7.Трудности фальсификационистской доктрины

Нынешняя дискуссия в определённом смысле является продолжением предыдущей, но в то же время существенно отличается от неё. Если в центре полемики 1950-1960-х гг. стоял довольно частный вопрос: можно ли использовать принцип фальсификации (сама необходимость которого к тому времени уже мало у кого вызывала сомнение) предложенным Фридменом, способом, то обсуждаются проблемы более общего характера: используют ли учёные на практике фальсификационистскую доктрину, возможно ли это в принципе и, наконец, есть ли у неё альтернатива.

Убеждённый сторонник философии Поппера М. Блауг спрашивает: «А действительно ли экономисты уделяют серьёзное внимание эмпиричес­ким исследованиям? Разумеется, да; но, к сожалению, большинство из них подобны игре в теннис с опущенной сеткой: вместо стремления опроверг­нуть проверяемые предсказания, современные экономисты слишком часто удовлетворяются демонстрацией того, что реальная действительность под­тверждает их предсказания...».

На самом деле можно было бы выразиться более определённо: большин­ство экономистов вопреки собственным методологическим декларациям слишком часто прибегают к различным ухищрениям, чтобы избежать опро­вержения теории в случае её конфликта с фактами. И пример самого Фридмена в этом отношении очень показателен. В 1960-1970-е гг., когда кейнсианско-монетаристские дебаты были в самом разгаре, появилась необходимость проверить, действительно ли связь между динамикой денег и национального дохода так крепка, как утверждает Фридмен. Многочисленные статистичес­кие исследования показали, что связь эта прослеживается недостаточно хоро­шо. Фридмен не стал игнорировать новые данные, но и от своей теории не отказался. Несовпадение динамики национального дохода и денежной массы он объяснил наличием длительных и непредсказуемых лагов между измене­нием количества денег и последующими колебаниями национального дохода. В результате центральный тезис монетаризма о предложении денег как пер­воисточнике экономической нестабильности был спасён от опровержения.

Подобный способ ведения научной дискуссии дал повод некоторым комментаторам саркастически заметить, что поймать Фридмена на слове труднее, чем «прибить желе гвоздём к стенке». Однако дело тут не столько в особой изворотливости Фридмена, сколько в специфике предмета ис­следования, создающей большие проблемы для использования принципа фальсификации в экономической теории, с одной стороны, и, с другой — в несовершенстве концепции Поппера как таковой, которое проявляется во всех науках, в том числе и экономической.

8. Проблемы несовершенства доктрины

У философов накопилось много сугубо профессиональных претензий к теории познания Поппера: абсолютизация эмпиризма, постулирование лишь негативной зависимости теории от опыта, неудовлетворительное Решение проблемы демаркации науки от ненауки и т.д. Но главный и на­иболее важный для нас довод, который обычно приводится против фаль­сификационистской доктрины, состоит в том, что она не только не в силах доказать истинности теории, но оказывается не в состоянии убедительно и однозначно доказать её ложность.

На конкретных примерах из истории науки это убедительно показал И. Лакатос, а ещё раньше аналогичное соображение высказали французский физик П. Дюэм (Дюгем) и американский философ У. Куайн. В противоположность тому, что утверждает концепция фальсификационизма (па крайней мере, в её изначальной, или «наивной», версии, — а именно она преподносится в качестве философской основы экономической методо­логии). Тезис Дюгема-Куайна гласит: в силу системного характера научного знания эмпирическая проверка отдельно взятых положений теории невозможна. Поэтому «окончательного эксперимента», способного раз и навсегда решить судьбу теории, не существует. Теория как целое демонстрирует чрезвычайную устойчивость перед лицом противоречащих ей фактов и благодаря способности к самокоррекции легко избегает опровержения.

Например, в своё время ньютоновская небесная механика отрицала то вид орбиты Урана, который реально наблюдается. В соответствии с фальсификационистской доктриной от системы Ньютона следовало бы отказаться, чего, однако, не произошло. Дело в том, что теоретически вычисленная орбита Урана вытекала не просто из ньютоновской теории, а ещё из допущения отсутствия других внешних планет солнечной системы. Когда же это допущение было отброшено, всё встало на свои места и эмпирическая аномалия в системе Ньютона исчезла.

