МАШКИН Н.А. ПРИНЦИПАТ АВГУСТА.

ПРЕДИСЛОВИЕ

История возникновения принципата принадлежит к числу тех «вечных» тем, которые всегда кажутся свежими и в то же время могут всегда считаться устаревшими. Историю принципата начали писать одновременно с его зарождением. Известно, что создатель новых политических порядков в Риме — император Август написал автобиографию, в которой оправдывал свои деяния и поступки. Мы знаем, что события последних лет республики и первых лет империи описывали современники Августа Азиний Поллион и Тит Лабиен, стремившиеся осветить все происшедшее с республиканской точки зрения. И в настоящее время трудно указать другую проблему античной истории, которая обсуждалась бы в исторической литературе с таким постоянством, как история принципата.

На протяжении нескольких веков историков занимал вопрос, каковы причины, характер и последствия изменений, происшедших в политическом строе Рима в период правления Августа. Этот вопрос волновал уже Тацита; он приобрел особую актуальность в новое время, когда в ряде европейских государств феодальная монархия уступала место буржуазной республике. Казалось, происходило обратное тому, что случилось когда-то в Риме, и потому политические изменения, происшедшие в Риме, приобретали особенный интерес. Объяснение этим изменениям искали в психологических мотивах и поступках отдельных людей. В XVII и XVIII вв. историки монархического направления восхваляли Августа, а писатели прогрессивного лагеря считали последних деятелей республиканского Рима — Брута и Кассия — символами борьбы за свободу, Августа же — воплощением хитрости и коварства.

В XIX в. буржуазных историков и юристов занимал вопрос о том, какая форма правления установилась в Риме после победы Октавиана: можно ли считать принципат монархией, или Август восстановил республику, или же в Риме появилась [с. 4] какая-то новая форма правления, которую можно назвать диархией? Во второй половине XIX в. эти вопросы составляли главное содержание работ по принципату. Но наряду с этим историков интересовала и проблема генезиса принципата. В истории римской республики было найдено немало таких явлений, которые получили свое развитие в эпоху принципата. Далеко не всегда проблема генезиса принципата решалась правильно. Нередко все новое, сколько-нибудь выходящее из рамок повседневной жизни республиканского Рима, объявлялось прецедентом будущей монархии. Слава Сципионов, новшества Гракхов, чрезвычайные полномочия Мария — все это рассматривалось как элементы будущей монархии. Вместе с тем стало ясно, что проблема не может быть разрешена без изучения социальных причин падения республики и утверждения принципата, но многие буржуазные историки, ставившие этот вопрос, не могли его разрешить, так как находились во власти аналогий и сводили свою задачу к подысканию эквивалента в явлениях новой истории, забывая своеобразие развития общества рабовладельческого и общества капиталистического.

Литература по истории принципата необозрима; многие вопросы уже разрешены наукой, но немало остается и неясного, неисследованного. Историография принципата — это история исканий, отражающая различные этапы развития науки об античности. В римской истории переход от республики к империи играет такую же важную роль, как вопрос о возникновении Рима и вопрос о причинах падения Римской империи. В последние десятилетия проблема принципата приобрела особую актуальность. Фашистские правители Италии, прикрывая свою грабительскую политику, находили в переходе от республики к империи аналогию своей узурпации, а в самой Римской империи — идеологическое оправдание своих притязаний на чужие территории. Немецкие фашисты также фальсифицировали историю конца Римской республики и начала империи. Представители англо-американской реакционной буржуазной историографии не создали оригинальных теорий принципата, но в целях оправдания империализма пользовались и пользуются теми ложными концепциями, которые шли от шовинистически настроенных немецких ученых. Обязанность историка-марксиста — показать то своеобразие исторических отношений, какое существовало в Риме в конце республики и в начале империи.

В истории принципата можно выделить следующие проблемы: проблему генезиса принципата, проблему социальной его сущности и проблему принципата как политической формы; [с. 5] к ней примыкает и проблема идеологии принципата. Понять проблему генезиса принципата можно, лишь изучив тот кризис, какой переживала Римская республика в середине I в. до н. э. Ему предшествовали завоевания, превратившие Рим в мировую державу, непомерный рост рабовладения, образование крупных земельных владений, связанное с разорением мелких сельских хозяев и превращением их в городских бездомных люмпен-пролетариев. Кризис выражался в революционном движении рабов, достигшем своего апогея в восстании Спартака, в массовых выступлениях городской и сельской бедноты, в том сопротивлении, какое оказывалось римлянам в различных провинциях, в борьбе между различными группировками римского рабовладельческого общества. Сопротивление эксплуатируемых вызывало реакцию со стороны эксплуататоров, рабовладельцев, искавших путей в установлении открытой военной диктатуры для сохранения своего господства.

В результате многолетних войн Рим превратился в мировую державу в античном понимании этого слова, но в нем продолжали еще существовать политические порядки города-государства. Развитие так называемых экстраординарных магистратур было своеобразным выражением политического кризиса, который привел в конечном итоге к гражданским войнам и установлению монархии.

Таким образом, предпосылки принципата следует искать в социальной истории II и I вв. до н. э. Но видеть во всей многообразной истории этого времени лишь преддверье к принципату было бы неверно. Не забудем, что именно это время — время расцвета демократического движения и наивысшего обострения политической борьбы в Риме. То было время, когда жили лучшие ораторы, поднявшие на небывалую высоту римское политическое красноречие; это была эпоха расцвета преторского эдикта, когда были определены основы римского права, которые были развиты и систематизированы юристами императорского времени. Нет поэтому никаких оснований видеть в истории II и I вв. лишь подготовку римской монархии. Таким образом, не упрощая задачи, исследователь должен показать противоречия эпохи, которые привели к гражданским войнам. Особый интерес представляют для историка гражданские войны после смерти Цезаря; только изучив их, можно понять те изменения, какие произошли в Риме в последнее тридцатилетие I в. до н. э. и в первое десятилетие I в. н. э.

