§3 Толерантность и интолерантность системы социального и расово-этнического взаимодействия граждан в сша

Толерантность в системе социальной политики Соединенных Штатов Америки занимает особое, в определенном смысле уникальное место и вряд ли может быть напрямую сопоставлена с концепциями толерантности, активно развивающимися на территории Европы. Специфика американского подхода определена высоким интеграционным значением толерантности, которое было ей придано в США на несколько столетий ранее, чем в любой другой стране мира.

Исторически формирование такого государства, как США, было обусловлено явной политикой компромисса, а также противопоставления внутреннего развития страны тенденциям, существующим за рубежом.

Основой для такого позиционирования послужили несколько факторов.

Во-первых, Соединенные штаты возникли как первичное конфедеративное объединение на основе союза 13 колоний против британского владычества. Сам факт возникновения данного союза демонстрирует потенциал для перспективного формирования нескольких суверенных государств, поддерживающих тесные отношения друг с другом для общей пользы. Очевидно, что каждая из колоний имела собственную администрацию и выстраивала политику исходя из ряда стратегических и геополитических целей, которые совпали для всех колоний в аспекте внешнеполитического взаимодействия с метрополией. Необходимость военного сотрудничества заложила основу для политической терпимости и межколониального диалога.

Во-вторых, важную роль в развитии толерантности сыграла политическая риторика «отцов-основателей» американской государственности, которые на этапе подготовки конституции и в ходе предвыборной борьбы активно упирали на равенство возможностей всех людей (не только граждан, но и мигрантов) в реализации так называемой «американской мечты», представленной во многих европейских философских концепциях, как «право на счастье»^49,50. Апелляция отцов основателей относилась, в первую очередь, к религиозному многообразию, которое было на тот момент ключевым разобщающим фактором. Показательным, к примеру, было принятие Ассамблеей Виргинии в начале 1786 г. «Статута о религиозной свободе», составленного при участии Томаса Джефферсона, в котором была представлена идея об отделении церкви от государства. Статут был принят в качестве «Акта об установлении религиозной свободы» и в дальнейшем вошел в конституцию США. Согласно указанному Акту штата Виргиния, Ассамблея Виргинии признала: «…что никто не должен принуждаться посещать или участвовать в содержании любого религиозного культа, места богослужений или каких бы то ни было священнослужителей, так же как никто не должен быть понуждаем насильно, вынужден или подвергнут наложению каких-либо тягот, как личных, так и имущественных, и не должен нести какой-либо иной ущерб по причине его религиозных взглядов или убеждений; что, напротив, все люди должны быть свободны в исповедании и отстаивании в дискуссии своих религиозных взглядов и что это ни в малейшей мере не должно ограничивать, расширять или еще каким-либо образом сказываться на их гражданских правах…».

После принятия конституции США, политическая толерантность отходит на второй план и часто сменяется региональным политическим сепаратизмом, историческим примером которого определенно можно считать гражданскую войну, одновременно ставшую и индикатором целого спектра социальных и культурных противоречий, характерных для нового государства. В их числе, наряду с упомянутой религиозностью, отчетливо проявились ксенофобия, расизм, антисемитизм, имущественная и гендерная дискриминация. Все перечисленные типы интолерантного поведения оказались интегрированы в структуру общества, постепенно осознающего свою целостность, но при этом уже обладающим политическим единством.

Алексис де Токвиль в работе «Демократия в Америке»⁵¹ представил эту проблему следующим образом: «… в настоящее время в Соединенных Штатах Америки нет крупных политических партий. Там есть много партий, которые угрожают единству Союза, но нет таких партий, которые бы выступали против современной формы государственного правления или противились бы поступательному развитию общества. Те партии, которые угрожают единству Союза, опираются не на принципы, а на материальные интересы. Именно эти интересы на территории такой обширной империи, как Штаты, и лежат в основе образования соперничающих наций, а не партий. В последнее время свидетельством тому было поведение Севера, поддержавшего ряд запретов в торговле, а Юг, напротив, взял под защиту свободу торговли, и все это произошло только потому, что Север является в основном фабричным районом, а Юг — земледельческим, система же ограничений всегда действует в пользу одного и в ущерб другому».

Если посмотреть на государства Европы, то для них в тот же период была характерна обратная тенденция, а именно постепенное осознание политического единства через исторически сложившееся национальное единение (в качестве явных примеров выступают объединение Италии, Германии, создание Королевства сербов и черногорцев).

Альтернативная концепция интеграции принесла с собой и альтернативное понимание толерантности, которое в аналогичной форме в Европе начало складываться только после возникновения Европейского союза, до политической идеи которого европейским обществам еще предстояло дорасти.

В США, уже после гражданской войны, сложился социальный подход, активно внедряемый государством, в соответствии с которым все люди, доказавшие свое право на гражданство, вне зависимости от их исторических корней, являются абсолютно равными в своих политических правах. Уже сверху на это правило была наложена своеобразная система неформальных или институционализированных цензов, ограничивавших его в пользу определенных групп людей, к примеру «белых», «протестантов», «только обеспеченных мужчин» и т.д.

При общей сверхлиберальной идее, таких цензов в американском обществе было на порядок больше, чем в европейском, так как они сложились в очень короткий временной отрезок и часто являлись следствием политического моделирования социальных отношений⁵², которое в исторических обществах Европы в такой степени не было востребовано, так как, к примеру, национальные меньшинства жили рядом с национальным большинством на протяжении столетий, и их проблемы и интолерантность взаимодействия были порождением исторического взаимодействия, а не вызовом «чрезвычайной адаптации».

Постепенно, по мере исторического развития, американцы формируют собственное национальное сознание. Наиболее вероятным временем окончания процесса складывания основных его идей можно считать конец 60-ых годов, когда было достигнуто полное равенство в правах между белым и чернокожим населением страны. С этого момента, национальное сознание американского общества начинает постепенно перевешивать политическую волю государства, т.е. отражается тенденция, характерная для большинства европейских государств, когда общественная жизнь диктует политические решения в значительно большей степени, чем политические решения формируют систему общественных отношений. При этом в США сохраняется и уникальная специфика, выраженная в поведении меньшинств, оспаривающих существующий курс общественного развития. Специфика заключается в том, что их протест и агрессия направлены не столько против государства и национальных институтов, реализующих текущую политику, сколько против принципов исторической национальной интеграции, необходимости воссоздания утраченных ранее цензов, либо абсолютизации уже существующих свобод. Здесь уместно упомянуть о наиболее известных в США террористических организациях, возникших в разное время, но ставших закономерным ответом на преодоление американским обществом очередного «ценза». Именно национальные террористы в США стали символом маргинализации значительной части населения, по тем или иным причинам исключенным из сферы институционализированного толерантного взаимодействия.

