2. От Тилъзита до крушения империи Наполеона (1807-1814 гг.)

Сближение Александра с Наполеоном

С этих пор начинается новый период наполеоновской дипломатии. По­следовательное, беспощадное соблюдение правил «континентальной бло­кады» становится в центре всей его дипломатической и военной деятельно­сти. Прежде всех еще уцелевших самостоятельных государств испытала это на себе Россия.

Кровопролитная кампания, проведенная русской армией с декабря 1806 г. по июнь 1807 г., не спасла Пруссию. Несмотря на геройское поведение рус­ских войск, конечная победа Наполеона при Фридланде 14 июня 1807 г. ре­шила ее судьбу. Александр сейчас же после Фридланда решился на крутую перемену политики. Страшный враг, дважды с 1805 г. победивший рус­скую армию в двух тяжелых войнах, стоял на Немане. Прусский союзник как военная сила уже не существовал. Что касается Англии, то царь был возмущен той бессовестностью, с которой английское правительство, на­обещав золотые горы России за ее выступление против Наполеона, ровно ничего не сделало, чтобы помочь России в ее отчаянной борьбе с Наполео­ном. «Бывают такие положения, когда нужно думать о том, чтобы сохра­нить себя», — так высказался Александр после Фридланда, посылая к На­полеону князя Лобанова-Ростовского с предложением мира.

Свидание в Тильзите (25 июня 1807 г.)

Вот почему при первой же встрече Александра с Наполеоном на плоту, на реке Немане у Тильзита, на слова Наполеона: «Из-за чего мы воюем с вами, государь?» Александр поспешил ответить: «Я ненавижу англичан

так же, как и Вы, и я буду помощником Вашего Величества во всем, что Вы против них предпримете». «Если так, то мир заключен», — сказал На­полеон. Начались мирные тильзитские переговоры. Все было в общих чертах переговорено с глазу на глаз между обоими императорами. Никто не был допущен к этим долгим беседам. «Я буду вашим секретарем, а вы будете моим», — сказал по этому поводу Наполеон. Конечно, главной це­лью Наполеона был не только мир, но и союз с Александром. Союз и был заключен.

Наполеон получил, конечно, больше, чем Александр. Но он был победи­телем, и это неравенство было вполне естественным. Александр обязался: 1) распространить наполеоновский декрет о континентальной блокаде на Российскую империю; 2) объявить войну Англии; 3) признать все измене­ния, которые произвел или еще произведет в будущем Наполеон в Запад­ной Европе.

Взамен этих основных обязательств Александр I получил от Наполеона «обещание» со временем эвакуировать французские войска из той, крайне урезанной, территории, которая отныне называлась Пруссией, и дать царю львиную долю в случае раздела Турции. Желая раз навсегда рассорить и разъединить Пруссию и Россию, Наполеон предложил Александру присо­единить к Российской империи прусские владения до самой Вислы. Алек­сандр от этого отказался, но все же согласился отобрать у Пруссии, хотя она и считалась до Тильзита его «союзницей», предложенный ему Наполе­оном город Белосток со всем Белостокским округом. Договор был подписан 8 июля 1807 г. В тот же день был подписан и мир с Пруссией. Пруссия умень­шилась по населению ровно вдвое (было 10 миллионов, осталось немногим более 5), по территории тоже почти вдвое. Конечно, Пруссия обязалась со­блюдать правила континентальной блокады.

С этих пор методы дипломатии Наполеона, поставившей себе целью сокрушить Англию блокадой, необычайно упрощаются: «Я все могу», — сказал Наполеон брату своему Люсьену после Тильзита. Владычествуя, прямо или косвенно, самолично или через своих братьев, посаженных на престолы зависимых стран, через маршалов и генералов, превратив в вас­салов и императора австрийского и короля прусского, Наполеон уже не вел отныне переговоров ни с кем, кроме Александра I. Остальным он при­казывал и, если замечал неповиновение, то шел на непокорного войной. С царем же после первых нескольких месяцев начались трения. Правда, Наполеон предоставил Александру свободу рук в деле отнятия у Швеции всей Финляндии до реки Торнео. Но приобретение Финляндии казалось малой компенсацией за тяжелые последствия, которые переживали рус­ские финансы и русская экспортная торговля от прекращения коммер­ческих связей с Англией. Дворянство и крупное русское купечество счи­тали, что континентальная блокада губит Россию, и ненавидели союз с Францией. Особенно беспокоила Россию та постоянная угроза, которая была создана в 1807 г. образованием на самых ее границах так называе­мого герцогства Варшавского.

Конечно, занятие Константинополя и проливов или хотя бы прочное приобретение Молдавии и Валахии загладило бы тяжелое воспоминание о Тильзитском мире, нанесшем рану русскому национальному самолюбию. Но именно в отношении Турции Наполеон решительно уклонялся от вы­полнения своих тильзитских обещаний. Александр уже с 1806 г. вел войну с Турцией. В этой длительной русско-турецкой войне кое-какую помощь, тайно и окольными путями, турки получали именно из Парижа. Когда до Талейрана дошли жалобы русских дипломатов, что в Тильзите, при разго­ворах царя с Наполеоном о Турции, царь слышал от Наполеона совсем иные мотивы, то Талейран ответил, что ведь в дипломатии то же, что и в музыке: если мотив не положен на ноты, то никакой цены он не имеет. Другими сло­вами, Александру дали понять, что Наполеон его одурачил, ограничившись обещаниями, не закрепленными в договоре.

