УДК 2 ББК 86.2 В28

Michael Welker CRISTIENTUM UND PLURALISMUS

Перевод с немецкого Д. Бумажноеа и А. Петровой

Ответственные редакторы серии «Философия на пороге нового тысячелетия»

П. КОЗЛОВСКИ (Институт философских исследований Ганновера, Германия)

Э. Ю. СОЛОВЬЕВ (Институт философии РАН, Россия)

Редакционный совет

Карл Ахам (Университет г. Граза, Германия)

Карл-Отто Апель (Франкфуртский университет, Германия)

Реми Браг (I Парижский университет, Франция)

Пиама Павловна Гайденко (Институт философии РАН)

Абдусалам Абдулкеримоеич Гусейнов (Институт философии РАН)

Джеймс Б. Марфи (Дартмаиф Колледж, Ганновер-Нью-Хэмпшир, США)

Гиридхари Лал Пандт (Делийский университет, Индия)

Аниемари Пипер (Базельский университет, Швейцария)

Эрих Юрьевич Соловьев (Институт философии РАН)

Наоши Ямаваки (Токийский университет, Япония)

Чан Шэнь (Институт философии Академии социальных наук КНР)

Herausgegeben von: Deutschcs Institut fur Jugend und Gesellschaft

Издано на средства Немецкого института молодежи и общества

Адрес: BRD Postfach 1220 64382 Reichelsheim Odw Факс: 06164/3285

ISBN 5—250—01813—0

© Издательство «Республика», 2001

ПРЕДИСЛОВИЕ

Лекции, лежащие в основе этой книги, были про­читаны в 1996 г. в Санкт-Петербурге в учебном центре общества «Открытое христианство», а также в стенах Духовной академии Русской православной церкви и на философском факультете Государственного универси­тета. Первая часть книги посвящена кризису, который испытывают классические христианские церкви Запа­да на исходе второго тысячелетия после Рождества Хри­стова. Здесь же речь идет о шансе обновления церквей на пути обращения к невостребованному потенциалу библейской традиции. Библейские предания, обобща­ющие полуторатысячелетний опыт богообщения и име­ющие более чем двухтысячелетнюю историю церков­ной и культурной рецепции, анализируются по-новому с точки зрения центральных для христианского вероу­чения тем. Такие важнейшие богословские темы, как творение, человек как образ Божий, воскресение, Свя­той Дух, обсуждаются при помощи нового библейско-богословского подхода, рассчитанного на человека на­шего времени. При этом открываются новые возмож-

ности для диалога с естественными науками, культуро­логией и «здравым смыслом» эпохи Нового времени, которые уже были с успехом реализованы в ходе дис­куссий в Германии и Северной Америке.

Вторая часть книги обращена к людям, далеким от религии и христианства. В ней анализируются кризисные явления в современных секуляризованных плюралисти­чзских культурах. Здесь я пытаюсь показать, почему эти культуры не способны осмыслить свою собственную внут­реннюю организацию, а также почему выхолощенная (те­истическая) религиозность и слепая вера в ориентирую­щий потенциал морали не дают надежной опоры для по­добных культур.

Этой книгой мне хотелось бы послужить делу об­новления христианства и укрепления плюралистичес­ких культур. Эти две цели не исключают друг друга, не­смотря на многочисленные попытки доказать обратное. Плюрализм необходимо понять исходя из его пневма­тологической основы и внутренней структуры. Его сле­дует четко отличать от релятивизма, модернистских и постмодернистских форм индивидуализма и других упадочных явлений. Христианство должно, опираясь на Библию, обрести образ, который был бы вполне опре­деленно отличим от выхолощенных и духовно агрес­сивных религиозных форм. Проведение такого разли­чия необходимо во имя духовной и культурной сво­боды.

Эта книга не могла бы выйти в свет без поддержки с самых разных сторон. Я в особенности благодарен упо­мянутым выше учебным заведениям за самый сердеч-

ный прием, который мне в них был оказан, а также док­тору богословия Петеру Циммерлингу за организацию лекций и компетентные консультации. За консультации мне хотелось бы также поблагодарить профессора от­деления славистики Гейдельбергского университета Хорста Юргена Герика. Моя супруга, Ульрика Велькер, взяла на себя немалую часть работы, связанной с под­готовкой и печатанием рукописи. Я благодарен христи­анской общине OJC из города Райхельсхайма за иници­ативу по публикации книги. Переводчиков г-на Д. Бу­мажнова и г-жу А. Петрову (Гейдельберг) мне хотелось бы поблагодарить за плодотворное сотрудничество.

Гейдельберг

Михаэль Велькер

ВВЕДЕНИЕ

Хотя эта книга рассказывает о современном кризисе христианства, я намерен в последующих главах позна­комить читателя с лучшим из того, что может предло­жить на сегодняшний день западное богословие. Конеч­но, я должен оговориться: с лучшим на мой взгляд и в соответствии с моей оценкой фактов. Речь пойдет о но­вой междисциплинарной системе библейского богосло­вия, работа над которой ведется в Соединенных Шта­тах, Германии, а также в других странах. Это богосло­вие стремится:

1. Способствовать преодолению разобщенности бо­гословских дисциплин (таких, как экзегетика, догматика, этика и практическое богословие) при помощи опираю­щейся на Библию богословской системы.