Первой и наиболее массовой организацией террора, обращенной в своей идеологии в прошлое, стал Ку-Клус-Клан – союз белых граждан США, деятельность которого была направлена на устрашение чернокожего населения и восстановление порядков, существовавших на рабовладельческом «Юге» до гражданской войны. В «конституции» организации о целях ее существования было сказано следующее: «…остановить гибель нашей несчастной страны и избавить белую расу от тех невыносимых условий, в которые она поставлена в последнее время. Нашей основной задачей является поддержка верховенства белой расы… Америка была создана белыми и для белых, и любая попытка передать власть в руки черной расы является одновременно нарушением и Конституции [США], и божьей воли… Права негров должны быть признаны и защищены, но белые должны оставить себе привилегию определить объем этих политических прав. И до тех пор, пока негры не ответят, как они понимают свои политические права, Клан поклялся не допустить политического равенства чернокожих».⁵³

Показательно, что организация пережила два возрождения, связанных со сменой «объекта отрицания». Если изначально в качестве такого объекта выступали бывшие рабы, которые, по мнению членов группировки, не знали своего места в обществе, то в период первой мировой войны агрессия была перенаправлена на выходцев из католической Европы, в т.ч. ирландцев, поляков, немцев, а также евреев. Третье возрождение организация пережила в 2000-ые годы, когда в США начался процесс интенсивной легализации мигрантов из Мексики и Латинской Америки.

В связи с наличием трех волн ксенофобии, Ку-Клус-Клан можно рассматривать в качестве определенного индикатора роста и изменения объектов нетерпимости в американском обществе, так как организация всегда была массовой и в период своего расцвета в 20-ые годы ХХ века насчитывала до 4-5 млн членов⁵⁴. Со снижением миграционных потоков организация постепенно теряет актуальность, однако, после ряда выступлений мексиканских мигрантов в начале 2000-ых, снова увеличивается количество ячеек. По данным ряда американских аналитиков⁵⁵, к 2005 году число членов организации доходило до 8000 человек, а количество первичных ячеек – «пещер» увеличилось до 800. При этом возникли и новые негативные тенденции в развитии данной организации. В частности, были выявлены контакты ее представителей с членами других организаций националистического толка. Их наиболее высокая активность была зафиксирована в штатах Мичиган, Айова, Нью-Джерси и Алабама.

Существует и альтернативное мнение, представляющее Ку-Клус-Клан, как вырождающуюся организацию, не выдерживающую конкуренции с государственной пропагандой⁵⁶ и отказывающуюся от ценностей насильственной борьбы. В значительной степени, данная позиция подтверждается практикой, в том числе самопозиционированием расистских организаций в интернете⁵⁷, но при этом, утрачивая радикальные позиции, расизм все больше принимает социальные позиции.

Низведение деятельности когда-то террористической организации до популизма позволяет распространить идеи радикализма и экстримизма среди очень широкого круга американских граждан и даже получить государственную защиту через защиту таких гражданских прав, как свобода мнений, слова и собраний. К примеру, Ку-Клус-Клан подал в суд на мэрию Нью-Йорка, требуя отменить запрет на проведение «Марша гордости за белую расу». Права данной организации представлялись в суде нью-йоркским отделением Союза защиты гражданских свобод и в результате, мероприятие состоялось, несмотря на протест мэра и существование закона штата о запрете акций в головных уборах, закрывающих лицо⁵⁸.

Обратная ситуация, характеризующаяся категорически негативным отношением со стороны государства, относится к экстремистским организациям, отстаивающим не утраченные, а «недостаточные» права. Примеров таких организаций в США довольно много, что обусловлено историческим существованием целого спектра пораженных в правах групп граждан.

В первую очередь, следует упомянуть организации, через террор защищающие права черного, латиноамериканского и мусульманского населения страны. В их числе «Черные пантеры» - группировка, действовавшая в 60-ые годы в защиту черного населения США.

«Черные пантеры» представляли собой радикальное, промарксистское крыло совокупности движений в защиту афроамериканцев. В значительной степени, идеи представителей данной организации противопоставлялись идеям мягкой силы и «непротивления злу насилием», широко представленным в речах Мартина Лютера Кинга и его сторонников.

«Пантеры» видели своей целью демонстрацию гражданских прав черного населения по наиболее спорным вопросам, в том числе в сфере ношения оружия, подчинения полиции, образования и пр. От демонстрации движение постепенно перешло к активному противостоянию и вооруженным столкновениям, которые некоторые источники именуют «Войной». Сутью всего движения стала демонстрация неудовлетворенности афроамериканцев своим социальным положением, которое, как справедливо отмечал лидер «Пантер» - Хью Ньютон, напоминало принадлежность к низшей касте.

«Классовое общество порабощает творческого человека. Это истинно для любого класса. А в Америке, мы имеем не только классовое общество. Мы имеем систему каст, и черные располагаются в самой низшей касте. Они не имеют никакой возможности подняться по классовой лестнице. Они не имеют никаких привилегий, не имеют никакой возможности попасть в правящую структуру. Чернокожие и цветные люди в Америке противопоставлены обществу в целом. И это не вопрос индивидуальной свободы. Индивидуальная свобода – развлечение для детей высших каст…»⁵⁹

Неудовлетворенность социальным положением и общий вызов времени породили новый лозунг «Нет миру», который был сформулирован как антитеза лозунгу хиппи «Нет войне». «Нет миру» - стали двумя словами, демонстрирующими так называемую формулу «нулевой толерантности», т.е. социальной позиции, сторонники которой не видят возможности спокойного существования при сохранении какой-то определенной несправедливости, в данном случае сегрегации.

