Библиотека

филолога

Г.Н. Акимова

НОВОЕ В СИНТАКСИСЕ СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО ЯЗЫКА

® Москва «Высшая школа»

ББК 81.2Р А39

Рецензенты:

кафедра русского языка Московского государственного университетат

им. М.В. Ломоносова (зав. кафедрой проф. К.В. Горшкова): проф. С.Г. Ильенко (Ленинградский государственный педагогический институт им. АИ. Герцена)

Рекомендовано Государственным комитетом СССР по народному образованию для использования в учебном процессе

Акимова Г.Н._Новое в синтаксисе современного русского языка:

Учеб. пособие. - М.: Высш. шк., 1990. - 168 с. (Б-ка фи­лолога).

ISBN 5-06-000200-4

Описываются новые явления в области современного синтаксиче­ского строя русского языка на различных его уровнях. Основная тен­денция изменения в синтаксисе - нарастание черт аналитизма - рас­сматривается во взаимодействии с современной пунктуацией.

4602020101(4309000000)-010

А 265-89 ББК 81.2Р

001(01)-90 4Р

Учебное издание Акимова Гаїина Николаевна

НОВОЕ В СИНТАКСИСЕ СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО ЯЗЫКА

Зав. редакцией Л.П. Чебаевская. Редактор Н.А. Страхова. Мл. редакторы

А.Ю. Одоева и М.Ю. Цанаева. Художественный редактор М.Г. Мицкевич. Технический редактор .4.А Кубенина. Корректор Н.В. Вихорнова. Оператор ft f?VPM ылева.

' И Б № 7935

, ВЙ-346. Сдано в набор 23.06.89. Подп. в печать 16.08.89. Формат 60 )Г® ^'16. Бум. офс. № 2. Объем 10,29 уел. печ. л. 10,54 уел. кр.-отт. 9,94 ^л- Тираж 20 000 экз. Зак. №63. Цена 35 коп.

Издательство «Высшая школа»,- 101430. Москва. ГСП-4, Неглинная ул., д. 29/14

Набрано на персональном компьютере в издательстве «Высшая школа» Отпечатано в Московской типографии № 8 Госкомпечати СССР. 101898, Москва, Центр. Хохловский пер., 7.

I

© Г.Н. Акимова, 1990

SBN 5-06-000200-4

ПРЕДИСЛОВИЕ

Синтаксис современного русского языка обычно рассматри­вается в учебных пособиях и в лекционных курсах преимуще­ственно со статической точки зрения: описываются основные модели различного синтаксического уровня и дается классифи­кация этих моделей. Однако в синтаксической системе русско­го языка на протяжении его развития происходят изменения, приводящие к структурному и стилистическому перераспреде­лению синтаксических конструкций. Навыки синтаксического анализа текста, приобретенные в средней школе на образцах из русской классической литературы, оказываются недостаточ­ными при обращении к текстам современной художественной прозы, публицистики, не говоря уже о поэтическом тексте. Изучение ведущих тенденций развития синтаксического строя необходимо не только для более полного представления о его современном состоянии, стилистически более разнообразном по сравнению с так называемым классическим синтаксисом, но и для осмысления современной пунктуации, несомненно изменя­ющейся под влиянием соответствующих сдвигов в синтаксиче­ском строе.

Учет новых явлений в области синтаксиса необходим и в методических целях - для подготовки студентов-филологов к их разнообразной дальнейшей деятельности: для работы в сред­ней и высшей школе, в издательствах, в органах информации и т.п.

В данном пособии описание новых синтаксических явле­ний охватывает основные синтаксические уровни - словосочета­ние и предложение. Степень подробности изложения завіїйіт от освещения того или иного вопроса в специальной литерату­ре или от его спорности. Синтаксический облик сов^ем^цых текстов интерпретируется на историческом фоне, ибо новые явления синтаксиса естественно находят первоначальной 'отра­жение и в период окончательного становления современных синтаксических норм (карамзинско-пушкинский период), и да­же в предшествующую эпоху (литературный язык второй по­ловины XVIII в.).

Автор

з

ВВЕДЕНИЕ

Различное понимание новых синтаксических явлений в литературном языке

Образование национальных литературных языков, в том числе и русского, не останавливает процесса их дальнейшего развития. И хотя современный русский язык датируется тра­диционно «от Пушкина до наших дней», уже отмечалось, что за полтора столетия язык не мог остаться неизменным. Это породило мысль о пересмотре его периодизации, о передвиже­нии «точки отсчета» к концу XIX в. или даже к эпохе Вели­кой Октябрьской социалистической революции. Думается, что наиболее плодотворным является не поиск новых «точек от­счета», а признание постоянной изменчивости языка, обуслов­ленной развитием мышления и языковыми потребностями го­ворящих. Совершенно очевидна необходимость в изучении ис­тории языка не только на протяжении «больших» для жизни языка хронологических отрезков, но и внимание к «микроисто­рии» языка. А такой «микроисторией» является развитие наци­онального литературного языка, которое определяется законами внутреннего развития языка и внешними факторами, ставши­ми в этот период особенно сильными.

