Сцена четвертая.

Там же. Арсений ходит по залу-сцене. В руке – исписанные листы. Двери со страдальческим визгом распахиваются, врывается Ольга, за ней идет мрачный Аваз.

ОЛЬГА: Привет, режиссер! Это – Аваз. Как звать тебя он знает, только, наверное, не запомнил. Саша еще не пришла? Ты не переживай, она-то обязательно придет. Может, дома задержалась. У нее мать больная. Ну таки что? Пьесу отредактировал?

АРСЕНИЙ: (Подходит) Да. И я чувствую себя вандалом. Знаешь, что получилось из всего этого? Тебе интересно?.. А ничего… что я на «ты»?

ОЛЬГА: Да не вопрос! Валяй че ты там родил!

Тихо заходит Александра, за ней – Семен.

АЛЕКСАНДРА: Здравствуйте. Извините, немного опоздали.

АРСЕНИЙ: Здравствуйте. Это Семен?

АЛЕКСАНДРА: Да, Семен, подойди же. Это – Арсений, наш режиссер. (Семен дрожащей рукой жмет Арсению руку)

АРСЕНИЙ: Ну, раз все в сборе… начнем. (Все устраиваются на спортивных матах посреди сцены, только Аваз продолжает стоять, скрестив руки.)

АРСЕНИЙ: В общем, так. Если набраться смелости и ставить «Грозу» Островского, точнее, уже совсем не Островского…

ОЛЬГА: И совсем не «Грозу». Давай короче. У меня корова не доена.

АРСЕНИЙ: Получается такая история. Так… Фабула у нас... (Выуживает из кучи листов один, читает) Кабаниха (Показывает на Ольгу) давит на своего сына Тихона (Показывает на Семена) и терроризирует его жену Катерину (Показывает на Александру). Катерина влюбляется в Бориса (Показывает на Аваза), тот в нее, но так как она очень честная и праведная женщина, то, увидев в разыгравшейся грозе кару небесную, сознается во всем свекрови и мужу. Скандал. Борис вынужден уехать, Катерину с собой не берет, она бросается в Волгу и погибает.

Тишина.

АЛЕКСАНДРА: И почему Борис не взял ее с собой?

АРСЕНИЙ: О, я долго думал над этим. В моей интерпретации Борис – революционер. И уезжает на каторгу. В Сибирь. На рудники. Он ну никак не мог взять с собой любимую женщину.

ОЛЬГА: (Тихо) Ну, уж лучше с любимым на каторгу…

СЕМЕН: Ты, Оленька, того… Никогда не бывала… Не знаешь, как оно… там. Не пожелаешь никому… такого.

ОЛЬГА: А ты был? (Семен молчит, смотрит в пол.)

АРСЕНИЙ: Так, разбирайте ваши роли. (Раздает каждому по несколько листов, Авазу – один) Умоляю, не потеряйте! Всю ночь писал. Ну что, может попробуем пробежаться по тексту и – читку? Итак, сцена первая. По набережной гуляют Кабаниха, Тихон и, чуть поодаль, Катерина. Кабаниха наставляет сына… Надо в следующий раз пробовать уже в костюмах репетировать, чтобы лучше в роли войти.

АЛЕКСАНДРА: А зачем в следующий раз? Давайте прямо сейчас?

АРСЕНИЙ: Сейчас?

АЛЕКСАНДРА: Ну. Я ключ от костюмерной возьму!

АРСЕНИЙ: Тут есть костюмерка? И у вас есть ключ?

ОЛЬГА: Ишь ты! И молчала?

АЛЕКСАНДРА: У меня – нет, но я знаю где можно взять. Сейчас… Я мигом!

Александра бежит за ключами в подсобку, оттуда поднимается на второй этаж, отпирает неприметную дверь костюмерки и ближайшую дверь гримерки. Остальные поднимаются за ней.

АРСЕНИЙ: (Заглядывая в костюмерную) А-бал-деть. (Выносит и развешивает на перилах лестницы платья, кафтаны, платки, головные уборы.)

ОЛЬГА: Крассотищща. (Хватает шляпу, накидывает на себя воздушный газовый платок и бежит в гримерку. Крутится перед зеркалом)

АРСЕНИЙ: Ничего себе! Это откуда же столько добра в захудалом провинциальном Доме Культуры?

ОЛЬГА: (Не отрываясь от созерцания себя в зеркале) Че это сразу захудалом?

АЛЕКСАНДРА: Это все Андрей Кстинныч. Все из музея. Настоящее!

АРСЕНИЙ: У вас тут музей был?

АЛЕКСАНДРА: Не у нас, в городе. Но его закрыли, прибыли не приносил. Никому не интересно стало как жили ихнии деды и прадеды, как кто одевался… Вот и Андрей Кстинныч и прибрал все к рукам. Хозяйственный мужик.

АРСЕНИЙ: Вот это да, а? (Любовно поправляя кружева на платье) Вы только представьте, вы будете выступать в настоящих костюмах той эпохи! МХАТ бы обзавидовался! (Заглядывает в гримерку) Ольга! Вам не это надо мерить, идемте поищем что-нибудь для вашего образа. Вот, смотрите, темная шаль, хоть и вдовская, но богато смотрится. (Ольга косится на шаль) Вы с предубеждениями? Я хотел сказать, цвет что надо – траурно черный… (Снимает с нее ее красную повязку, накидывает на голову шаль) Александра, вам что-нибудь скромное, строгое и элегантное. Вы, дамы, идите пока примерять в гримерку, а мы тут с мужчинами поищем… (Александра и Ольга берут у него из рук две вешалки с платьями и, оживленно переговариваясь, скрываются в гримерке. Аваз направляется к лестнице.) Аваз! Вы куда?