Нарастание оппозиции Наполеону в странах Европы

Весной 1808 г. Наполеон арестовал испанскую королевскую семью, ко­варно приглашенную им в город Байонну, и начал завоевание Испании. Португалию он занял еще раньше. Н ачалась продолжительная народная война в Испании. В первые же месяцы стало ясно, что справиться с ней край­не трудно. Обнаружилось также, что А встрия хочет воспользоваться испан­скими затруднениями Наполеона и собирается сделать попытку восстать против своего победителя.

Французский император лучше других понимал, что момент выбран ав­стрийским кабинетом очень удачно. Меттерних, австрийский посол в Па­риже, усиленно скрывал австрийские вооружения, но это ему плохо удава­лось. Наполеон знал, что и в Пруссии с затаенным дыханием ждут выступ­ления Австрии. Поэтому он грубо потребовал от прусского короля изгна­ния его министра Штейна, который убеждал Фридриха-Вильгельма III также выступить против Наполеона, если поднимется Австрия.

Но не Пруссии боялся Наполеон. Он был неспокоен насчет России. Что Россия не выступит в помощь Австрии, он не сомневался. Но ему хотелось другого: возможности пригрозить Австрии, что ей придется иметь дело од­новременно с нападением с двух сторон — со стороны Франции и со сторо­ны России.

Свидание в Эрфурте (27 сентября — 14 октября 1808 ~.)

Летом 1808 г. Наполеон пригласил Александра на личное свидание. Царь, зная, зачем его зовут, не очень торопился. Свидание состоялось 27 сен­тября 1808 г. в городе Эрфурте и продолжалось около двух недель. Наполе­он перед отъездом в Эрфурт сделал один рокоиой для себя шаг, последствия которого сказались, однако, нескоро. С собой в Эрфурт он довольно неожи-

данно пригласил князя Талейрана, который после Тильзита уже числился официально в отставке. Между тем Талейран пришел с некоторых пор к заключению, что континентальная блокада неминуемо поведет к войне с Россией и к конечному восстанию всей Европы. В Эрфурте Талейран впер­вые изменил Наполеону, вступив в тайные сношения с Александром. «Вы должны спасти Европу», — повторял он Александру во время секретных бесед. Следуя советам Талейрана, Александр не подписал договора, кото­рый гарантировал бы участие России на стороне Наполеона в предстоящей войне Франции с Австрией. Внешние демонстрации горячей дружбы, буд­то бы существующей между обоими императорами, не обманули Наполео­на: мрачным уехал он из Эрфурта после пышных торжеств, парадов, пуб­личных объятий и поцелуев с русским царем. Лишь спустя несколько ме­сяцев (в конце января 1809 г.) он стал подозревать Талейрана в изменни­ческих действиях и совсем отстранил его от своей особы, хотя и не покарал: не было никаких улик. Война Наполеона с Австрией в 1809 г. опять дала Наполеону полную победу. Австрия, вновь жестоко урезанная в своей тер­ритории по мирному договору, подписанному в Шенбрунне 14 октября 1809 г., должна была надолго смириться.

Назревание конфликта с Россией

Александр вовсе не участвовал в войне, если не считать русского «на­блюдательного корпуса», выставленного на австрийской границе. В отмест­ку за это Наполеон отдал оторванную от Австрии Галицию (Западную Ук­раину) не России, как он предполагал перед войной 1809 г., а герцогству

Варшавскому. Тем самым он обнаружил свою затаенную мечту — со време­нем восстановить Польшу. Тем не менее Наполеон предложил Александру отобрать себе из австрийских владений Тарнополь и Тарнопольскую об­ласть. Впоследствии, сначала 15 августа 1811 г., в разговоре с князем Кура­киным, русским послом в Париже, а потом в июне 1812 г., в разговоре с генералом Балашовым в Вильно Наполеон открыто пояснил смысл двух подарков, которые он сделал Александру, отдав ему в 1807 г. Белосток, ото­бранный у Пруссии, а в 1809 г. — Тарнополь, отнятый у Австрии. Наполе­он хотел этим надолго поссорить с Россией и Пруссию и Австрию.

Отношения с Россией были еще более испорчены в конце 1809 г. и в на­чале 1810 г. неудачным сватовством Наполеона к сестре Александра, Анне Павловне. Ввиду неудачи этого дела Наполеон предложил руку дочери ав­стрийского императора, эрцгерцогине Марии-Луизе и немедленно с ней обвенчался. Дипломатическое значение этого брака оказалось очень серь­езным.