В науке в последние десятилетия сформировались два ос­новных направления, которые несколько по-разному исследуют изменения в синтаксической (и шире - грамматической) систе­ме современного русского языка.

Первое направление рассматривает изменения на значи­тельном отрезке времени: середина XVIII в. - середина XX в. Еще во «Введении» к «Грамматике русского языка» В.В. 'Ви­ноградовым были отмечены новые явления в организации словосочетаний и предложений. Особенно много наблюдений над новыми тенденциями развития сделано Виноградовым в области словосочетаний и синтаксических связей. В фундамен­тальном исследовании по исторической грамматике русского языка XIX в., изданном Институтом русского языка АН СССР, грамматические изменения рассматривались на материале, вос­ходящем к XVIII в. [21]¹. Сторонники этого направления (оно представлено и трудами Н.Н. Прокоповича, Е.Т. Черкасовой и др.) преимущественно описывали факты изменений как внут- рилингвистические сущности. К внутрилингвистическим факто­рам развития прежде всего можно отнести внутреннее разви­тие системы языка, в данном случае словосочетаний и предло­жений, хотя вопрос о самой сущности внутрилингвистического развития весьма спорный, ибо нельзя считать установленными общие закономерности развития грамматического строя языка [см., например, 13]. К внутрилигвистическим факторам можно отнести и формирование функциональных стилей литературно­го языка, которое проявляется в диаметрально противополож­ных явлениях. Первое явление - размежевание стилей (дело­вой, научный, публицистический, стиль художественной лите­ратуры).

На особом месте находится устная форма литературного языка, в последние годы описанная под таким углом зрения, при котором она отграничивается от просторечия. Кроме того, разговорная речь рассматривается как замкнутая система, в значительной степени противопоставленная кодифицированно­му литературному языку.

Размежевание стилей вырабатывает специфические черты разных языковых уровней, в том числе и синтаксического, на­пример: развитие генетивных цепочек в деловом и научном стилях, именного строя предложения в научном стиле, экс­прессивно-синтаксических конструкций в публицистическом стиле и в языке художественной литературы. Например: На основе анализа палеографических и фациальных условий выде­ления площадей распространения фаций соляных лагун можно выделить перспективные участки постановки поисковых ра­бот; Исследование путей повышения эффективности воспита­ния курсантов высших военно-учебных заведений в процессе обучения; Но продвигались мы упорно. Бесспорно по России. Кажется, опять нас где-то «очень ждали». Кажется, даже к нему домой. У него, оказывается, и дом был, И семья. И же­на (Бит.); Мы почти ничего не узнаем о нем, кроме того, что у него нелады с женой и он бежит от нее, бежит из опостылевшего дома, бесконечно колеся по дорогам страны, бежит, сам не зная куда (журн.).

® квадратных скобках даны ссылки на литературу: номер по списку (кур­сивом) и страница.

Другое явление - взаимопроникновение стилей и разновид­ностей литературной речи. Как одно из наиболее заметных можно отметить влияние разговорной речи на письменные стили, например на публицистический и стиль художествен­ной литературы.

Второе направление в изучении новых тенденций рас­сматривает грамматические изменения на более коротком вре­менном отрезке. «Точкой отсчета» признается начало XX в. В литературе неоднократно отмечалась важность периода конца XIX - начала XX в. для русской культуры вообще и для разви­тия русского литературного языка [20, 26]. При анализе новых явлений в области грамматики исследователи акцентируют внимание преимущественно на внешнелингвистических факто­рах развития. В начале 60-х годов Институт русского языка АН СССР начал разрабатывать тему «Русский язык и совет­ское общество». Были опубликованы работы о развитии лекси­ки, словообразования, грамматики и функциональных стилей русского языка, а затем - фундаментальное исследование «Рус­ский язык и советское общество». Этой же теме посвящены работы Н.Ю. Шведовой.

Исследователи отмечают зависимость синтаксических изме­нений от таких социальных факторов, как развитие массовой, адресованной речи в XX столетии, связанной с применением массовых средств коммуникации (радио, телевидения), широ­ких устных контактов, распространяющих устную форму лите­ратурного языка - научную и публицистическую речь. В неко­торых работах активные тенденции в современном языке опи­сываются под углом зрения социолингвистики [29, 12, 9, 55], однако синтаксический уровень там представлен меньше других.

Таким образом, объем и содержание понятия «изменения в синтаксическом строе современного русского литературного языка» несколько различны. Однако между этими направлени­ями много общего в отношении к фактам, подвергающимся анализу, так как многие грамматические изменения, ставшие активными в наши дни, начали проявляться много раньше.