Этим и определяется композиция нашей работы. После вводной главы, касающейся возникновения римского цезаризма, мы даем систематическое изложение истории гражданских войн, начавшихся вслед за смертью Цезаря, уделяя главное внимание тем социальным отношениям, которые не были до [с. 6] настоящего времени освещены. Историю Рима после 30 г. до н. э. принято излагать или систематически, по проблемам (политические отношения, внешняя политика и т. д.), или в хронологическом порядке. Несмотря на известные преимущества второго принципа изложения, мы все же решили принять первый. Это обусловлено отчасти характером наших источников, отчасти же тем, что систематическое изложение позволяет нам дать более отчетливую характеристику основных явлений римской социальной и политической жизни и показать принципиальный характер изменений, которые произошли в связи с установлением монарх

В специальной работе по принципату нельзя не касаться состояния историографии, но приводить и обстоятельно разбирать теории принципата значило бы писать особое исследование. Поэтому мы указываем различные мнения только по тем вопросам, какие кажутся нам основными, а из многочисленных теорий берем только те, которые вносили нечто новое и влияли, таким образом, на разработку истории принципата.

Рассчитывая, что читателями работы будут не только специалисты по истории древнего Рима, но и все те, кто интересуется вопросами всеобщей истории, мы не ограничиваемся лишь сообщением результатов наших исследований, но даем систематическое изложение, опираясь на источники и выводы предшественников.

В марксистской исторической литературе нет ни одного труда, посвященного истории принципата. В русской литературе по принципату Августа не было специальных работ после статей Герье, напечатанных в 1878 г. Между тем история времен Цезаря и Августа имеет не только историографическую, но, как указывалось выше, и политическую актуальность. Предлагаемое нами исследование ставит своей задачей ввести читателя в круг вопросов, связанных с историей принципата, и наметить пути марксистского разрешения некоторых проблем, связанных с историей падения республики и начала Римской империи.

В ходе изложения автор неоднократно обращается к нумизматическому материалу. В целях наглядности он счел необходимым приложить к тексту снимки монет, преимущественно тех, какие хранятся в Государственном историческом музее и Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. При отборе монет и изготовлении снимков большую помощь оказали автору Ю. С. Крушкол, Л. П. Харко, П. П. Розанова и А. И. Луппол. Снимки с памятников, хранящихся в Государственном Эрмитаже, сделаны при содействии проф. М. И. Максимовой. В подборе других иллюстраций автору помогала Т. М. Шепунова. Всем этим лицам автор приносит свою искреннюю благодарность.[с. 9]

ВВЕДЕНИЕ

ВОЗНИКНОВЕНИЕ РИМСКОГО ЦЕЗАРИЗМА

РИМСКИЕ ПАРТИИ И СИСТЕМА ЭКСТРАОРДИНАРНЫХ МАГИСТРАТУР

Система экстраординарных магистратур, которая развилась в Риме в I в. до н. э., свидетельствовала о кризисе республиканского политического строя. Кризис этот был подготовлен самым ходом римской истории. Римский политический строй сложился в те времена, когда Рим был небольшим городом Лация и находился в почти беспрерывных войнах со своими соседями, а его население было занято борьбой между родовой патрицианской знатью, отстаивавшей свои права на управление государством, и свободным крестьянством (плебеями), которое добивалось увеличения земельных наделов и политических прав. К началу III в. до н. э. было увеличено число магистратур, к занятию их допущены были плебеи, были расширены права плебейских комиций, но основы римской конституции оставались неизменными. Не было внесено существенных изменений и во II—I вв. до н. э., когда Рим из города-государства превратился в мировую державу (в античном значении этого понятия) и во внутренней жизни его произошли значительные сдвиги. В этот период непрерывно увеличивались земельные владения сенаторской знати и появилась влиятельная денежная аристократия (всадники). Наряду с этим ухудшилось положение свободного крестьянства, за счет которого возросло число безземельных городских жителей, а увеличившееся непомерно число рабов создавало для рабовладельцев угрозу рабских восстаний.

В последние десятилетия II в. после длительного господства сенаторской знати, лишь изредка нарушаемого пассивными протестами комиций, в Риме нарастает демократическое движение, главной целью которого было проведение аграрных законов и ослабление влияния сенаторской знати. Политическая жизнь в Риме стала значительно сложнее, появились различные политические группировки, наметились определенные методы и приемы политической борьбы.

[с. 10] Историография второй половины XIX в. не видела коренного различия между политической борьбой в Риме II—I вв. и явлениями европейской жизни XIX в. У Моммзена, например, очень часто можно встретить суждения, подобные следующему: «Революция, задуманная вождями демократии, должна была начаться свержением существующего правительства в результате восстания, которое вызовут, прежде всего в Риме, демократические заговорщики»1. Моммзен и современное ему поколение либеральных буржуазных историков основную задачу социальной истории сводили к тому, чтобы уподобить явления далекого прошлого современным им событиям, рассказать о них привычным для европейского политика языком, подыскать современные политические термины, соответствующие тем или иным античным понятиям. Подобный прием интерпретации исторических событий в какой-то мере способствовал, несомненно, развитию социальной истории, но он мешал установлению ее специфических черт: античное прошлое наделялось несвойственными ему чертами.

Некоторые особенности римской социально-политической жизни позднереспубликанского периода отмечены были Фюстель де Куланжем. Он обратил внимание на политическую и социальную роль патроната во II и I вв., напоминавшего в известных отношениях феодальную зависимость. Выводы Фюстель де Куланжа оставались в течение долгого времени незамеченными; на них обращено было внимание в частных исследованиях последних десятилетий; изучение просопографии (сведений, касающихся жизни и деятельности отдельных лиц) позволило конкретизировать суждения о характере политических и социальных отношений в конце республики2. Уточнены были такие понятия, как «nobilitas» («знать»), «principes ciuitatis» («принцепсы государства»), «homines noui» («новые люди») и т. п., обращено было внимание на состав римской аристократии, на политическую роль отдельных аристократических родов, на прочные связи между фамилиями, принадлежавшими к одним и тем же родам, на взаимоотношения между аристократическими семьями, на роль клиентских связей и на другие условия, укреплявшие влияние римской аристократии. Эти исследования пролили свет на некоторые особенности политической жизни республиканского Рима, но они оставляли без внимания рабовладельческий характер римского общества, [с. 11] оставляли в тени особенности классовой борьбы в различные периоды Римской республики. Коалиции аристократических семей, борьба между отдельными фамилиями, переходившая из поколения в поколение, — все это было признано за существенное и основное в римской политической жизни, в то время как эти явления нужно рассматривать как производные и несущественные.