2. Устранить разобщенность между университетской богословской наукой и церковной практикой, пытаясь в рамках научно-богословских исследований осуществлять работу, проделываемую каждым пастором при подготов­ке к проповеди.

3. Избежать узости богословского взгляда, возника­ющей тогда, когда богословие той или иной эпохи начи­нает чрезмерно приспосабливаться либо к определенной философской теории или мировоззрению, либо к требо­ваниям конкретного здравого смысла (фр. -- commun sens).

4. Укрепить позиции богословия в области критики культуры, заново открыв и актуализировав неисчерпаемое богатство библейских преданий и их разнообразных «ми­ров опыта».

Нужно сказать, что этот проект является ответом на определенную кризисную ситуацию, вызов которой он принимает. И с этим кризисом, и с этим вызовом я также хочу ознакомить читателей. Я делаю это не для того, чтобы драматизировать положение на Западе, и не с целью распространить пессимизм и уныние. Я де­лаю это для того, чтобы приобщить моих читателей ко всему спектру нашей сегодняшней богословской жизни. Уже у апостола Павла мы учимся тому, как это важно -- делиться перед Богом с ближними своими радостями в вере и своими заботами. Для богословс­кого диалога и экуменического взаимопонимания важ­на возможность рассказать в равной мере как о наших главных трудностях, так и о наших лучших идеях и выводах. Именно это я и хочу сделать в последующих главах.

В первой главе я стремлюсь в общих чертах охарак­теризовать кризис классических христианских церквей на Западе и обратить внимание читателя на распад граждан-

ского теизма1 и иных ориентирующих норм богословия и благочестия.

Во второй главе я пытаюсь показать, что в основе этих кризисных явлений лежит утрата понимания подлинного смысла Слова Божия. Речь пойдет о новых тенденциях развития и попытках прорыва в богословии 20 в. и о не­преодоленном в сущности кризисе, а именно об обесце­нивании Слова Божьего.

В трех следующих главах рассматривается вопрос об обновлении богословия и благочестия на основе библей­ского богословия. Эти главы сориентированы на три цен­тральных члена Символа веры; здесь речь идет сначала о проблемах богословского истолкования твари и творения, затем о христологии и, наконец, о пневматологии и эккле­сиологии.

Вопрос в третьей главе ставится так: что означают, исходя из библейской традиции, понятия «творение» и «imago Dei» — образ Божий? При этом мне хотелось бы обратить внимание на несколько пунктов, важных для богословского диалога с естественными науками и для разработок по теме «этос» в богословии и церкви.

В четвертой главе делается попытка осмысления Вос­кресения Иисуса Христа — опять-таки с опорой на сви­детельства Библии. Как и в предыдущих главах, акцент

1Термин «гражданский теизм» («burgerlicher Theismus») употреб­ляется в данном случае не только в политическом смысле, но и в его общекультурном значении, т. е. для обозначения определенной духов­ной позиции. — Примеч. пер.

здесь делается на фундаментальных принципах, основы­вающихся на библейском богословии. Мне хотелось бы показать, что данная тема содержит в себе важные исход­ные положения для диалога богословия и веры со скепти­ческим «здравым смыслом». Ибо можно с уверенностью утверждать, что «здравый смысл» испытывает особые трудности именно в восприятии Воскресения не только в классических церквях и в странах индустриально разви­того Запада. Недавно в нашей прессе прошла очередная широкомасштабная антибогословская и антиклерикальная кампания, развязанная одним из преподавателей новоза­ветного богословия Геттингенского университета, оспа­ривающим Воскресение Христа.

В последней главе речь идет о Святом Духе и о Церкви как Теле Христовом. Здесь также во главу угла поставлена тема обновления на основе библейского богословия. Наши церкви и наши культуры испытывают большие трудности в столкновении с так называемым плюрализмом и тем явле­нием, которое получило название «постмодернизм». Я стрем­люсь показать, что библейская пневматология и концепция Церкви — Тела Христова содержат в себе задатки для пло­дотворного диалога с культурологическими дисциплинами, а также что они дают возможность четко разграничить твор­ческий плюрализм и разрушительный релятивизм.

Таким образом, при помощи трех примеров я пыта­юсь установить связь между библейскими преданиями и современным пониманием истины и действительности.

В то время как первая часть моей книги обращена к людям, интересующимся религией и богословием, ее вто-

рая часть рассчитана на тех, кто, будучи критически на­строенными по отношению к религии, отдают себе отчет в происходящем кризисе плюралистических культур и хотели бы способствовать его преодолению. В этой части выявляется возможность и необходимость выработки яс­ной концепции относительно внутренней природы «плю­рализма»; здесь же освещается кризис гражданской рели­гиозности с характерным для нее абстрактным метафи­зическим теизмом, а также неспособность плюралисти­ческих культур к самоуправлению при помощи морали и лихорадочные, тщетные поиски «всемирного этоса». По­иск возможных теоретических и этических альтернатив ведется в этой части не только на базе богословия и рели­гии, но и на материале, выходящем за их пределы.