Возникает трудный вопрос о причинах сдвигов в языке, в частности в его грамматическом строе, изменяющемся, как из­вестно, медленнее, чем словарный состав языка. В истории лингвистики вопрос о источниках развития и причинах изме­нений языка решался по-разному. То внимание лингвистов было сосредоточено на внутренних источниках развития языка, 6

а иногда сам факт развития и изменения оставался вне поля зрения, например в некоторых направлениях структурной лин­гвистики. То, наоборот, преувеличенное внимание уделялось внешнелингвистическим факторам, как, например, в некоторых направлениях советской лингвистики в 20-е годы. По-видимо­му, не отрицая ни внешних, ни внутренних причин развития языка, следует уяснить многостороннюю зависимость разнооб­разных факторов [22]. Так, Р.А. Будагов устанавливает тройной ряд отношений: «...от собственно внутренней причинности (противоречия в системе языка на всех ее уровнях) к причин­ности не только внутренней (противоречия между потребно­стями говорящих к адекватному выражению и состоянием языка), а от этой последней - к внешним факторам (общая за­висимость состояния языка от уровня развития общества и мышления человека). В общетеоретическом и историческом планах последовательность, разумеется, должна быть иной - от внешних факторов, определяющих общие условия развития языка, к факторам все более и более внутреннего характера. На определенных же уровнях соотношения могут временно меняться. В лексике, например, роль внешнего «толчка» обычно значительнее, чем в грамматике, хотя во всех уровнях следует учитывать три ряда отношений» [4, 235].

Синтаксические типы прозы

Переплетение внешних и внутренних факторов развития языка можно наблюдать и в истории синтаксиса. При описа­нии новых тенденций в синтаксическом строе русского языка нормой считают то состояние, которое сложилось к периоду окончательного становления современного русского языка (пушкинский период). Однако язык этого периода является ре­зультатом развития системы русского языка предшествующих эпох. Таким образом, можно условно выделить три основных этапа, противопоставленных по общему состоянию синтаксиче­ской системы: 1) синтаксическая система русского языка в пе­риод до становления русской нации и русского литературного языка на национальной основе (до второй половины XVII в.);

2. различные периоды становления литературного языка на национальной основе (конец XVII в, - первая треть XIX в.);

3. развитие современного русского литературного языка с пер­вой трети XIX в. до наших дней.

Синтаксическая система первого этапа очень ярко охаракте­

ризована К.С. Аксаковым. Он назвал письменный язык этого времени «пишущимся разговором». Наиболее важным в орга­низации нового письменного языка он считает синтаксис - «ду­шу языка»: «Недостаток языка исключительно национального, языка разговорного большей частик» есть недостаток синтакси­са в его настоящем полном развитии» [У, 290]. Устная речь с ее спонтанностью, повторениями или, наоборот, недоговоренно­стью дополняется мимикой, жестом, ситуацией, «фраза, при отсутствии твердой, постоянной мысли, вполне ею владеющей, является всегда легкою, незамкнутою, открытою... Здесь совер­шенно наращение и убавление, условленное случайностью сфе­ры; такая фраза есть фраза неорганическая, собственно разго­ворная» [У, 295]. Сложные предложения с элементами нанизы­вания, различные разговорные синтаксические конструкции в сочетании с сугубо книжными (церковнославянскими) элемен­тами создавали в большинстве памятников письменности пес­трую картину синтаксических построений. Недостаточная спа­янность синтаксических конструкций, значительная доля пара­тактических образований на различных синтаксических уров­нях приводили к появлению больших по объему предложе­ний, отдельные части которых могли быть или устранены, или выделены в самостоятельные предложения без принципи­ального нарушения синтаксической структуры высказывания. Так письменная речь в известной степени отражала расчленен­ность устного высказывания (без использования элементов рас­членения, например, в экспрессивных целях, ибо предложение с элементами расчленения было нейтральной нормой пись­менного языка).

Для второго этапа характерно становление письменной фразы, вызванное потребностями создания нового литературно­го языка, особенно в XVIII в., в послепетровскую эпоху. Новые формы письменного языка были связаны с новыми стилями и жанрами, появившимися, в свою очередь, под воздействием радикальных изменений в общественной жизни с самого нача­ла XVIII в. Складывается новый тип литературного высказы­вания, когда пишущий «уединенно остается со своей мыслью, уже общею по содержанию... и вместо звука голоса и живой речи перед ним лежит молчаливая бумага... тогда другим ста­новится язык, восходит на высшую степень, развивает все свои общие, от случайности оторванные силы и в нем вполне яв­ляется синтаксис» [У, 291]. И письмо соответствует такой фра­зе, которая составляется наедине с бумагой, «где слово ждет, 8 пока сомкнется вся она [фраза], совокупит в одно целое все свои части; где слова должны помниться, пока предстанут в общем строении, - следовательно, неудобной для разговора фразе, где часто глубоко, подолгу обдумывается выражение; та­кая фраза есть фраза органическая. Здесь встречаем мы эту твердую, незыблемую, так называемую тяжелую конструкцию; она вполне конкретно являет мысль» [У, 296].

Эти метафорические оценки различного синтаксического строя предложения (органическая ~ неорганическая фраза) есть не что иное, как одна из первых попыток установить раз­личие, которое потом было определено как аналитиче­ский ~ синтетический грамматический строй языка. Органиче­ская фраза - это логизированное предложение, предполагающее полное развитие всех звеньев синтаксической цепочки, рассчи­танное не только и не столько на устное, сколько на письмен­ное выражение. Проблеме становления национальных литера­турных языков значительное место уделялось в трудах пред­ставителей Пражской лингвистической школы, отмечавших из­менения в синтаксической системе: от «пишущегося разгово­ра» - к предложению, которое воплощает «интеллектуализацию» литературного языка [5, 351].

