II. Внутримозговое тоническое возбуждение – аффекты

А. Как известно, сон без сновидений и бодрствование, при котором сознание остается совершенно ясным, представляют собой два предельных состояния центральной нервной систе­мы. Между ними располагаются всевозможные переходные состояния, при которых степень ясности сознания более или менее снижена. В данном случае нас интересуют не психиче­ские (химические или вазомоторные) факторы, которыми обу­словлен сон, и не его предназначение, а коренные различия между сном и бодрствованием.

Мы не можем судить о глубоком сне на основании опыта, поскольку состояние беспамятства, в котором мы в этот момент пребываем, не позволяет вести какие бы то ни было непосред­ственные наблюдения. Что же касается сна со сновидениями, то мы знаем, что человеку, пребывающему в таком состоянии, кажется, будто он совершает произвольные движения, говорит, ходит и т. д., но это не вызывает произвольное сокращение мышц, какое происходит во время бодрствования; знаем мы и о том, что раздражение, воздействующее во время сна на орга­ны чувств, доступно перцепции (поскольку такие ощущения зачастую проникают в сновидение), но, скорее всего, недоступ­но апперцепции, то есть сознательному восприятию, и если во время бодрствования вслед за одним представлением в памяти всплывают все связанные с ним представления, то во время сна неподвижными остаются целые пласты воспоминаний (напри­мер, снится, что беседуешь с покойным, но не можешь вспом­нить о том, что он уже умер); нам известно, что во сне могут разом возникать несовместимые представления, сдерживаю­щие друг друга во время бодрствования, а значит, связи меж­ду представлениями во время сна ослаблены. Поэтому мы впра­ве предположить, что во время глубокого сна связь между психическими элементами вообще отсутствует.

Во время бодрствования, напротив, любое волеизъявление влечет за собой соответствующее движение, ощущения воспри­нимаются сознательно, представления увязываются со всеми наличными воспоминаниями и мозг функционирует как еди­ная система, все элементы которой взаимосвязаны.

Скорее всего, мы попросту опишем те же факты другими словами, если скажем, что во время сна связующие и проводя­щие нервные пути в мозгу не обладают проходимостью, необ­ходимой для передачи возбуждения психическим элементам (возможно, клеткам коры головного мозга), этой проходимо­стью они в полной мере обладают во время бодрствования.

Невозможно объяснить то обстоятельство, что проводящие нервные пути могут становиться непроходимыми, если не пред­положить, что во время бодрствования они пребывают в состо­янии тонического возбуждения (которое Экснер⁹ именует межклеточным столбняком), и именно этим внутримозговым тоническим возбуждением обусловлена их проходимость, а когда тоническое возбуждение идет на спад или убывает, че­ловек погружается в сон.

Было бы неверно сравнивать проводящий нервный путь в мозгу с телефонным проводом, подвергающимся электриче­скому возбуждению лишь в тот момент, когда по нему передается сигнал; скорее, он подобен тем телефонным линиям, по которым постоянно движется гальванический ток и в которых после его исчезновения вызвать возбуждение уже невозможно. Обратимся, пожалуй, к более удачному сравнению. Предста­вим себе осветительную электроустановку, снабженную раз­ветвленной системой проводки и предназначенную для пере­дачи электроэнергии на расстояние; устроена она должна быть таким образом, чтобы можно было зажечь лампу или запустить двигатель, просто подключив их к проводке. Дабы установка всегда была готова к работе, напряжение в электрической сети должно сохраняться и в тот момент, когда она бездействует, с каковой целью динамомашине приходится расходовать неко­торое количество энергии. Аналогичным образом сохраняется определенное количество энергии и в проводящих нервных путях мозга, пребывающего во время бодрствования в состоя­нии покоя, но готового в любое мгновение приступить к работе⁵⁵. В пользу этого предположения свидетельствует тот факт, что бодрствование само по себе, даже при полной праздности, утомляет и вызывает потребность в сне; оно само по себе под­разумевает затрату энергии.

Представим себе человека, пребывающего в состоянии на­пряженного ожидания, при котором все чувства его обострены. Мозг его находится в состоянии покоя, но готов к действию. Мы вправе предположить, что в этот момент степень проходимости его проводящих нервных путей возрастает до предела. В обиходе это состояние весьма точно именуется напряжением. Судя по опыту, состояние это может быть крайне утомительным и тягост­ным, несмотря на то что никаким физическим или умственным трудом человек в данный момент не занят.