Буржуазные историки конца XIX и начала XX в. не видели существенной разницы между оптиматами и европейскими аристократическими партиями, между популярами и новейшими радикалами и даже социалистами. В противоположность такому модернизаторскому толкованию некоторые из современных исследователей считают незакономерным противопоставление оптиматов и популяров. «Не было партии популяров, — утверждает вслед за М. Гельцером Р. Сайм, — термин «popularis» относился к отдельным лицам и отдельным мероприятиям»3. По мнению Сайма, правящая олигархия, определенная аристократическая котерия (factio optimatium), вызывала иногда оппозицию других аристократических фамилий, представители которых назывались популярами. В подтверждение этого положения приводится утверждение Цицерона в последней речи его против Катилины, где говорится о том, что Цезарь является истинным популяром, и где он противопоставляется популярам показным4.

Строго говоря, слова «optimates» и «populares» не употребляются Цицероном со словом «pars», откуда произошел и наш термин «партия». Термин «pars» берется со словами, образованными от личных имен: «pars Pompeiana», «pars Clodiana» и т. д., но вместе с тем Цицерону известна противоположность оптиматов и популяров как двух политических «родов», т. е. группировок, или направлений: «Всегда, — говорит он, — в этом государстве существовало два рода людей (duo genera), которые занимались политикой и старались действовать с наибольшим успехом. Одни из них хотели и называться и быть популярами, другие — оптиматами. Те, кто говорил и действовал, желая быть приятным большинству, были популяры, те же, которые действовали таким образом, чтобы своими намерениями оказаться наилучшими (optimo), были оптиматами». А в трактате «De re publica» Цицерон употреблял «partes» в значении политических партий, и хотя слова «optimates» и «populares» и не приводятся, но зато они, несомненно, подразумеваются. Цицерон говорил, что трибунат, а затем смерть [с. 12] Тиберия Гракха разделили народ на две партии: diuisit populus unum in duas partes5.

Это положение Цицерона дает основание для определения двух основных течений в римской политической жизни: демократического, стремившегося расширить власть народа и признававшего суверенитет его высшей инстанцией в государстве, и консервативного, ограждавшего авторитет сената. Носителями первого были популяры, носителями второго — оптиматы. И те и другие имели свои традиции и определенные методы политической борьбы. Демократическая традиция нашла отражение в римской историографии; некоторые анналисты II и I вв., как можно судить об этом на основании Тита Ливия, излагали раннюю римскую историю с точки зрения популяров. Они рассказывали о насилии патрициев на заре римской республики; они вкладывали в уста бесстрашных народных трибунов длинные речи, оправдывавшие требования плебеев; демократические предания высоко ставили Гракхов, и, несмотря на противоположную оценку их деятельности оптиматами, большинство дошедших до нас источников дает положительный их образ. Из числа младших анналистов, писавших в духе популяров, нам известен Лициний Макр, народный трибун 73 г. до н. э. В дошедших до нас произведениях Саллюстия отражена та отрицательная оценка римской аристократии, какая давалась популярами. С политическими идеями оптиматов знакомят нас речи и трактаты Цицерона, относящиеся ко второму периоду его деятельности (после 64 г.).

Хотя и оптиматы и популяры одинаково выражали интересы правящего класса рабовладельцев, они все же отличались друг от друга. Эти политические группировки были устойчивыми политическими течениями римского рабовладельческого общества, имевшими определенную социальную базу. Мы можем называть их основными политическими партиями6, но, чтобы избежать модернизаторского толкования политической жизни позднереспубликанского Рима, характерного, например, для историков школы Моммзена, мы должны вскрыть характерные особенности римских политических партий.

Популяры и оптиматы не были организованными политическими партиями, имевшими постоянных членов и нечто напоминавшее центральный аппарат. Опорой оптиматов был сенат; популяры, как правило, опирались на трибутные комиции, [с. 13] но настроение последних менялось в зависимости от различных обстоятельств. Даже в периоды своего подъема римское демократическое движение никогда не достигало того уровня, на котором оно находилось в некоторых греческих городах в период их расцвета. Так, например, не было случаев, чтобы народ (плебс) сам выдвигал из своей среды политических деятелей, которые последовательно защищали бы его интересы. Руководители партии популяров принадлежали, как правило, к сенаторской знати. Из homines noui, проводивших (далеко, впрочем, не последовательно) программу популяров, известен только Марий, но и он счел нужным путем брака сблизиться с патрицианским родом Юлиев.

Патронат и клиентела были одними из тех организационных принципов, на которых основывались римские политические партии. Патронат возник еще в период разложения первобытнообщинного строя. В разные эпохи римской истории он играл различную роль. В эпоху поздней республики он связывал тех или иных деятелей с массой населения. Fides — верность (личная) считалась обязательной и для патрона и для клиента. Нарушение ее рассматривалось почти как религиозное преступление. Клиентские связи, переходившие по наследству от отцов к детям, среди оптиматов были несравненно шире, чем у популяров; этим объясняется то обстоятельство, что в народных собраниях проходили предложения, идущие явно вразрез с интересами плебса.

Большую роль в политической жизни играли друзья (amici) политических деятелей. С друзьями римский политический деятель советовался по различным вопросам. В сопровождении друзей он появлялся на улице и в общественных местах. Друзья были в его свите, когда он отправлялся в поход или в провинцию. Гай Гракх, по словам Сенеки, а впоследствии Ливий Друз были первыми, кто разделил друзей на три разряда: одни принимались отдельно, другие вместе со многими, т. е. группами, третьи — со всеми7. Указание Сенеки позволяет нам заключить, что «институт друзей» приобрел большую роль в деятельности популяров. Amici — это наиболее активная часть граждан, сочувствующих программе данного политического деятеля. Это — его доверенные и агитаторы.

«Институт друзей» развился по аналогии с патронатом и клиентелой. Но клиентела или была наследственной, или устанавливалась на основании особого ius applications, по которому клиент как бы усыновлялся, или же была результатом освобождения на волю раба и влекла за собой определенные юридические последствия, amicitia же была связью [с. 14] неформальной, хотя право считалось с друзьями как с институтом, и одним из способов освобождения рабов была manumissio inter amicos.

Однако принцип патроната и клиентелы, на котором основана была и amicitia, был в существе своем недемократичен, и если вожди популяров и имели лично преданных им друзей и клиентов, то все же последние не считались равноправными с ними. Видный деятель, объявлявший себя сторонником демократических принципов, называвший по именам встречавшихся с ним людей, обходивший избирателей с просьбой голосовать за него на выборах, был все же далек от народа. В результате личный момент играл большую роль.

