Анализ некоторых лирических произведений поэта

Ранняя лирика Лермонтова (1828-1832)

Лермонтов начал писать очень рано. Но первый период его творчества есть, по существу, период "скрытый": он не предназначал для печати своих опытов. В них большая часть ученическая, перепевающая книжные, особенно байронические, мотивы. Но иные стихи - подлинные вспышки гения.

Отрок Лермонтов писал о своем вселенском разочаровании, о жажде смерти, о коварстве возлюбленной, даже о нежелании быть человеком ("Небо и звезды", "Ночь I", "Ночь II", "Смерть", "Чаша жизни" и др.). Человек определяется как "царь над общим злом с коварным сердцем, с ложным языком". Возникает мотив бегства от людей, желание раствориться в природе, стать звездой или другим природным явлением. В некоторых стихах выразилось идеалистическое представление о двойственной сущности человека, причем начало духа оказывается в человеке чистым и вечным, а тело - темница, оковы духа, с которыми душа чем раньше порвет, тем лучше.

Первоначально, в подражание творчеству Байрона, Лермонтов противопоставляет своего героя бездушной и безликой толпе. Но позже этот мотив изменяется: уже в стихотворениях 30-х годов герой избирает одиночество как единственно возможный способ взаимодействия с миром. Изгнанник становится странником. Он сам, добровольно, уходит из мира, а непонимание его миром воспринимается уже не как знак проклятия, а как знак высокой избранной судьбы.

Поэт говорил, что любит свое угрюмое уединенье. В этом состоянии он находился с детства, оно было вполне привычным для него. Однако безвременная тоска постоянно угнетает его лирического героя, томит и не уходит. Эту тоску герой испытывал с ранних лет. Так, 14-летний Лермонтов в стихотворении "Монолог" (1829) пишет:

И нам горька остылой жизни чаша;

И уж ничто души не веселит. [7]

В стихотворении «Одиночество» 1830 года можно увидеть, что юный Лермонтов осознает быстротечность жизни, бессмысленность существования. Это произведение носит абсолютно исповедальный характер. Уже с первых строк заявлена тема одиночества:

Как страшно жизни сей оковы Нам в одиночестве влачить. [7]

Герой будто ставит себя в центр мира, который он сам создал. Однако этот мир предстает как чужой и враждебный ему и обрекает его мыслящую и чувствующую личность на бесконечное одиночество:

Один я здесь, как царь воздушный,

Страданья в сердце стеснены,

И вижу, как судьбе послушно,

Года уходят, будто сны; [7]

Страшнее всего для героя, что «года уходят, будто сны», послушные судьбе, ведь время необратимо.

Разве не удивительно, что шестнадцатилетний человек, по сути, еще подросток, только начинающий жизнь, не просто считает уходящие годы, но уже мечтает о смерти? Более того, герой уже видит «гроб уединенный», который его якобы ждет, а значит, для него правомерен вопрос: «Что ж медлить над землей?» [7]. «Ранний Лермонтов часто соотносит покой и смерть», – отмечает Л.М. Щемелева [12].

В 1831 году Лермонтов пишет стихотворение «Чаша жизни», которое относят к ранней философской лирике. Уже тогда поэт задумывался над вопросами смысла и цели в существовании:

Мы пьем из чаши бытия С закрытыми очами, Златые омочив края Своими же слезами [7].

«Особый лермонтовский трагизм мировосприятия во многом определяется абсолютностью одиночества, интенсивностью его переживания, обостряемого бесплодностью напряженных поисков цели и смысла бытия», – отмечает Д.П. Муравьев [5].

В 1832 году, накануне поступления в юнкерскую школу, Лермонтов пишет стихотворение «Парус», которое в полной мере отражает его настроения и далеко не самые радостные мысли. В этом произведении поэт отождествляет себя с парусом, который одиноко белеет «в тумане моря голубом», подчеркивая тем самым, что, впервые в жизни оказался перед необходимостью принятия важного решения. Здесь с одиночеством перекликается чувство неудовлетворенности тем, что неопределенные, неясные стремления владеют душой человека, которого не трогают внешнее благополучие и лишенная глубокого содержания жизнь. Лермонтовский "Парус" ищет идеала в бурях, в стремлении к неизведанному.

«Что ищет он в стране далекой?» [13], — задаётся вопросом поэт, словно бы предчувствуя, что отныне его жизнь будет полна скитаний. И в то же время автор мысленно оглядывается назад, осознавая, «что кинул он в краю родном». Уход из университета поэт не считает для себя серьезной потерей, так как не видит смысла продолжать учебу и заниматься наукой. Гораздо больше Лермонтова беспокоит тот факт, что придется покинуть любимую Москву и единственного по-настоящему близкого ему человека – бабушку Елизавету Алексеевну Арсеньеву, которая заменила ему семью.