Общество, в котором существует и глубоко укоренена нулевая толерантность к какому-либо социальному меньшинству, по своей сути обречено на перерождение морального кода, что часто сопряжено с агрессией и разрывом стандартных механизмов социальных лифтов.

Это произошло и в Соединенных штатах, где противостояние между активистами «Пантер» и полицией приняло вид противостояния консервативной и либеральной частей общества, выраженное в уличных перестрелках, осаде офисов организации, съемке фильмов про «Черных пантер», бунтах студентов и поддержке этнической марксистской организации, социальными объединениями иного толка, например, союзами феминисток, профессиональными союзами и т.д., то есть организациями, выступающими против иных социальных цензов, отделяющих правовую идею, лежащую в основе функционирования государственных институтов, от ее субъективного материального воплощения каждым гражданином.

Как и в случае с Ку-Клус-Кланом, ориентированном на пять – шесть южных штатов, деятельность «Черных пантер» и некоторых их последователей имела специфическую географию. Центры их активности были распределены преимущественно в восточных и западных штатах в наиболее крупных региональных центрах, включая Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Детройт, Идианаполис, Сиэтл, Окленд, Денвер, Сан-Франциско, что было обусловлено высокой активностью афро-американцев на этих территориях и миграцией туда многих афро-американцев из южных штатов в первой половине ХХ века.

После 1960-ых годов, под воздействием расширяющейся мобильности, меняется и география радикализма, а как следствие, и проблем толерантного поведения, перед которым встают новые вызовы. Новыми вызовами, в частности, становятся религиозный фундаментализм мусульманского и христианского типа, экологические группировки, социальные радикалы, например, противники абортов и просто националисты, которые, в отличие от Ку-Клус-Клана, выступают не за возрождение старого сегрегированного общества, а за радикальную политику в современных условиях. Местом активности таких организаций, как Арийская Нация, Арийская республиканская армия, Гражданская Милиция, Движение Насилия Против Абортов, Джамаат ул-Фукра, Церковь Создателя и др. становятся крупные города и столицы штатов в которых велик уровень «внесистемной оппозиции» и просто асоциальных личностей, не способных из-за своих взглядов или действий встроится в существующую систему. Все перечисленные организации ориентированы на уничтожение существующего режима силовыми средствами, имеют «боевые» отряды и участвовали в показательных силовых акциях и грабеже, однако их потенциальная сила связана не столько с приобретенным за годы существования опытом борьбы, сколько с полулегальным статусом: объявленные вне закона они имеют много последователей, ведущих вполне социальное существование.

Опасность такой ситуации заключается в возможности размораживания латентных конфликтов под воздействием меняющейся политической и экономической реальности, примером чего является активизация группировки Гражданская Милиция в начале 2000-ых, когда начал активно обсуждаться проект депортации нелегальных мигрантов и строительства разделительной стены с Мексикой, или группировки Джамаат ул-Фукра, активизировавшей свои действия после терактов 11 сентября 2001 года и действующей не только в США, но и в странах Латинской Америки, а также в Пакистане и Индии.

Несмотря на опасность радикальных группировок США, государство занимает в их отношении неоднозначную позицию, что обусловлено, прежде всего, высокой степенью децентрализации политики в вопросах регионального самоуправления и авторитетом либеральных идей, заложенных в федеральной Конституции. Самыми значимыми среди них, пожалуй, являются нормы, закрепленные первой и второй поправками Конституции^60,61, в соответствии с которыми «Конгресс не должен издавать ни одного закона, относящегося к установлению религии либо запрещающего свободное ее исповедание, либо ограничивающего свободу слова или печати, или право народа мирно собираться и обращаться к правительству с петициями об удовлетворении жалоб», а также «Поскольку надлежащим образом организованная милиция необходима для безопасности свободного государства, право народа хранить и носить оружие не должно ограничиваться».

Данные поправки делегируют гражданам очень высокий объем прав, связанных, в том числе, с возможностью злоупотребления в целях психологического или физического насилия, в тех случаях, когда суть данного насилия завуалирована или человек имеет рычаги лоббизма в государственных структурах. Толкование статей часто настолько вариативно, что их извращенной трактовке, к примеру, в пользу расовой дискриминации или превышения необходимой самообороны, не препятствуют другие статьи конституции более позднего времени принятия о запрете расовой дискриминации, о равенстве прав мужчин и женщин и др.

Следствием такой «свободы» в различное время становились «мирная демонстрация силы» «Черных пантер», мероприятия, аналогичные «Маршу гордости за белую расу» Ку-Клус-Клана или комплексная деятельность такой радикальной расистской организации, как Национальный альянс, создавшей свою расистскую церковь, имевшей собственные издательство и студию звукозаписи и осуществлявшей неприкрытую «пропаганду ценности белой расы» до середины 2000-ых годов, когда ее последователями было организовано несколько других аналогичных организаций локального значения.

Несмотря на небольшое количество последователей такого рода «клубов», в среднем составляющих 200 – 1000 человек, опасение внушает количество самих организаций, имеющих локальный статус и часто действующих в отдельных районах крупных городов.

Показательным в данной связи является один из тезисов статьи Е. Спасской, посвященной правому экстремизму в США: «Если пытаться определить идеологию американского правого экстремизма, это прежде всего отношение к белым, как к высшей расе и искренняя ненависть к мультикультурализму, который разъедает Америку, Британию и прочие «белые нации». Далее начинаются вариации – одни выступают за разделение мира на белых и небелых, в число которых входят и евреи, которые тайным образом контролируют власть, как государственную, так и экономическую. Более экстремальные группы ставят своей целью полностью физически уничтожить все небелые «гены, идеи и влияния». В число их врагов входят также международные и американские правозащитные центры, в том числе и Anti-Defamation League и Southern Poverty Law Center, которые якобы ненавидят белых и всячески потакают другим расам. Многих также раздражает торжество феминизма. Отсюда идея возврата к «естественному мужскому превосходству». Любопытно, что эту позицию разделяют и многие женщины, близкие к экстремистским организациям. Существующее правительство все «группы ненависти» считают никуда не годным и подлежащим уничтожению»⁶².