В таком состоянии человек пребывает лишь в исключитель­ных случаях, поскольку на поддержание нервного напряжения затрачивается столько энергии, что выносить его подолгу про­сто невозможно. Во время обычного бодрствования уровень внутримозгового возбуждения тоже колеблется в пределах, которые не назовешь широкими, но пропорционально сниже­нию степени ясности сознания в том или ином состоянии, начиная с бодрствования и заканчивая сонливостью и сном как таковым, уровень возбуждения снижается.

Разумеется, когда мозг по-настоящему выполняет работу, потребляется больше энергии, чем требуется для поддержания его в состоянии готовности к работе (так от электроустановки, которую мы привели в пример выше, должно поступать боль­ше энергии в систему электропроводки, когда к ней подклю­чено много ламп или двигателей). Если система функциониру­ет нормально, то в ходе деятельности вся высвободившаяся энергия тут же потребляется. Однако мозг подобен электро­установке, которая обладает некоей предельной мощностью и не может одновременно давать много света и производить механическую работу. Когда подается электроэнергия для двигателей, меньше энергии остается для освещения, и наобо­рот. Поэтому мы замечаем, что при сильном напряжении мышц невозможно надолго погрузиться в размышления, а при обострении чувств снижаются функциональные способности других отделов мозга, иначе говоря, мозг может расходовать то или иное количество энергии, но в известных пределах.

Энергия распределяется неравномерно из-за того, что в нервной системе происходит, по словам Экснера, «сосредоточенное проторение», в ходе которого степень проходимости задействованных проводящих путей возрастает, а степень про­ходимости иных проводящих путей снижается, поэтому и в самом мозге во время работы «внутримозговое тоническое возбуждение» распределено неравномерно⁵⁶.

Когда мы будим спящего, величина тонического возбужде­ния у него в мозгу резко возрастает, поскольку на чувства его воздействует сильный раздражитель. Являются ли ключевы­ми звеньями этой причинно-следственной цепи изменения мозгового кровообращения, обусловлено ли происходящее расширением кровеносных сосудов под воздействием раздра­жения или же возбуждением клеток коры головного мозга, -обо всем этом можно только гадать. Доподлинно известно лишь то, что возбуждение, проникнувшее вовнутрь через врата чувств, распространяется по всему мозгу, рассеивается и способствует повышению степени проходимости всех прово­дящих путей.

О том, как происходит самопроизвольное пробуждение, всегда ли возбуждение охватывает один и тот же отдел мозга, из которого затем распространяется по всей нервной системе, или эту функцию каждый раз выполняют разные группы нерв­ных клеток, мы знаем и того меньше.

Однако то обстоятельство, что пробуждение может проис­ходить самопроизвольно даже при отсутствии каких бы то ни было внешних раздражителей, когда вокруг спящего царит тишина и темнота, свидетельствует о том, что сам процесс жизнедеятельности клеток мозга сопровождается выработкой энергии.

Мышца остается покойной, в ней не нарастает раздражение, даже если она долго пребывала в состоянии покоя и уже успе­ла окрепнуть. С клетками мозга все обстоит иначе. Мы вправе предположить, что во время сна они пополняют запасы энер­гии и копят силы. Когда величина накопленной энергии дости­гает определенного уровня, избыточная энергия устремляется в проводящие пути, производит их проторение и вызывает воз­буждение в мозгу, вследствие чего спящий пробуждается.

Весьма поучительно было бы проследить за развитием ана­логичного процесса во время бодрствования. Когда бодрству­ющий мозг дольше обычного пребывает в состоянии покоя, не преобразовывая силу напряжения в кинетическую энергию за счет деятельности, возникает неодолимая жажда деятельности. Длительное пребывание в состоянии покоя порождает по­требность в движении (по этой причине пойманные звери бесцельно мечутся в клетке), и если данную потребность удов­летворить невозможно, возникает тягостное ощущение. Отсут­ствие чувственных раздражителей, беспросветный мрак, мер­твая тишина оборачиваются невыносимыми мучениями; когда ум впадает в спячку, когда возникает слишком мало мыслей, фантазий и ассоциаций, человека изводит скука. Это ощуще­ние неудовольствия обусловлено «взбудораженностью чувств», чрезмерным внутримозговым возбуждением.

Стало быть, даже когда клетки мозга пребывают в состоя­нии покоя, восполнив запас энергии, часть этой энергии вы­свобождается и вызывает прирост возбуждения, поскольку не употребляется для выполнения тех или иных функций. Это и порождает ощущение неудовольствия, которое возникает вся­кий раз, когда какая-то потребность не удовлетворяется. Коль скоро означенное ощущение исчезает, стоит лишь употребить высвободившуюся избыточную энергию для выполнения какой-нибудь функции, мы можем заключить, что избывание излиш­ней энергии является потребностью организма, а этот вывод, в свой черед, наводит нас на мысль о том, что в организме прослеживается «тенденция к сохранению константы внутри-мозгового возбуждения» (Фрейд) 11.