На место стерильных повторений позиций критики религии 19-го в. сегодня должна прийти новая компетен­тная философская критика религии. Перспектива заинте­ресованной полемики с внебогословской критикой рели­гии не должна смущать веру и богословие. Однако фило­софия и критика культуры также придут в упадок, если они будут ориентироваться лишь на религиозных деяте­лей и клише далекого прошлого, вместо того чтобы всту­пить в дискуссию с жизнеспособными и хорошо проду­манными формами самовыражения веры.

ЧАСТЫ

КРИЗИС ХРИСТИАНСТВА

НА ЗАПАДЕ, СОВРЕМЕННЫЙ

ПЛЮРАЛИЗМ

И ОБНОВЛЯЮЩИЕ СИЛЫ

БИБЛЕЙСКОГО

БОГОСЛОВИЯ

Глава 1

КРИЗИС КЛАССИЧЕСКИХ ЦЕРКВЕЙ

ЗАПАДА И РАСПАД ГРАЖДАНСКОГО ТЕИЗМА

В классических церквях индустриально развитых стран Запада и за их пределами распространяется тре­вога. Она охватывает не только служителей церкви и церковное руководство, преподавателей теологичес­ких факультетов и студентов-богословов. Ею затро­нуты не только христиане и христианки, активно уча­ствующие в деятельности христианских общин и дру­гих церковных учреждений, например диаконата. Этой тревогой охвачены и те, кто, сохраняя дистан­цию по отношению к церкви, одновременно высоко ценят иудеиско-христианское культурное наследие и его морально-нравственный потенциал.

Причина этой тревоги заключается в следующем: конец 20-го столетия отмечен прогрессирующим рас­падом христианских церквей и христианской духов­ности. Двухтысячелетняя история христианства —

13

включая историю его влияния—приближается к сво­ему завершению. Через два-три поколения люди всту­пят в «постхристианскую» эру. Наследие христиан­ства, ценности и нормы иудейско-христианских пре­даний «износились» и растратились. Никто не может предугадать, что придет на их место. Никто не знает, что станет источником и опорой нашей морали и нрав­ственности в будущем. Чувство утраты ориентации углубляется, кризис ориентирующих норм стал по­стоянной проблемой.

В 70-е годы 20-го в., подобно шоку, распростра­нилось осознание быстрого истощения естественных ресурсов Земли. Спустя двадцать лет стало ясно, что истощены и наши культурные ресурсы. За экологи­ческой угрозой следует угроза катастрофы культуры, ибо кризис классических церквей в странах индуст­риально развитого Запада является лишь началом общего кризиса нашей цивилизации, культуры, обще­ства, морали и нравственности.

Эта тревога заразительна. Она распространилась на верующих, преподавателей теологических факуль­тетов университетов и предстоятелей церквей, в ко­торых количество прихожан осталось без изменений или даже возросло. Она знакома и молодым, процве­тающим и динамично развивающимся церквям в раз­ных регионах мира. Ее испытывают и церкви, пере­живающие свое возрождение, подобно Русской пра­вославной церкви. Чем же это объяснить? И поче14

му на многих эта тревога действует столь парали­зующе?

Ниже я попытаюсь ответить на эти вопросы. Мне хотелось бы, во-первых, показать, почему кризис клас­сических церквей Запада вызывает тревогу во мно­гих регионах мира. Во-вторых, я хотел бы в общих чертах охарактеризовать процесс утраты христиан­ством в индустриально развитых странах Запада цер­ковного резонанса и влияния на культуру в послево­енное время. При этом я пытаюсь найти ответ на воп­рос о причинах подобной утраты влияния. В-треть­их, я хочу обратить внимание на то, что пошатнулись или, лучше сказать, рухнули, пять «столпов» нашей культуры, на которых покоилась граждански лояль­ная религиозность большинства, религиозность так называемого здравого смысла.

Говоря об этих пяти «столпах», я имею в виду, во-первых, классический теизм и, во-вторых, связанную с ним религиозную идеологию «целого», то есть суще­ствующее мнение и соответствующую ему пропаганду, которые подчеркивают всестороннюю ответственность религии и церкви за «целое». С этим, в-третьих, связана вера в то, что религия способна автоматически оказы­вать ориентирующее воздействие на мораль, то есть речь идет об иногда консервативном, иногда прогрессивном религиозном морализме. Три названные формы: рели­гиозный теизм, холизм и морализм — были в 20-м в. частично подвергнуты критике, а частично дополнены

15

двумя новыми действенными формами религиозного опыта и религиозной ориентации: диалогизмом и экзи­стенциальным индивидуализмом.

Диалогизм, или, по-другому, персонализм, сконцен­трировал нашу духовную жизнь и наше мировосприя­тие на отношениях между Богом и человеком, а также между человеком и его ближним. И тот и другой вид взаимоотношений понимали и изображали как глубоко интимную и диалогическую связь между «Я» и «Ты». Экзистенциальный индивидуализм религиозно акцен­тировал значение индивидуума, глубину и непосред­ственность его переживаний. «Человек перед самим собой и человек перед Богом»—такой была централь­ная тема одновременно и богословия и антропологии. При помощи диалогизма и индивидуализма богословие классических церквей стремилось внести в церковную жизнь религиозное обновление и динамизм. Таким об­разом оно пыталось защитить и оградить человека, его религиозность и его моральную и культурную чувстви­тельность от вмешательства со стороны государства и средств массовой информации, злоупотребляющих сво­ей властью. В 20-е годы и затем после Второй мировой войны на смену этим направлениям в богословии при­шли морализирующие и мистические, ориентированные на «целое» религиозные формы. На сегодняшний день мы можем констатировать, что все названные пять форм: те­изм, холизм, морализм, диалогизм и экзистенциальный индивидуализм находятся в глубоком кризисе.