Фактически описана следующая модель: радикальные организации правого толка выступают против толерантности, как уважения прав других граждан и людей в принципе, апеллируя к исходному неравенству различных наций и этносов, но сама их деятельность основана на либеральном принципе наличия у каждого человека равных прав на мнение, высказывание или поведение. Допустимость подобной ситуации оказывается уместна лишь в условиях стабильного развития общества в целом, когда число радикалов, трактующих нормы конституции подобным образом равно статистической погрешности. В противном случае, ситуация имеет шансы трансформироваться в агрессивное противостояние, как это, например, имело место в 1960-е годы. В тот период, преодоление общественного кризиса оказалось возможно из-за сниженной активности правых радикалов, защищающих права «белых», что было обусловлено кризисом вьетнамской компании, общим либеральным подъемом после второй мировой войны и выраженной позицией афро-американского населения. Все эти факторы перевели конфликт в поле взаимодействия отдельных группировок, защищающих права афроамериканцев и государства. Государство, в свою очередь, переведя управление конфликтом в «ручной режим», сумело через ряд силовых и примирительных мер расколоть этническую оппозицию и примирить большую ее часть, дискредитировав и ликвидировав самых явных оппонентов.

Показательно, что на протяжении всей истории существования США, стране практически всегда удавалось избегать противопоставления групп граждан по этническому признаку (или социально-этническому), так как государство обязательно подменяло одного из участников, выступая в качестве носителя определенной детерминанты (например, расовой сегрегации, затем расового паритета, плюрализма и т.д.). Единственным значимым исключением, вероятно, возможно считать гражданскую войну, но и в этом примере одна из сторон обладала более легальным статусом, чем другая, что позволило перевести конфликт от хаотичных столкновений в сферу упорядоченного военного противостояния и, в итоге, подписать мирный договор, принудив рабовладельцев отказаться от своих прав на эксплуатацию рабов.

Основой данной устойчивой системы, с момента ее создания, как отмечалось нами ранее, была детерминанта либеральных принципов, существовавших в контексте двоякого толкования главными национальными политическими партиями – республиканцами и демократами.

Однако, несмотря на историческую стабильность американской модели «установления толерантности в конкурентной борьбе» общества и государства, открытым остается вопрос, как долго такая система будет сохранять свою эффективность и смогут ли современные вызовы быть преодолены с использованием классического механизма?

Данный вопрос с теми или иными вариациями активно муссируется в исследовательской литературе и СМИ⁶³, однако, в большинстве случаев, ответ на него оказывается связан с экономическими обстоятельствами и, в частности, экономическим могуществом Соединенных Штатов. Сторонники данного подхода говорят о том, что пока уровень жизни американских граждан стабилен и испытывает тенденцию к повышению, американское общество не предпримет активных действий по трансформации государственности, так как это будет противоречить принятой большинством граждан моральной концепции материального благополучия, в соответствии с которой каждый может самореализоваться, обогатиться, занять высокое положение, если готов работать для достижения этой цели в условиях, предложенных государством – апелляция здесь идет к классическим работам Токвиля⁶⁴ и Вебера⁶⁵.

Тем не менее, возможна и альтернативная трактовка потенциального кризиса американской государственности, в которой экономика и благосостояние граждан выступают лишь второстепенным фактором, а на первый план выходит коллапс взаимодействия граждан по моральным, культурным и религиозным причинам. Если обратиться к традиционной метафоре, то американское общество в его историческом развитии часто сравнивали с плавильным котлом, в котором расплавляется национальная идентичность и выплавляется истинный американец. Данную метафору сменило другое сравнение, в котором нация представлялась как миска салата, в котором фрагменты культур дополняют друг друга.

Продолжая ряд метафор, можно предположить, что в конце ХХ века компоненты «салата» постепенно стали укрупняться и, в перспективе, можно смоделировать ситуацию, когда в относительно гомогенном американском обществе возникнут мощные альтернативные культурные типы, которые государство не сможет интегрировать в социум и перестанет контролировать.

Их постепенному формированию способствует преодоление американским обществом исторических цензов, к примеру, участия афроамериканцев в политике или свободы голосовать для женщин. Преодолевая исторические проблемы и постепенно сливаясь с государством, американское общество, тем самым, все больше теряет потенциал адаптивности и такие вызовы, как необходимость интегрировать большое количество выходцев из Латинской Америки или справиться с исламизацией наименее обеспеченных слоев общества, вызывают противопоставление нового, нехарактерного для США типа, который возможно обозначить, как «Мы» и «Они», где «Мы» - это носители исконного американского прагматизма, материализма, «американской мечты», а «Они» - это внешняя сила, не заинтересованная в интеграции, а нацеленная на подавление, и установление в американском обществе чуждых духовных ценностей.

Приведенная модель кризиса социальных отношений имеет целый ряд первопричин, которые могут быть диагностированы в современном американском обществе. Первая из них может быть обозначена, как чувство национальной общности американских граждан при отсутствии таковой. Сегодня на международной политической арене США занимает достаточно жесткую, авторитарную позицию защиты национальных интересов на территории всего мира⁶⁶. Этот подход является востребованным с точки зрения геополитического позиционирования и защиты национальных интересов, но в то же время делит общество на сторонников такой политики, ее противников, и тех, кто сочувствует странам, столкнувшимся с американской агрессией.

Феномен сочувствия – толерантности - по отношению к слабым является естественным в условия мирного (невоенного) существования, но ведет к противопоставлению значительной части американских граждан обществу и государству, реализующим, на их взгляд, асоциальные и негуманные действия. Здесь уместно вспомнить о т.н. черной религии – т.е. вариации мусульманства или иудаизма, адаптированных под интересы афроамериканцев, осознающих свое угнетенное положение, причем не только в США, но и мире в целом⁶⁷.

Черная религия активно развивалась, начиная с 50-ых годов и, в частности, соотносима с деятельностью «Черных пантер» и «Черных мусульман», ключевой фигурой для которых всегда оставался Малькольм Икс – видный оратор, и борец за права черных американцев, принявший мусульманство в тюрьме⁶⁸.

Специфика черного мусульманства заключалась в его простоте и даже примитивности. При этом акцент делался на историчности данной религии для народов Африки, преемниками которых являются «угнетаемые» афро-американцы.

