(!) Варианты оформления текста:

Вариант 1, «прозаический»

Давным-давно в одной далёкой стране жил-был вдовец, у которого была добрая прелестная дочка.

Однажды он женился на другой женщине со скверным недобрым характером. У неё были две родные дочери, Виталина и Люсинда, которые по характеру были как две капли воды похожи на свою мать.

Она их очень любила и баловала, а вот падчерицу невзлюбила и заставляла её работать с утра и до поздней ночи.

От грязной работы девушка всегда была выпачкана в золе и пыли. Сводные сестрицы, видя это, насмешливо называли её Золушкой.

Однажды мачеха Золушки и её дочери, разодетые, с пышными веерами в руках, собирались на бал. А Золушка, как всегда, ходила по дому в старом платье с заплатками, вся в золе, с рукодельем в руках.

— Золушка, мы сегодня собираемся на бал во дворец, — надменно напомнила мачеха. — Ты сделала всё, что я тебе велела?

— Да, матушка, — покорно отвечала Золушка.

— А ты сшила нам платья для бала? — недовольно спросила Виталина.

— Да, сестрица, — отвечала Золушка.

— А выбрала шляпку к моему наряду? — нахмурилась Люсинда.

— Да, сестрица, — и Золушка подала ей шляпку.

— Какая безвкусица! — воскликнула Люсинда. — Я не надену её!

Вариант 2, «драматический»

Рассказчик: Давным-давно в одной далёкой стране жил-был вдовец, у которого была добрая прелестная дочка. Однажды он женился на другой женщине со скверным недобрым характером. У неё были две родные дочери, которые по характеру были как две капли воды похожи на свою мать. Она их очень любила и баловала, а вот падчерицу невзлюбила и заставляла её работать с утра и до поздней ночи. От грязной работы девушка всегда была выпачкана в золе и пыли. Вот и прозвали её сводные сестрицы в насмешку Золушкой.

Звучит романтическая музыка. В комнате появляется Золушка в старом платье с заплатками, вся в золе, с рукодельем в руках. Входит Мачеха со своими дочерьми в красивых нарядах и с веерами в руках. Музыка перестаёт играть.

Мачеха: Золушка, мы сегодня собираемся на бал во дворец. Ты сделала всё, что я тебе велела?

Золушка: Да, матушка.

Виталина: А ты сшила нам платья для бала?

Золушка: Да, сестрица.

Люсинда: А выбрала шляпку к моему наряду?

Золушка: Да, сестрица. (отдаёт шляпку)

Люсинда: Какая безвкусица! Я не надену её!

Первый вариант привычнее и более распространён в отечественной традиции написания сценариев.

(!) Основные особенности языка сценария с примерами:

Главным инструментом сценариста было и остаётся слово. Что бы ни говорили адепты режиссуры, слово — не антипод экрана и вовсе не противостоит экранной действительности. Не будучи картинкой, оно способно быть настолько зримым, что порождает в воображении читателя — даже если он не режиссер — насыщенный образами мир. Не зря же С. Эйзенштейн приводил в качестве примера идеального сценария классиков русской литературы. Вот фрагмент из пушкинской «Полтавы», в котором Петр готовится к битве со шведами:

Тогда-то свыше вдохновенный

Раздался звучный глас Петра:

«За дело, с Богом!» Из шатра,

Толпой любимцев окруженный,

Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен.

Идет. Ему коня подводят.

Ретив и смирен верный конь,

Почуя роковой огонь,

Дрожит. Глазами косо водит

И мчится в прахе боевом.

Гордясь могущим седоком.

Действительно, картина не только динамична и зрительно точна, она буквально смонтирована из планов разной крупности — так, что великий режиссер видит в ней образцовую раскадровку действия. Общий план — с возгласом выход из шатра, крупный — глаза Петра, средний — походка, общий — подводят коня, средний — конь бьет копытом, крупный — глаза, общий — мчится с седоком. 13 строк и 7 великолепно монтирующихся кар-тинок-планов!

Примеров такого «видимого» письма, как говорил Михаил Бахтин, в нашей гигантской литературе видимо-невидимо. Едва ли не вся проза и эпическая поэзия Пушкина, лермонтовский «Герой нашего времени» и его же поэмы, Гоголь, Тургенев, Толстой, Чехов, Бунин — все они писали так, что читатель невольно становился зрителем. Ну как, скажите на милость, можно воочию не увидеть пересекающий океан лайнер и жизнь на нем, если кудесник слова Иван Бунин изобразил все это в рассказе «Господин из Сан-Франциско» с помощью «параллельного монтажа»:

«По вечерам этажи „Атлантиды “ зияли во мраке огненными несметными глазами, и великое множество слуг работало в поварских, судомойнях и винных подвалах. Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нём не думали, твердо веря во власть командира, рыжего человека чудовищной величины и грузности, всегда как бы сонного, похожего в своем мундире с широкими золотыми нашивками на огромного идола и очень редко появлявшегося на люди из своих покоев; на баке поминутно взвывала с адской мрачностью и неистовой злобой сирена, но немногие из обедающих слышали сирену — её заглушали звуки прекрасного струнного оркестра, изысканно и неустанно игравшего в двухсветной зале, празднично залитой огнями, переполненной декольтированными дамами и мужчинами в смокингах...»

Это ли не «зримое письмо»? Режиссер и сценарист И. Хейфец предлагал своим ученикам разобрать другой бунинский образец «сценарного письма» — рассказ «Весёлый двор». А чеховские миниатюры, читая которые так и видишь этих унтеров Пришибеевых или пребывающих в извечном конфликте толстого и тонкого из одноименного рассказа?

Как верно заметил в свое время В. Шкловский, «слова в сценарии не сами по себе ценны, а поскольку они объясняют нам, что и как надо снять».

Как отмечал Евгений Габрилович, писать сценарий нужно так, «как пишешь художественную прозу, нисколько не обедняя своих мыслей, чувств персонажей, своей руки... но надо чувствовать экран, его возможности, особенности, пределы». Примерно так вы можете писать и ваш собственный сценарий — нормальной ритмичной прозой, ориентированной на зрительную динамику и выявление характеров людей в речи, без лишних размышлений и лирических отступлений.