Уже с лета 1810 г. началась пока еще медленная, но постепенно все уско­рявшаяся подготовка обеих империй к войне. Французский посол в Петер­бурге Коленкур, русский канцлер граф Румянцев, как и некоторые другие дипломаты Франции и России, старались поддержать франко-русский союз. Однако усилия их оказались тщетными. В России и аристократия, и сред­нее дворянство, и купечество страдали от континентальной блокады. Дво­рянство беспокоилось также и за целость крепостного права. Оно опасалось, что дружба с французским императором пошатнет крепостнические отно­шения в России, как это после Тильзита случилось в Пруссии и в значи­тельной части Германии. Со стороны Наполеона, который после брака с Марией-Луизой считал себя в тесном союзе с Австрией, тоже все яснее ска­зывалось раздражение по поводу некорректного, по его мнению, отноше­ния России к правилам континентальной блокады. Когда в декабре 1810 г. Александр подписал законоположение о новом тарифе для ввоза иностран­ных товаров, то Наполеон увидел в этом акте уже прямой вызов, ибо тариф сильно повышал ставки на предметы роскоши и на вина, т. е. на товары, шедшие из Франции.

15 августа 1811 г. на торжественном приеме дипломатического корпуса Наполеон, подойдя к князю Куракину, стал осыпать его упреками в адрес России. Он помянул и о герцогстве Ольденбургском, которое присоединил к своим владениям, несмотря на протесты Александра, и о герцогстве Вар­шавском, и о том, что напрасно Россия рассчитывает на союзников: у Авст­рии она отняла Тарнополъ, у Пруссии — Белосток, и эти державы за Росси­ей не пойдут! Не пойдет и Швеция, потому что Россия отняла у нее Фин­ляндию! «Континент против вас! Не знаю, разобью ли я вас, но мы будем драться!» — заключил он.

После этого уже не было ни малейших сомнений в близкой войне. Напо­леон, конечно, напрасно думал, что «континент против России». Напротив, континент все надежды на освобождение от наполеоновского ига возлагал именно на Россию. Но веры в близость этого освобождения еще не было.

Наполеон заставил Австрию и Пруссию подписать с ним военные догово­ры, по которым обе страны обязывались выставить контингенты войск в помощь французской армии. При этом Австрия и Пруссия рассчитывали на территориальные приобретения за счет России: Австрия не прочь была получить Волынь, а прусский король Фридрих-Вильгельм — весь Прибал­тийский край. «А как же клятва над гробом Фридриха?» —вспомнил с на­смешкой Наполеон, когда ему доложили, о чем ходатайствует друг Алек­сандра I, прусский король, клявшийся царю в вечной любви и верности. Наполеон рассчитывал также на поддержку со стороны Турции, воевавшей с Россией, и со стороны Швеции, которой управлял в качестве наследного принца бывший наполеоновский маршал Карл Бернадотт.

С Турцией Кутузов, оказавшийся не только замечательным стратегом, но и блестящим дипломатом, успел заключить как раз накануне войны — в мае 1812 г. — очень выгодный для России мир, искусно доведя до паники великого визиря. Узнав об этом внезапном замирении России с Турцией, Наполеон воскликнул в бешенстве, что не знал доселе, какие болваны уп­равляют Турцией.

Что касается Швеции, то Бернадотту было сделано два предложения. Наполеон предлагал Швеции Финляндию в случае, если Швеция выступит против России, а Александр — Норвегию, если Швеция выступит против Наполеона. Бернадотт, взвесив выгоды того и другого предложения, скло­нился на сторону Александра не только потому, что Норвегия богаче Фин­ляндии, но и потому, что от Наполеона Швецию ограждало море, а от Рос­сии — ничто. Наполеон впоследствии говорил, что ему следовало отказать­ся от войны с Россией уже в тот момент, когда он узнал, что ни Турция, ни Швеция воевать с Россией не будут.

Тотчас после начала войны Англия заключила с Александром союз.

Взгляды Кутузова и Александра I на роль России в Европе

При такой расстановке сил началась и окончилась война 1812г. Дипло­маты Кутузова всей Европы с напряженнейшим вниманием следили за той закулисной борьбой, которая шла, особенно в самом конце войны, между Александром и фельдмаршалом Кутузовым. Это была по сути дела борьба двух исключающих друг друга дипломатических установок, причем Куту­зов проводил свои взгляды в ряде стратегических действий, а царь востор­жествовал над Кутузовым только в Вильно, в декабре 1812 и январе 1813г.

Точка зрения Кутузова, высказанная им перед английским агентом ге­нералом Вильсоном и перед генералом Коновницыным и другими лицами его штаба, заключалась в том, что война началась на Немане и там же дол­жна закончиться. Как только на русской земле не останется вооруженного врага, следует прекратить борьбу и остановиться. Незачем дальше проли­вать кровь для спасения Европы, — пусть она спасает себя собственными средствами. Незачем, в частности, стремиться совсем сокрушить Наполео-

на — это принесет больше всего пользы не России, а Англии. Если бы этот «проклятый остров» (так называл Кутузов Англию) и вовсе провалился сквозь землю, это было бы самое лучшее. Так полагал Кутузов. Александр, напротив, считал, что дело расплаты с Наполеоном только начинается. Англия изо всех сил стремилась поддержать царя в его стремлениях. После поражения Наполеона в России русская армия перешла через Неман, за­тем через Вислу. Все недовольные элементы, накопившиеся за долгие годы наполеоновского самовластия в Германии и Италии, начали восставать про­тив Наполеона.

Расстановка дипломатических сил во время войны 1813-1814 гг.