Однако поэт понимает, что эта разлука неизбежна, так как ему предначертан собственный жизненный путь, который будет отнюдь не простым. Эту мысль в стихотворении автор выражает при помощи удивительно красивой метафоры, отмечая, что «ветер свищет, и мачта гнется и скрипит» [13]. При этом поэт с горечью отмечает, что в своих предстоящих скитаниях «он счастия не ищет, и не от счастия бежит» [13].

"Парус" - это философское размышление Лермонтова поэта над собственным будущим. Впоследствии именно жажда подвига толкала его на рискованные поступки.

Лирика зрелого периода творчества (1836-1840)

В зрелой лирике Лермонтова много говорится о печали, о бесперспективности жизни, об одиночестве.

Стихотворение «Завещание» — монолог умирающего офицера, участника Кавказской войны, обращенный к одному из друзей, его боевому соратнику. Он уходит из жизни, утешая себя тем, что честно выполнил воинский долг, и просит передать привет краю, где он родился и вырос. Подлинный герой «Завещания» вряд ли офицер-«кавказец», каких тогда было много. Можно согласиться с Д.Е. Максимовым, утверждающим, что в «Завещании» образ героя стихотворения, заурядного армейского офицера, по существу, сливается с лирическим образом автора» [11].

И не случайно Белинского напугало «Завещание» своим трагическим тоном. «...Последние стихи этой пьесы,— писал он В. П. Боткину в январе 1841 года,— насквозь проникнуты леденящим душу неверием в жизнь и во всевозможные отношения, связи и чувства человеческие» [14].

«Завещание», как и другие поздние произведения Лермонтова, поражает не только «нагой простотой» языка, которая, по словам Пушкина, есть главное свойство поэзии. Эти произведения поражают философской глубиной смысла. Ну что, казалось бы, необычного в сюжете «Завещания»: умирающий офицер дает другу, едущему в отпуск с Кавказа в Россию, ряд поручений? Но что он говорит при этом? Щемящие душу слова звучат в его признании:

Поедешь скоро ты домой:

Смотри ж... Да что? моей судьбой,

Сказать по правде, очень

Никто не озабочен. [7]

Ведь это же Лермонтов о своей судьбе говорит! Вот какое мирочувствие, мироощущение складывалось у поэта к концу его земного пути.

Тремя годами раньше трагические признания поэта прозвучали в стихотворении «Гляжу на будущность с боязнью...». Вторая строфа этой горькой по настроению вещи воспринимается как итоговая: вот что дал поэт «земле» и что она дала ему:

Земле я отдал дань земную

Любви, надежд, добра и зла;

Начать готов я жизнь другую,

Молчу и жду: пора пришла;

Я в мире не оставлю брата,

И тьмой и холодом объята

Душа усталая моя;

Как ранний плод, лишенный сока,

Она увяла в бурях рока

Под знойным солнцем бытия. [7]

При всей, казалось бы, безнадежности этих «итогов» поэт хочет начать жить по-другому, он говорит, что ищет кругом «души родной», ждет «вестника избавленья», который поможет ему открыть «жизни назначенье».

Д.Е. Максимов, объединив в одну группу поздние лермонтовские стихотворения «Завещание», «Гляжу на будущность с боязнью...», «Сон» пришел к выводу о единстве их лирического героя. Оно заключается в том, что герой «думает о своей отверженности, трагическом одиночестве, роковом неустройстве своей, а может быть, и общей жизни, приближаясь к той опасной границе, за которой все «все равно» [7].

Какие же обстоятельства толкали поэта к этой «границе»?

Может быть, ни у одного из великих русских поэтов XIX века (исключая Пушкина) в их жизни не выступает с такой неотвратимой последовательностью взаимозависимость творчества и личной судьбы, как у Лермонтова.

 В стихотворении «И скучно, и грустно», написанном поэтом в 1840 году, внутренние противоречия определены в первых и последних строках. Мотив одиночества, «красной нитью» проходящий через все произведение, подводит к скептическому сознанию бренности жизни:

Что страсти? - ведь рано иль поздно их сладкий недуг

Исчезнет при слове рассудка;

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем

вокруг, -

Такая пустая и глупая шутка...[7]

Рядом с мотивом одиночества присутствует еще один мотив. Если раньше одиночество романтического героя рассматривалось как естественная позиция избранной личности, то теперь во внутреннем мире герой не видит никаких идеалов:      Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,     А вечно любить невозможно.     В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:     И радость, и муки, и все там ничтожно…[7]     Желания, любовь, страсти, то есть те переживания, в которых герой хотел бы найти себя, и таким образом найти смысл жизни, отвергаются из-за их временности, конечности, а не потому, что они не представляют никакой ценности.      Внутренний монолог героя способствует раскрытию его противоречий, через которые выражается противоречие жизни вообще.