Периоды подъема демократического движения связаны с деятельностью тех или иных лиц (Гракхов, Сатурнина, Друза и пр.). Гибель вождя обусловливала полный упадок движения. Случаи ренегатства были далеко не редки. Переходом в лагерь оптиматов завершили свою карьеру такие крупные деятели, как Гай Папирий Карбон, народный трибун 131 г., человек, близкий Гракху, Гай Меммий, трибун 111 г., вызывавший в Рим Масиниссу.

Классический период борьбы популяров и оптиматов продолжался недолго: он начался со времени выступления Тиберия Гракха и кончился подавлением движения Сатурнина. Характерной чертой этого времени является принципиальность борьбы, широкая программа мероприятий, предлагаемых популярами. У Гракхов на первом месте стояли народ и государство; моменты личные, семейные если и имели место, то играли второстепенную роль. Положение меняется уже в конце II в.: в практику политической борьбы входят такие приемы, как политические убийства, подкупы, организация особых дружин. Нельзя видеть в этом какую-то моральную деградацию римского общества; объяснение следует искать в обострении классовой борьбы. В дни Гракхов решающее значение имело в народных собраниях крестьянство, но некоторые успехи аграрного законодательства не спасли его от обнищания, вместе с которым падал его удельный вес в политической жизни государства. В качестве непосредственных производителей все большее и большее значение приобретали рабы, а в политической жизни возросла роль городских плебеев, число которых увеличилось и за счет разорившихся крестьян и за счет отпущенных на волю рабов. Основную массу городского плебса составлял пролетариат, не имевший постоянных средств существования, отвыкавший от производительного труда, превращавшийся в паразитический класс римского общества.

Маркс приводит слова Сисмонди, который утверждал, что «римский пролетариат жил почти всецело на счет общества», [с. 15] в то время как «современное общество живет на счет пролетариата»8. Соответственно этому изменились и методы политической борьбы. Вопрос о снабжении дешевым хлебом столичного населения фигурирует во всех более или менее значительных законодательных мероприятиях; обе партии стремятся завербовать себе сторонников такими средствами, которые считались официально недопустимыми (подкуп, насилие).

После военных реформ Мария, изменивших социальный состав армии и придавших ей в известных отношениях характер профессионального войска, большую роль в политической жизни приобрели ветераны, добивавшиеся наделов и готовые любыми средствами поддержать своих покровителей. Видные полководцы, имевшие преданных солдат, стали играть большую роль в политической жизни. В последней трети II и в первой трети I в. до н. э. происходят опасные для римского рабовладельческого общества восстания рабов; положение римского государства осложняется также серьезными внешнеполитическими затруднениями.

В результате Союзнической войны число римских граждан увеличилось в несколько раз9.

Однако ни расширение числа полноправных граждан, ни усложнение задач внутренней и внешней политической жизни не привели к существенному изменению римского политического строя, сохранявшего черты, присущие городу-государству, и находившегося, таким образом, в противоречии с внутренним и внешним положением римского государства. Но в жизни Рима бывали моменты, когда существующие политические органы не могли справиться с возникавшими затруднениями. В этих случаях прибегали к назначению промагистратов или же расширяли права ординарных магистратов, наделяя их чрезвычайными полномочиями.

Впервые экстраординарными полномочиями были наделены консулы 121 г. Особое сенатское постановление поручило им подавить движение, поднятое Гаем Гракхом. Постановление это носило название «Senatusconsultum ultimum» и выражалось в словах: «uideant consules ne quid res publica detrimenti capiat».

В последние десятилетия республики «Senatusconsultum ultimum» приобрел исключительное значение, но он принимался сенатом по инициативе руководителей оптиматов и правомерность его вызывала сомнение у представителей противоположной партии.

[с. 16] В своем существе экстраординарные магистратуры противоречили системе обычных магистратур. Появление их вызвано было начавшимся кризисом Римской республики, несоответствием между задачами, стоявшими перед государством, и теми органами власти, какими оно располагало. Два источника чрезвычайных полномочий определялись условиями политической борьбы. В борьбе против демократии сенат наделял чрезвычайной властью своих защитников; вопреки желанию сената народное собрание предоставляло особые полномочия тем, кого оно считало способным разрешить те или иные важные государственные задачи.

В I в. до н. э. по мере роста внутренних противоречий, в связи с обострением социальной борьбы, все большее и большее значение приобретали экстраординарные магистратуры10.

Столкновение между сенатом, в котором главную роль играли оптиматы, и народным собранием, поддержавшим представителей партии популяров — Мария и Сульпиция Руфа, привело в 88 г. к гражданской войне. Сенат, следуя традиции, предоставил ведение войны с Митридатом консулу Луцию Корнелию Сулле; народное собрание поручило ведение войны Гаю Марию. В последующих событиях сыграла роль наемная армия, связанная со своим полководцем. Сулла не подчинился решению народного собрания и направил войска на Рим, который был взят без особого сопротивления. Партия популяров потерпела поражение, хотя в 87 г., когда Сулла отправился на Восток, марианцам удалось захватить власть и удержать ее на некоторое время. В 82 г. они снова были побеждены Суллой.

На основании чрезвычайного закона Сулла был назначен диктатором и получил чрезвычайные полномочия по переустройству государства (dictator legibus scribundis et rei publicae constituendae). Диктатура Суллы, как это было отмечено и древними авторами, ни сроком, ни характером полномочий не походила на традиционную римскую диктатуру. Юридическим прецедентом lex Valeria, на основании которого Сулле предоставлены были чрезвычайные права, были, несомненно, те решения об экстраординарных полномочиях, которые насчитывали уже полувековую давность. Реформы Суллы должны были восстановить политические преимущества нобилитета, оказывавшего ему поддержку и служившего главной его социальной опорой. [с. 17] И близкие к Сулле писатели (прежде всего Цицерон) и историки жившие во времена империи, оценивали положение Суллы в государстве как монархию, тиранию. Действительно, диктатура Суллы была первой попыткой утвердить в Риме монархическую власть. Он впервые в Риме под влиянием эллинистических теорий и обычаев стремился найти религиозное обоснование своей власти. Но если реформы Суллы и соответствовали интересам нобилитета, то единоличное его правление, исключительное положение, какое приобрела армия, а также клиентела Суллы — все это не совпадало с целями и задачами высшей аристократии. Это обстоятельство и послужило, по всей вероятности, главной причиной отказа Суллы от власти, казавшегося необъяснимым римским историкам времен империи.