16

В то время как в настоящей главе делается попыт­ка описать и понять сложную современную ситуацию, четыре последущие главы посвящены возможным путям выхода из нынешнего кризиса.

1.1. Почему кризис

классических церквей на Западе

вызывает тревогу во многих регионах мира

На протяжении многих веков христианство неук­лонно растет количественно и распространяется по территории всего земного шара. К началу третьего тысячелетия число христиан составит приблизитель­но треть общего населения Земли. Таким образом, количество христиан увеличилось с 19% в 1500 г. до 23% в 1800 г. и до 1/3 населения Земли сегодня. Хотя в 20-м в. в процентном отношении прироста христиан практически не произошло, однако в абсолютных цифрах количество верующих христиан в населении Земли продолжало увеличиваться. Особенно важным является тот факт, что христиане составляют боль­шинство населения (более 50%) в двух третях стран нашей планеты.

Однако в этой цепи успехов есть одно проблема­тичное звено: классические церкви стран индустри­ального Запада. Здесь наблюдаются такие болезнен­ные явления, как застой, утрата общественного резо-

17

нанса, отток верующих. На протяжении многих лет этот упадок охотно изображается в средствах массо­вой информации как неизбежный конец христианства. Руководство многих церквей глубоко прониклось этой мыслью. Уже сейчас в среде этого руководства гово­рят о себе как о «церковном меньшинстве» даже там, где к церкви принадлежит подавляющее большинство населения. Каково же истинное положение вещей? На что нам следует ориентироваться?

Мы могли бы упростить дело, возразив: а стоит ли нам зацикливаться на индустриально развитых западных странах, если в то же самое время в Афри­ке, Южной Корее, Китае, во многих странах Восточ­ной Европы и других регионах мира мы наблюдаем подъем, обновление и даже не лишенные драматизма вспышки активного роста христианских церквей? Оправданно ли наше беспокойство по поводу клас­сических церквей Запада (то есть по поводу римско-католической, лютеранской, реформатской и англи­канской церквей), если в то же самое время мы можем радоваться движению пятидесятников — самому круп­ному духовному движению в истории, если мы наблю­даем противоположные тенденции на примере баптис­тов, евангелислов и других церквей и религиозных дви­жений, отличающихся активной и успешной миссио­нерской деятельностью? Почему кризис классических церквей стран индустриального Запада вызывает столь большую озабоченность, почему мы столь тяготимся им?

18

Думается, что взвешенный ответ на этот вопрос можно дать в соответствии с формулой «хотя... но все же...». Итак, хотя церкви, формы культуры и образо­вания, а также типы ментальностей народов индуст­риально развитых стран Запада 20-го в., конечно, не являются глобальным масштабом и универсальным пределом, однако, с другой стороны, все же нельзя не признать, что и церкви, и культуры, и типы менталь­ностей этих народов проделали долгий путь во мно­гом успешного развития, опиравшегося на достиже­ния науки и образования. Долгое время они представ­ляли собой образец и цель для церквей и культур мно­гих других регионов мира. И на сегодняшний день так называемые молодые церкви отправляют свой ру­ководящий персонал на обучение в образовательные центры классических церквей в Европе и Северной Америке.

Не указывает ли сегодня кризис классических цер­квей Запада на то, что молодые церкви других регио­нов мира, расширяющие ныне свое влияние на куль­туры и общества Дальнего и Ближнего Востока, рано или поздно окажутся перед перспективой упадка или, по меньшей мере, сходного с западными церквями развития? Не означает ли этот кризис, что ныне про­цветающим церквям и обновляющимся культурам рано или поздно предстоит вступить на путь, кото­рый многими сегодня рассматривается как тупико­вый?

19

Однако причины тяготящей обеспокоенности гораздо более глубоки. Предположим, что класси­ческие церкви Запада сохраняли и сохраняют вер­ность своему духовному призванию и предназна­чению. Будем исходить из того, что мощные куль­туры стран индустриального Запада действитель­но глубоко восприняли иудейско-христианское на­следие. Если развитие классических церквей За­пада и западных культур действительно следует нормам и внутренней логике иудейско-христиан­ского наследия, то тогда кризис классических цер­квей в индустриально развитых странах Запада подает поистине катастрофический сигнал. Ведь, таким образом, с неизбежностью следует вывод, что и молодым процветающим церквям предсто­ит однажды пережить период стагнации и упадка, аналогичный тому, который переживают сейчас классические церкви, что сама религиозная суб­станция, само наследие христианства и его осно­вы ведут к неотвратимому упадку и концу. Зная, что культуры и общества Запада возникли на ос­нове иудейского-христианского наследия, мы мо­жем ожидать, что и все остальные народы, в той мере, в какой они пытаются опереться на это на­следие, рано или поздно потерпят неудачу имен­но по причине этой попытки. Из этого следует, что само религиозное и культурное наследие христи­анства достигло предела своих возможностей.