Летом 1841 года, незадолго до гибели —за месяц, а может, за неделю; точная дата неизвестна и, верно, уж никогда не будет известна, — Лермонтов написал одно из самых глубоких своих стихотворений — «Выхожу один я на дорогу...». По слову Белинского, оно даже среди лучших созданий Лермонтова принадлежит (вместе с «Тамарой» и «Пророком») «к блестящим исключениям» [6]. Лермонтов, когда писал эти стихи, не мог знать, что путь его завершается, что жить ему осталось считанные дни. Но удивительно, что об этом как будто знают сами стихи: многие сквозные мотивы лермонтовского творчества находят в них завершение или, скажем точнее, завершающую полноту выражения.

Вспомним вторую и третью строфы:

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сияньи голубом....

Что же мне так больно и так трудно?

Жду ль чего? Жалею ли о чем?

Уж не жду от жизни ничего я,

И не жаль мне прошлого ничуть;

Я ищу свободы и покоя!

Я б хотел забыться и заснуть! —

Вокруг — гармония, а в душе — боль, хочется «забыться»... Ситуация отчасти знакомая... Для лермонтовской лирики почти закон: там, где вокруг «я» достаточно отчетливо обозначена какая-то конкретная реальность, «я» стремится из этой реальности выпасть — забыться, перенестись душой, мечтой, воображением и т. д. в иные края, в иные времена.

Вот (к примеру) юношеский опыт, навеянный семейными преданиями о шотландских предках рода Лермонтовых:

Зачем я не птица, не ворон степной,

Пролетевший сейчас надо мной?

На запад, на запад помчался бы я,

Где цветут моих предков поля...

Последний потомок отважных бойцов

Увядает средь чуждых снегов;

Я здесь был рожден, но нездешний душой...,

О! зачем я не ворон степной?...

(«Желание», 1831) [7]

Вот зрелый шедевр — «1-е Января» (1840): на шумном светском празднике, «пестрою толпою окружен»,

Ласкаю я в душе старинную мечту,

Погибших лет святые звуки.

И если как-нибудь на миг удастся мне

Забыться,— памятью к недавней старине

Лечу я вольной, вольной птицей;

И вижу я себя ребенком; и кругом

Родные всё места...

Или взять многозначительные строки из неоконченного стихотворения 1839 г. (где «он» — персонаж, несомненно родственный по духу автору):

На буйном пиршестве задумчив он сидел

Один, покинутый безумными друзьями,

И в даль грядущую, закрытую пред нами,

Духовный взор его смотрел.

"В «Выхожу один я на дорогу...» стремление лирического «я» выпасть из наличной реальности в известном смысле достигает предела. Ведь здесь он не среди бездушной «толпы» или «чуждых снегов»; окружающая среда не враждебна, а благожелательна к нему. И все равно: «Я б хотел забыться и заснуть!» Отметим и то, что явь, вытесняемая сонным видением, как «пестрая толпа» — «родными местами» детства или как «полдневный жар в долине Дагестана» — «вечерним пиром, в родимой стороне» (если вспомнить еще одно знаменитое стихотворение), это уже не только явь конкретных жизненных обстоятельств. Не от шумного праздника хочется «забыться», а от всей своей жизни с ее прошлым («и не жаль мне прошлого ничуть») к будущим («уж не жду от жизни ничего я») и от всего мироздания с «землей» и «небесами». Впервые в лермонтовской лирике в целом мире не находится места, куда, «забывшись», хотелось бы «перенестись» душой. Поразительно, что вся полнота неприятия мира лирическим «я» обнаруживается в тот момент, когда его переполняет молитвенный восторг перед миром:

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сияньи голубом....

Это ведь не объективные наблюдения и не «картины природы», это трепетный отклик души на красоту и гармонию мироздания", - так охарактеризовал С.В.Ломинадзе одно из лучших лирических произведений поэта [15]. Мечта о преобразовании жизни на земле, желание отвлечь от нее и сохранить для человека только самое поэтическое, прекрасное и высокое - вот пафос этого знаменитого стихотворения. И речь здесь идет не об отдельной стране, а именно о всей земле, о всем человечестве.

Поэтическая фантазия Лермонтова поднимала его на такие высоты, с которых его взору открывалось все мироздание. Он видит себя один на один с безбрежным миром. Лермонтову дано было видеть мир с высот, достижения которых в реальности стало возможно лишь в наше время. Он видел, как "спит земля в сияньи голубом", и слышал, как "звезда с звездою говорит".

Я б желал навеки так заснуть,

Чтоб в груди дремали жизни силы,

Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь; [7]

В его словах отчетливо звучит желание оставить о себе память на века, поэт хочет, чтобы над ним «вечно зеленея, темный дуб склонялся и шумел». В какой-то степени это произведение можно считать пророческим, так как желание Лермонтова все же осуществилось. Погибнув на дуэли, он не только остался в памяти людей как блистательный русский поэт, но и вдохновил своим творчеством последующие поколения. И, тем самым, выполнил свою миссию, которая была предначертана ему судьбой.