2. Пранк как неустойчивый термин

Прежде всего нам хотелось бы объяснить принцип употребления понятия «видео-пранк» в нашем исследовании. В то время как в русскоязычном Интернете практики подобного рода обозначаются так же, как и телефонные розыгрыши, то есть совокупным термином «пранк», для нашего исследования очень важно провести чёткое разграничение между двумя этими типами практик. Конкретно в этой части исследования для обозначения видео-пранков мы будем следовать такому принципу: в цитатах из источников термин «пранк» не будет подвергаться замене (это сделано для того, чтобы не нарушать стилистическую целостность), однако в основной части исследования мы будем употреблять термин «видео-пранк».

При анализе специфики того, как понимаются пранки в России и странах бывшего СССР, необходимо отметить одну очень часто бросающуюся в глаза особенность. Начиная приблизительно с 2014-го года практически во всех статьях в Интернет-СМИ, в которых употребляется слово «пранк» (в значении «видео-пранк»), наряду с ним также используют термин «социальный эксперимент». Благодаря тому, что этот термин имеет ярко выраженную принадлежность к научно-популярному, или даже строго научному, стилю, понятие «пранк» в глазах читателя сразу приобретает совсем другую окраску. «Социальный эксперимент» в сознании современного читателя – это нечто морально корректное, более того, это научный метод, позволяющий узнать какую-либо истину о современном обществе. В сознании читателя такой термин «выигрывает» по сравнению с привычным словом «пранк». Поясним, как это выглядит на примерах.

Одна из первых статей в русскоязычных онлайн-СМИ, посвящённая видео-пранку, появилась в сентябре 2014 года. В самом её названии «Пранк на благо. Двое петербургских студентов ставят социальные эксперименты»¹⁵ жанр видео-пранка уже сразу связывается с понятием «социальным эксперимент». При этом в самом начале статьи, в той части, которая предшествует основному содержанию, даётся определение пранка: «Пранк – это розыгрыш, провокация людей, цель которой – вызвать у человека бурную реакцию»¹⁶. Автор, скорее всего, предполагает, что обычный читатель не знаком с тем, что такое пранк, или же что его (читателя) представление о пранке отличается до такой степени от того, как он преподносится в статье, что читатель в принципе не сможет соотнести эти два явления (пранк и социальный эксперимент), если на этом сразу не акцентировать внимание. Нам кажется нецелесообразным цитировать всю статью целиком, поэтому мы выделим наиболее яркие примеры того, как слово «пранк» приобретает положительную «заряженность» благодаря чертам «социального эксперимента» (далее курсив всегда наш, если не указано обратное):

«Полгода назад два студента Политеха, Николай и Гурам, начали снимать и выкладывать в интернет видео, на котором молодые люди изображали драку с девушкой, кражу кошелька, ограбление ребенка и много других постановок. Пранкеры наблюдали за реакцией прохожих – кто проходит мимо, а кто останавливается и пытается помочь».

«Николай и Гурам сняли несколько социальных роликов, которые набрали сотни тысяч просмотров. Пранкеры изображали драку с девушкой, ограбление ребенка, кражу кошелька и даже похищение человека. Первый социальный эксперимент, уличную драку, Николай и Гурам репетировали целый день: наносили удары, чтобы избежать травм».

«Конечно, если ты идешь ночью и видишь, как в подворотне кого-то бьют, не надо встревать в драку, – считает Николай. – Есть много других способов помочь – вызвать полицию, собрать толпу. Основная цель нашего проекта – показать людям, что лучше сделать хоть что-то, чем вообще ничего. Многие подписчики говорили нам, что через несколько дней после просмотра наших видео оказывались в таких же ситуациях и не проходили мимо. Это самое главное»¹⁷.