В конце ХХ века, с увеличением мигрантов из азиатских стран, черное мусульманство активно сочетается с истинным, преимущественно суннитским мусульманством и порождает религиозно-культурную оппозицию традиционным моральным нормам, распространенным в американском обществе. Если на протяжении ХХ века афро-американцы обращались к мусульманству с целью противопоставить себя религии «белых», то после интеграции с ортодоксальными мусульманами, цель меняется и сводится к превознесению уже не «черных» этнических ценностей, а единственно верного учения, для прославления которого нужно бороться с «неверными», которые в глазах мусульман-афро-американцев ассоциируются, опять-таки с потомками белых колонистов.

При этом религия является далеко не единственным признаком самоидентификации афро-американцев, формирующим их альтернативную идентичность. Наряду с черной религией существуют также «черная культура» и «черная история», и если формирование черной культуры происходило естественным образом в процессе социализации выходцев из Африки, то черная история стала порождением «бремени вины» «белых» перед «черными»⁶⁹.

Фактически само государство на уровне всех без исключения штатов проводит политику подрыва национальной государственности через противопоставление общей программы истории Соединенных штатов и т.н. «месяца черной истории», когда каждый школьник или студент должен обратиться к изучению исторических личностей именно афро-американского происхождения. При этом «черная история» имеет официальную и неофициальную части, и если официальная история тесно связана с общим историческим курсом, то неофициальная история – это скорее набор мифов, представляющих африканскую культуру, как первоисточник европейской. Истоки данной «исторической интерпретации» уходят корнями в деятельность афро-американского активиста Маркуса Гарви⁷⁰, призывавшего своих сторонников уехать из США и возродить «Великую Африку» а также концепцию афро-египтологии⁷¹ и деятельность группировки черных мусульман-радикалов «Нация Ислам», во главе которой стоял Элайджи Мохаммад⁷².

Что характерно, кроме специального курса по «черной истории», в программах практически отсутствуют аналоги по истории коренных американцев⁷³ и тем более латиноамериканцев, евреев и иных этнических групп, также выстраивавших сложные отношения с первыми колонистами.

Все эти факторы в сочетании с компактным проживанием афро-американцев в крупных городах и достаточно низким уровнем их дохода (примерно 25 тыс $ против среднего 40 тыс $ в год⁷⁴) ведут к маргинализации черного населения США и установлению этно-социального барьера. При этом, в отличие от ситуации 60-70-х гг. ХХ века, когда противопоставление «черных» и «белых» носило абсолютный характер, на сегодняшний день происходит определенное перераспределение ролей. В частности, афро-американцы достаточно четко разделяются на представителей среднего класса – примерно 10 – 15% и представителей низших классов – куда входят остальные 85%. При этом, на почве низкой финансовой обеспеченности происходит сближение афро-американцев с другими этническими группами. Кроме уже упомянутых мусульман, прибывших в США преимущественно в 1980-90-е годы, с которыми происходит в основном религиозное (духовное) слияние, важное значение имеет сближение афро-американцев с латиноамериканцами, число которых в последние десятилетия в США постоянно росло, а уровень материальной обеспеченности оставался стабильно низким.

Статистика изменения количества этнических мексиканцев в США с 1850 по 2012 гг.

Латиноамериканцы представляют собой самостоятельную силу, объем и статус которой доподлинно не известен. Проблема включения латиноамериканцев, и прежде всего, мексиканцев, в американское общество возникла в конце ХIX века и была связана с присоединением к стране ряда мексиканских территорий. Далее число латиноамериканцев постоянно росло, что было обусловлено несколькими факторами. Ключевым из них, вероятно, возможно считать проницаемость южной границы США, которую возможно пересечь как через неосвоенные пустынные земли, так и морем.

Кроме этого, эмигранты были необходимы стране для освоения данных сложных территорий, а также для обеспечения новых сфер экономики на низкобюджетной основе. Речь идет, в первую очередь, о нефтедобыче и сфере услуг, которые начали активно развиваться, начиная с 1950-х годов, что демонстрирует приведенная выше диаграмма⁷⁵. Кроме этого, латиноамериканцы исторически привлекались в качестве сельских и черных рабочих.

Из рисунка видно, что приток нелегальной эмиграции начинается значительно позже, примерно с 1970-х годов, когда объективно меняется модель перемещения людей в связи с процессами глобализации, и эмигрантам из Мексики и других стран, например с Кубы, становится проще проникнуть в центральные районы страны.

Территориями притяжения становятся граничащий с мексикой Техас, прибрежные и густонаселенные Калифорния, Флорида, Нью Йорк и Нью Джерси, а также штат Иллинойс, являющийся крупнейшим транспортным и промышленным узлом США.

География расселения мигрантов

Подобная модель распространения приезжих продиктовала и трансформацию толерантного к ним отношения. К примеру, в южных районах, толерантное отношение к выходцам из Латинской Америки так и не было установлено, так как эмигранты всегда выполняли там низкооплачиваемую работу и представляли определенную угрозу для местных жителей. В центральных районах страны и в крупных городах к латиноамериканцам сформировалось более положительное отношение, которое начало ухудшаться только в последние годы. Данный феномен обусловлен совпадением волн миграции из Латинской Америки, Азии, а также стран СНГ, что на время размыло впечатление местных жителей о конкретных изменениях в социальной структуре общества. Но уже начиная с середины 1990-х гг., стало очевидно, что уровень социальной интеграции латиноамериканцев очень низок и может сопоставляться только с уровнем социальной включенности жителей афроамериканского гетто. В этой проблеме особую роль сыграл качественный состав мигрантов. В своем большинстве, выходцы из Латинской Америки слабо образованы и не владеют английским языком. 35% из них не имеет законченного среднего образования⁷⁶.

Доля взрослых до 25 лет имеющих законченное среднее образование

В последние десять лет государство предприняло много попыток натурализовать уже приехавших эмигрантов и остановить поток нелегального проникновения в страну.

Согласно данным социологических исследований, к 2010 году количество латиноамериканцев приблизилось к 47 (по другим данным 41) миллионам, а некоторые источники заявляют, что эта цифра характеризует только натурализованных эмигрантов, прибывших из Мексики. Совокупное число выходцев из Латинской Америки в США неизвестно, однако, оно легко может превышать 50 млн человек. Для сравнения, сегодня в США проживает примерно 317,5 млн граждан, т.е. по грубым подсчетам, число латиноамериканцев составляет около 15-18 % граждан страны⁷⁷.