Началась жесточайшая борьба всей Европы против Наполеона. На пер­вый план выступили уже не дипломаты, а генералы. Но дело сокрушения наполеоновского владычества сильно затягивалось. Наполеон оправился и собрал новую большую армию, которая начала весной и летом жестоко бить пруссаков и русских. Александр ни за что не хотел, даже после поражений при Лютцене, Бауцене и Дрездене, мириться с Наполеоном, но король прус­ский трусил жестоко. «Вот я уже скоро буду опять на Висле», — с отчаяни­ем повторял он летом 1813 г. После поражения при Бауцене, в мае 1813 г., Александр и Фридрих-Вильгельм III уже не в первый, а по крайней мере в четвертый раз воззвали к императору Францу. Но тот, по настоянию Мет-терниха, не торопился примкнуть к союзникам. Во-первых, Меттерних бо­ялся преобладания России не меньше, а больше, чем владычества Наполео­на; уже в 1813 г. он страшился, что победа слишком усилит Александра. Во-вторых, он сам говорил, что всегда считал Наполеона «плотиной против анархии», охраной всей Европы от революции: низвержение Наполеона могло, по его мнению, разнуздать силы революции во всей Европе. В-треть­их, Франц I не забывал, что наследником великой империи, созданной На­полеоном, является его, Франца I, внук, сын Наполеона и Марии-Луизы, маленький Римский король (титул, данный Наполеоном своему сыну). Но вместе с тем за спиной Наполеона Меттерних вел деятельные переговоры и с союзниками. Во всяком случае, он рассчитывал, что Наполеон, теснимый всеевропейской войной, пойдет на жертвы и вернет Австрии за ее помощь или даже за нейтралитет хотя бы часть земель, захваченных у нее Наполео­ном в прежние годы.

Попытки сговора с Наполеоном

Меттерних решил взять на себя роль «посредника». В июне 1813 г. пред­ставители Австрии согласились с представителем России Нессельроде и пред­ставителем Пруссии Гарденбергом предъявить Наполеону следующие уело-

вия мира: 1) Наполеон отказывается от герцогства Варшавского; 2) возвра­щает Пруссии Данциг; 3) отдает Австрии Иллирию, которую отнял у нее в 1809 г.; 4) очищает от своих войск города Гамбург и Любек. Гарденберг хо­тел, чтобы Наполеону были еще выставлены требования отказаться от про­тектората над Рейнским союзом и возвратить Пруссии хотя бы часть земель, отнятых по Тильзитскому миру. Но Меттерних, желавший поскорее заклю­чить мир, не согласился. Условия были настолько легкими для Наполеона, при котором, в сущности, оставалась почти вся его колоссальная империя, что Александр был разочарован. «Что же будет, если он примет эти усло­вия? » — раздраженно спрашивал Александр Меттерниха. Решено было, что принятие этих пунктов будет лишь основой для начала переговоров, а во вре­мя переговоров от Наполеона потребуют и дальнейших уступок.

26 июня Меттерних явился в качестве посредника к Наполеону, прожи­вавшему в Дрездене. Разговор, от которого зависела участь Европы, длил­ся несколько часов и кончился полным провалом миссии Меттерниха. На­полеон не желал и слышать об уступках. Он кричал на Меттерниха, ядови­то спрашивал его, как велика та денежная взятка, которую Меттерних по­лучил от Англии, чтобы сметь предлагать такие условия ему, императору Наполеону, и грозил вскоре быть с армией в Вене. Меттерних говорил, что, если Наполеон не согласится на переговоры, Австрия сейчас же по оконча­нии перемирия между Наполеоном и союзниками вступит в войну против Франции. Все было напрасно. Наполеон не шел на уступки. Император, желавший сделать весь континент рынком сбыта и колонией Франции, не видел смысла в своем царствовании, если его завоевания будут урезаны и борьба с Англией закончится ее победой. «Все или ничего!» — таков был его девиз. «Ваш повелитель положительно сошел с ума», — сказал Меттер­них маршалу Бертье, выйдя, потрясенный, из дворца после этой беседы с Наполеоном. «Вы мне не объявите войну», — сказал на прощание Наполе­он, делая вид, что не верит угрозе Меттерниха. Из начавшихся предвари­тельных переговоров в Праге, конечно, ничего не вышло. 10 августа 1813 г. Австрия официально вступила в войну против Наполеона.

Война возобновилась. После страшного трехдневного побоища под Лейп­цигом 16-19 октября 1813 г. Наполеон отступил во Францию. Но здесь ряд его блестящих побед над вторгнувшимися во Францию врагами побудил их снова предложить Наполеону мир, — но уже, конечно, на худших для него условиях. В феврале 1814 г. в городе Шатильоне начались мирные перего­воры союзников с уполномоченным от Наполеона Коленкуром, герцогом Виченцским. Наполеону предлагали империю в границах 1792 г., т. е. от­каз от завоеваний. Наполеон с гневом отказался даже рассматривать эти условия. Он спрашивал Коленкура, как он смел сообщить ему, императо­ру, о таких оскорбительных предложениях. Ряд новых военных успехов французских войск в эти дни усилил непримиримость Наполеона.

Английские шпионы проведали, что Меттерних, смущенный успехами Наполеона, начал уже за спиной своих союзников сношения с Коленкуром и о чем-то с ним сговаривается.