Сулланская конституция, охраняемая наиболее консервативными оптиматами, продержалась около 12 лет. У власти стоял сенат, которому в целях преодоления внутренних и внешних затруднений приходилось неоднократно применять экстраординарные полномочия. В силу особых поручений вели войну в Испании Квинт Цецилий Метелл и Гней Помпей. Для последующей римской конституционной истории имеет значение то, что в 74 г. для борьбы с пиратами претор 75 г. Марк Антоний был наделен «безграничным империем» (imperium infinitum aequum), поскольку действия его не могли протекать в тех или иных определенных областях. Возникшая по частному поводу экстраординарная магистратура с «безграничным империем» сыграла впоследствии большую роль.

Победа Суллы в 82 г. сопровождалась разгромом наиболее активной части популяров. И тем не менее демократические традиции не были уничтожены. Восстания против сулланского правительства начались в год смерти диктатора, война с Серторием продолжалась вплоть до 71 г.; в самом Риме народные трибуны, не смущаясь грозящими им наказаниями, заявляли о правах народа. Одним из замечательных демократических деятелей был народный трибун 73 г. Гай Лициний Макр, который, заявив, что свобода не оценивается пятью модиями хлеба, призывал граждан к отказу от военной службы. Он напоминал о значении трибунской власти: это оружие борьбы за свободу, созданное предками. Вопрос о трибунской власти был самым острым в конце 70-х годов I в. до н. э. Tribunicia potestas во всей ее полноте была одним из главных требований партии популяров. Но в этом именно вопросе и не шла на уступки правящая олигархия. Лишь в 70 г., после окончания серторианской войны и подавления грозного для рабовладельцев восстания Спартака, аристократия вынуждена была уступить.

Гней Помпей, один из наиболее видных сулланских полководцев, вступил в соглашение с остатками умеренной группы [с. 18] популяров и вместе со своим политическим соперником, победителем Спартака, Марком Лицинием Крассом был избран консулом на 70 г. Под давлением демократических слоев была восстановлена в основном досулланская конституция. Особое значение имело восстановление власти народных трибунов и реформа постоянных судебных комиссий, где сенаторы сохраняли лишь одну треть всех мест. Восстание Спартака содействовало консолидации основных рабовладельческих групп, но соотношение политических сил после 70-х годов было недостаточно устойчивым и определенным. Несмотря на демократические реформы, у власти оставалась сенаторская олигархия, которая удерживала в своих руках высшие магистратуры. И прежние сторонники Суллы и другие консервативные сенаторы (оптиматы) считали сложившийся аристократический строй незыблемым. Mos maiorum — обычаи и заветы предков — считались нормой, которой должен был руководствоваться политический деятель. В политической жизни большую роль приобрели аристократические котерии (factiones optimatium). Без взаимной поддержки, без участия многочисленной клиентелы трудно было рассчитывать на успех. Народное собрание в новых условиях если и не руководило политикой, то представляло все же значительную силу, которая могла противостоять сенату.

Поскольку представители олигархии не могли разрешить основных внешнеполитических задач, народное собрание по предложению народного трибуна Авла Габиния наделило Гнея Помпея чрезвычайными полномочиями по борьбе с пиратами и предоставило ему imperium infinitum, а в 66 г. по закону Манилия он был поставлен во главе армии, воевавшей с Митридатом и Тиграном. Это были экстраординарные полномочия, предоставляемые народными собраниями по предложению трибунов и вопреки желанию сената.

Начало политической деятельности юлия цезаря

Из молодых деятелей лагеря популяров еще в 70-х годах обратил на себя внимание Гай Юлий Цезарь, происходивший из патрицианского рода Юлиев. Этот род считался младшим и по своему значению уступал таким родам, как Фабии, Эмилии, Корнелии и Клавдии. В течение длительного периода из рода Юлиев не выходило консулов, но в I в. из них были консулы 91, 90 и 64 гг. Отец Цезаря был претором и умер, не достигнув консулата. Многие представители рода Юлиев занимали жреческие должности, так что некоторые исследователи называют его жреческим, хотя это — явное преувеличение, ибо в Риме [с. 19] ни жреческих каст, ни жреческих родов не существовало. Мать Цезаря Аврелия была родственницей Гая Аврелия Котты, консула 75 г., и Марка Аврелия Котты, консула 74 г., находившихся в оппозиции к сулланской олигархии. Юлий Цезарь приходился племянником Юлии, жене Мария. Семейные традиции связывали, таким образом, Цезаря с партией популяров. Сам он вступил в брак с Корнелией, дочерью марианца Л. Корнелия Цинны, и, несмотря на суровые приказы Суллы, не хотел расторгнуть этот брак. В 77 г. Цезарь привлек к суду одного из видных сулланцев Гнея Корнелия Долабеллу, а в следующем году — сулланца Гая Антония11; в 73 г. он поддержал предложение народного трибуна Плавция об амнистии участников восстания Лепида12. В 69 г. он был избран квестором, а в 65 г. — эдилом. Эдильство свое Цезарь ознаменовал восстановлением статуй и трофеев Мария, убранных в эпоху сулланской реакции13. Событие это, как передает Плутарх, произвело в Риме большое впечатление. Одни обвиняли Цезаря в покушении на тиранию. «Марианцы же, напротив, сразу появившись в большом количестве, подбодряя друг друга, с рукоплесканиями заполнили Капитолий; у многих из них выступали слезы радости при виде изображения Мария, и они превозносили Цезаря величайшими похвалами как единственного человека из всех, достойного родства с Марием»14. Несмотря на свою расправу с Сатурнином и Главцией, Марий оставался героем свободных демократических групп, недовольных сулланским режимом. Партия популяров была, таким образом, как будто восстановлена Цезарем. Но прежнего значения приобрести она не могла. Потеряло политическое значение свободное крестьянство, основная опора римского демократического движения; городской плебс мог восставать против олигархии, но не мог и не хотел добиться существенных перемен. Демагогия, подкупы приобрели большое значение. Самое понятие «popularis» деградировало. Популяр — это не только человек определенных политических убеждений, это, скорее всего, демагог, тот, кто заигрывает с толпой и опирается на народ в своей политической деятельности. В таком смысле употребляет слово «popularis» Цицерон после перехода в лагерь оптиматов

И у Юлия Цезаря с самого начала его политической деятельности мероприятия в пользу демократии сочетались с закулисными интригами. В 66 и 65 гг. Цезарь вместе с Крассом были причастны к так называемому первому заговору Катилины, ход [с. 20] и обстоятельства которого нам мало известны. Многие источники указывают и на близость Цезаря к Катилине в 63 г.