Синтетизм в грамматическом строе русского языка опреде­ляется, во-первых, флективным словоизменением, охватываю­щим как имена, так и глаголы; во-вторых, высоким развитием подчинительных синтаксических отношений и конструкций на уровне предложения. Своего предела, а иногда даже и избы­точности, грамматический синтетизм достигает во второй поло­вине XVIII - начале XIX в., после чего уже со времен Карамзи­на и особенно Пушкина синтетизм грамматического строя на­чинает ослабляться. «Органическая» фраза, логизированная и синтаксически развернутая, стала достоянием литературного языка и в своих основных чертах сохраняется в различных функциональных стилях. Такая фраза - важнейшее средство выражения и развития мысли: Так думал Топоров, не сообра­жая того, что ему казалось, что народ любит суеверия только потому, что всегда находились и теперь находятся такие жестокие люди, каков и был он, Топоров, которые, просветившись, употребляют свой свет не на то, на что они должны были бы употреблять его, - на помощь выбиваю­щемуся из мрака невежества народу, а только на то, чтобы закрепить его в нем (Л.Т.); И, прислонясь лбом к мерзлому стеклу, он тогда подумал, что Игорь ушел из этого земного

')

мира, так и не увидев, не познав, не ощутив вот такого ночного неба, в котором было все: жизнь, юность, молодость, ожидание любви, сожаление о невозвратимо прожитых годах, и где была непостижимость смерти сына, уже выраженная беспощадной невозможностью видеть ни само это небо, ни это далекое, околдованное порхание пылающей звезды... (Бонд.).

Данный тип прозы, свойственный многим литературным языкам периода их окончательного становления, исследователи называют классическим, или синтагматическим [14, 2]. Синтаг­матической прозу национального литературного языка назвали потому, что она развивает преимущественно синтагматическую сторону синтаксической организации на всех уровнях - в слово­сочетании, предложении, тексте. Но дело не только во внеш­ней стороне. Синтагматическая проза - это синтаксический принцип передачи и оформления мысли. Синтагматическая цепочка построена на развитии подчинительных связей, кото­рые выражены эксплицитно (т.е. открыто), при помощи флек­сий, предлогов, подчинительных союзов, соотносительных слов и т.п. Организация предложения представляется как иерархи­ческая система, где элементы сообщения находятся в опреде­ленной взаимозависимости и это выражено средствами языка. Можно говорить о иерархическом характере связанности час­тей предложения, целостности картины, отраженной в предло­жении, частом совпадении границ предложения и высказыва­ния и соответственно сравнительно небольшой загруженности интонации [2]¹.

Этот тип прозы противопоставляется так называемой актуа­лизирующей прозе. Сравним два прозаических фрагмента:

Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему слу­чается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно ясно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, кото­рый прощает зло везде, где видит его необходимость или не­возможность его уничтожения (Д.);

Есть в искусстве понятия - драматический анекдот и композиция. В анекдоте один влепил пощечину, другой схва-

^ Ср. замечание AM. Пешковского о том, что чем больше выражены грам­матические отношения, тем меньше участвует в этом интонация (Избранные труды. М., 1959. С. 159).

тился за щеку. А в композиции главное, кто ударил и кого. Потому что реакция оскорбленного непредсказуема. Может заплакать, может и захохотать, может обнять обидчика и утешить его, а может и почесаться или умереть от оскорб­ления (Анч.).

Даже самое беглое сравнение этих текстов сразу же обраща­ет внимание на существенное различие в их синтаксической организации. Хотя тексты равны по объему и содержательно близки (авторское рассуждение в ткани художественного пове­ствования), их синтаксическая тональность совершенно различ­на. Подобную организацию текста художественного произведе­ния можно назвать общеизобразительным синтаксисом, т.е. со­вокупностью «приемов художественного изображения собствен­но синтаксическими (в том числе ритмико-интонационными) средствами, при котором художественная действительность ока­зывается полностью объектом авторской обрисовки и оценки» [15, 210].

Первый фрагмент - образец синтагматической прозы. Перед нами единое развернутое высказывание в виде одного предло­жения, с непрерывностью синтаксической цепочки, яркой вы­раженностью подчинительных отношений в различных синтак­сических отрезках - от словосочетания до разветвленного слож­ного предложения. Отмечаем обилие цепочек последовательно­го подчинения, увеличивающих количество уровней синтакси­ческой иерархии [например: способность (1), русского человека применяться (2) к обычаям (3) тех (5) народов (4)], больших соподчиненных групп [например: меня (I) невольно (II) пора­зила способность (III)... или: этого (I) ясного (II) здравого (III) смысла, который (IV)...]¹. В предложении четко выражены синтаксические отношения (система флексий и служебных слов). Отношения диктума и модуса² также эксплицированы, т.е. находят отдельное грамматическое и лексическое выраже­ние, что свойственно логизированной синтагматической прозе (например: не знаю, достойно порицания или похвалы...).

