2. Бетховенский симфонизм: «история» и «мгновение».

Проци­тируем на вид узко-конкретное, но чреватое широким смыслом, наблюдение замечательного знатока бетховенского творчества Филипа Гершковича из его статьи «Анатомия Третьей части 1-й фортепианной сонаты Бетховена»⁷: речь идет о последней восьмой («си-бемоль») второго такта, которая в симметричном такте следующего построения превращается в «си».

«Бетховен - непревзойденный мастер «анонсировать» и даже на самом деле сделать модуляцию (т.е. переход из одной тональности в другую - Т.Ч.) одним единственным ... звуком. Таковым является это «си»... Не забудем упомянуть и о том, что альтернатива «си-бемоль» -«си» становится фокусом разработки ...»

Один звук, как подчеркивает Ф.Гершкович, становится переломным моментом тонального развития, т.е., если использовать внемузыкаль­ные термины, - частное «мгновение» жизни превращается в «истори­ческую эпоху».

Чрезвычайная лаконичность в воплощении композиционных функ­ций задавала симфонизму Бетховена его поразительный динамизм (см. об этом в Лекции 10, разделе 8). В бетховенской форме, однако, мгновения вроде «си», молниеносно переключающего процесс из одной тональности в другую, имеет сугубо конструктивное, объектив­но-логическое значение. Это ни в коей мере не мгновения «чувства», приковывавшие к себе эмоциональное внимание. Скорее эти «си» — «пучки» энергии, которые Бетховен гениально концентрирует из равно­весного баланса сил тональности. И лишь общая траектория напряжен­ного движения, стимулируемого такими «энергетическими выброса­ми», может быть понята и интеллектуально - как образ мировой устремленности к высшей цели, и эмоционально - как символ драма­тического развития души.

У романтиков бетховенский «миг истории» обрастает личным переживанием - переживанием собственной личности. Объективная логика процесса пропитывается субъективным чувством. Оно раздви­нет границы «мгновения», лишая его конструктивной краткости и превращая в более или менее долгий фрагмент формы, который функционально (например, с точки зрения тонального

82

движения) есть не что иное как мгновение, а по смыслу - «эпоха» в «истории души». И наоборот. С формально-функциональной точки зрения перед нами может быть громадная «история» (длительный процесс, насыщенный тональными сдвигами и контрастными темами). Но по смыслу эта «история» - всего лишь «мгновение» душевной жизни, всего лишь один из бликов, отброшенных личностью художника на звуковую поверхность.

Гипертрофия музыкально-конструктивного мгновения или, напро­тив, мгновения музыкально-эмоционального в конечном итоге превра­щает бетховенский симфонизм, от которого отталкивались романтики, в свою противоположность' в статично-фрагментарную форму. В свою очередь, принципы статики и фрагментарности задали ориентиры новаторам XX века.

Композиторы-романтики по-разному восприняли бетховенские за­веты Сознательные революционеры (такие, как Вагнер) мыслили музыкальную форму по модели драматичной и грандиозной «исто­рии». Новаторы «нечаянные», не стремившиеся радикально преодолеть традицию, обращались с композицией как с собранием самоценных мгновений (и это собрание мгновений, в свою очередь, выступало неким «сверхмигом» - временем, «спрятавшимся» от напора истории в тайниках «Я»).

К первым принадлежали, кроме Вагнера, реализовавшего свой «историзм» в опере, Берлиоз и Лист, работавшие больше в жанре симфонической музыки. Ко вторым - Шуберт, Шопен, Шуман, отто­чившие жанр вокальной и инструментальной миниатюры, а на поздней волне романтизма - Брукнер, поставивший уникальный эксперимент по превращению в «собрание мгновений» целых громадных симфоний. Более подробное знакомство с романтическим музыкальным миром начнем с мастеров лирической и программной миниатюры.