Избыточная энергия обременяет и тяготит, поэтому и воз­никает влекущее желание ее употребить. Когда невозможно употребить излишнюю энергию, не выходя за рамки умствен­ной деятельности, человек пытается избыть ее, совершая бес­смысленные движения, блуждая из угла в угол и т. д. Как яв­ствует из дальнейшего, именно посредством таких действий чаще всего и производится разрядка чрезмерного напряжения.

Как известно, в этом отношении люди разительно отлича­ются друг от друга: неуемный деятельный человек отличается от медлительного увальня; тот, кто «не может ни минуты уси­деть на месте», отличается от того, кто «обладает врожденной способностью сиднем сидеть на кушетке»; остроумный и со­образительный человек отличается от туповатого малого, ко­торый может сколь угодно долго обходиться безо всякого умственного труда. Все эти качества, составляющие в совокуп­ности «душевный темперамент» каждого человека, обусловле­ны, по всей видимости, индивидуальными особенностями его нервной системы и объемом энергии, которая высвобождает­ся в тот момент, когда клетки его мозга пребывают в состоя­нии покоя.

Итак, организм стремится к тому, чтобы уровень внутримозгового тонического возбуждения оставался неизменным; мы не сможем это уяснить, если не рассмотрим потребности, кото­рые таким образом удовлетворяются. Мы понимаем, зачем температура тела у теплокровных существ поддерживается на среднем уровне, поскольку по опыту знаем, что при такой тем­пературе создаются оптимальные условия для деятельности внутренних органов. Столь же естественным мы считаем и стремление к тому, чтобы неизменным оставался уровень со­держания воды в крови и т. д. Полагаю, что уровень внутри-мозгового тонического возбуждения тоже может быть опти­мальным. Когда тоническое возбуждение достигает этого уровня, мозг обретает способность воспринимать любое внеш­нее раздражение, все рефлексы проторяются, но лишь в той степени, в какой это необходимо для осуществления нормаль­ной рефлекторной деятельности, все представления можно воскресить в памяти, устанавливая между ними связь и соразме­ряя отдельные представления в соответствии со здравым смыс­лом; в этом состоянии степень готовности мозга к работе дос­тигает максимального предела. Но даже при таком равномерном повышении степени возбуждения, какое происходит во время «ожидания», состояние заметно меняется. На фоне обострив­шейся чувствительности любое раздражение начинает вызы­вать неприятные, болезненные ощущения, а степень рефлектор­ной возбудимости становится неоправданно завышенной (что выражается в виде пугливости). Разумеется, в некоторых обсто­ятельствах это необходимо и целесообразно; но если человек по­гружается в такое состояние самопроизвольно, безо всякого по­вода, то способности его от этого отнюдь не возрастают, а скорее, снижаются. В подобных случаях принято говорить, что тот или иной человек «нервничает». Чрезмерное возбуждение может принимать всевозможные формы, но напрямую вредит способ­ностям человека только неравномерное, резкое перевозбужде­ние. Мы называем это состояние «взбудораженностью». Нет ничего удивительного в том, что, по аналогии с другими процес­сами регуляции, протекающими в организме, в этом состоянии тоже возникает стремление удержать возбуждение на оптималь­ном уровне и восстановить равновесие после того, как возбуж­дение этот уровень превысило.

Позволим себе еще раз привести в пример осветительную электроустановку. Определенный уровень напряжения в элек­трической сети тоже является оптимальным; при превышении этого уровня запросто могут произойти сбои в работе систе­мы, например, может моментально перегореть нить накала в лампе. О том, чем грозит электроустановке повреждение изо­ляции и «короткое замыкание», мы поговорим немного позже.

Б. В нашем языке, вобравшем в себя весь опыт, накопленный многими поколениями, с поразительной точностью передаются нюансы состояния, позволяющие отличить возбуждение, при­нимающее такую форму и достигающее такой степени, при которой оно все еще способствует умственной деятельности, поскольку вызывает равномерный прирост энергии во всех функциональных системах мозга, от того возбуждения, како­вое ей припятствует, так как вызывает неравномерный прирост энергии, что приводит к активизации одних и торможению других психических функций.

