Путь в госпиталь

Минули сутки, как я лежу на свежей соломе, а машин все нет и нет. Правда, здесь хоть и на полу, но тепло и с питанием было нормально. Только не покидало беспокойство за машины, каждому хотелось поскорее попасть в госпиталь, залечить раны и в строй, тем более, что стало увеличиваться число поступающих в санчасть.

Те, кто был ранен в руку и мог идти, шли пешком, а нам обязательно нужен был транспорт. Поступавшие бойцы сообщали, что противник перешел в наступление на широком участке фронта, и наши части ведут тяжелые оборонительные бои.

Я с великой жалостью вспомнил о Васильеве, ведь он остался один. Дали ли ему помощь? Жив ли он? Все это мучило тогда меня. После войны я долго искал станкового пулеметчика Васильева из 2-й гвардейской дивизии, но так и не нашел до сего времени.

Бой на переднем крае все нарастал и нарастал, хорошо были слышны орудийные выстрелы, к передовой шли небольшие отряды бойцов и командиров на пополнение наших частей.

И только на второй день, к обеду подошла за нами полуторка. В кузове грузовика была наложена льняная треста, которую накрыли плащ-палаткой. Меня и еще двоих тяжелораненых уложили в кузов машины и накрыли сверху другой плащ-палаткой. Каждому из нас положили в вещмешок сухой паек: сухари, сахар, тушенку. В зад кузова посадили легкораненых, то есть тех, у кого были целы ноги, и мы отправились в путь. По ухабистой дороге, а вернее, по бездорожью наша «полуторка» шла тихо. Водитель по имени Павел хотя и вел машину осторожно, но нас все равно трясло и подбрасывало на больших колдобинах и ямах. Конечно, тут здоровому было бы тошно сидеть в кузове, но мы терпели, морщились, а иногда, просто проклинали шофера, но Павел был не виноват. До темна мы кое-как продвигались вперед, а ночью машина окончательно забуксовала и села.

Легкораненые покинули нас и машину, и пошли пешком. Шофер принимал все меры, что бы выбраться из ямы, но безрезультатно. Лишь только утром нас выручил встречный «ЗИС-5».

Новый день наступил ясный, дул теплый южный ветер, снег быстро таял, и вода окончательно затопила всю колею. Мы не ехали, а плыли. «Полуторка» все чаще и чаще буксовала в весенней распутице. В полдень над нами появились вражеские самолеты. Фашисты поочередно вели обстрел нашей машины из пулеметов. Представьте наше положение в открытом кузове автомашины. Искалеченные, без оружия, чуть тепленькие лежим, ждем. Впечатление такое, как будто, ты лежишь под занесенным над тобой топором и ждешь удара. Конечно, в такие минуты при любых нервах и любом, хоть железном характере останавливается дыхание, замирает сердце и пока строчит пулемет ты лежишь не дышишь, ждешь вот, вот... И только тогда, когда стихает треск пулеметов, удаляется звук моторов самолетов, мы постепенно приходим в себя и кто-то из нас тихонько повторит вслух: «Уцелели, не добил». Это было не раз и не два, бессчетное количество раз.

Случалось и так, что машина буксует, а тут налетают самолеты, бомбят дорогу и машины на ней. Были моменты, когда бомбы рвались поблизости от нашей машины и нас вместе с «полуторкой» трясло и подбрасывало взрывной волной. В отдельные дни мы проезжали всего 5-6 километров. То авиация держит, то дорога непролазная.

А до госпиталя добирались в общей сложности почти две недели. Все бинты на наших ранах почернели и сгнили. От гнилых бинтов и ран несло тяжелым запахом. Великим нашим счастьем было то, что мы все трое никаких заражений и раздражений ран и крови не получили, а главное, перенесли все обстрелы и остались живы. Фашисты не смогли нас добить в пути до госпиталя. Шофер нашей «полуторки» оказался добрым солдатом, хорошим другом и опытным водителем. Он все две недели, пока мы лежали в кузове его машины, был у нас и за водителя, и за доктора, и за старшину, и за санитара.

В конце второй недели нашего «путешествия» он доставил нас в госпиталь. Госпиталь был переполнен ранеными, но нас приняли. Здесь обработали, перевязали раны, отогрели и накормили горячей пищей. Меня как положили еще в кузове на носилки, так и оставили на носилках, когда внесли в хату.

Моя раненая нога так и оставалась в полусогнутом виде, при малейшем выправлении тут же из раны текла кровь. После того кошмарного пути, я первое время очень много спал и даже не заметил, как пролетел апрель, а в первой половине мая меня назначили на эвакуацию в глубокий тыл. Только здесь я понял, что предстоит длительный курс лечения, и думал, смогу ли я снова вернуться в строй.