Шомонский трактат (1 марта 1814 г.)

Тогда лорд Кэстльри стал требовать, чтобы союзники заключили между собой договор, обязывающий их действовать вместе вплоть до окончатель­ной победы. Каждый союзник выставляет по 150 тысяч человек; Англия берет на себя субсидирование войны. Союзники обязуются вернуть по воз­можности Европу к донаполеоновским временам; после победы над Напо­леоном союз четырех держав должен был бдительно наблюдать за тем, что­бы Франция не пыталась нарушить условия мира, который будет ей про­диктован после победы. Этот Шомонский трактат был подписан представи­телями Англии, России, Австрии и Пруссии 1 марта 1814г. Он стал надолго основой дипломатической деятельности европейских держав и в том или ином виде просуществовал вплоть до 1822 г., когда создавшая его Англия свела этот трактат фактически к нулю.

30 марта 1814 г. союзники вошли в Париж. Через несколько дней Напо­леон отрекся от престола и отправился на остров Эльбу в качестве «импера­тора» этого острова. На французский престол вернулась низвергнутая ре­волюцией династия Бурбонов в лице Людовика XVIII, брата казненного короля Людовика XVI.

Период почти непрерывных кровопролитных войн закончился. Деспо­тизм военного диктатора, вышедшего из недр революции, а потом ее уду­шившего, заменил тот режим, о котором А. С. Пушкин в 1823 г. выразил­ся, что замыслы Александра I «миру тихую неволю в дар несли». Эта «ти­хая неволя» поддерживалась большей частью уже не оружием, но конгрес­сами, дипломатическими переговорами и соглашениями.

Восстановление старого абсолютистски-дворянского режима, — в одних местах крепостнического, в других полукрепостнического, — такова была социальная первооснова политики держав, объединенных после окончания войны Шомонским трактатом. Эта утопическая цель уже сама по себе сооб­щала непрочность достижениям держав, победивших Францию в 1814 г. Полное восстановление дореволюционного режима и в экономике, и в по­литике после сокрушительных ударов, которые нанесли ему французская революция и Наполеон, оказалось делом не только трудным, но и безна­дежным. В этом Маркс и Энгельс усматривали прогрессивную роль наполе­оновского владычества. Такую историческую роль, вовсе к тому не стремясь лично, а лишь думая о завоеваниях, о могуществе Франции, об экономи­ческом господстве буржуазии, сыграл французский император Наполеон.

ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС (октябрь 1814— июнь 1815 гг.)

Отношение Александра к основным участникам конгресса

В апреле—мае 1814 г. император Александр по своим военным силам, которые в тот момент имелись в его распоряжении, был бесспорно могуще­ственнейшим из всех остальных монархов и правителей разоренной и обес­кровленной Европы. Именно поэтому Меттерних и сделал все возможное, чтобы отложить конгресс на осень и дать Австрии несколько оправиться. Александр согласился на такую отсрочку, несмотря на то что терпеть не мог Меттерниха и хорошо понимал его интриги и игру политиков, враж­дебных России, хотя и умильно льстящих царю в глаза, — лорда Кэстльри и короля французского Людовика XVIII. Все они с беспокойством присмат­ривались, не пожелает ли Александр играть роль нового Наполеона, пове­лителя Европы. Заранее, но еще очень недружно, они готовились к отпору. Секретарь и доверенное лицо при Меттернихе, публицист Гентц писал по­том в качестве очевидца: «Приехав в Вену, император Александр уже был более или менее в ссоре с Австрией, Англией и Францией». Лорд Кэстльри был менее неприятен Александру, чем Меттерних. Негибкий, боящийся революции в самой Англии, не доверяющий русской дипломатии, англий­ский министр иностранных дел получил от Александра квалификацию «хо­лодного педанта»; но, по крайней мере, Кэстльри не лгал так непрерывно и беззаветно, как Меттерних. Александр не «дрожал перед британским пра­вительством», как пишет Гентц; он лишь считал его в тот момент самым сильным после России и делал отсюда надлежащие выводы. Кого царь со­вершенно не выносил, так это христианнейшего короля Божьей милостью Франции и Наварры Людовика XVIII. Александр не очень хотел сажать Людовика на освободившийся французский престол. Некоторое время он даже носился с мыслью о воцарении «Наполеона II», маленького Римского короля. Когда все-таки воцарился Людовик, Александр решительно наста-

ивал на необходимости дать Франции конституционную хартию, не пото­му, конечно, что царю нравились конституционные учреждения. Но как царь, так и умный, ловкий корсиканец Поццо-ди-Борго, советник царя по французским делам, убеждены были, что Бурбоны будут сметены новой ре­волюцией, если в качестве громоотвода не установить во Франции консти­туцию. Александр презирал и короля Людовика XVIII, и брата его Карла Артуа, а они его боялись и готовы были на всякие махинации, чтобы изба­виться от его опеки.

