Глава 4. «советская школа права» о преддоговорной ответственности

Российская юридическая мысль в этом плане представляет особенный интерес, поскольку в ней сочетаются заимствования XX в. из немецкого законодательства с наследием XIX в., в котором активно перенимались учения и понятия французского права. До революции, хотя институт преддоговорной ответственности так и не успел появиться в судебной практике, был закреплен генеральный деликт (ст. 574 т. Х, ч. 1 Свода законов Российской империи), который служил формальным основанием еще и для квазидоговорных правоотношений. Эта норма перешла в ГК РСФСР 1922 г., но с существенным ограничением. Во-первых, формы вины ограничивались в ст. 403 умыслом и грубой неосторожностью. Отметим, что это было одной из главных причин господства договорной теории⁹. Во-вторых, одновременно с этим появились элементы, заимствованные из ГГУ, в которых налицо иеринговская концепция неосторожности. Проявилось это, прежде всего, в том, что в ч. 2 ст. 403 говорилось о «стороне, ответственной за обстоятельство, вызвавшее заблуждение» (ч. 3 связывает с грубой неосторожностью возможность требовать интереса в исполнении), т.е. содержится требование diligentiae при заключении договора. Ответственность за недобросовестное прерывание переговоров хотя и не регулировалась Кодексом, но тоже была известна.

В результате, хотя вопрос о природе ответственности был спорным, господствовавшее мнение признавало ее договорный характер (и соответственно, применение положений о договорной ответственности). Так, М.М. Агарков и И.Б. Новицкий исходили из договорной теории данной ответственности, полагая ст. 403 (генеральный деликт в ГК РСФСР 1922 г.) неприменимой. М.М. Агарков подчеркивал, что «переговоры о заключении договора, а также совершение недействительного договора не являются фактами, юридически безразличными, хотя бы они и не привели к тем последствиям, на которые была направлена воля сторон».

И.Б. Новицкий толковал ст. 403 - 415 ГК РСФСР, пользуясь Постановлением Пленума ВС СССР от 10 июня 1943 г., в том смысле, что они распространяются на внедоговорные отношения «при отсутствии между данными лицами каких-либо специальных отношений», и признавал наличие в случае совершения сделки под влиянием заблуждения «некоторых специальных отношений, делающих неприменимой к данному случаю ст. 403 ГК». А поскольку ст. 403 ГК РСФСР 1922 г. прямо ограничивала возникновение деликтной ответственности случаями умысла и грубой неосторожности, чтобы учитывать всякую вину, нужно было подвести ответственность под ст. 117, а также распространить на случай из ст. 151 п. 2 ст. 119 (ответственность за невозможность исполнения, вызванного или не предотвращенного представителем и другими лицами, которые действовали по поручению ответственной стороны).

Противоположную точку зрения отстаивала Н.В. Рабинович. В содержании ее учения проблема преддоговорной ответственности при недействительности договора называлась «распределением убытков между сторонами недействительной сделки». «Ответственность по недействительной сделке наступает не в связи с заключением договора, а в связи с признанием его недействительным, не по воле сторон... а против их воли, так как воля участника сделки, во всяком случае виновной ее стороны, направлена на реализацию неправомерного договора, а не на его аннулирование»¹⁰. Даже по аналогии указанный автор не считает возможным признать ответственность договорной, потому что «решающее значение должна иметь природа ответственности, а не ее пределы, определяемые этой природой»¹¹. Формулировка ст. 403 ГК РСФСР 1922 г. при этом не помешала ей признать возможным возникновение этой ответственности при любой форме вины¹².

Советские цивилисты, излагая учение об оферте, регулярно отмечали в двух-трех предложениях, что лицо, недобросовестно отозвавшее оферту и этим сделавшее напрасными издержки контрагента на заключение договора, должно их возместить¹³.

Заметим, что в советской юридической науке не употреблялся термин «преддоговорная ответственность». М.М. Агарков, к примеру, неоднократно использует выражение «culpa in eligendo et custodiendo», а в отношении ст. 148 и 151 ГК РСФСР ограничивается выражением «вина при заключении договора»¹⁴. Впоследствии и такое выражение сменилось в литературе на «иное последствие недействительности». Общая идея была забыта.

В целом следует сказать, что юридическая мысль в советский период обходила сторон изучение такого правового явления, как преддоговорная ответственность. Внимание советских ученых ограничивалось лишь комментированием конкретных положений кодексов. Правильной будет констатация того, что полноценного изучения института преддоговорной ответственности на протяжении ХХ века в нашей стране не происходило.