гнила. Телом была поздоровше. Под огурцы и помидоры занаряжались по-унавоженнее места возле стаи. Земля им нужна была легкая, пушистая. Морковь, брюква, капуста, горох и прочие лакомства высеивались и высаживались поближе к колодцу. Издалека воду для них не наносишься. С картошкой соседствовала конопля. Она замахивалась на четвертину огорода. Из семян ее жали на самодельном стане масло. Ныне забыли его вкус. Слюнки текут, когда вспомнишь, как мы, ребятня, жмурясь от удовольствия, вкушали конопляный жмых - эту своедельную, домашнюю халву. Зимой стебли конопли на несколько недель загружались под лед для отмокания. Потом цепами выбивалась из них ость, которая в виде пакли шла на конопатку изб. А из волокна вились веревки и канаты. Но кто думал тогда, что конопля обречена, получит по злой воле отходную. Теперь она совсем ушла с полей. И предается даже анафеме. За что? За то, что кроме разной вкусноты, есть в ней и такое, что можно оборотить во вред себе. И оборачивают. Снадобье дурнотное из благородного, доброго растения выжимают каверзные людишки. Опаиваются этим кащеевым зельем до отемнения сознания. В полоумие входят, рассудок теряют. Вот и пошла гоньба - морва на конопелюшку. Огнем и мечом ее бедную стращают и изгоняют, если где-то она приблудилась. Какому богу кланяться, чтобы воскресло это чудо-растение. Худом бы его не поминали. Осветлились бы люди душой, в нечистых желаниях укротились. Где этот заступник? Явись! Или уж по наговорью будем жить: что имеем не храним.
Почти половину огорода занимал у нас сенокос. Под него высеивалась трава тимофеевка с кустистым колосом и могучим стеблем. По обочинам щетинилось разнотравье - коровье душистое лакомство. От цветоносной пестроты рябило в глазах. Над всем этим зелено-цветным убором стояло такое густое разноголосье всякой мелкородной твари. Сладкая музыка лета. И вроде бы чьи-то укусы не укусы. Вышагиваешь посреди этого изобилия по-страусиному чутко, чтобы высмотреть медовое гнездо. Не к нему ли парусит сейчас только что слетевшая с цветка загруженная нектаром пчела? И казалось, небо над головой поднималось все выше и выше, подпираемое солнцем.
Отец уже в сарае на наковальне отбивает литовку. Наросший травяной покров, срезанный под корень, нашу охоту делает прибыльной. Пчелиные соты предстают перед глазами как на ладошке: знай, кушай медок. Потом свои полевые пиры отрабатываешь греблей кошенины.
Предосенняя страдная пора в нашем подворье начиналась отсюда, с огородного сенокоса. Первый зарод самого лучшего, душистого сена ставился здесь. Подвозить копны, утаптывать навильники отец приглашал вместе с мамой и нас, малый народ. Остальное сено брали в калтусе, и обкашивали межи и поляны в колках.
Ни с чем не сравнимая пора. Мы любили ее. Терпкие запахи сена того моего раннего детства живы во мне и посейчас.
Константин КАРНЫШЕВ
Правда Бурятии.
– 1993. – 6 января.
– (Русская Дума).
Константин Григорьевич Карнышев (1927 - 2004 г.г.)
Родился