Ещё одна статья, в которой видео-пранк приравнивается к социальному эксперименту – интервью с теми же самыми пранкерами. В её названии «Пранкеры Rakamakafo — о жёстких социальных экспериментах: The Village поговорил с петербургскими пранкерами из проекта Rakamakafo о том, почему горожане не готовы помогать незнакомцам в беде»¹⁸ мы встречаем тот же самый риторический приём: «пранк» уже в заголовке приравнивается к социальному эксперименту. Этот термин встречается в статье четыре раза, и идеологическая её направленность схожа с направленностью предыдущей статьи. Особенно это заметно в тех местах, где пранкеров спрашивают о причинах того или иного итога видео-пранка, используя при этом обороты вроде «поколенческая разница» или (используя прямую речь участницы одного из роликов): «Я, наверное, была воспитана в другое время»¹⁹. Приведём один из таких примеров:

— Чем вы объясняете такую поколенческую разницу?

Николай: Нельзя сказать, что пожилые — эталон неравнодушия. Просто у многих больше жизненный опыт, кто-то сам оказывался в похожих ситуациях. Молодёжь же многие ситуации просто не может себе представить вживую. Воспитание разное.

Гурам: Сейчас растёт интернет-поколение. Может быть, отчасти это влияет на статистику равнодушия»²⁰.

Поскольку до этого момента мы говорили только о тех видео-пранках, действие которых происходит на территории Российской Федерации, вполне может показаться, что опыт российского видео-пранка не комплементарен аналогичному опыту стран Восточной Европы. Однако это не так: и в Украине, и в Белоруссии видео-пранк, начиная примерно с того же времени, тесно соотносится с социальным экспериментом, а зачастую – просто прямо приравнивается к нему. В доказательство этого тезиса приведём заголовки и описания некоторых роликов на видеохостинге YouTube, действие которых происходит в Украине или в Белоруссии:

«Отзывчивость граждан Украины. Социальный эксперимент / Help me prank in Ukrane»²¹.

«Потерянный кошелек в Украине. Соц. эксперимент / Dropping the wallet prank in Ukrane»²².

«[Пранк] Как Поцеловать Девушку в Беларуси / Kissing Prank.: Пранк, социальный эксперимент – пытаюсь поцеловать девушек разными способами: напрямую или через фокус.»²³.

«[Пранк] Беру за руку прохожих в Беларуси / Holding People's Hand in Belarus: Социальный эксперимент, пранк - реакция людей на то, что я беру их за руку.»²⁴.

Таким образом, мы можем убедиться, что и в странах Восточной Европы «пранк» – это явление, которое в настоящий момент оказалось практически неразрывно связанным с прагматикой социального эксперимента. Однако, поскольку основным объектом нашего исследования являются всё-таки «классические» пранки, то есть практики, соотносящиеся с телефонными звонками, мы считаем, что дальнейший анализ видео-пранков будет нецелесообразным для нашей статьи. Как мы покажем в дальнейшем, отношение общества к «классическим» пранкам едва ли не диаметрально противоположно его отношения к видео-пранкам, поэтому разговор о способах конструирования образа Другого в «классическом» пранке будет иметь весьма малое отношение к этому же разговору о видео-пранках. Напоследок хотим лишь заметить, что образ, который создаётся у пранка и у видео-пранка в современных русскоговорящих СМИ, отличается не только прагматикой, но и генезисом: в то время, как происхождение и популярность субкультуры телефонного пранка (как мы покажем в дальнейшем) практически никак не связывается с западными (в первую очередь – американскими) традициями, русскоязычные видео-пранкеры прямо говорят о том, что они вдохновлялись «западным опытом»:

«— Вы не имеете никакого отношения к социологии. Каким образом вышло так, что вы стали заниматься социальными экспериментами?

<…>

Гурам: Однажды мы наткнулись на канал одного известного американского пранкера и сильно вдохновились, решили сделать что-то подобное. Но за рубежом популярны пранки и розыгрыши, а мы придумали формат социального эксперимента»²⁵.