АВАЗ: Я ухожу.

АРСЕНИЙ: Как? А репетировать?

АВАЗ: Я не ношу чужое.

АРСЕНИЙ: Но это же только на спектакль, потом снимите.

АВАЗ: Я не ношу чужое.

АРСЕНИЙ: Ну… Хорошо. Ладно! Будьте в своей одежде. Только… (Поглядывая на его кроссовки) У вас есть сапоги, Аваз?

АВАЗ: Есть сапоги.

АРСЕНИЙ: Тогда давайте вместо кроссовок вы будете выступать в сапогах, окей? Просто в те времена еще не было придумано кроссовок. Так что, я вас жду завтра в семь?

Аваз уходит. Арсений со вздохом идет в костюмерку, появляется с одеждой в руках, надевает на Семена жилетку и картуз. Из гримерки со смехом выходят Ольга с Александрой.

ОЛЬГА: Йокарный бабай, Арсений!

АРСЕНИЙ: А! (Отшатнувшись) Вы… (Подбирает слова) так преобразились…

ОЛЬГА: Ага, ага, преобразилась! Да вдовы краше выглядят!

АРСЕНИЙ: Нет, не так. (Снимает с нее шаль, намотанную на деревенский манер, перевязывает ее) Сделайте зверское лицо!

ОЛЬГА: (Смотрит на себя в маленькое зеркальце. Делает зверское лицо. Зычно) Катька! (Все вздрагивают) Я волосья-то твои повыдергиваю!

АРСЕНИЙ: (Смеется) Нет там таких слов!

ОЛЬГА: А все равно. (Поворачиваясь к Семену) Тихон! Поди сюды, окаянный! Пока я тебя сама не приволокла да вот енту осинку об твою башку непутевую не поломала!

СЕМЕН: (Пятясь) Оль, т-ты чего?

ОЛЬГА: Чаво пялишься бельмами своими бесстыжыми? Ты пошто матери баранок с базару не принес, а? Что стоишь, аки пень с глазами? Баранки, чать, Катька слопала? А ну отвечай!

СЕМЕН: (Прижатый к стене) Какие баранки? Арсений, чего мне ей отвечать-то?

АРСЕНИЙ: (Смеясь) Да хулиганит она, Семен. Не обращай внимания.

СЕМЕН: Ага, не обращай! Ты глянь, как разошлась!

ОЛЬГА: (Исподлобья смотрит в зеркало) Да… Я, конечно, знала, что не Золушку играть буду… Но, чтобы этакую образину!.. Моя бабка в девяносто красивше была.

АРСЕНИЙ: Да все замечательно, Ольга! Вы все такие красавицы! Идите сюда, я на вас не налюбуюсь… Встаньте рядышком, так… Александра, платье вам не велико?

АЛЕКСАНДРА: Я его немного ушью.

АРСЕНИЙ: Постойте здесь, я за телефоном сбегаю, сфотографирую хоть… это надо запечатлеть!

ОЛЬГА: Ой! Время! (Мечется) Вот ведь, с вами совсем заболталась! Корова уже, небось, на всю улицу орет!

АРСЕНИЙ: Ольга…

ОЛЬГА: (На бегу стягивая с себя платье и шаль) Знаю-знаю, завтра в семь. Уйди, Сема, с дороги! Зашибу! (Убегает)

Арсений порывается убрать сценическую одежду на место, навести порядок.

Семен, переодевшись, нашел в уголке пыльную балалайку, садится в темный уголок на ступеньки, некогда ловкими и быстрыми пальцами перебирает струны, подкручивает колки.

АЛЕКСАНДРА: Шли бы спать, Арсений, тут делов-то… Костюмерку закрою, ключ, если что, у меня.

АРСЕНИЙ: Хорошо. До свидания, Александра. (Скрывается у себя в кабинете.)

Гаснет свет. Только в гримерке, перед освещенным маленькими лампочками зеркалом стоит Александра. Да где-то внизу лестницы чуть слышно тренькает балалайка. Александра подходит к зеркалу, некоторое время стоит неподвижно, молча смотрит на себя, и делает реверанс своему отражению. Она тихо начинает петь, постепенно ее шепот превращается в красивый переливчатый грудной голос. Александра медленно танцует, оглядываясь на отражение, ее движения – простые и незамысловатые, но в них перекатами волн сквозит мягкая женственность .

АЛЕКСАНДРА:

Ой у гаю, при Дунаю Соловей щебече. Він свою всю пташину До гніздечка кличе. Ох-тьох-тьох і тьох-тьох-тьох Соловей щебече. Він свою всю пташину До гніздечка кличе. Ой у гаю, при Дунаю Там музика грає. Бас гуде, скрипка плаче, Милий мій гуляє. Ох-тьох-тьох і тьох-тьох-тьох Там музика грає. Бас гуде, скрипка плаче, Милий мий гуляє. Ой у гаю, при Дунаю Тужу самотою. Плачу, тужу, ще й ридаю Милий за тобою. (Укр.)

Темнота.