В первом случае возбуждение называют «воодушевлением», а во втором случае — «взбудораженностью». Увлекательная бе­седа, чашка бодрящего чая или кофе воодушевляют; словесная перепалка или слишком большая доза алкоголя будоражат. Если воодушевление пробуждает влекущее желание употребить воз­росшее возбуждение для выполнения какой-нибудь функции, то человек взбудораженный, пытаясь унять возбуждение, вы­нужден совершать более или менее порывистые, балансирую­щие на грани патологии или сугубо патологические жесты. Перевозбуждение создает психофизиологические предпосыл­ки для возникновения аффектов, о которых и пойдет речь в дальнейшем. Но сперва следует в общих чертах обрисовать физиологические, эндогенные факторы, вызывающие прирост возбуждения.

К их числу относятся прежде всего неудовлетворенные на­сущные физиологические и инстинктивные потребности, как то кислородное голодание, голод и жажда. У человека, взбудо­раженного по этой причине, всегда возникают определенные ощущения и конкретные представления, поэтому возбуждение его не просто растет, как в первом случае, когда оно обуслов­лено всего лишь тем, что клетки мозга пребывают в состоянии покоя, а приобретает особый оттенок. Однако признаки взбудораженности вполне различимы в смятении, охватывающем человека при появлении одышки, и в беспокойстве, которое вызывает чувство голода.

Возбуждение такого рода обусловлено изменением химичес­кого состава самого вещества клеток мозга, страдающих от недостатка кислорода, энергии или воды; при этом поток воз­буждения направляется в русло преформированной двигатель­ной активности, позволяющей удовлетворить исходную потреб­ность; при появлении одышки человек прилагает все усилия для того, чтобы отдышаться, а человек, страдающий от голода или жажды, ищет и находит пищу и воду. Когда человек взбу­доражен, правило поддержания неизменного уровня возбуж­дения едва ли остается в силе, ведь для организма гораздо важнее удовлетворить запросы, из-за которых возрастает воз­буждение, чем восстановить нормальное функциональное со­стояние мозга. Хотя животные в зверинцах и начинают метаться по клетке незадолго до кормления, действия эти, скорее всего, следует расценивать как рудиментарное проявление преформированнной двигательной активности, связанной с поисками пищи, но утратившей в неволе всякий смысл, а не как сред­ство, позволяющее избавить нервную систему от перевозбуж­дения.

Когда химическая структура нервной системы меняется вследствие регулярного поступления инородного вещества, нехватка этого вещества влечет за собой такое же возбужде­ние, какое вызывает у здорового человека недостаток обычных питательных веществ; поэтому так взбудоражены наркоманы, воздерживающиеся от приема наркотиков.

Связующим звеном между эндогенным возбуждением и психическим аффектом в узком смысле слова являются поло­вое возбуждение и сексуальный аффект. На первых порах, в период полового созревания, половое возбуждение вызывает смутные, аморфные, неопределенные чувства. Как правило, с возрастом устанавливается прочная связь между этим эндоген­ным возбуждением, обусловленным деятельностью половых желез, и восприятием лиц другого пола или мыслью о них; а при влюбленности, которая являет собой удивительный фено­мен, возбуждение увязывается с мыслью о каком-то опреде­ленном человеке. Подобное представление подчиняет себе все возбуждение, высвобождаемое половым влечением; оно стано­вится «аффективным представлением». Это означает, что, воз­никая в сознании, оно вызывает прирост возбуждения, хотя источником возбуждения является не само представление, а половые железы.

Половое влечение является, наверное, самым мощным ис­точником возбуждения, которое сохраняется подолгу (и поэтому чаще всего именно это влечение создает почву для неврозов); подобное возбуждение распределяется по нервной системе крайне неравномерно. Возрастая до предела, оно нарушает ход мыслей, иные представления утрачивают из-за этого былое значение, а во время полового акта в момент оргазма мышле­ние почти полностью прекращается.

Страдает от этого и восприятие, психическая переработка ощущений; животное, обычно пугливое и осторожное, теряет бдительность и перестает замечать опасность. Зато усиливает­ся хищнический инстинкт (по крайней мере, у самцов); самое смирное животное остается опасным до тех пор, пока не смо­жет унять возбуждение засчет двигательной активности во время полового акта.

В. Аналогичное нарушение динамического баланса нервной системы, неравномерное распределение возросшего возбуж­дения, являет собой психическую ипостась аффекта.

Мы не будем пускаться в рассуждения о психических или физиологических особенностях аффекта, а затронем лишь один вопрос, имеющий большое значение для осмысления патоло­гии, а точнее говоря, для постижения сущности идеогенных аф­фектов, возникающих в процессе восприятия или по вине пред­ставлений. (Ланге¹² верно заметил, что никак не меньше, чем представлениями, аффекты могут быть обусловлены воздей­ствием токсинов, а предпосылкой для их появления, судя по данным психиатрии, могут служить патологические изменения.)