События этих лет свидетельствовали об углублении социального кризиса, которого не могли предотвратить реформы 70-х годов. Приток в Рим и Италию громаднейших средств из провинций отнюдь не способствовал всеобщему благополучию. Ростовщичество, несмотря на официальные запрещения, приняло неслыханные размеры. В результате получила широкое распространение задолженность как в пролетарских слоях населения, так и среди известной части аристократии. Кассация долгов (tabulae nouae) была тем лозунгом, благодаря которому Катилина приобрел популярность. По своей форме объединение Катилины представляло собой coniuratio (заговор), т. е. сообщество людей, связанных между собой взаимной присягой. Одной из главных целей заговора был захват власти легальным или нелегальным путем.

В борьбе против Катилины главный его противник Марк Туллий Цицерон использовал в широкой мере демагогические приемы, стараясь уверить своих слушателей, что победа Катилины приведет к ужасам сулланского времени, ко всеобщей резне, грабежам и пожарам. Сенат, как 37 лет назад в борьбе с Сатурнином, применил чрезвычайные меры. Сторонники Катилины были задушены в Мамертинской тюрьме.

Влияние Цезаря в сенаторских кругах было настолько значительно, а популярность его среди плебса настолько велика, что имя его в связи с делом Катилины не упоминалось, но все знали о причастности его к заговору. В своей политике Цезарь продолжал линию популяров. По его инициативе в начале 63 г. Гай Рабирий был привлечен к суду как соучастник убийства в 100 г. Сатурнина и Главции. Насколько можно судить по Саллюстию и Цицерону15, речь Цезаря, произнесенная в сенате в связи с делом катилинариев, была направлена против чрезвычайных полномочий, какие предоставлялись консулу в силу особых постановлений сената. В начале года на комициях Цезарь был избран великим понтификом; в том же году Цезарь был избран претором на 62 г.

Претура Цезаря была ознаменована столкновением с оптиматами, которые провели даже в сенате декрет об устранении его от занятий государственными делами, но это вызвало бурное противодействие плебса, и декрет был отменен. В качестве пропретора Цезарь управлял Испанией. Попытка его получить разрешение на то, чтобы заочно выставить свою кандидатуру в консулы и справить триумф, встретила сопротивление в сенате, где решающую роль в то время играли [с. 21] оптиматы. Особенно энергично протестовал Марк Порций Катон (Младший), который, чтобы затянуть решение, произнес речь, продолжавшуюся целый день16. Сенат не вынес никакого решения, и Цезарь, отказавшись от триумфа, стал добиваться должности консула.

СОГЛАШЕНИЕ ПОМПЕЯ, ЦЕЗАРЯ И КРАССА.

КОНСУЛАТ ЦЕЗАРЯ

К тому же времени (60 г. до н. э.) относится тайное соглашение между Помпеем, Цезарем и Крассом, заключенное по инициативе Цезаря, примирившего давних политических соперников17. Соглашение называется обычно первым триумвиратом. Но это название возникло по аналогии с триумвиратом 43 г., действовавшим на основании закона, принятого народным собранием. Современниками и античными историками термин «триумвират» в отношении коалиции Помпея, Цезаря и Красса не употреблялся. Тит Ливий называет его conspiratio18. Веллей Патеркул говорит о нем, как о potentiae societas19; тот же термин (societas) встречается и у Светония20. Дион Кассий определяет это соглашение как дружбу (φιλία), установленную вопреки интересам сената и народа в целях достижения ими высшей власти в государстве21. Таким образом, название «первый триумвират» может быть принято как условное. Коалиции 60 г. придается обычно исключительное значение в истории Римской республики. Традиция эта восходит к древности. Веллей Патеркул говорит, например, что «это было соглашение могущественных людей, которое погубило города и страны, а через некоторое время и их самих»22. Союз Помпея, Красса и Цезаря считается иногда концом республики и началом монархии. Нужно, однако, сказать, что такое заключение можно было сделать лишь ex euentu. Современники далеки были от подобных выводов, далеки были, видимо, и сами участники соглашения. На основании слов Диона Кассия мы можем сказать, что прецедентов триумвирата следует искать в неофициальных предвыборных соглашениях, обычных для того времени. Но соглашения эти были краткосрочны и не ставили широких политических целей. Соглашение 60 г. имело, видимо, первоначально вполне определенные цели: консулат [с. 22] Цезаря, утверждение всех мероприятий Помпея на Востоке, проведение законов, обеспечивавших политическое влияние Цезаря и Красса. Но обострение политической борьбы и оппозиция сената привели к тому, что временное соглашение превратилось в постоянное и в конечном итоге сыграло большую роль в истории Римской республики. Триумвиры использовали прежде всего свое личное влияние. У Помпея была военная слава, он имел поддержку своих многочисленных ветеранов, Красс обладал исключительным богатством и был связан с торгово-ростовщическими кругами. Цезарь пользовался исключительным авторитетом среди плебеев. Триумвиры имели многочисленную клиентелу среди различных слоев свободного населения.

Соглашение было тайным, но, когда о нем стало известно, представители сенаторской партии не придали ему большого значения. Уже в конце 60 г. о нем знал Цицерон. Доверенный Цезаря Корнелий Бальб уверял его, что Цезарь будет действовать в согласии с ним, и просил Цицерона о союзе (coniunctio) с Помпеем или с ним. Цицерон не принял предложения, но был, судя по письму к Аттику, им польщен23. В самом соглашении Цицерон не видел как будто ничего опасного. Но по мере того, как обнаруживались истинные цели коалиции и средства, какими триумвиры хотели их достигнуть, настроение Цицерона менялось. В апреле он пишет, что власть в государстве перешла к трем неумеренным людям (ad tres homines immoderatos)24. В июне он говорит о подчинении триумвирам как о рабстве25. Через месяц краски еще более сгущаются. Республика, — по мнению Цицерона, — умирает от какой-то болезни26. В ходу были памфлеты, направленные против триумвиров. Марк Теренций Варрон сочинил сатиру на триумвиров и озаглавил ее Τρικάρανος — трехглавое чудовище27. Консул Бибул распространял эдикты, позорящие Цезаря28. Молодые аристократы, из которых особенно отличался юный Гай Скрибоний Курион (будущий сторонник Цезаря), открыто говорили о тирании, декламировали стихи старого поэта Энния (или Ацилия): «Reges odisse superbos»29.

