2 Контрольная работа / 2- 0_Культурология_10

Министерство образования

Российской Федерации

ТОМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

СИСТЕМ УПРАВЛЕНИЯ И РАДИОЭЛЕКТРОНИКИ (ТУСУР)

Контрольная работа

по дисциплине «Культурология»

на тему: «Первобытные формы религии. Миф»

План.

1. Первобытные формы религии.

2. Миф.

3. Список используемой литературы.

Первобытные формы религии.

Динамический элемент первобытной культуры следует искать скорее в сфере непосредственного религиозного опыта, чем в сознательных рациональных поисках. К. Даусон

Религия появилась как результат ослабления непосредственной связи человека с Богом. В сущности, она была вызвана к жизни стремлением людей перебросить мост между ними и Запредельным. По-видимому, вначале она еще отражала какие-то черты исходного состояния человеческого сознания; но этот ранний период духовной истории едва различим в сумраке прошлого.

В самом деле, сотни веков, протекших до изобретения письменности, во многом остаются для нас загадкой. Глиняные черепки, наконечники для стрел, каменные рубила и кухонные отбросы рассказывают о быте доисторического человека, о его занятиях и жилище, но они молчат о главном: о самом человеке. Остатки скелетов, обломки черепов помогают восстановить внешний облик первобытных охотников, но не картину их внутренней жизни.

Гораздо больше говорит о ней палеолитическое искусство. Оно есть немой свидетель, доказывающий, что древнейшие люди не были чужды духовным и творческим поискам.

Вот они глядят на нас через тысячелетия, грубо сделанные из камня и кости маленькие идолы. Что вложил художник в эти изображения, какие мысли о жизни и смерти, какие чувства и верования связывал с ними?..

Некоторый свет на загадки духовного прошлого человечества может пролить изучение миросозерцания тех народов, которые как бы не имели истории и которые в наш атомный век живут в веке каменном. В прежние времена их считали низшими существами - переходной ступенью между человеком и обезьяной - и переносили это неверное представление также на древнего человека. В частности, им нередко отказывали и в наличии религии. Утверждение о существовании народов, будто бы лишенных религии, было одним из существенных аргументов против христианского миросозерцания в устах поборников старого рационализма и просветительства.

Географические открытия, начавшиеся с XVI века, ввели в поле зрения европейцев множество народов и племен, стоявших на низком уровне материальной цивилизации. Но путешественники, посещавшие новооткрытые страны, оказывались зачастую весьма поверхностными, а порой невежественными наблюдателями, и они-то и повинны в создании мифа о без религиозных народах. Часто здесь имели место поразительные курьезы, связанные с незнанием языка и культуры туземцев или с узким пониманием термина "религия". Например, русский путешественник XVI века В. Атласов писал о жителях Камчатки: "А веры никакой нет, только одни шаманы", тогда как именно присутствие шаманов свидетельствовало о наличии у камчадалов религии. Подобные ошибки были свойственны и исследователям нашего времени. Так, некоторые авторы, описывая культуру племени кубу, обитающего в болотистых лесах Суматры, отрицали у него всякие религиозные представления. Но более тщательные исследования показали, что это мнение ошибочно.

В настоящее время среди ученых всех направлений уже никто не настаивает на существовании без религиозных народов. Исключение составляет запоздалая попытка объявить таковым народ, последний представитель которого умер почти сто лет назад.

Речь идет о жителях острова Тасмания, которые стояли на крайне низком уровне материальной цивилизации. В результате жестоких и некультурных методов колонизации этот народ окончательно исчез с лица земли. Тасманийцы во всех отношениях остались очень мало изученными. Пользуясь этим, один из марксистских авторов объявил их без религиозным народом. Главный его аргумент - отсутствие в тасманийском языке таких слов, как "Бог", "Дух", "святой" и т. д.. При этом он ссылался на словари тасманийского языка, которые сам признавал весьма несовершенными.

Остается лишь удивляться столь поверхностной аргументации. Кроме того, по данным авторитетных исследователей, у тасманийцев не только существовали понятия, обозначающие демонические силы, но и имя некоего высшего Существа: Тиггана-Марабуна.

