20 Января

Температура вновь понизилась до - 30 градусов. Ветра почти нет. Солнечный зимний день.

22 Января

Температура воздуха повысилась до – 18°.

Хенрик Вирс

Зачастую мы располагались напротив их окопов на расстоянии всего лишь от восьми до десяти метров. Сколько же солдат здесь погибло от прямого выстрела в голову! Среди них был и мой друг Ганс Отто, который скончался 27 января, когда иван четырнадцать раз безуспешно бросался в атаку через железнодорожное полотно. А у нас постепенно заканчивались боеприпасы. А затем мертвые и много раненых. У русских, которые покидали свои укрытия, чтобы сбросить нас с насыпи, положение было еще хуже. Всю ночь напролет раздавались отчаянные крики раненых, зовущих санитаров на помощь. К утру они стали стихать и, наконец, вообще прекратились. А к нам, в конце концов, поступили боеприпасы, и даже офицеры вынуждены были всю ночь таскать ящики с патронами и снаряжать пулеметные ленты. Затем наступил перерыв на один час. А потом вновь на боевой пост. Мы должны были смотреть также и назад, на дорогу, соединяющую Погостье со «звездой Мерседес». Там находился перекресток, названный на схемах так из-за своей конфигурации. Позднее эта дорога стала последней для многих немецких солдат. Зимней одежды у нас не было, а морозы доходили до минус 40 градусов. Согревались в деревянных бункерах с печкой-буржуйкой. Как выдержали – не пойму до сих пор. На посту приходилось стоять, по два часа, дни были короткие, а ночи длинные и холодные. Наши потери от обморожения были очень велики.

Павел Лукницкий

Усилиями наших войск станция Погостье, насыпь железной дороги и половина расположенной за нею деревни Погостье были взяты. Вторая половина деревни пустует, став зоной прострела, а немцы располагаются полукружием за ней, в блиндажах, по опушкам леса. Без существенных изменений это положение длится с 24 января по 11 февраля, - вчера наши части продвинулись немного вперед.

27 Января

Минус 30 градусов, великолепное солнце.

Согласно приказу 54-й А № 085 от 24.01 группа центральных дивизий (281, 177, 11, 285 и 3-я гв. сд) вновь наступала по направлению Виняголово. В резерве — 80-я сд, бригада морской пехоты, 2-й лыжный полк.

Александр Гутман: Лейтенант, командир батальона 996-го СП 286-й СД

Штрафных частей на Ленфронте, а потом на Волховском фронте я не помню. Для моего батальона, каждый бой на рассвете был боем штрафников. Каждый день под утро, идти на немецкие пулеметы по трупам своих товарищей. И мне каждый день надо было первым подниматься на бруствер и вести за собой людей в атаку. Люди смерти не боялись, а «особистов» тем более.

По четырем слоям тел убитых бойцов я в атаку не ходил, может, просто до весны довоевать не успел. А вот под одному «накату» погибших идти приходилось.

Были ли наши жертвы напрасными? Не думаю. Мы выполняли приказ. Знаете, не хотелось бы использовать банальные «избитые», напыщенные фразы, но мы любили Родину и были готовы умереть за нее в любую минуту. Это был наш воинский долг, который мы выполнили с честью. У наших солдат из «ленинградского набора» в Ленинграде умирали в блокаде от голода жены и дети. Желание помочь им и спасти родных придавало солдатам мужество.

Наши атаки, наша постоянная боевая активность не позволяла немцам перебросить свои части на другие участки фронта. Хотя бы эта мысль служит относительным оправданием нашим потерям. Да и немцев мы уничтожили в этих боях много.

А то, что приходилось каждый день на те же пулеметы, по пристрелянной местности в атаку идти, так это не наша вина. В тех условиях, не было никаких возможностей для хитрых маневров. Да, ходили в лобовые штыковые атаки, без артподготовки или другой огневой поддержки. Но у меня язык не поворачивается сказать, что мы заваливали немцев телами убитых и заливали их нашей кровью по горло. Такая война была на том участке Волховского фронта... Нужно было почти каждый день атаковать... Откуда люди брали физически и моральные силы?!.. Это - загадка и для меня тоже...

Был какой-то день, что мы не получили приказа на атаку. Немцы нас тоже не бомбили и не обстреливали из орудий. Даже ружейной стрельбы не было слышно. По всей линии обороны в синявинских болотах стояла какая-то пронзительная тишина... Понимаете, день тишины! Уже через несколько часов людьми начал овладевать панический страх, состояние дикой тревоги. Для нас тишина была настолько непривычным и непонятным явлением, что психологически, солдаты не могли осознать и спокойно принять сам факт, что сейчас никого рядом не убивают, не летят пули, не рвутся бомбы... Некоторые были готовы бросить оружие и бежать в тылы... Мы, командиры, ходили по цепи и успокаивали бойцов, как - будто на нас немецкие танки идут...