20

Именно эта тревога, тревога за то, что история мнимого развития и успеха может в конце концов обернуться историей распада и гибели, охватывает по мере распространения кризиса классических церквей стран индустриального Запада все более широкие круги христианской общественности.

В дальнейшем я попытаюсь разъяснить и разве­ять эти витающие в воздухе страхи, связанные с мыс­лью о глобальном и неизбежном закате и гибели хри­стианских церквей и возникших под их влиянием культур. Я попробую показать, что классические цер­кви индустриально развитых западных держав вовсе не испытывают кризис иудейско-христианского на­следия. Скорее они страдают от кризиса структур ре­лигиозного и морального воздействия, так называе­мых «больших форм», при помощи которых церкви на протяжении долгого времени успешно утвержда­ли себя в культуре. С помощью этих религиозных и мировоззренческих форм церквям удавалось поддер­живать, направлять, блокировать и притормаживать культурное и моральное развитие. Сегодня классичес­кие церкви Запада болезненно переживают распад и крушение этих форм воздействия и структур власти, в то время как молодые и динамичные или на протя­жении долгих лет угнетавшиеся церкви не скованы ими и не зависят от них в такой мере, как западные церкви.

21

1.2. Утрата христианством

церковного резонанса и культурного влияния

в послевоенное время

Любая высокоразвитая религия стоит перед важ­ной и неизбежной задачей создания символов и об­рядов, текстов и коммуникативных форм, дающих ответ на основной трудный вопрос, разрешить кото­рый должно каждое развитое общество. Суть этого вопроса или этой проблемы можно очертить следую­щим образом: как человеческое общество может усо­вершенствовать, улучшить свои нормы, свой этос, свое право, свои моральные предписания, свои жиз­ненные порядки и формы, не подвергая их релятива­ции, размыванию и разрушению как раз на пути же­лаемого улучшения и усовершенствования? Как нам приблизить формирующие нашу жизнь нормы к из­менившимся запросам жизни, не лишая в то же вре­мя эти нормы устойчивости и действенности? Все указывает на то, что классические церкви стран ин­дустриально развитого Запада в настоящее время не справляются с решением этой проблемы.

В 60-е годы 20-го в. церквям удавалось религиоз­ными средствами отчасти усиливать, отчасти приглу­шать господствовавшие в то время в западном обще­стве настроения, пронизанные ожиданием социаль­ного пробуждения и социальных перемен. Таким об­разом, в то время, когда политическая ориентация еще

22

рассматривалась обществом как основополагающая, церкви успешно добивались признания в качестве стабилизирующих и критикующих общественные процессы макроструктур, выступающих наряду с го­сударством. Однако многочисленные культурные тен­денции последних тридцати лет 20-го в. привели цер­кви в состояние глубокой «неуверенности относитель­но своей общественной роли» (Вольфганг Хубер, евангелический епископ Берлина и Бранденбурга). Этот процесс развития, вселивший в церкви ощуще­ние глубокой неуверенности и неопределенности, за­частую сводится в аналитических документах церков­ных канцелярий к понятиям «разрыв традиции» и «индивидуализация». На самом же деле данный про­цесс структурирован гораздо более сложно и много­образно.

На протяжении последней трети 20-го в. мы были свидетелями разрастания влияния телевидения, элек­тронизации поп-музыки, смыкания средств массовой информации и профессионального спорта, а также взрывообразного развития образования и науки в по­истине чудовищных масштабах. Этот процесс реля­тивировал различие между деревней и городом и су­щественно ослабил для многих людей привлекатель­ность традиционно церковных путей духовного об­разования и духовного общения. То, что ранее при­знавалось сферой «религии» или «Слова Божьего», в чем люди находят для себя назидание, утешение, под-

23

держку, живительные силы, радость, освобождение, что помогает человеку осознать его обязанности, дает ему ориентацию и уверенность, но что в то же время способно поставить под вопрос все его существова­ние, ужаснуть, опечалить или предостеречь его,—все это теперь, как полагают многие, должно, скорее, со­относиться с деятельностью и высказываниями средств массовой информации и, прежде всего, с широким информационным потоком и ассортимен­том услуг электронных коммуникативных средств.

На фоне переживаемого нами образовательного и развлекательного бума религия и церковная пропо­ведь на многих людей просто нагоняют скуку. Они не способны выдерживать конкуренцию с увесилитель­ным и возбудительным потенциалом, постоянно пред­лагаемым телевидением, развлекательной музыкой, пропущенным через средства массовой информации профессиональным спортом, компьютерными игра­ми и видео. Актуальнее, чем когда-либо, звучат се­годня слова Ф. Шлейермахера из его речей к прези­рающим религию интеллектуалам: «Вы создали для себя настолько богатый универсум, что у вас не оста­лось места для Бога и Божественного. Вам удалось сделать земную жизнь такой богатой и разносторон­ней, что вы не испытываете больше потребности в вечности; создав целый универсум, вы слишком горды, чтобы думать о Том, Что сотворило вас самих» («О ре­лигии. Речи к презирающим ее интеллектуалам». С. 1).