Наверное, больше нет нужды доказывать, что нарастание возбуждения предшествует всем тем нарушениям психического баланса, которые мы называем острыми аффектами. (Хрони­ческие аффекты, скорбь и беспокойство, то есть тревога, при­обретающая затяжной характер, усугубляют сильное утомле­ние, из-за которого возбуждение по-прежнему распределяется неравномерно, а дисбаланс сохраняется, хотя величина возбуж­дения снижается). Однако в данном случае возросшее возбуж­дение невозможно использовать в сфере психической деятель­ности. Сильные аффекты всегда вносят разлад в ассоциативную связь, нарушают последовательность представлений. От бешенства или от страха человек «теряет рассудок». В этот момент над его сознанием безраздельно властвуют те представления, которые вызвали аффект. Поэтому унять возбуждение с помо­щью ассоциативного мышления невозможно.

Что же касается «активных», «сильных» аффектов, то они позволяют унять возросшее возбуждение за счет двигательной разрядки. Возгласы ликования и бурные проявления радости, напряжение мышц в минуты ярости, гневные речи и отмще­ние, все это позволяет избыть возбуждение, совершая двига­тельные акты. Когда возникает душевная боль, от возбужде­ния позволяют избавиться учащенное дыхание и выделительные акты: рыдание и плач. Общеизвестно, что подобные реакции помогают успокоиться и унять возбуждение. Как уже отме­чалось, в обыденной речи для обозначения этого явления ис­пользуются выражения «выплакаться», «сорвать злобу», «пе­ребеситься» и т.д.; таким образом избавляются как раз от чрезмерного мозгового возбуждения.

Лишь отдельные реакции такого рода, например поступок, совершенный в порыве ярости, или гневные речи, можно на­звать целесообразными, поскольку они мало-мальски влияют на обстановку. Остальные реакции абсолютно нецелесообраз­ны или, точнее говоря, сообразны лишь одной цели: стремлению остановить нарастание возбуждения и восстановить психиче­ское равновесие. Выполняя эту функцию, они способствуют «тенденции к сохранению константы внутримозгового возбуж­дения» (стр. 241).

«Слабые» аффекты, как то испуг и страх, не позволяют произвести разрядку возбуждения за счет реакции. От испуга деревенеют мышцы и путаются мысли. То же самое можно сказать о страхе, если бегство, которое было бы в данном слу­чае, пожалуй, единственной целесообразной реакцией, исклю­чено по вине самого аффекта или в связи со сложившимися обстоятельствами. Возбуждение, вызванное испугом, пропадает лишь со временем.

Ярость вызывает реакцию, вполне адекватную тому, что послужило для нее поводом. Если же таковая невозможна или подвергается торможению, то ее заменяют суррогатные реак­ции, хотя бы те же гневные речи. Но могут заменять ее и дру­гие, совершенно нецелесообразные действия. Когда Бисмарку приходится сдерживать свой гнев в присутствии короля, он потом отводит душу тем, что швыряет на пол и разбивает вдре­безги какую-нибудь бесценную вазу. Эта произвольная подмена одного двигательного акта другим под стать замене естествен­ного болевого рефлекса иными мышечными сокращениями; когда удаляют зуб, преформированный рефлекс заключается в том, чтобы оттолкнуть врача и закричать. Если же вместо этого мы напрягаем мышцы рук и стискиваем пальцами подлокотни­ки кресла, то возбуждение, вызванное болью, переправляется от одной группы мышц к другой. Когда возникает острая зуб­ная боль, при которой, пожалуй, единственным преформированным рефлексом могут быть стоны, человек избавляется от возбуждения, бесцельно расхаживая из угла в угол. Аналогич­ным образом мы переводим вызванное гневом возбуждение из одной тональности в другую, подменяя адекватную реакцию какой-нибудь другой, и испытываем облегчение, избывая воз­буждение только в сфере двигательной иннервации.

Если же при возникновении этого аффекта отток возбужде­ния произойти вообще не может, то разгневанный человек оказывается в таком же положении, что и человек напуганный или охваченный страхом: ни с помощью ассоциативного мыш­ления, ни за счет двигательной активности избыть возбужде­ние он не может. Со временем нормальный человек мало-помалу успокаивается; но у некоторых людей наблюдаются нездоровые реакции, складывается, по словам Оппенгейма, «ненормальный способ выражения душевных порывов»¹³.