В первом фрагменте широко представлены предикатные существительные, отражающие событие или признак (способ­ность, порицание, похвала, свойство, гибкость, присутствие, смысл, зло, необходимость, невозможность, уничтожение). Эти существительные способствуют созданию единого разветвлен­ного предложения, в то же время они организуют подчинен­ность одних предикатных слов другим: в отрезке видит необ­ходимость уничтожения слово уничтожение, будучи преди­катным, находится на третьем уровне подчинения.

Второй фрагмент представляет новый тип прозы, показыва­ет новые синтаксические тенденции. Высказывание состоит из нескольких отдельно оформленных предложений; это делает его иначе интонированным, ибо на месте точек обязательны паузы. Подобное оформление делает более значительными от­дельные части высказывания, поэтому данный тип прозы на­зывают актуализирующим. Отношения, которые связывают от­дельные предложения в данном высказывании, не выражены специальными служебными средствами, за исключением при­чинного союза потому что, употребленного в парцеллирован­ной конструкции. Подчинительных конструкций значительно меньше, чем в первом фрагменте, преобладает бессоюзие и сочинение. Предложения короче, используется повтор (конст­рукция «может и + инфинитив»). Все перечисленные свойст­ва характеризуют расчлененный текст. А синтаксическая рас­члененность - это основное проявление аналитизма, ибо синтаг­матическая цепочка нарушается в различных синтаксических звеньях.

Характерно, что развитие аналитизма в синтаксическом строе современного русского языка началось рано, и уже в прозе А.С. Пушкина обычно усматриваются известные прояв­ления грамматического аналитизма [6, 7]: Это было на рас­свете. Я стоял на назначенном месте с моими тремя секун­дантами. С неизъяснимым нетерпением ожидал я моего про­тивника. Весеннее солнце взошло, и жар уже наспевал. Я уви­дел его издали. Он шел пешком, с мундиром на сабле, сопро­вождаемый одним секундантом. Мы пошли к нему навстречу (П.). Это показывает, как рано зарождаются противоположные тенденции, вызванные, очевидно, влиянием стихии разговор­ной речи на письменный литературный язык. Дальнейшая де­мократизация литературного языка, усилившаяся в XX в., сде­лала тенденцию к аналитизму более заметной.

Следует подчеркнуть, что новые явления в грамматическом строе современного русского литературного языка не разруша­ют основ самого строя, а представляют лишь тенденции разви- 12 тия а также активизацию уже имевшихся в синтаксическом строе структур, что приводит к изменению их конструктивной _и стилистической значимости в современном языке. Кроме ТО­ГО надо отметить, что аналитизм проявляется на различных уровнях грамматической системы и эти проявления взаимо­обусловлены. Однако стабильность синтетического строя совре­менного русского языка несомненна [31]. Аналитические тен­денции в современной морфологии, на уровнях словосочета­ния и предложения представляют собой явления одного по­рядка. Если в морфологии аналитизм состоит в том, что па­радигматические свойства знаменательных частей речи, пре­имущественно имен (например, несклоняемых существитель­ных и прилагательных), выражаются средствами контекста, то в синтаксисе тенденция к аналитизму, охватывающая все син­таксические уровни, приводит к расчлененности высказывания, ослабленности синтаксических связей, сжатию и опрощению синтаксических конструкций.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

1. Аксаков К. С. Ломоносов в истории русской литературы и русского язы- ка//Полн. собр. соч. М., 1875. Т. 2.

2. Арутюнова Н.Д. О синтаксических типах художественной прозы//Общее и романское языкознание. М., 1972.

3. Баранникова Л.И. К вопросу о развитии функционально-стилевого много­образия языка//Вопросы стилистики. Саратов, 1973. Вып. 6.

4. Будагов р.А. Что такое развитие и совершенствование языка? м., 1977.

5. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII - XIX веков. 3-є изд. М., 1982.

6. Виноградов В.В. Стиль «Пиковой дамы»//0 языке художественной прозы. М., 1980.

7. Виноградов В.В. Язык Пушкина. Пушкин и история русского литератур­ного языка. М.; Л., 1935.

8. Гавранек Б. Задачи литературного языка и его культуры//Пражский лин- гвисгичес'кий кружок. М., 1967.

9. Горбачевич К.С. Русский язык. Прошлое. Настоящее. Будущее. М., 1984.

10. Горшков А.И. Язык предпушкинской прозы. М., 1982.

11. Грамматика русского языка. М., 1954. Т. 1.

12. Граудина Л.К. Вопросы нормализации русского языка. Грамматика и ва­рианты. М., 1980.

13. Жирмунский В.М. Внутренние законы развития языка и проблема грам­матической аналогии//Общее и германское языкознание. Л., 1976.

14. Жирмунский В.М. Задачи поэтики//Теория литературы. Поэтика. Стили­стика. Л., 1977.

15. Иванчикова Е.А. Синтаксис текстов, организованных авторской точкой

зрения/1Языковые процессы современной русской художественной литературы Проза. М., 1977.

16. Инфантова Г.Г. Очерки по синтаксису современной русской разговор­ной речи. Ростов-на-Дону, 1973.