24

Основополагающая церковно-религиозная ориен­тация кажется ныне многим скучной и, в некотором роде, примитивной и бессодержательной не только по контрасту с развлекательными и образовательны­ми возможностями. Она выглядит окончательно ус­таревшей и отсталой. Катаклизмы 1968 г., женская эмансипация, выразившаяся прежде всего в полно­ценном включении женщины в образовательную си­стему, в распространении женских противозачаточ­ных средств, в изменении сексуальной морали, а так­же в нормализации ситуации трудоустройства обоих супругов, консумеризация общественного сознания и волна разводов существенно потрясли институт се­мьи, традиционные ролевые представления о полах, взгляды на сексуальную нравственность. Так как цер­ковь сконцентрировалась на религиозной поддержке системы моральных ценностей, служащей опорой семьи, то она вошла во фронтальное столкновение с так называемым духом времени. Для многих людей оказалось невозможным одновременно поддерживать свою сексуальную самоидентичность и хранить бла­гочестие. В ответ на непосредственное или скрытое нормативное давление церквей в вопросе о супружес­кой верности многие повернулись к церкви спиной.

Многие осознали, что, по крайней мере, опреде­ленные фрагменты иудейско-христианской традиции, будучи пронизаны патриархальным духом, разреша­ют конфликт между молодостью и старостью в пользу

25

последней, что никак не увязывается с современной ментальностью. При бурном развитии образования, культуры и технологии в первую очередь требуются не взвешенность суждений, не зрелость и не жизнен­ный опыт, а свежее и быстрое восприятие, гибкость и цепкость интеллекта. Если Слово Божие адресова­но прежде всего мужчинам и старшему поколению, то оно само демонстрирует тем самым, насколько оно устарело.

Эта коренная релятивизация религиозных преда­ний и ложно истолкованных религиозных взглядов усилилась не только благодаря эмансипации, средствам массовой информации и сдвигам в сфере образования. Существенным фактором в процессе релятивизации формирующей силы религии стал также массовый ту­ризм и ускоренное технологическое развитие вплоть до успехов в освоении космоса и создания «чудесного нового мира» киберов. Само трансцендентное, по­тусторонний мир стали все больше и больше откры­ваться теперь в рамках земного. Вызывающие изумле­ние достижения техники сделались повседневной ру­тиной. Одновременно у многих сложилось впечатле­ние, что церкви, находясь в состоянии тягостного кри­зиса и нуждаясь, по сути, в нравственно и политичес­ки сильных защитниках своего дела, стали беспомощ­ными, подобно разбитым параличом.

Перед лицом осознания глобального экологичес­кого кризиса и исчерпаемости важнейших ресурсов,

26

перед лицом систематического уничтожения целых видов животных и обнищания стран «третьего мира» вследствие экономической политики индустриальных держав, перед лицом общественного осмысления хо­локоста и растущего страха засилия переселенцев, вызванного сильно увеличившейся миграцией, перед лицом краха «реально существующего социализма» и ломки сложившейся политической картины мира, перед лицом растущей безработицы мы наблюдали в лучшем случае безрезультатную и беспомощную ре­акцию церквей, хотя и богословы, и церковное руко­водство, конечно, высказались по всем вышеназван­ным проблемам. Однако мне неизвестно ни одного случая, за исключением распада правящего режима в ГДР, когда эти реакции отличались бы творческим характером и общественно признанной действенно­стью. Так способны ли церкви на нечто большее, чем участие в описании кризисных положений и их сопе­реживание?

В чем причина этого бессилия? Не натолкнулось ли иудейско-христианское наследие на свои собствен­ные границы перед лицом описанных выше процес­сов? Не ставят ли перед ним многочисленные куль­турные инновации слишком тяжелые, неразрешимые задачи?

Тот, кто знаком с религиозными стилями и ступе­нями развития богословской мысли классических церквей стран индустриально развитого Запада, не

27

станет здесь торопиться с положительным ответом. Исчерпанными, однако, оказались возможности не­которых крупных религиозных и культурных форм, долгое время имевших для наших культур фундамен­тальное значение. Исчерпали себя и простые фор­мы воздействия, и ориентационные модели, которые богословие и церковная доктрина постоянно куль­тивировали и ставили во главу угла. Эти формы и модели, с помощью которых церкви стабилизирова­ли самих себя, религиозность и культуру, стали вы­зывать глубочайшее сомнение, как таковые, а их рас­пад влечет ныне за собой страдания людей. Мне хо­телось бы в заключительной части настоящей главы дать краткую характеристику этих форм религиоз­ного воздействия. В последующих главах я попыта­юсь показать, что ощущаемое как кризис крушение этих форм в действительности является освобожде­нием. Крушение культурных и религиозных устоев, на которых покоилась гражданская религиозность, может помочь разглядеть обновляющие силы биб­лейских преданий и библейского богословия. Пред­шествовавшие Новому времени более чем полуто­ратысячелетние предания могут в нынешнюю эпо­ху приобрести значимость и внести в нее освежаю­щую новизну. Кажущийся кризис может обернуться процессом очищения, паралич может послужить началом творческого роста.

