VI. Шпенглер

. Рецидив позитивистского натурализма у Освальда Шпенгле-ра" находится в резком противоречии с работой Мейера и труда­ми лучших историков Германии двадцатого столетия. Untergang des Abendlandes * пользовался таким успехом у нас в стране, в Америке, равно как и в Германии, что мне представляется це­лесообразным еще раз назвать те причины, по которым я считаю' эту книгу принципиально неверной.

По Шпенглеру, история — последовательность замкнутых, ин­дивидуальных формаций (units), которые он называет культура­ми.' Каждой культуре присущ особенный характер; каждая из них существует для того, чтобы выразить этот характер во всех сто­ронах своей жизни и развития. Но каждая культура имеет сходст­во с остальными, проходя одинаковый жизненный цикл, напоми­нающий жизненный цикл биологического организма. Он начина­ется с варварства примитивной эпохи; затем развивается полити­ческая организация, искусства и науки и т. д., вначале сущест­вующие в архаичных формах. Затем, в классический период культуру наступает их расцвет, сменяющийся окостенением в эпоху декаданса, и, наконец, культура приходит к новому варвар­ству/ когда все становится предметом торговли, вульгаризуется,

* «ЗакАт Ейропы» (не«.).

174

Идея истории. Часть IV

Франция

/75

и это конец культуры. Культура, переживающая период декаданса, не порождает ничего нового, она мертва, и ее творческий потен­циал исчерпан. Теория Шпенглера фиксирует не только фазы в циклическом развитии культуры, но и их продолжительность, так что если бы сегодня, например, мы могли определить точку того цикла, который переживает наша собственная культура, мы сумели бы точно предсказать, Каковы будут ее последующие фазы.

Эта теория носит откровенно позитивистский характер, ибо история как таковая заменена в ней морфологией истории, нату­ралистической наукой, ценность которой заключается во внешнем анализе, в открытии общих законов и (главное свойство неисто­рической мысли!) претензиях на предсказание будущего, основы­вающихся на научных принципах. Факты здесь рассматриваются в позитивистском духе, как изолированные друг от друга и не вырастающие органически друг из друга, но факты у Шпенглера — не столько единичные события, сколько своего рода совокупности, множества фактов,— факты более крупные и значительные, чем индивидуальные события, каждый из них имеет определенную внутреннюю структуру, соотносясь с другими, однако не в исто­рическом плане. Факты соотносятся только: а) во времени и про­странстве и 6} морфологически, т. е. посредством отношений, основанных на сходстве их структур.

Этот антиисторический и просто натуралистический взгляд на историю определяет шпенглеровское понимание внутренних эле­ментов каждой из культур, взятых сами по себе, ибо последова­тельность фаз в пределах одной культуры так, как он ее понимает, не более исторична, чем последовательность фаз в жизни какого-нибудь насекомого: яйцо, личинка, куколка, имаго. Таким обра­зом, идея исторического процесса как духовного процесса, где прошлое сохраняется в настоящем, детально опровергается во всех ее аспектах. Каждая фаза культуры автоматически переходит в следующую, когда для этого наступит подходящее время, безотно­сительно к тому, как могли бы вести себя индивидуумы, жившие в ту пору. Далее, та неповторимая идея, которая отличает одну культуру от другой, мыслится Шпенглером не как идеал жизни, созданный людьми данной культуры в акте осознанного или бес­сознательного духовного творчества. Эта идея присуща им как некое природное свойство, как темная пигментация кожи у негров, а голубые глаза — у скандинавов. Таким образом, теория Шпен­глера вполне сознательно и последовательно стремится изгнать из истории все то, что и делает ее историей, заменить всюду исторические принципы натуралистическими.

Книга Шпенглера обнаруживает громадную историческую эру­дицию автора, но при этом факты постоянно искажаются и извра­щаются в угоду общему принципу. Приведем только один из мно­гих примеров. Шпенглер утверждает, что для классической эллин-ско-римской культуры была в высшей степени характерна потеря

ею всякого чувства времени, полная беззаботность в отношении прошлого и будущего. Вот почему, по Шпенглеру, она (в отличие от египетской, обладавшей обостренным чувством времени) не создавала гроониц для мертвых. Он, по-видимому, забыл, что в Риме каждую неделю проводились оркестровые концерты в мавзо­лее Августа, что в течение столетий крепостью папам служила гробница Адриана и что самое обширное в мире собрание могиль­ных памятников простирается на протяжении многих миль вдоль дорог, отходящих от Рима. Даже позитивистские мыслители де­вятнадцатого столетия, ошибочно стремившиеся свести историю к естественной науке, не заходили так далеко в беспардонной и бес­принципной фальсификации фактов.

Сходство между Шпенглером и Тойнби бросается в глаза. Главное же различие состоит в том, что у Шпенглера культуры совершенно изолированы друг от друга, как монады у Лейбница. Их взаимоотношения в пространстве и времени, сходство между ними может установить только историк, находящийся вне их. У Тойнби же эти отношения, хотя и имеют внешний характер, составляют часть жизни самих цивилизаций. Для Тойнби чрез­вычайно важно, что некоторые общества должны присоединиться к другим, обеспечивая тем самым непрерывность исторического про­цесса, хотя Тойнби и недооценил значение понятия непрерывности истории. У Шпенглера подобная аффилиация вообще невозможна. Между двумя культурами у него нет никаких положительных взаимодействий вообще. Таким образом, натурализм, который у Тойнби сказывается лишь на его общих принципах, у Шпенглера пронизывает каждое положение его теории.