Выступление Талейрана

23 сентября, за неделю до назначенного на 1 октября 1814 г. открытия конгресса, в Вену прибыл представитель Людовика XVIII министр иност­ранных дел князь Талейран-Перигор. Александр хорошо знал Талейрана. Недаром тот столько раз просил и получал от царя деньги, не очень обижа-

ясь, если ему отказывали. Но блистательный ум Талейрана, его неподра­жаемая ловкость, находчивость, знание людей — все это делало его про­тивником несравненно более опасным, чем Меттерних, который только любил приписывать себе все эти качества, в действительности ими не обла­дая. Слабая сторона позиции Талейрана заключалась лишь в том, что на Венском конгрессе он был представителем побежденной страны. Талейра-ну нужно было поэтому проявить максимум сообразительности и умения лавировать по дипломатическому морю. Когда Талейран прибыл в Вену, он уже знал, какая проблема займет внимание конгресса в первые же дни. То был сложный «двуединый», как его называли, польско-саксонский вопрос. Александр, войска которого после отступления Наполеона заняли герцог­ство Варшавское, заявлял открыто, что этой добычи не уступит никому. А так как герцогство Варшавское состояло главным образом из земель, за­хваченных Пруссией еще по трем разделам Польши и лишь в 1807 г. отня­тых у Пруссии Наполеоном, то прусский король Фридрих-Вильгельм III претендовал на компенсацию. Александр обещал ему эту компенсацию в виде присоединения к Пруссии королевства Саксонии. Саксонию царь про­ектировал отнять у саксонского короля под предлогом кары за то, что тот так долго был верным союзником Наполеона и слишком поздно покинул

императора. Талейран сразу же усмотрел, что для него выгоднее всего дать бой на этой почве. А бой был необходим для достижения основной цели Та-лейрана: она заключалась в том, чтобы разбить Шомонский союз, т. е., дру­гими словами, вбить клинья между Австрией, Россией, Англией и Прусси­ей, победившими Францию в 1814 г.

Принцип легитимизма

Талейран еще до приезда в Вену сообразил, что в данном случае, с точки зрения охраны интересов Франции, рациональнее всего выдвинуть так на­зываемый принцип легитимизма. Этот принцип заключался в следующем: Европа, собравшаяся в лице своих государей и дипломатов на Венский кон­гресс, должна при перераспределении земель и изменении территориаль­ных границ оставлять в нерушимом виде то, что существовало до начала революционных войн, т. е. до 1792 г. Если бы этот принцип был принят и осуществлен, то не только Франция получила бы уверенность в целостнос­ти своей территории, защищать которую военной силой она в тот момент не была в состоянии, но и Пруссия и Россия были бы обузданы в своих стрем­лениях к территориальному расширению. Талейрану, конечно, выгодно было бы предварительно сговориться и с Меттернихом, который тоже не желал отдавать Польшу России, а Саксонию Пруссии, и с лордом Кэстль-ри, который держался по этому вопросу того же мнения, что и Меттерних. Но такого общего сговора еще пока не было, и он налаживался довольно туго. И Меттерних, и Кэстльри отнеслись к Талейрану с подозрением, до­пуская возможность новой измены с его стороны.

Польско-саксонский вопрос

4 октября 1814 г. Талейран явился к Александру, и между ними про­изошло неприятное объяснение. Талейран выдвинул свой пресловутый принцип легитимизма. Александр должен отказаться от частей Польши, которые не принадлежали России до революционных войн, а Пруссия не должна претендовать на Саксонию. «Я ставлю право выше выгод!» — ска­зал Талейран в ответ на замечание царя, что Россия должна получить от своей победы выгоду, которую она заслужила. По-видимому, это взорвало Александра, который, вообще говоря, умел владеть собой. Проповедь о свя­тости права читал ему в глаза тот самый Талейран, который в Эрфурте про­дал ему же, Александру, Наполеона и получил за это денежную оплату из сумм российского казначейства. «Лучше война!» — заявил Александр. За­тем наступила очередь лорда Кэстльри. Лорду Кэстльри Александр заявил, что решил «исправить моральное прегрешение, допущенное при разделе Польши». Царь не ставит своей задачей немедленно, тут же, на Венском конгрессе, воссоединить все части былой Польши. Он может говорить пока

лишь о той польской территории, которая теперь, в 1814 г., занята его вой­сками. Он создаст из этой части Польши королевство Польское, где будет сам конституционным монархом. Он не только восстановит королевство Польское из областей, которые по праву завоевания мог бы просто присо­единить к России; он даже пожертвует этому конституционному королев­ству и Белостокскую область, полученную Россией в 1807 г., и Тарнополь-скую область, приобретенную ею в 1809 г. Кэстльри признал предполагае­мую конституцию, которую царь желает дать своей Польше, слишком опас­ной для Австрии и Пруссии: он выразил опасение, что австрийские и прусские поляки взволнуются, завидуя своим собратьям, пользующимся конституцией. Царь только этого и хотел. Выходило, что он так печется о независимости и свободе поляков, что даже министр свободной Англии убеждает его не быть столь либеральным. Меттерних настолько боялся Александра, что согласился уже было на уступку Саксонии прусскому ко­ролю, чего требовал Александр. Но непомерное, как Меттерниху представ­лялось, усиление русской мощи путем присоединения части Польши чрез­вычайно беспокоило австрийского канцлера. Меттерних тогда же предло­жил Кэстльри такой выход: дать знать прусскому уполномоченному Гар-денбергу, что можно бы иначе уладить дело. Австрия и Англия соглашаются на отдачу всей Саксонии прусскому королю. Но зато Пруссия должна не­медленно изменить Александру, примкнуть к Австрии и Англии и вместе с ними не допустить Александра до овладения Польшей (герцогством Вар­шавским). Таким образом, Саксония должна была служить уплатой коро­лю за измену Александру.