Упомянутый автор, отвергая мистический характер этих слов, пытался объяснить их происхождение чувством страха перед ночью и хищными животными. Между тем известно, что на острове Тасмания нет, и никогда не было ни одного животного, опасного для человека.

Итак, попытка "открыть" без религиозный народ является совершенно несостоятельной и продиктована соображениями, стоящими далеко от науки.

Но если подобные попытки оставлены по отношению к народам исторических времен, то атеисты продолжают настаивать на том, что без религиозность якобы характерна для человека каменного века. Его объявляют "стихийным материалистом". При этом не выдвигается решительно никаких серьезных доказательств. Ведь если наличие религии устанавливается предметами культа, найденными археологами, то отсутствие этих предметов никак не может доказать отсутствие религии.

Наиболее распространенной до настоящего времени гипотезой о первоначальной форме религии являлась теория анимизма (от латинского "анима" - душа), которая была разработана английской школой исследователей во главе с Эдуардом Тайлором (1832-1917). Согласно этой теории первобытный человек, размышляя над своими сновидениями, пришел к выводу о наличии в нем некоей духовной сущности; такую же духовную сущность он предположил и во всех окружающих предметах. Так возникла вера в духов, из которой развивались все прочие виды религии, а позднее всего - вера в Единого Бога.

Непосредственное изучение психологии примитивных народов показало, что теория анимизма необоснованно переносила европейские особенности мышления на мысль доисторического человека. "Факты из жизни первобытных народов, - пишет выдающийся французский исследователь Люсьен Леви-Брюль (1857 - 1939), - показали, что эта теория ни на чем не основана. Примитивная мысль ориентирована совсем иначе, чем наша, прежде всего она напряженно мистична.

Какими же материалами пользовались авторы теорий изначального политеизма в своих попытках проникнуть в сущность первобытного мышления? Мы находим у них широчайшее применение сравнительно-религиозного метода. Религиозные представления народов, которые стояли на стадии "дикости", послужили главным источником для конструкций Тайлора, Фрэзера и большинства других исследователей. Проводимые ими аналогии между обычаями, верованиями, традициями у народов разных стран и эпох дали богатую пищу для их теорий и привели к торжеству тезису об исконном многобожии.

Особо важную роль играет овладение языком туземцев. Н. Н. Миклухо-Маклай считал, что даже его долгая жизнь среди дикарей мало, что дала в деле изучения религии из-за несовершенного знания языка. "Я откровенно сознаюсь, - говорил он, - что мое продолжительное пребывание между туземцами берега Маклая - главным образом вследствие далеко для этой цели не хватающего языка - было недостаточно для того, чтобы достигнуть вполне удовлетворительного понимания миросозерцания и примитивной формы так называемых религиозных идей у папуасов. Множество поспешных и неправильных выводов в отношении "примитивной религии" было сделано путешественниками, которые не обладали осторожностью и объективностью Миклухо-Маклая.

Известный исследователь Гренландии К. Расмуссен, много лет, проживший среди эскимосов, рассказывал о своей попытке познакомиться с их религией через расспросы туземца Игьюгарьюка, считавшегося заклинателем. Это оказалось не так легко. Только после длительной "психологической атаки" Игьюгарьюк, по словам Расмуссена, "так определенно утверждавший, что он не заклинатель духов и ровно ничего не знает из древней истории своего народа, переменил фронт, почувствовав ко мне доверие и поняв, как серьезно отношусь я ко всем этим вопросам. Поэтому мне удалось с его помощью заглянуть в глубины эскимосской культуры".

Необходимо также учитывать, что у многих народов рассказывать о тайнах религии непосвященным и тем более не туземцам запрещено. Австралийский юноша, например, проходит длинный цикл испытаний до тех пор, пока не сочтут его достойным подвергнуться одному из высших обрядов: лицезреть самые священные символы и ритуалы тайной жизни и узнать о существовании Великого Всеобщего Отца".

Таким образом, понимание духа первобытной религии европейцами встречает существенные препятствия: 1) в разобщенности народов; 2) в скрытности туземцев и в их отношении к своим религиозным тайнам; 3) в недостаточной подготовленности исследователей и их плохом знании языка.