17. Ковтунова И.И. Н.М. Карамзин в истории русского литературного сип- таксисаj/Исследования по славянской филологии. М., 1974.

18. Кожина М.Н. К основаниям функциональной стилистики. Пермь, 1968.

19. Лаптева О.А. Русский разговорный синтаксис. М., 1976.

20. Мещерский Н.А. История русского литературного языка. Л., 1981.

21. Очерки по исторической грамматике русского литературного языка XIX в. М., 1964.

22. Панфилов В.З. О соотношении внутрилингвистических и экстралингвисти- ческих факторов в функционировании и развитии языка//Теоретические пробле­мы современного советского языкознания. М., 1964.

23. Прокопович Н.Н. Словосочетание в современном русском литературном языке. М., 1966.

24. Развитие грамматики и лексики современного русского языка. М., 1964,

25. Развитие синтаксиса современного русского языка. М., 1966.

26. Рогова К.А. Стиль ленинской «Искры» и газеты «Новая жизнь». Л.,

1979.

27. Русская разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М., 1981.

28. Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современ­ного русского литературного языка. М., 1968.

29. Русский язык по данным массового обследования. Опыт социально-линг- вистического изучения. М., 1974.

30. Сиротинина О.Б. Современная разговорная речь и ее особенности. М.,

1976.

31. Тираспольский Г.И. Становится ли русский язык аналитическим?//Вопр. языкознания. 1981. № 6.

32. Черкасова Е.Т. Переход полнозначных слов в предлоги. М., 1967.

33. Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе. (Словосочетание). М., 1966.

34. Шведова Н.Ю. О некоторых активных процессах в современном рус­ском синтаксисе. (Наблюдения над языком газеты) //Вопр. языкознания. 1964. № 2.

Глава 1

ИЗМЕНЕНИЯ В СИСТЕМЕ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ И СИНТАКСИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ

Система словосочетаний современного русского языка как некоммуникативного синтаксического уровня является ре­зультатом длительного исторического развития всей граммати­ческой системы, так как словосочетания строятся на основе распространения отдельных знаменательных частей речи и за­висят от их категориальных свойств (словосочетания субстан­тивные, адъективные, глагольные, наречные). В итоге словосо­четание теснейшим образом связано с морфологией частей речи и представляет собой наиболее устойчивый и нацио­нально своеобразный уровень синтаксиса. Генетическим парал­лелизмом членов предложения и частей речи объясняются ус­тойчивые отношения между морфологическим и синтаксиче­ским уровнями: например, атрибутивные в субстантивных сло­восочетаниях типа красный флаг, берег реки, памятник Пуш­кину, объектные, комплетивные или обстоятельственные отно­шения в глагольных словосочетаниях типа резать хлеб, нуж­даться в помощи, жить в городе, громко говорить. Нарастаю­щая асимметрия этих отношений и форм их выражения, т.е. возможность передавать, например, объектные или обстоятель­ственные отношения в субстантивных словосочетаниях (жизнь в городе, доверие к людям, письмо из Москвы и т.п.) - срав­нительно новое явление синтаксиса. Познание новых отноше­ний между явлениями и предметами действительности, комп­рессия и усложнение высказывания требуют развития новых типов словосочетаний.

Изменения в системе словосочетаний современного русско­го языка теснейшим образом связаны с переразложением внутри сложных и комбинированных словосочетаний [13\ или с переразложением внутри предложения. Можно отметить два основных результата этих процессов: 1) образование компакт­ных, сокращенных по количеству словоформ словосочетаний; 2) ослабление синтаксических связей. Оба результата - разные стороны одного явления, они ослабляют синтаксическую це­почку, уменьшают протяженность последовательного подчине­ния и соподчинения и делают более независимыми позиции словоформ в предложении.

Опрощение многочленных словосочетаний.

Контаминация и распад словосочетаний

Одним из ведущих является процесс образования новых соединений слов в результате распада трехчленных глагольных или глагольно-именных словосочетаний. Далеко не все иссле­дователи признают результат подобного переразложения слово­сочетанием (например, Г.А. Золотова считает такие соединения слов аналогом словосочетания [75]). Еще В.В. Виноградов от­мечал активизацию именных словосочетаний, образованных из трехчленных глагольно-именных. Например, словосочетание мандарины из Грузии оценивается как результат сокращения словосочетания мандарины, привезенные из Грузии, где сочета­ние из Грузии относится к причастию \13, 51-53]. То же: свет от фонаря, тепло от печки (ср.: тепло, исходящее от печки; свет, идущий от фонаря). Это явление широко описано, одна­ко оно требует некоторых оговорок и уточнений. Прежде всего надо отметить, что собственно глагольные словосочетания всег­да давали большее разнообразие моделей и вариантов по своей форме и особенно по значению, чем субстантивные, и они бы­ли всегда частотнее. Это обстоятельство связано с тем, что гла­гол в личной форме является смысловым и конструктивным центром предложения. Возможности распространения глагола превосходят и сейчас возможности распространения существи­тельного в среднем на одну словоформу. Неличные формы глагола, разумеется, теряют активность по сравнению с глаго­лом в личной форме. Эта потеря не языковая, а текстовая: в реальных текстах реализуются не все сочетательные возможно­сти глагольной лексемы.