Чем же объяснить подобное отношение сенаторской знати к триумвирам? Ведь сами триумвиры принадлежали к тому же сословию, были членами сената, двое из них были консуляры, [с. 23] третий — консул. Следует отметить, что представители сенаторской олигархии подозрительно относились к тем, кто возвышался над рядовыми сенаторами. Так было во II в., когда проведен был lex Villia, узаконивший очередность магистратур, так было и в послесулланские времена. Но, кроме того, в отрицательном отношении к триумвирам сыграли большую роль чисто сословные интересы оптиматов. В историографической традиции «биографическая» история триумвиров заслоняет нередко остроту классовой борьбы, развернувшейся в то время. Античные историки, излагавшие историю того времени в духе своей философско-исторической доктрины, в борьбе отдельных лиц видели все содержание истории, но все же и у них социальная история дана ярче, чем в современных трудах буржуазных историков, излагающих обычно события 50-х годов как прелюдию гражданской войны последующего десятилетия и предвидящих торжество Юлия Цезар

Соглашение 60 г. было направлено против сената, сенаторской знати; в борьбе против нее триумвиры должны были опираться на народное собрание. Роль и значение его возросло, хотя далеко не всегда оно было свободно в своих волеизъявлениях. Из триумвиров наибольшим авторитетом пользовался Помпей, но душой обширных мероприятий 59 г. был Юлий Цезарь; даже те законы, какие проводились в интересах Помпея, отличались от первоначальных законопроектов в желательном для Цезаря духе.

Законодательство 59 г. охватывало самые разнообразные стороны политической и социальной жизни: было издано два аграрных закона, закон против вымогательства в провинциях, закон о снижении откупной суммы, утверждены мероприятия Помпея на Востоке, приняты законы, касающиеся галльских провинций, стали публиковаться сенатские постановления и т. п. По своему содержанию и по методу проведения все мероприятия носили антисенатский характер, и это, несомненно, было основной причиной сенаторской оппозиции, вначале активной, а впоследствии пассивной и нерешительной.

Аграрные законы Юлия Цезаря продолжали традицию популяров. В некоторых чертах они воспроизводили законы Гракхов (неотчуждаемость наделов), в других — закон Сатурнина (санкция, обязывавшая всех сенаторов присягнуть на верность закону), воспроизводился аграрный законопроект Сервилия Рулла; законы Цезаря не только удовлетворяли ветеранов Помпея, но и должны были в какой-то мере освободить столицу от бездомных, не занятых производительным трудом элементов. Новым было то, что предоставлялись участки людям семейным, имевшим не менее трех детей. Оптиматам законопроекты казались радикальными. Цицерон пишет, что когда он узнал [с. 24] о втором законопроекте, он долго не мог заснуть30. Первый законопроект встретил возражения в сенате и вопреки желанию сенаторов был поставлен на комициях. Еще с ночи Форум был наводнен вооруженными сторонниками триумвиров. Цезарь не обратил внимания ни на интерцессию коллеги своего Бибула, объявившего о неблагоприятных небесных знамениях, ни на интерцессии народных трибунов. Два народных трибуна были ранены, а бывший тогда претором Катон с применением насилия был удален с народного собрания31.

Плутарх, основываясь, видимо, на близких к событиям источниках, говорит, что Цезарь «из желания угодить черни внес более приличествующие какому-нибудь дерзкому народному трибуну, чем консулу, законопроекты, предлагавшие вывод колоний и раздачу земель»32. И действительно, в течение многих столетий аграрные законы проводились народными трибунами; римская традиция могла назвать лишь легендарного Спурия Кассия, внесшего аграрный закон в бытность свою консулом. О возбуждении плебса свидетельствует речь Цицерона за Флакка, в которой говорится о мятежном настроении в настоящем и о переворотах в будущем. Осуждение Гая Антония, консула 63 г., разбившего отряд Катилины, а впоследствии привлеченного к суду за злоупотребления в провинции, ознаменовано было тем, что могила Катилины была украшена цветами и около нее устроены заупокойные трапезы33. В частном письме, относящемся к июлю 59 г., Цицерон говорит о потрясении государственных основ (motus rei publicae)34. Триумвиров он называет без всякой иронии популярами, употребляя этот термин в смысле демагогов в самом одиозном значении этого слова: «Популяры эти, — пишет он, — заставили шипеть даже самых умеренных людей»35. «Ничто сейчас так не популярно, как ненависть к популярам»36.

Закон о снижении на треть откупных сумм привлек на сторону триумвиров всадников, тщетно добивавшихся подобной меры от сената и получивших от Цезаря, по словам Аппиана, больше, чем они ожидали37.

Подчеркивая остроту классовой борьбы, мы далеки от того, чтобы говорить о подлинно демократической программе [с. 25] триумвиров. Между мероприятиями 59 г. и реформами Гракхов были существенные различия: и у Тиберия и Гая Гракхов на переднем плане были интересы римского народа, их реформы были средством улучшить его положение и укрепить мощь государства. У триумвиров реформы были средством укрепить свое положение. Тиберий и особенно Гай Гракх действовали, чтобы нанести удар сенату, чтобы способствовать демократизации политического строя; триумвиры же стремились нейтрализовать и изолировать сенат — центр оппозиции триумвирам; вместе с тем они стремились привлечь на свою сторону отдельных сенаторов.

Выступая против сената, народные трибуны конца II в. до н. э. старались подчеркнуть свою лояльность по отношению к нему, Цезарь не останавливался перед насилием по отношению и к членам сената. У Цицерона и Плутарха мы находим указание, что, опасаясь насилия, многие сенаторы перестали посещать заседания сената38.