Современные этнографические исследования привели к замечательному открытию: понятием о единой высшей Силе обладают многие народы, находящиеся на начальной стадии цивилизации. Это открытие опрокидывает традиционные представления старой анимистической школы: «Формы верований в древнем человеческом обществе, когда господствовавшие над людьми стихийные силы природы не могли быть объяснены и представлялись в фантастическом виде. Одна из них магия – представляла собой ряд символических действий и ритуалов с заклинаниями и обрядами, посредством которых стремились повлиять на стихийные силы и на деятельность людей. Фетишизм – вера в сверхъестественные свойства материальных вещей, как природных, так и изготовленных человеком. Эта вера как бы олицетворяла средоточие и средство проявления магической силы. Тотемизм – вера в кровнородственные связи, существующие между родом (племенем) и определенным животным или растением, отличавшим роды друг от друга, помогавшим в охоте, войне. Анимизм или демонизм – вера в души и духов, особые сверхъестественные существа, от которых зависит жизнь всего живого, существование всех предметов окружающего мира, деятельность людей. Таинственное топкое болото олицетворялось в образе кикиморы, дремучий лес – в образе лешего, хранитель домашнего очага – в образе домового, нерасчлененная природа и ее стихии – в образе демона и т. п. Позже демоны превращаются, напр. в греческой мифологии, в богов, гигантов, героев. К первобытным формам религии можно также отнести культ предков, культ вождей, веру в приметы и т. д. Остатки этих форм сохранились фактически во всех религиях мира (обряды, поклонения), в традициях и в быту у народов всего мира.»

Например, карликовые народности: бамбути Конго, бушмены, андаманцы и др. сохранили нам в своем материальном быте черты наиболее древних этапов человеческой истории. Они не обрабатывают землю, не занимаются скотоводством, не строят постоянных жилищ. Их жизнь проходит в непрестанном кочевье, охоте и собирании готовых даров природы. Некоторые из этих народов не знают огня, а остальные добывают его путем трения. Нет никакого сомнения, что именно такой образ жизни вели первобытные охотники на заре человечества. Можно не без основания полагать, что духовный облик этих народов, отделенных от цивилизованного мира стеной тропических лесов и саваннами, должен в какой-то степени воспроизводить мышление палеолитической эпохи. И что же мы находим? Пигмейские народности характеризуются чертами, которых никто не мог ждать от "дикарей".

Таким образом, у истоков культуры и религии стоит мировоззрение, которое прежними авторами относилось к самым поздним этапам. И чем менее народ затронут прогрессом материальной цивилизации, тем более сильны в нем исконные черты духовной жизни: вера в верховную Силу, нравственность, моногамия и др.

МИФ.

МИФ (от греч. mytos – сказание) – появляющиеся в до письменных обществах предания о первопредках, богах, духах и героях. Мифологический комплекс, принимающий в обрядах синкретические визуально-вербальные формы, выступает как специфический способ систематизации знаний об окружающем мире.

В первобытном и традиционных обществах миф, повествующий о происхождении Вселенной и человека, о возникновении социальных институтов, о культурных приобретениях, о зарождении жизни и явлении смерти, выполняет функции религии, идеологии, философии, истории, науки.

В числе особенностей мифа: произвольное (алогичное) соединение сюжетов и тождественность означающего и означаемого, персонификация явлений природы, зооморфизм, увеличение зооморфных элементов в архаических пластах культуры.

Сопоставление мифологических образов – архаических и более поздних – свидетельствует о том, что миф периодически подвергается трансформации и распаду. Попытки вскрыть характер и причины этих изменений составляют одну из главных тем в трудах таких мыслителей, как Дж.Викои,Ф.Шеллинг, О.Шпенглер и А.Тойнби. Макс Вебер развивал идею исторической рационализации картины мира, которая, по его мысли, неизбежно приводит к их «разволшебствлению». То, что Вебер назвал разволшебствлением, безусловно, одна из причин умирания мифов. При этом распад мифологической структуры всегда означал появление нового мифа.