28

1.3. Разрушение культурных и религиозных основ гражданского теизма

Классические церкви стран индустриально раз­витого Запада страдают от кризиса пяти различных форм идейного воздействия, глубоко повлиявших на религиозное мышление и видоизменивших его, ныне же выявивших свою шаткость или, по меньшей мере, свою недостаточность в качестве ориентационных основ.

1. Церкви испытывают негативное влияние клас­сического гражданского теизма и страдают от круше­ния этой формы воздействия, неоднократно послу­жившей делу религии в продолжение всего периода Нового времени. Классический теизм сконцентриро­вал благочестие на трансцендентной миру Личнос­ти, создавшей Саму Себя и все существующее и кон­тролирующей и детерминирующей все без исключе­ния. Несмотря на то что церкви стремились к тому, чтобы осознать себя в качестве церквей Иисуса Хри­ста и Триединого Бога, классический абстрактный теизм наложил на них глубочайший отпечаток. Се­годня все большее количество людей на Западе не мо­гут примириться с верой в эту надмировую Личность, которая создала «все» и которая все без исключения определяет и контролирует. Многие просто не могут больше верить в абстрактное всемогущество Бога и в Его абстрактную вездесущность. Для многих лю-

29

дей подобные основополагающие религиозные пред­ставления были уничтожены холокостом, мировыми войнами, глобальным разрушением окружающей сре­ды, а также бесконечным потоком несправедливости и страданий, которые они частично испытали на себе и которые ежедневно врываются в их дома благодаря средствам массовой информации.

Этот фундаментальный кризис классического те­изма был ускорен — из обоснованных теологических соображений — деятельностью самых различных те­ологических направлений. Они критиковали абстрак­тный теизм во имя Иисуса Христа, Творца и Триеди­ного Бога. Теперь, когда происходит его крушение, оно воспринимается как падение в бездну кризиса. Кажется, что речь идет не о падении идола, а об утра­те веры в Самого Бога.

2. Классические церкви промышленно развитых западных стран страдают, во-вторых, от популярной метафизики «целого», а также от распада так называ­емого «целостного» мышления, которое, как представ­ляется, признавало за религией, церковью или даже каждым конкретным пастором или проповедником особую ответственность за «целое». Религия, как это подчеркивалось снова и снова, несет ответственность за «все». Среди разобщенности различных перспек­тив миропонимания, национальных, региональных и индивидуальных интересов, людских судеб религия обеспечивает «целостность» мировоззрения, ориен-

тирует на «целое». Это неясное представление о «це­лом» утратило в 20-м в. как свою чудодейственную силу, так и кредит доверия к себе. Диалектическая теология и богословские теории освобождения разоб­лачили и заклеймили культурно-идеологическую ри­торику «заклинания» «целого». Поэт Сэмюэл Беккет задал провокационный вопрос: «Интересуешься ли ты только всем или еще и чем-то конкретным?» Здравый человеческий рассудок пришел к твердому убежде­нию, что любое познание, в том числе и религиоз­ное, является односторонним и фрагментарным. По­добный тип сознания называют сознанием постмо­дерна. Это сознание не подвергает сомнению то, что существуют самые разные представления и идеи «це­лого». Оно, напротив, констатирует сосуществование разнообразных концепций целостности — в зависи­мости от исходных позиций интерпретаторов. Бого­словские же и религиозно окрашенные попытки взять на себя особую или исключительную ответственность за «целое» производят впечатление неконкретности, разрыва с реальностью и претенциозности.

3. Классические церкви Запада и сформировав­шиеся под их влиянием культуры испытывают болез­ненное влияние идеологической структуры, привед­шей в 19-м в. к консолидации церквей и религиоз­ных движений Западной Европы и Северной Амери­ки и продолжавшей вплоть до 60—70-х годов 20-го столетия оказывать оживляющее и освежающее воз-

30

31

действие на церковную жизнь. Церкви страдают от альянса между религиозностью и морализмом. При этом сегодняшние церкви сталкиваются с трудностя­ми не только из-за смены нравоучительных постула­тов. Классические церкви страдают от морального скепсиса, способствующего осознанию относитель­ности, изменяемости и коррумпируемости наших моральных норм и ставящего, на этом основании, под сомнение негласную связь религии и морали.

Наивной вере в то, что религия и добрые нравы где-то и как-то связаны, пришел конец. Мы знаем при­меры обществ, где религиозная и церковная жизнь про­должалась без видимых изменений на фоне полного разложения морали. Фашизм, апартеид или насиль­ственное разрушение окружающей среды -- также важные тому примеры. Серьезный ущерб потерпела и вера в то, что религия способна управлять не завися­щими от тех или иных человеческих интересов лини­ями развития и прогресса в области нравственности. Претендуя на роль усилителя различных моральных интересов и приоритетов, религия ныне оказывается не просто излишней. Ссылки на религиозные мотивы там, где речь, по сути дела, идет о моральных, эконо­мических или политических интересах—вместо того, чтобы признать это открыто, — выглядят к тому же просто недобросовестными.