Количественные показатели миграции из Латинской Америки

Сближение латиноамериканских диаспор с афро-американским населением позволит увеличить объем этно-культурной оппозиции до 25-30%, что неизбежно приведет к кризису существующей политической системы, так как на первый план будут вынесены вопросы социального характера, что потребует изменения партийной структуры. Кроме этого, акцент на национальной специфике противопоставит общественные страты по расово-материальному признаку, что вполне может привести к обособлению и даже отделению южных штатов, в которых противостояние «белого» и «цветного» населения всегда было предельно острым и где повышение количества мигрантов происходит наиболее высокими темпами.

Таблица 1. 13 крупнейших латиноамериканских диаспор в США, установленных по признаку самоидентификации в 2011г. (общее число 51.927.000)

	Общее кол-во в тыс чел	Родившихся не в США в %	Средний возраст в%	Высшее образование в %	Знание английского в %	Гражданство США в %	За чертой бедности в %
Аргентина	242	62	35	23	74	68	11
Колумбия	989	64	34	26	60	68	13
Куба	1889	58	40	29	60	74	19
Доминикана	1528	56	28	25	56	71	28
Эквадор	645	62	32	28	53	64	18
Гватемала	1216	64	27	21	43	51	29
Гондурас	702	64	28	26	47	50	33
Мексика	33539	35	25	27	66	74	28
Никарагуа	395	60	32	26	62	72	18
Перу	556	68	35	28	60	65	13
Пуэрто-Рико	4916	1	28	29	82	99	28
Сальвадор	1952	60	29	25	48	58	23
Венесуэла	259	69	32	15	68	55	15

Характерно, что состав латиноамериканцев неоднороден, и это обстоятельство требует от государства дополнительных мер по проведению вариативной политики и недопущению конфликтов между этническими диаспорами и их криминализации. Правительство США приводит следующую статистику по выходцам из Латинской Америки, проживающим на территории страны.

Из представленной таблицы следует, что латиноамериканское сообщество неоднородно, и существует определенная зависимость качества жизни мигрантов и страны их происхождения. К примеру, наиболее высокие показатели дохода имеют выходцы из Аргентины, Колумбии, Эквадора, Перу и Венесуэлы. При этом примерно 60-70% мигрантов из этих стран имеют американское гражданство и проживают на территории США уже длительное время⁷⁸. Многие из них являются потомками политических эмигрантов, приехавших еще в годы «Холодной войны». Представители этих же стран в меньшей степени живут за чертой бедности и чаще располагают собственной недвижимостью.

Параллельно с ними сосуществуют эмигранты из таких стран, как Гондурас, Гватемала, Сальвадор, Пуэрто-Рико, Никарагуа, которые в гораздо большей степени испытывают проблемы социализации, многие из представителей этих стран являются неимущими, лишены медицинского обеспечения и имеют низкий годовой доход. Совокупное количество эмигрантов из стран этой группы превосходит представителей «защищенной» группы эмигрантов примерно в два раза.

Особняком находится Мексиканская диаспора, которая слишком велика для ее сопоставления с другими этногруппами. Из данных таблицы следует, что она имеет самый молодой возрастной состав, средний уровень обеспеченности и, при этом, очень сильно связана с США, так как более 70% представителей мексиканской диаспоры имеют гражданство и 66% владеют английским языком⁷⁹. Как следствие, отрицать глубокую укорененность данной диаспоры в американском обществе не представляется возможным, однако, нельзя также безоговорочно заявлять, что мексиканская диаспора является его частью, так как качество жизни большого количества мексиканцев ведет скорее к их противопоставлению существующим порядкам, нежели к их принятию в качестве основы существования. На это указывают следующие факты – 34% или почти 4 млн мексиканцев не владеют английским языком, 28% или 9 млн не имеют средств к нормальному существованию и почти 10 млн не имеют возможности получить медицинскую помощь. Несмотря на то, что все эти характеристики относятся к одним и тем же людям, их количество все равно приближается к 10 млн человек, что составляет 0,25% от всего населения страны. При этом, данная категория эмигрантов проживает достаточно компактно и неразрывно связана с остальным мексиканским сообществом, что делает диаспору более активной в вопросах защиты и продвижения своих прав.

В таких условиях актуализируется вопрос о настроениях латиноамериканских диаспор и степени их толерантности или просто лояльности к американскому обществу, его стилю жизни и его законам. Далеко не во всех вопросах латиноамериканцы хотят поддерживать белое население США, возникает тенденция их сближения с афроамериканцами, чему способствует, в первую очередь, общность позиции по вопросам расовой (этнической) дискриминации в различных сферах жизни американского общества.

Современные иллюстрации данного отношения представляет американский исследовательский институт Pew Research Center, опубликовавший в середине 2013 года подробное социологическое исследование настроений различных этнических групп, проживающих в США, по вопросам толерантного отношения и улучшения качества жизни. Данное исследование было озаглавлено как «King’s Dream Remains an Elusive Goal; Many Americans See Racial Disparities»⁸⁰. В соответствии с данными, представленными американской фабрикой мысли, половина респондентов всех национальностей считает, что слова Мартина Лютера Кинга, который говорил: «У меня есть мечта, что придет день, когда наша нация воспрянет и доживет до истинного смысла своего девиза: «Мы считаем очевидным, что все люди созданы равными»…» пока не нашли своей реализации. Характерно, что наименее удовлетворенными в данном вопросе предстают афроамериканцы, почти 80% которых, считает, что общество находится лишь в начале пути преодоления расовой сегрегации и стереотипов⁸¹.

Показательно, что латиноамериканцы не связывают характерные для их жизни проблемы с расовой сегрегацией, вероятно относя себя преимущественно к белому населению или к самостоятельной этно-культурной общности. Данное обстоятельство представляется достаточно позитивным, так как, исходя из данного опроса, нельзя говорить о полном перенесении интеграционных проблем черного населения на выходцев из Латинской Америки. Как следствие, процесс формирования оппозиции белому населению по расово-этническому признаку вряд ли можно считать уже сложившимся. Одновременно существует целый набор предпосылок для стереотипизации проблем черного и латиноамериканского населения США, о чем говорят некоторые дополнительные результаты социологических опросов. К примеру, 6% опрошенных «белого» происхождения абсолютно не готовы породниться с афроамериканцами, а среди латино-американцев противников таких брачных союзов гораздо меньше⁸².