Представление о сакральном, сверхчувственном начале формируется, очевидно, в эпоху появления первых погребений. В связи с древнейшими захоронениями найдены и первые элементарные формы изобразительной деятельности.

С верхнего палеолита синкретический комплекс: миф – изображение – ритуал образует устойчивую структуру, несущую код, как рационального начала, так и внерационального ядра культуры. Эта структура универсальна, поскольку пронизывает все без исключения культуры, и в то же время уникальна, поскольку сохраняется на протяжении всей человеческой истории.

В первобытном искусстве загадка эстетического феномена и тайна мифа неразличимы. Изобразительное начало наделяет чувственно воспринимаемыми чертами эту последнюю, к которой в полной мере относится замечание о том, что тайну мы познаем единственно через то, что сохраняем ее как тайну.

Владение тайной мифа надо признать привилегией первобытного человека. Абсолютная слитность бессознательного и сознательного, сакрального и профанного (мифологического и рационального, эстетического и интеллектуального) делает первобытный миф-образ уникальным явлением.

Палеолитическое изображение снимает вопрос о том, что первично: миф или ритуал. Начала того и другого соединяются здесь в изобразительном акте: первобытное изображение – это сам миф, его создание – ритуал. Миф пещерного человека существует как абсолютное единство «означаемого» и «означающего».

Расплывчатость и множественность определений мифа, которые формулируют антропология, история, филология, религия, философия и т.д., тот факт, что «словесный знак „миф“» коррелируется сегодня с взаимоисключающими значениями и употребляется не только как нечто многозначное, но и как весьма неопределенное», отражает сущность этого феномена.

Ответы располагаются в широком диапазоне: от определений, близких к тем, которые в 20-х годах XX в. давали энциклопедические словари («фантастическое повествование народного происхождения»), или его развернутых модернизированных вариантов («синкретическое отражение действительности в виде чувственно-конкретных персонификаций и одушевленных существ, которые мыслятся вполне реально») до философских определений («первобытный миф – это простая (упрощенная), образная, объясняющая и предписывающая определенный способ действий схема мира»).

Основой для определения того, что такое миф, являются мифологические тексты, реже используется изобразительный материал чаще всего античного, а также традиционного искусства и в значительно меньшей степени искусства первобытного (палеолита, мезолита, неолита). А между тем это материал, содержащий информацию о периоде, который по меньшей мере в пять раз превосходит известный отрезок истории.

Анализ этого первичного материала позволяет рассматривать миф как фундаментальное свойство человеческого сознания, обеспечивающее его целостность – целостность индивидуума, коллектива – через целостность мировосприятия. Эта структура, своеобычная для каждой культуры, определяет многие важные параметры функционирования социума: нарушение меры мифологического чревато, с одной стороны, стагнацией, с другой – распадом. Эпоха, цивилизация, личность живут в пространстве своего мифа; идеология, религия, которые выступают как специализированные области локализации мифа, – институты, выполняющие стабилизирующую и генерирующую функцию. При этом практика показывает, что в переходные периоды, когда традиционные структуры оказываются разрушенными, индивидуальное сознание само создает подобные структуры. Индивидуальное духовное пространство, индивидуальное представление, мифологическое отдельного человека находятся под воздействием коллективных стереотипов, но полностью им не адекватны.

То, что является подосновой мифа, связано с общим в структуре личности и социума и поэтому неразличимо в момент его функционирования.

Воспринимается оно только «посмертно», поскольку живой миф – это, прежде всего сам принцип истинности, способ верификации, соответствующий данной конфигурации знания. Эта конфигурация, которая ощущается обыденным сознанием как самое постоянное, самое бесспорное, находится в состоянии непрерывной трансформации. Постоянное обновление, меняющаяся конфигурация знания – не мешают мифу выполнять его извечную функцию: соединять несоединимое и объяснять принципиально необъяснимое.