4. Христианские церкви индустриально развитых стран Запада страдают от усиливающегося сомнения,

32

которому подвергается религиозная форма, вызвав­шая в 20-е годы 20-го в. подъем и обновление бого­словской мысли и церкви: под сомнение ставятся ди­алогический принцип и так называемый персонализм. При помощи этой формы К. Барт, Э. Бруннер, Ф. Го­гартен, Р. Бультман и другие представители школы диалектического богословия выступили против все­объемлющих притязаний на человека со стороны го­сударства, общества и средств массовой информации. Сильный акцент был сделан на связи между Богом и человеком, а также между человеком и его ближним. Названные теологи попытались выразить сложные и многосторонние религиозные связи, отношения к миру и к жизни в виде отношений по компактной схе­ме «Я — Ты». Сегодня мы видим, что подобная ори­ентация имела не только свои сильные стороны, но и проблематичные последствия. Она привела церкви и религиозную этику к своего рода одурачиванию ве­рующих. Все большему количеству людей станови­лось ясно, что наше отношение к Богу есть нечто боль­шее, чем отношение между Я и Ты. Каким образом мы сможем охватить все те аспекты Божественного, которые не укладываются в рамки подобных близких отношений? Многие также осознали, что лишь ка­кая-то часть наших жизненных связей поддается объяснению и организации по типу «Я — Ты». Цер­ковь как Тело Христово и сообщество в Святом Духе точно так же не распадается на многочисленные от-

2 М. Велькер

33

ношения между Я и Ты, как не сводятся к ним соци­альные и общественные взаимосвязи. Обращаясь к персоналистической и диалогической форме религи­озного влияния, учение и проповедь церкви снова и снова оказываются не только ниже уровня здравого человеческого рассудка, но и ниже уровня великих религиозных преданий. Поскольку религиозная кон­центрация на жизненных связях личности, интимно­сти и персоналистической этике не смогла остановить распад семьи и ее системы ценностей, культура—по меньшей мере, интуитивно — ощущает себя обману­той церковью и оставленной ею по данному вопросу в неведении. Теология и церковь слишком облегчили свою задачу. Они чрезвычайно упростили существу­ющее положение вещей. Как отношения между Бо­гом и людьми, так и межчеловеческие жизненные связи сложнее модели, предлагаемой диалогической и персоналистской мыслью.

5. Христианские церкви индустриально развитых западных стран страдают, наконец, от усиливающе­гося сомнения в еще одной религиозной форме, гос­подствовавшей в церковном богословии вплоть до 60-х годов 20-го в.: от сомнения в индивидуалисти­ческом экзистенциализме. Эта форма также была ис­пользована Гогартеном, Бультманом и другими в их борьбе с притязаниями общества, государства и средств массовой информации на всестороннее под­чинение человека. При помощи христианского экзи-

34

стенциализма названные теологи пытались религи­озно утвердить человеческое достоинство в обществе, стремящемся нивелировать индивидуальные разли­чия. Таким образом они пытались показать глубину каждой личности и бездонность религиозного изме­рения. При этом акцент делался одновременно как на том, что объединяет всех людей, так и на том, что составляет неповторимую индивидуальность каждо­го человека в отдельности. На сегодняшний день эта форма индивидуалистического экзистенциализма вызывает еще больше сомнений, чем диалогизм. Ста­ло заметным, что она привела нас к поверхностности и релятивизму. Она не углубила, а выхолостила наше понимание личности и человека. Она сплавила не­повторимые человеческие связи, биографию, исто­рию, переплетения семейных, социальных и обще­ственных контактов в неопределенную «доподлин­ность» («Eigentlichkeit»). Достоинство она преврати­ла в нумен. Она способствовала унификации и обес­цвечиванию того индивидуализма, который впослед­ствии сыграл на руку в равной мере тоталитарным режимам и массовой культуре.

Итак, сегодня под сомнением оказались пять боль­ших форм религиозного воздействия, казавшихся столпами нашей религиозности и нашей культуры: теизм, холизм, морализм, диалогизм и экзистенциаль­ный индивидуализм. Все эти формы продолжают, разумеется, действовать в нашем сознании и воспри-

35

ятии. Все они, естественно, содержат элементы ис­тины. Мы не можем не обращаться к ним вновь и вновь. Однако со всей очевидностью сегодня стало ясно: именно они подготовили кризис, приносящий нам ныне столько страданий. Наша вера и наша культура не могут опираться на них; эти формы не способны ни обеспечить нам фундаментальную ориентацию в мире, ни помочь нам в поисках смыс­ла жизни.

Мысль, которую мне хотелось бы провести, зак­лючается в том, что крушение этих форм ведет не к духовному обнищанию наших церквей и культур, а к их освобождению. Мы живем в переходное время, исходом которого может стать освобождение и об­новление церкви и духовной жизни, этики и куль­турных форм.

Но на какой основе? Мой ответ сводится к тому, что библейские предания, обобщающие полутораты­сячелетний опыт человеческого богообщения, способ­ны предоставить нашим церквям и нашим культур­ным формациям те обновляющие силы, которых им так не хватает и которые они так интенсивно ищут сегодня. Именно это мне и хотелось бы показать вна­чале в самых общих чертах, а затем применительно к центральным вопросам богословия творения, хрис­тологии и пневматологии (учении о Святом Духе).