Король Фридрих-Вильгельм III, поразмыслив, решил отказаться от это­го плана. Было ясно, что неспроста Меттерних и Кэстльри не привлекли Талейрана к намеченной сделке. Для короля прусского внезапно раскры­лась вся опасность его положения: что будет, если Талейран расскажет обо всем Александру, а главное, предложит Александру совместные диплома­тические, а может быть, и не только дипломатические действия Франции и России против Пруссии? Кошмар франко-русского союза, горечь тильзит-ских и послетильзитских времен были слишком живы, В конце концов ко­роль Фридрих-Вильгельм III признал за благо донести обо всем Александ­ру, чтобы доказать все благородство своих собственных намерений. Алек­сандр призвал Меттерниха и объяснился с ним начистоту. По этому поводу Талейран злорадно доносил Людовику XVIII, что даже с провинившимся лакеем так не говорят.

Тайное соглашение Австрии, Франции и Англии против России и Пруссии (3 января 1815 г.)

Работа конгресса, задержанная упорной внутренней борьбой, не двигалась вперед. Тогда Талейран переменил тактику. Франция была заинтересована не столько в том, чтобы воспрепятствовать усилению России, сколько в том,

чтобы не усилилась Пруссия, непосредственный сосед Франции. И вот Та-лейран дает понять Александру, что Франция не поддержит Англии и Авст­рии в их оппозиции против создания в пределах империи Александра коро­левства Польского; однако Франция ни в коем случае не согласится и на пе­редачу Саксонии прусскому королю. Сам Фридрих-Вильгельм III, как и его дипломатические представители Гарденберг и Гумбольдт, играл на конгрес­се очень незначительную роль. Ему была обещана Саксония. Александр на­зывал саксонского короля изменником, говорил, что отправит его в Россию, уверял, что Пруссия получит Саксонию в обмен на потерянную ею часть Польши, — и король был некоторое время спокоен. Однако Талейрану уда­лось убедить Меттерниха и Кэстльри в необходимости заключить соглаше­ние трех держав — Австрии, Франции и Англии, чтобы сомкнутым строем вступить в решительную дипломатическую борьбу против России и Пруссии и воспрепятствовать включению Саксонии в состав Пруссии, или хотя бы даже передаче Саксонии прусскому королю в виде отдельного королевства.

3 января 1815 г. это соглашение и было подписано представителями трех держав: Австрии, Франции и Англии. Конечно, оно должно было остаться в строжайшей тайне от Александра и от кого бы то ни было вообще. Один экземпляр его остался в Вене у Меттерниха; другой был передан Талейрану и немедленно отослан в Париж королю Людовику XVIII; третий получил на руки Кэстльри и отвез принцу-регенту Англии Георгу.

Этот тайный договор так усилил энергию сопротивления саксонскому проекту, что Александру оставалось либо решиться на разрыв и, быть мо­жет, на войну, либо уступить. Получив все, что он хотел в Польше, Алек­сандр из-за Пруссии не захотел ссориться, а тем более воевать с тремя вели­кими державами. Он уступил, и саксонский король водворился окончатель­но в своих владениях. Прусскому королю, конечно, оставалось лишь под­чиниться своей участи.

Организация германского союза (1815 г.)

Далее конгресс занялся устройством германских дел. Тут особых споров не было. Александр, как и Австрия, считал целесообразным закрепить фе­одальную раздробленность Германии. Англия была совершенно равнодуш­на к этому вопросу, а Пруссия — бессильна, даже если бы и хотела бороть­ся. Все умонастроение деятелей Венского конгресса свидетельствовало о их нежелании хотя бы в чем-нибудь идти навстречу чаяниям поднимающейся буржуазии: провал германских надежд на объединение был еще одним ха­рактерным штрихом в картине полного торжества реакции.

Согласно плану Меттерниха конгресс наметил создание нелепого уч­реждения, которое называлось «Германским союзом» и выделяло для ве­дения дел так называемый Германский сейм или «сейм Германского сою­за». В этот союз входили Австрия, Пруссия и все другие германские госу­дарства (числом 38); «сейм» состоял из представителей, назначаемых этими

государствами. Решения сейма могли быть действительны только там, где местное правительство с ним согласится. Это уродливое создание мет-терниховской мысли было рассчитано не на объединение германского на­рода, но, напротив, на увековечение его раздробленности. Конгресс уже приступал к подведению итогов, как вдруг участники его были потрясены неожиданной вестью: 1 марта Наполеон высадился во Франции. А еще че­рез три недели, 20 марта 1815 г., Наполеон уже вошел в Париж.

«Сто дней» (20 марта — 28 июня 1815 г.)