Скрепляя воедино островки практического умения-знания, интересов-потребностей, догадок-интуиций на грани опыта материального и духовного, миф дает ключ к «пониманию» вещей, формирует топографию внутреннего мира, задает стереотип социального поведения. В той мере, в какой мифологическое заступает место инстинктов, оно приобретает свойства «категорического императива». Можно было бы сказать, что миф – это сама непосредственно созерцаемая Истина. В действительности миф нечто большее, так как он обещает спасение. Преодоление конечности бытия – фундаментальная функция мифа.

Сакральное можно рассматривать как ответ на эмоциональные, психологические, практические проблемы индивидуума и коллектива. Между тем состоянием, которому соответствует ситуативный интеллект, и более высоким уровнем, когда уже появляется собственно интеллект – сознание, разрешающее свои проблемы с помощью сакрального, – существует поворотный момент, который проявляется в плане филогенеза, так же как и онтогенеза, когда мир, бывший до этого для человека его естественным продолжением, предстает перед ним как нечто ему противостоящее, как неизвестность. Поведение первобытного человека, управлявшееся инстинктом, становится более или менее осознанным, требует осмысленной координации. Возникает представление о целесообразности, потребность сознательных действий, приведение их в соответствие с намеченной целью. Для этого необходимо знакомые факты и ситуации отделить от незнакомых, свести последние к минимуму. При этом жизненные мотивации не исключают иных интенций разума к знанию. («Разум стремится к неограниченному познанию – стремление, коренящееся в самой его природе», – отмечает Кант.)

Стремление разума к познанию опережает сакральное, мифологическое, обуздывающее это стремление, заключающее мысль в замкнутую символическую систему.

Разум никогда полностью не был ограничен практическими задачами, дихотомия знакомого/незнакомого всегда поддерживала внутреннюю самообеспечивающую жизнь разума.

Неизвестное, иначе – незнакомое (реакция на незнакомое как стрессовое состояние присуща всему живому, начиная с клеточного уровня) есть тот вызов, ответом на который, в конечном счете, является само сознание и – в полной мере – «стремление к познанию», к видению и предвидению.

Разум, открывший будущее, «отверз бездну», обнажил драму человеческого существования: раньше всего в картину мира вошла смерть. Об этом свидетельствуют первые (поздненеандертальские) погребения, с которыми связаны и первые следы знаковой деятельности. Представления о Начале и Конце принадлежат к числу самых архаических элементов мифа; в этих представлениях имплицитно уже поставлен вопрос о смысле бытия.

Разум и в самом элементарном проявлении требует от картины мира цельности и законченности. Законченная картина мира реализуется в сфере сакрального (миф), возникая на пересечении рационального (запрос) и художественного (ответ); самые ранние образы-мифы относятся к эпохе, когда рациональное неотделимо от сакрального, а сакральное – от художественного. Мифологические образы порождает не «сон разума», а его сверхактивность. Таким, очевидно, только и может быть ответ на запрос, превосходящий возможности.

Трансформация мифологических представлений, периодическое изменение картины мира – то, что объясняется процессом рационализации, – относится к характеру запроса не меньше, чем к форме ответа. При этом функции мифа остаются теми же во все времена (Паскалю, Толстому, так же как и отправляющим свои обряды пигмеям, необходимо ведение Концов и Начал – ориентиры, «чтобы исполнилось...»).

Ядро мифа – это сфера принципиально недоступного опыту. Здесь Концы и Начала, которых требует разум и с которыми разум по своей сущности так же несовместим, как со смертью, кладущей предел его очевидной беспредельности, и с жизнью – с ее косной биологической зависимостью, приземляющей и сковывающей его действительную, быть может, единственную в мироздании, Свободу.

Как многократно свидетельствует история, витальность того, что называется мифом, определяет жизненный потенциал культуры, цивилизации – образований, всегда имеющих своим ядром миф. Можно сказать, что всякий миф имеет свой период распада (продукты которого со временем, так или иначе, входят в состав новых мифов).

Миф – это не только Смысл, но и Проект, и как таковой он обладает определенным энергетическим потенциалом, первоисточником которого является художественный образ. Переведенный на язык мифа (религии, философии, идеологии), этот образ, овладевая коллективным сознанием, дает знание будущего и прошлого, ощущение полноты видения, предчувствие свершения, уверенность в успехе одновременно с твердым знанием необходимого и запретного.