Развитие именных словосочетаний из глагольно-именных можно представить в следующей последовательности. Сначала переразложение происходит в виде словообразовательной дери­вации. Конструкции, в которых зависимый компонент имеет локальное значение (из Москвы, с фронта, у фонтана, в го­род), а главный компонент - предикатное существительное, бы­ли первым результатом этих синтаксических сдвигов: при­езд из Москвы < приехать из Москвы; письмо с фронта <* писать с фронта; встреча у фонтана < встретиться 16

У фонтана; поездка в город < поехать в город. Образова­ния подобного рода отмечены в русском языке очень давно. Собственно новым является рост именных словосочетаний, где главное существительное не ограничено в своем значении (оно может быть и предметным): встреча (дерево, площадка, люди) у фонтана. Следующей стадией является расширение семантики зависимого слова (словоформы). Это могут быть словоформы не только с локальным значением, но и с разно­образными обстоятельственными значениями, которые форми­руются уже в современном литературном языке: подать заяв­ление на стипендию > заявление на стипендию; выпускать продукцию в счет будущего года > продукция в счет будущего года; продавать в магазине без продавца > магазин без про­давца; приготовить раствор извести > раствор из извести и т.п.

Разумеется, справедливо утверждение исследователей о том, что не следует прототипом каждого именного словосочетания подобного рода считать развернутое глагольно-именное, т.е. «не стоит преувеличивать влияние глагольных сочетаний на разви­тие именных. Если в диахроническом плане дополнительные исследования могут еще дать доказательства непосредственного выведения некоторых типов именных сочетаний из глаголь­ных, то по отношению к современному русскому языку можно полагать, что именные связи со свободными синтаксическими формами в большинстве своем независимы от глагольных» [18, 89]. Современные именные словосочетания образуются сво­бодно, по модели «существительное + предложно-падежная словоформа».

Другой важный процесс в области развития современ­ных слововосочетаний - конструктивное воздействие одного сло­восочетания на другое в связи с их семантической близостью. Это явления аналогии и контаминации в развитии словосоче­таний. Классическим случаем контаминации как результата действия аналогии является совмещение двух словосочетаний в выражении играть значение (< играть роль и иметь зна­чение). Однако литературный язык располагает различными фактами изменения управления в словосочетании без явного нарушения стилистических норм. Здесь можно выделить два хронологических слоя. Более старые факты, в которых измене­ние управления давно стало нормативным: дарить кого, чем -дарить кому, что (ср.: давать, отдавать кому, что); свидетельствовать что - свидетельствовать о чем (ср. гово- рить о чем); смеяться чему - смеяться над чем (ср. издевать­ся над чем). На протяжении XIX в. наблюдалась «тенденция к дальнейшему разграничению моделей словосочетания, свойст­венных различным частям речи. Однако наряду с этим интен­сивно протекал и прямо противоположный процесс унифика­ции организуемых категориально различными словами моде­лей под влиянием словообразовательных и семантических связей стержневых компонентов» [27, 12; см. также 6].

Имеются и более новые сочетания, нормативность которых колеблется: оплатить за прогул вместо оплатить прогул ( ср. платить за что); учинить расправу над демонстрантами вме­сто учинить расправу с демонстрантами (ср.: насмехаться, надругаться над кем); восхищение перед артистом вместо вос­хищение артистом (ср. преклонение перед кем); назначение на стипендию вместо назначение стипендии (ср. назначение на должность)', поделились о впечатлении вместо поделились впе­чатлением (ср. рассказали о) и т.п. Подобные факты отражают процесс унификации синтаксиса под воздействием семантики, а унификация - это своего рода форма опрощения синтаксиче­ских конструкций.

Кроме изменений типа сокращения или унификации под воздействием семантической аналогии, в словосочетании можно отметить и процесс разрушения, когда двухчленное словосоче­тание распадается, однако значение его «умещается» в остав­шемся компоненте. Происходит как бы смысловая и грамма­тическая конденсация (имеются и другие наименования этого явления: компрессия, эллипсис, стяжение, включение и др.). Есть несколько проявлений этого процесса:

1. Атрибутивное словосочетание распадается, и остается его бывший зависимый компонент: Невский всесто Невский про­спект; «Молодежный» вместо кинотеатр «Молодежный»; «Хру­стальное» вместо кафе «Хрустальное»; «Кропоткинская» вме­сто станция «Кропоткинская». Это не просто субстантивация прилагательного (хотя и этот процесс является чрезвычайно активным), а именно семантическая конденсация (новой лексе­мы, в отличие от случаев субстантивации, не образуется). При субстантивации возможно отнесение к субстантивам своих оп­ределений (ср.: диетическая столовая, выдающийся ученый и т.п.) и невозможна подстановка к этим бывшим прилагатель­ным существительных в качестве главного компонента слово­сочетания. При семантической конденсации всегда остается возможность параллельного употребления с полным вариантом словосочетания.