При этом браки с белыми американцами очевидно воспринимаются как определенная выгода среди афроамериканцев и латиноамериканцев, так как подобные союзы в определенной степени ассоциируются у них с поднятием собственного социального статуса.

Показательно, что из всех четырех этно-расовых групп, указанных в диаграмме, европейцы выступают как наиболее консервативная. В значительной степени подобное отношение оказывается обусловлено чувством доминантной, нациообразующей общности, которой белые американцы продолжают оставаться, невзирая на увеличение количества мигрантов и рост «цветного населения».

Еще одним интересным вопросом, сближающим афро- и латиноамериканцев, является восприятие национального лидера Барака Обамы⁸³. Обе группы воспринимают его как представителя своей общности, однако при этом, происходит определенное политическое сближение этих общностей по принципу отрицания третьей – «белой», которой фигура президента подсознательно противопоставляется.

Третьим и самым важным поводом сближения латиноамериканской и афроамериканской общностей является их отношение к дискриминации. Объективно данное отношение неоднородно, и в обеих общностях есть категории граждан вовсе не чувствующих дискриминацию. Несмотря на это, для большинства небелых американцев, вопрос дискриминации крайне актуален. В качестве наиболее ограниченной в правах группы граждан воспринимаются латиноамериканцы, что достаточно объективно с точки зрения современной политики. Однако в данном случае показательно, что в качестве наиболее дискриминируемой данную группу воспринимают и афроамериканцы, сами себя также воспринимающие пораженными в правах. В связи с этим обстоятельством, становится возможным говорить об этно-расовой солидарности, как основе сближения двух пораженных в правах групп⁸⁴.

Также обозначенное сближение проходит на фоне неудовлетворенности политикой государства, которое объективно неспособно интегрировать в социум такое большое количество культурно замкнутых граждан, нацеленных на сохранение собственной идентичности.

Показательной является и позиция «белых» граждан, которые в значительной степени вынуждены терпеть многочисленные уступки другим этно-расовым группам, что вызывает защитную реакцию и закономерное недовольство неэффективной деятельностью правительства. Несмотря на ответную реакцию, позиция «белых» воспринимается гораздо более слабой, что возможно связать со сформированным в массовом сознании комплексом вины перед афро- и латиноамериканцами, долгое время пораженным в социальных и политических правах.

Представленная статистика, несмотря на ее общую эклектичность и нацеленность на компромисс, демонстрирует сближение радикальных позиций социального недовольства и указывает на возможную эскалацию конфликтного взаимодействия, вызванного встречным снижением толерантного отношения различных групп граждан США и лиц, претендующих на гражданство. Как следствие, возникает закономерный вопрос, - почему при наличии подобных предпосылок, конфликт в изложенном виде до сих пор не разгорелся и не произошло сближения афро- и латиноамериканцев.

Здесь возможно усмотреть несколько ответов, связанных с эффективным рассеиванием конфликтов, большой территорией страны, высоким уровнем жизни и т.д., однако все эти ответы не учитывают политических амбиций зарождающейся этно-расовой оппозиции, которая определенно захочет изменить несправедливую систему. Единственным разумным и комплексным предположением, не отрицающим и предыдущие варианты, является неготовность, прежде всего, латиноамериканского сегмента общества предстать в качестве централизованной силы, выступив «с новыми правилами толерантного сосуществования» и это обстоятельство также подтверждается социологическими исследованиями и анализом общественного поведения⁸⁵.

Так, по данным опроса 2013 года, примерно 75% латиноамериканцев говорят о необходимости поиска единого латиноамериканского лидера, который бы мог представлять их интересы в системе политического взаимодействия США, а 29% даже считают такое определение первоочередной задачей. Очевидно, что данный тренд указывает на процесс интеграции различных этнических групп в единую макрогруппу, по крайней мере, в политическом плане. Несмотря на комплексность запроса, ясность по поводу возможной кандидатуры пока отсутствует.

Опрос более 5000 латиноамериканцев, проведенный аналитиками Pew Research с 24 мая по 28 июля 2013, показал, что 62% респондентов не знают, кто является лидером латиноамериканцев в США, а еще 9% точно уверены, что такого лидера нет. Оставшиеся латиноамериканцы разошлись во мнениях, предложив кандидатуры Судьи Верховного суда США Сони Сотомайор (5%), сенатора Марко Рубио (5%), бывшего мэра Лос-Анджелеса Антонио Вилларайгоса (3%) и конгрессмена Луиса Гутьерреса (2%), т.е. людей, имеющих определенную известность и ограниченный политический авторитет. На основании ответов респондентов по лидерам латиноамериканского сообщества, можно констатировать, что среди латиноамериканцев пока отсутствуют люди, обладающие достаточно большим политическим весом, необходимым для консолидации этнической группы как единой политической силы.

Это обстоятельство имеет несколько коренных причин.

В первую очередь, ни один из действующих сегодня латиноамериканских политиков не имеет достаточного авторитета для эффективной защиты интересов латиноамериканцев, как имеющих, так и не имеющих гражданства США.

Во-вторых, само латиноамериканское сообщество разрознено, и большинство национальных этнических групп заявляет о своей самостоятельности, защищая свои индивидуальные интересы и не признавая общих латиноамериканских ценностей.

В-третьих, разнится правовой статус самих латиноамериканцев, что трансформирует их позиции, разделяя на более и менее радикальные группы интересов.

Наиболее негативным, с точки зрения интеграции, фактором является отсутствие у латиноамериканцев общей этнической идентичности, для возникновения которой требуется достаточно длинный временной период совместного проживания и сближения или усиление кризисных явлений, распространяющихся на все латиноамериканские диаспоры.

Характерно, что в данном вопросе, общность играет большую роль, чем отдельная личность, так как приоритет в социализации латиноамериканцев, в том числе и на новой родине, играют традиционные коллективные ценности – семья, род, церковь, в ряде случаев мафия.

Исходя из данных нескольких опросов по самоидентификации латиноамериканцев, можно сформировать следующую картину их самопозиционирования и интересов.