Целостности этой системы, этого состояния «экстатической несвободы» угрожает критическое, аналитическое начало, непрерывно уточняющее, детализирующее картину мира, делающее восприятие более адекватным. Превращения обозначаемого происходят длительное время без смены обозначающих – устоявшихся символических структур, которые тем больше удаляются от реальности, чем реалистичнее становится восприятие действительности.

Для человека, живущего в условиях индустриальной цивилизации, существует четкое разделение между обыденным и сакральным. В первобытном обществе эта граница размыта либо вообще отсутствует. И в ментальном, и в физическом плане сакральное здесь – часть жизненного пространства. Это пространство, где отсутствует строго исчисляемая геометрическая канва, существующая (отчетливо – с эпохи Возрождения) как универсальный фактор порядка – поле систематизации, позволяющее «дать всякой вещи точное измерение», вычислить ее координаты, предсказать ее местоположение – сделать неизвестное известным – и, что отличает научное знание, дать способ удостовериться в этом опытным путем. Труднее всего понимание того, что когда говорят о мифологическом пространстве, то речь идет не о метафоре, а о реальном ощущении пространства человеком.

В отличие от современного – абстрактного, «пустого», условного – пространства, существующего независимо от находящихся в нем вещей и от времени, пространство мифа – это абсолютная иерархизированная структура, с центром, в котором находится сакральная доминанта, и периферией, по мере приближения к которой ослабевает действие защитных сил и возрастает опасность.

Это пространство, неотделимое от времени, постоянно и неизменно. Для первобытного человека изменение существует только как повтор: всякое действие для него есть повторение, в конечном счете, имеющее онтологический характер. Между сакральным и профанным здесь так же нет границы, как и между природным и культурным.

Сакральный космос перемещается вместе с группой, общиной, и ритуальное пространство не что иное, как спецификация антропологического пространства, где каждый очаг предстает как алтарь и культовое место, человеческая среда выступает как общая канва, которой противостоят и на которой расположены более или менее независимо друг от друга ритуальные пространства, каждое из которых имеет некоторые свои особенности. При этом все вместе они образуют определенное единство – более или менее сложную иерархическую структуру. Из этого косвенным образом можно заключить, что в первобытном обществе источником сакрального является сама община. Миф не прилагается к реальности, он «душа» реальности. Ее центром является селение, дом, очаг, непосредственное окружение. При этом элементы пейзажа мыслятся в образах антропоморфных, о чем свидетельствуют мифы, о сотворении пространства из тела первочеловека и названия элементов пейзажа.

Важнейший момент для понимания мифа – литургия повторения. Повторение, не позволяющее исчезнуть сущности, смыслу, – основной принцип мифологической реальности. Поскольку ритуал есть, в частности, повторение акта сотворения мира, как и каждое действие – повторение перводействия, миф утверждает данную реальность как онтологическую. Ничему новому, никакой инициативе, спонтанным актам в этой реальности нет места – в них попросту нет нужды. Но зато все то, что существует или является традицией, нуждается в постоянном воссоздании – ритуале, поскольку человек изначально причастен к космической литургии, которая включает равно природное и культурное. Орудие, которым он пользуется, – результат не только его физических усилий, но также и сил мифологических; вместе с тем восход солнца или луны – также результат совершения необходимых ритуальных действий.

Этот тип ментальности, который принято считать первобытным, примитивным, имеет более широкое, чем принято думать, распространение. Сопротивление новому, отказ от инициативы, отношение к миру как к неизменной данности существуют в современном мире. Хотя они проявляются в меньшей степени на Западе, чем на Востоке, справедливее было бы говорить о рубеже не столько географическом, сколько культурно-историческом. Г.Гюсдорф приводит как пример неуязвимости мифологического восточного мышления историю с воздушным шаром, запущенным Наполеоном в Египте с целью наглядно доказать преимущества цивилизации. Реакция правоверных была обескураживающе стойкой. Тогдашние арабские хроникеры записали, что чужеземные дьяволы пытались покуситься на небо, но монстр был повержен.