3. Наблюдение и эксперимент в современной эпистемологии

Объект науки: новая оптика

Мы должны задаться вопросом: как может быть помыслен в таком случае «объект» науки? Само поле научных практик предъявляет нам его в виде исторического пространства борьбы, одной из ставок которой и будет определение границ этого пространства. Эта новая оптика видения объекта ставит перед нами новые вопросы, отвечая на которые мы должны понять, каким образом работать с объектом, в котором мы сами отказываемся теперь видеть самотождественную сущность, и какой может быть исследовательская работа, если предельным горизонтом объективации выступает отныне не гомогенный порядок представлений, а определение науки как исторически изменчивого множества?

Классическая позиция современной науки состоит в простом допущении: понимание означает прежде всего успешное преобразование конкретной ситуации в частный случай, относящийся к более общей структуре. «Со времен Галилея и Ньютона падающее яблоко, Луна и Солнце – примеры таких частных случаев. <…> Лишь при условии, что (и потому, что) определение успешно отделяет общее от фактически наличной частности, искусственное созидание всегда может добавлять новые частные случаи, подкрепляя тем самым утверждение, что определение соответствует “объективной реальности»”, а не субъективным интересам. Эта строгая взаимосвязь между “объективным” определением – описывающим объект таким образом, что все должны признать подобное описание не нашим измышлением, а чем-то навязанным нам “самими вещами”, - и созданием новых, интересных и полезных артефактов является самым соблазнительным путем современной науки и технологии: следовать велениям “природы”, чтобы подчинить ее»²⁷.

Технологии как «эпистемические машины» оказывают огромное влияние на развитие науки и теории познания Нового времени. «Телескоп, микроскоп, призма, маятник, наклонный желоб и отполированные шарики, равно как и другие технические средства, обеспечивали новую науку парадоксальной объективностью»²⁸. С XVII века развитие естественных наук становится полем взаимодействия «представления и вмешательства»²⁹.

Вещь (артефакт) как смысл и факт выступает в качестве порождающего контекста для формирования научных теорий. С одной стороны, можно говорить о марксистской историографии науки: корреляция между экономическими потребностями/ техническими решениями и идеями, если интерпретировать ее в исходных терминах марксистской диалектики, представляет собой нелинейное, проективно-рефлексивное движение «по спирали»: «производственные силы» и «производственные отношения», будучи овеществленной целенаправленной человеческой деятельностью, порождают идеологию, которая, в свою очередь, овеществляясь, служит порождающим контекстом последующих теоретических конструктов». Таким образом, исторический процесс разворачивается как идеализация природы посредством человеческой (практической) деятельности, и в ходе этого процесса формируется познаваемый мир, равно как и познающий субъект»³⁰.

С другой стороны, мы имеем дело с прагматически ориентированным постпозитивизмом: техника выступает в качестве горизонта научных теорий и играет конститутивную роль. При этом роль искусственного (артефактов) ставит вопрос о допустимых пределах и идеализации изображенных и производимых объектов. Само собой разумеющаяся категория объективности в эпистемологии имеет исторические корни и возникает в тесной связи с изобразительными практиками и технологиями. В середине XIX века, когда фотография и микрофотография заменили руки художника в научной практике изображения естественных объектов, природа в научных атласах впервые предстала «как она есть на самом деле». «До-объективная эпоха» (то, что авторы – Дастон и Галисон – называют «верностью природе») ставила целью разглядеть идеальные типы объектов. Однако фотография вскрыла неидеальность пропорций, отсутствие повторов и строгость форм. Новый идеал «механической объективности» потребовал от ученого полного самоустранения: запечатленная в артефактах природа говорила сама за себя.