Империя была восстановлена. Бесспорно, слухи о разногласиях, разди­равших Венский конгресс, сыграли немалую роль в решении Наполеона покинуть Эльбу. Совсем удивительный сюрприз ждал его в Париже. В ка­бинете короля, бежавшего из Парижа лишь за сутки до въезда Наполеона, поздно вечером 19 марта, Наполеон нашел тот самый секретный договор 3 января 1815г., одна из трех копий которого, как сказано, была переслана Людовику XVIII из Вены Талейраном. Король бежал так внезапно, что впо­пыхах забыл у себя в столе этот документ. Наполеон немедленно приказал снарядить курьера, и тот помчался с этим пакетом в Вену. Наполеон при­казал вручить документ императору Александру.

По показанию Бутякина, в присутствии которого Александр впервые прочел направленный против него секретный договор, царь покраснел от гнева, но сдержался. Когда к нему пришел Меттерних, который с момента возвращения Наполеона ждал спасения Европы, главным образом от царя, Александр молча протянул ему тайный плод дипломатического творчества австрийского канцлера. Меттерних так растерялся, что, по-видимому, в первый и последний раз в жизни даже не нашелся, что солгать. Очень уж велика была неожиданность.

Впрочем, Александр тут же поспешил успокоить Меттерниха, сказав, что враг у них один — именно Наполеон.

После поражения Наполеона при Ватерлоо произошла вторая реставра­ция Бурбонов во Франции.

Итоги Венского конгресса

За несколько дней до Ватерлоо, 15 июля 1815 г., произошло последнее собрание Венского конгресса и подписание его «заключительного акта». Участникам конгресса казалось, что они создали нечто весьма прочное. На самом деле они соорудили здание, которое довольно скоро начало рассы­паться. Реакционная утопия конгресса состояла в том, чтобы, не считаясь ни с новыми производственными отношениями, ни с двадцатипятилетней бурей, разрушившей в Европе старые устои абсолютизма и феодализма,

удержать эту часть света в рамках отжившего строя. Эта утопия лежала в основе всей деятельности конгресса.

Бельгию подарили голландскому королю; за Данией утвердили гер­манские Шлезвиг и Голыптейн; Австрии отдали чисто итальянское насе­ление Ломбардии и Венеции; Германия оставалась поделенной на 38 само­стоятельных государств; Польша снова была поделена на три части... Всюду возвращались старые династии, силившиеся реставрировать ста­рые порядки.

Дипломаты Европы разъехались из Вены с сознанием, что, хотя формаль­но в Европе и числится пять «великих держав», на самом деле направление всей международной политики сосредоточивается в руках России, Австрии и Англии. Что касается Пруссии и Франции, то они должны были прило­жить еще немало усилий, чтобы занять вполне самостоятельное положе­ние. Меттерних принадлежал к числу тех участников конгресса, которые — особенно на первых порах — остались довольны результатами работ конг­ресса и были убеждены в прочности своих достижений. Александр в этой прочности вовсе не был уверен. Немедленно же после конгресса он стал ис­кать форму постоянного общения и сотрудничества монархов с целью орга­низованной защиты старого строя.

Некоторое время не только царю, но и всей Европе казалось, что такая форма найдена в Священном союзе. Но в конце жизни Александр убедился в непрочности Союза.

Главные участники конгресса расстались с недоброжелательными чув­ствами друг к другу. Более охотно, чем когда-либо, Меттерних повторял свое всегдашнее суждение о царе: « Непостоянный характер русского импе­ратора, который оскорбляется по поводу каждого пустяка, и расположе­ние которого нельзя купить никакими жертвами, делает крайне трудной для нас, как и для прочих держав, серьезную и прочную дружбу с Русской империей. Располагая внутренними ресурсами, которых не знают другие цивилизованные страны... имея возможность безнаказанно отказаться от всякого союза и положить конец всякой войне, отозвав свою армию, Рос­сия благодаря своему географическому и политическому положению все­гда должна возбуждать опасения, особенно же при таком правительстве, у которого нет твердых принципов, и которое действует лишь по капризу, по обстоятельствам момента».

Александр вернулся с конгресса убежденный в том, что Меттерних — лжец и предатель и что Австрия — готовый союзник для любого врага, ко­торый захочет выступить против России.

Но меттерниховщина в Европе ограждала аракчеевщину в России, а арак­чеевщина в России была заручкой меттерниховской системы в Европе. И Александру, и Меттерниху приходилось далеко запрятывать истинные свои взаимные чувства, ласково встречаться на конгрессах, стараться идти в ногу. Меттерних часто забывал собственное свое мнение о силе России, и ему казалось, что он руководит Александром. Так и Талейрану могло показаться,

что своим «принципом легитимизма» он успешно поборол царя. Энгельс очень проницательно заметил, что именно принципом легитимизма и воспользо­вался больше всего Александр для усиления своего влияния в Европе. Точно так же и Меттерниху пришлось убедиться, что истинным властелином, от которого в конечном счете зависит прочность всего здания, сооруженного на Венском конгрессе, является не он, а именно этот царь, ласково улыбающий­ся, якобы мягкий, на самом же деле упорный, никому не доверяющий, но хорошо понимающий теперь свою силу. Царь, который изредка очень злоб­но бранится, но опаснее всего бывает тогда, когда особенно любезен.

ОТ СОЗДАНИЯ СВЯЩЕННОГО СОЮЗА ДО ИЮЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ (1815-1830 гг.)