Данный пример, который привёл И. Лакатос в подтверждение тезиса Дюэма—Куайна, говорит о том, что теория не несёт всей ответственности за запрещаемые эмпирические ситуации. Учёные это понимают и не торопятся отбрасывать теорию в случае её конфликта с фактами.

В этом отношении экономисты не составляют исключения. Подобно физикам или химикам они всегда делают своим теориям «иммунологические прививки» от опровержения путём изменения ceteris paribus — прочих равных условий.

Как полагает М. Блауг, чемпионами по части уклонения от опровержения с помощью подобных приёмов являются марксисты, о чем наглядно свидетельствует их защита теории империализма. Он пишет: «Богата предсказаниями эта теория, но реальный мир богат опровержениями этой теории. В самом деле, в социальных науках было, должно быть, немного теорий, которые столь многократно опровергались бы на практике, как это происходило с марксистско-ленинской теорией империализма. Её защитники могли бы посрамить самого Птолемея по числу эпициклов, который они готовы создать для объяснения любого аномального события в области международных отношений — войны во Вьетнаме, когда США факти­чески имели лишь незначительные капиталовложения в Юго-Восточной Азии, вторжения русских в Чехословакию без какого-либо мыслимого экономического обоснования; процветания Швеции и Швейцарии, у которых нет и никогда не было колоний; высоких темпов экономического роста в Японии, Германии и Нидерландах после того, как они были лишены своих колоний, и т. д.».

Наверное, марксисты могли бы найти лучшее применение своим ин­теллектуальным возможностям, чем, как выражается Блауг, по основной канве теории империализма вплести бесконечные узоры, которые были бы в состоянии сохранить её перед лицом любого отдельного факта или их совокупности»². Но при этом следует помнить, что и экономисты других направлений, которые, в отличие от марксистов, провозглашают фальсификационизм своей официальной методологией, демонстрируют не ме­нее яркие образцы аналогичной исследовательской практики.

Хрестоматийным примером в этой области является попытка прове­рить теорему Хекшера—Олина. В 1950-х гг. В.Леонтьев решил выяснить, на­сколько её выводы соответствуют условиям США. Тест дал отрицательный результат. Расчёты Леонтьева показали, что вопреки ожиданиям одна из наиболее обеспеченных капиталом стран — Соединенные Штаты — экспортирует трудоёмкие, а импортирует капиталоёмкие товары. Казалось бы, в данном случае все предельно ясно: теорема Хекшера-Олина должна быть забыта и заменена новой теорией, объясняющей причины существо­вания внешней торговли. Но вместо этого сам же Леонтьев предложил спо­соб её сохранения. Он обратил внимание на то, что эффективность рабочей силы в США примерно в 3 раза выше, чем у её торговых партнёров. Зна­чит, США оказались в большей степени обеспечены трудом, чем капита­лом. Это дало возможность сохранить теорему Хекшера—Олина, несмотря на отрицательный результат её эмпирической проверки.

По всей видимости Леонтьев прав относительно большей производи­тельности труда в США — сейчас дело не в этом, а в том, что принцип фаль­сификации лишь декларируется, но не находит себе применения на прак­тике. В связи с этим работающий в Канаде историк и методолог экономи­ческой науки X. Катоузиан пишет: «Возможно, мы правы, считая, что тест Леонтьева не является опровержением теоремы Хекшера—Олина, но в та­ком случае мы не являемся сторонниками позитивной экономической те­ории. Сложившаяся ситуация получила название «парадокса Леонтьева». Это — точное название, поскольку на самом деле парадоксально, что сис­тема воззрений проповедует некую методологию, которой не следует; и ещё парадоксальнее то, что та же система воззрений беспощадно требует от альтернативных теорий, как старых, так и новых, следовать методологичес­ким критериям, которые ортодоксия проповедует, но сама отказывается применять на практике!».