Автократические замыслы триумвиров были ясны и плебеям. Политическая активность плебса в 60-х годах I в. возросла, и нет оснований считать римский плебс того времени таким же пассивным и послушным, каким он был в императорскую эпоху. Libertas — свобода — была основным принципом антисулланской пропаганды, хорошо усвоенным римскими плебеями, отнюдь не желавшими потерять свои исконные политические права. Во время аполлинарийских игр зрители устроили настоящую овацию актеру, декламировавшему стихи Теренция, подобранные с явным намеком на положение Помпея: «Nostra miseria tu es magnus...» («нашей нищетой ты велик»). Успех имел и стих: «Si neque leges, neque mores cogunt...» («коль не стесняют ни обычаи, ни законы...»), имевший в виду триумвиров39. При проведении закона Ватиния (см. ниже) присутствующие на комициях неодобрительно отнеслись к приказу Цезаря об аресте Катона. В октябре 59 г. Цезарь произнес мятежную речь (multa cum seditiosissime diceret) против Бибула, убеждая толпу направиться к его дому. Призывы эти оказались безрезультатными40. Таким образом, влияние триумвиров среди плебса, не утратившего политического значения, не всегда было прочным. Но так же как и в отношении сената, триумвиры, прежде всего Цезарь, прибегали к мерам антиконституционным. Когда проводили через комиции первый аграрный закон, были использованы ветераны Помпея. На сходках (contiones), где обсуждались политические вопросы, наряду с гражданами [с. 26] участвовали провинциалы, но это не было демократическим нововведением41. Триумвиры (и прежде всего Цезарь) не стеснялись в средствах при достижении намеченных целей: они применяли насилие над упорствующими магистратами, приводили вооруженных людей на комиции, подкупали как отдельных лиц, так и участников комиций и т. д.

Аппиан говорит, что «между триумвирами сразу же начались раздоры, и каждый из них готовил оружие против других»42. Но это суждение является, несомненно, анахронизмом: к 59 г. Аппиан относит то, что произошло в последующий период. Другие источники свидетельствуют о солидарности триумвиров; соглашение их скреплено было династическими браками. Браки из династических и политических расчетов издавна распространены были среди римской аристократии, но особенное значение приобрели они со времени Суллы. В 59 г. Помпей женился на дочери Цезаря Юлии. Цезарь же вступил в брак с Кальпурнией, дочерью Луция Кальпурния Пизона, который под давлением триумвиров был избран консулом на 58 г. Большинство сенаторской знати не видело в этих брачных союзах ничего опасного для республики, но Катон Младший заявил, что «невозможно выносить этих людей, которые сводничеством добывают высшую власть в государстве и вводят друг друга с помощью женщин в управление провинциями и должностями»43.

Личная уния превращала соглашение Помпея и Цезаря из временного в длительное. С Крассом Цезарь независимо от каких-либо формальностей связан был еще с давних пор. Несомненно, что оппозиция сената и демонстрация против триумвиров сблизили их, особенно Помпея и Цезаря.

Цезарю удалось достичь многого во время его консульства, но по сложении полномочий ему угрожала потеря влияния.

По решению сената, состоявшемуся еще в 60 г., в качестве консульских провинций на 58 г. были объявлены Siluae Collesgue. К Siluae относилась, видимо, крайняя часть Бруттия, Colles — район около Брундизия44. Понятие «провинция» взято было в исходном своем значении, в смысле поручения, сферы компетенции. Бедные италийские районы не могли ни дать богатства, ни создать военной славы.

Но Цезарь и в вопросе о провинции, как и в других важных политических вопросах, воспользовался традицией партии популяров. Вопрос о провинции Цезаря поставлен был на [с. 27] народном собрании, подобно тому как в 88 г. о полномочиях Мария, а в 67 и 66 гг. о полномочиях Помпея Великого. Народный трибун Публий Ватиний предложил закон, по которому Цезарь получал в управление Цизальпинскую Галлию и Иллирик сроком на пять лет. Ему предоставлялись три легиона, он получал право назначать по своему усмотрению двойное число легатов, выводить колонии граждан. Закон этот был принят комициями, собрание которых не обошлось без эксцессов. Катона Цезарь даже отправил в тюрьму, но так как это произвело неблагоприятное впечатление, он сам просил одного из народных трибунов освободить Катона45.

Вскоре после того умер Квинт Цецилий Метелл Целер, управлявший Нарбонской Галлией, сенат присоединил Транзальпинскую Галлию к областям, предоставленным Цезарю народным собранием. По словам Светония, сенат опасался, что в случае отказа он получит новую провинцию от народа46. Основанием для экстраординарных полномочий явились довольно сложные отношения, создавшиеся в Галлии и угрожавшие власти римлян. Но это было в сущности предлогом. Заранее определенный длительный срок, необычайно широкие полномочия, значительные военные силы, предоставляемые одному промагистрату, — все это было необычным. Правда, Помпей в борьбе с Митридатом имел большие военные силы, но он действовал на далекой восточной окраине, могущество же Цезаря создавалось в областях, примыкавших непосредственно к Италии.

Закон Ватиния, как показали последующие события, заложил основы военной монархии в Риме. Далеко идущих последствий этого закона в 59 г. никто не мог предугадать. Цицерон придавал большее значение переходу Клодия из патрициев в плебеи, чем закону Ватиния. Помпей сам хлопотал за присоединение Транзальпинской Галлии к провинции Цезаря47. Только Катон Младший, по словам Плутарха, заявил, что «своим голосованием народ сам утверждает тирана в его цитадели»48. Слова Катона оказались пророческими, но обвинение в тирании было обычным, его бросали всем, кого подозревали в стремлении возвыситься.

Пятилетний срок, на какой уезжал Цезарь из Италии, был слишком велик для того, чтобы Цезарь мог сохранить свой авторитет в Риме, тем более что оппозиция оптиматов по [с. 28] отношению к триумвирам к концу 59 г. усилилась. Даже консулы, обязанные своей должностью триумвирам, были, по словам Цицерона, настроены в пользу оптиматов49; на стороне сената были преторы и большинство трибунов. Укрепление триумвирата и было одним из средств сохранить в Риме свое влияние. В Риме оставались Помпей и Красс. В результате соглашения 60 г. авторитет Помпея в Риме был восстановлен. Он был самым влиятельным в Риме лицом, хотя и не занимал какой-либо должности. Но Цезарь проводил свои законы через народное собрание, опираясь в первую очередь на плебс, настроения и симпатии которого были далеко не постоянны. Отправляясь в провинцию, Цезарь принял меры к тому, чтобы сохранить свое влияние на плебс, действуя главным образом через народных трибунов, преданность которых приобреталась нередко за крупные суммы денег.