Примерно две пятых опрошенных респондентов полагают, что латиноамериканцы, проживающие в США, имеют много общего. Еще две пятых видят в качестве общих лишь некоторые ценности. Оставшиеся примерно 19% отдают приоритет национальной общности и считают, что единого латиноамериканского сообщества в США не существует.

Ситуация разделенности латиноамериканских национальных общин усугубляется и их самовосприятием. Согласно проведенным в 2013 году исследованиям, только один из пяти латиноамериканцев готов отнести на свой счет определение «латино». Больше половины респондентов идентифицирует себя по месту происхождения (своего или семьи) и именует себя, к примеру, мексиканцами, или называют в качестве определения страну, например, Сальвадор.

Еще примерно четверть опрошенных очевидно нацелены на интеграцию в американское общество и называют себя американцами.

Что показательно, более половины респондентов не видят различий в определении их как «латино» или «hispanic», что, вероятно, возможно связать с дискриминационным значением обоих терминов, подчеркивающих их неамериканское происхождение.

Несмотря на достаточно негативное отношение к обобщающим терминам, сами латиноамериканцы только в половине случаев считают себя обычными американцами. Еще 44% опрошенных видят в своем статусе принципиальные отличия от статуса рядового американца. Среди латиноамериканцев, прибывших в США в последние несколько лет, уровень «статусной неуверенности» еще выше и американцами себя считает только 33%.

Отсутствие уверенности в собственном правовом и социальном положении является основным стимулом для расширения среди латиноамериканцев культуры политического участия и просто политизированной активности, которая в некоторых случаях принимает форму агрессивного противостояния оппонентам.

Начало политической активности латиноамериканцев приходится на середину 1990-х годов, когда сообщество получает первых политических представителей. С этого времени явка среди латиноамериканцев на президентских и местных выборах постоянно растет. Дополнительным стимулом к участию являются собственные кандидаты и вынесение на обсуждение в парламенте многочисленных вопросов по легализации и социализации латиноамериканцев. Процесс повышения политической активности латиноамериканцев может быть проиллюстрирован следующей диаграммой, приведенной в статье Аны Гонзалез-Баррера «Inside the 2012 Latino Electorate»⁸⁶.

Дополнительным фактором влияния латиноамериканцев на политическую систему США выступает постоянное увеличение их количества, причем не только за счет новых мигрантов, не имеющих политических прав, но и за счет высокой рождаемости, превосходящей рождаемость всех остальных этнических групп, проживающих в стране. На латиноамериканцев приходится более половины прироста населения США между 2000 и 2010. Данная ситуация в сочетании с увеличением количества политически активных представителей, формирует преемственную электоральную культуру, которая в перспективе способна трансформировать политическую систему страны в целом.

Дополнительным, но крайне вероятным, как было показано ранее, условием трансформации, выступает сформулированная самоидентификация латиноамериканцев, которая, с высокой долей вероятности, будет построена на фоне их правовой и социальной дискриминации. В свою очередь, такая модель неизбежно сблизит латиноамериканцев и афроамериканцев, приведя их в оппозицию «белой» политике.

Подобная модель является не только логическим представлением ряда известных на сегодня фактов и факторов, которые нашли отражение в данной публикации, но и обеспечена статистическим подтверждением. Интерес представляет, к примеру, статья Пола Тейлора «Politics and race: looking ahead to 2060»⁸⁷, в которой автор, исходя из официальных статистических данных за последние 25 лет создает форсайт изменения этно-политической расстановки сил в США к 2060 году. Исходя из данной работы, существуют основания полагать, что к 2060 году совокупная политическая сила афро- и латиноамериканцев сможет подавить политический вес белого населения Соединенных Штатов и, в частности, подорвать политическую платформу республиканской партии, которая лишится своего электората. Об этом, в частности свидетельствует следующий график.

Семь колонок с левой стороны диаграммы показывают, как доля белых голосов на президентских выборах неуклонно снижается. Этот процесс продолжается уже на протяжении 25 лет и, вероятно, сохранит свою динамику.

 Две колонки справа показывают расовый состав населения сейчас и в 2060, в соответствии с прогнозом Американского Бюро переписи населения.

Исходя из всей совокупности информации, автором прогноза выделяются две закономерности. Во-первых, белые составляли 74% избирателей в 2012 году в то время, как в количественном отношении они составляли 63% населения. Этот разрыв обусловлен тем, что непропорционально большая доля небелых либо слишком молоды, чтобы голосовать, либо не имеют права голосовать (потому что они не граждане), или просто не голосуют. Все эти факторы неизбежно изменятся с течением времени.

Во-вторых, если мы посмотрим на временную проекцию 2060, мы увидим, что есть потенциал для коренных изменений, большая часть которых приведет к уменьшению именно представителей группы белых американцев, к примеру, смешанные браки и увеличение числа метисов, статус которых статистикой не контролируется, но которые в своем большинстве ассоциируют себя с «цветным» населением США.

В качестве иллюстрации необратимых изменений автор статьи приводит цифры голосования не-белых за кандидата в президенты от республиканцев Митта Ромни.

Ромни удалось получить только 17% голосов всего не-белого электората, в котором черные составили 6%, а латиноамериканцы 27% от их общего числа.

Изменение политического спектра, которое неизбежно произойдет гораздо раньше 2060 года, приведет к качественной трансформации политики и, что важно, отношений между различными группами американских граждан. Наиболее вероятным сценарием является прогнозируемый рост белого национализма, который фактически будет обозначать инстинкт самосохранения наиболее консервативной части белых американцев. При этом география расселения белых и не-белых граждан также может внести определенный вклад в намечающееся конфликтное противостояние. Очевидным является столкновение интересов северных и южных штатов, которые различаются по этническому составу своего населения, уровню экономической защищенности и особенно уровню образования. Последнее становится залогом возможного компромисса, однако, с учетом существующих в американском обществе проблем, маловероятно, что государство за10-20 лет сможет компенсировать культурно-образовательную разобщенность существующих в нем этно-социальных групп.

Дополнительным фактором, усугубляющим противостояние уже сегодня, становится технологический прогресс, ведущий к повышению безработицы в первую очередь среди афро- и латиноамериканцев, что в конечном счете может послужить катализатором открытого противостояния.