2. Остаток атрибутивного словосочетания в процессе межка- тегориальной деривации может вновь превратиться в сущест­вительное (обычно - разговорно-просторечное) с более сложным значением: Литературная газета- Литературная - Литера- турка; Публичная библиотека - Публичная - Публичка. Возмож­ны случаи и без второй ступени преобразования: сидячий по­езд - сидячка; касторовое масло - касторка, кооперативная квартира - кооперативка. Такого же происхождения неотлож­ка, напряженка, продленка, незавершенка.

Отмечены и некоторые другие изменения в построении словосочетаний, однако опрощение не значит упрощение. Сжа­тие конструкции касается обычно ее линейной протяженности, уменьшения количества словоформ в ней. Но поскольку ин­формативное значение конструкции остается без изменений, происходит смысловое уплотнение ее, подобно тому как упот­ребление предикатных существительных, сокращая словосоче­тание, усложняет семантику высказывания. Кроме того, образо­вание новых типов словосочетаний во многих случаях не иск­лючает использования прежних. Они могут употребляться па­раллельно, образуя синонимические ряды, члены которых раз­личаются либо оттенками значений, либо стилистической окра­ской: подать заявление в суд - подать в суд; завтра заседание кафедры - завтра кафедра; окончил обучение в университе­те - окончил университет; мастерская по ремонту обуви - ма­стерская ремонта обуви. Большинство таких синтаксических рядов обогащает литературный язык \36].

Активизация связи слабого управления

Важным показателем аналитизма являются изменения в синтаксических связях, вызванные сдвигами в построении сло­восочетаний. Общая тенденция состоит в том, что сильные синтаксические связи, характеризующие обычно синтаксиче­ский облик национального языка, во многих случаях заменя­ются слабыми. Наибольшие изменения произошли в управле­нии. Это связано с тем, что растет потребность в передаче различных отношений между объектами действительности. В синтаксическом строе это проявляется в том, что возрастает роль падежных и предложно-падежных словоформ в семанти- ко-структурной организации предложения. Поскольку система флексий русского языка неизменна, появляются новые значе­

ния падежных форм, связанные с лексическими подклассами, и увеличивается число предложных конструкций.

Традиционно различают степени управления, связанные с разной зависимостью управляемого слова от главного. Боль­шую роль для понимания современных синтаксических про­цессов играет разработанная ГА. Золотовой классификация различных словоформ, и прежде всего предложно-падежных [/5]. Опираясь на учение Е. Куриловича о грамматических и семантических падежах, Золотова выделяет три типа функцио­нальных позиций словоформ в предложении: связанные, сво­бодные и конструктивно-закрепленные (обусловленные).

Связанные предложно-падежные и падежные формы упот­ребляются в словосочетании и представляют сильный тип за­висимости. Это в основном традиционные случаи сильного уп­равления, реализующие объектные и комплетивные отноше­ния: писать письмо, ожидать решения, надеяться на друга, верить в товарищей, увлекаться музыкой, помогать сестре, добраться до города.

Свободные предложно-падежные формы, самостоятельные в своем значении, встречаются как в словосочетании, так и в от­носительно самостоятельных позициях, например в заголовках: Перед кохозниками; Вокруг нас; В интересах мира; О това­рищах. Это «неуправляемые, свободные синтаксические формы слова, которые участвуют в предложении каждая со своим значением. Предложение, смысловые его потребности соединяют или разъединяют эти компоненты в тех или иных комбинациях» [18, 92].

Конструктивно-закрепленные (обусловленные) синтаксиче­ские формы необходимы для создания определенной синтакси­ческой структуры предложения, а не словосочетания: Ребенку нездоровится; А у нас в квартире - газ (Мих.); Грибников тьма; С чтением не выходит; С другом беда.

Связанные формы слова представляют тип связи не только сильный, но и устойчивый. Изменения в области сильного управления находят выражение в замене беспредложных кон­струкций с сильным управлением предложными: оттягивать ремонт - оттягивать с ремонтом; обучение литературе - обуче­ние по литературе; школа фигурного катания - школа по фи­гурному катанию. Описан большой материал такого рода, осо­бенно активизация конструкций с предлогом по [36]. Хотя главное слово словосочетания и требует дальнейшего синтак- 20 сического развития, это развитие происходит в более свободной форме.

Показательна судьба конструкций с переходными глагола­ми, представляющими наиболее сильную степень управления. Вопрос о переходных глаголах относится к одному из цент­ральных как в грамматиках конкретных языков, так и в типо­логических исследованиях. Одной из проблем является трак­товка синтагматического окружения переходных глаголов. Воп­рос о наличии ~ отсутствии прямого дополнения при пере­ходных глаголах рассматривался на лексико-синтаксическом уровне, как и само определение переходности. Если бы пере­ходность связывалась только с семантикой глагола, то не было бы, во-первых, фактов расхождения в составе переходных гла­голов в различных языках и, во-вторых, изменения управ­ления у русских глаголов (например, у глаголов воевать, командовать и др.) [6, 12]. Решению же проблемы переходно­сти глаголов только на синтаксическом уровне (наличие пря­мого дополнения) противоречит так называемое абсолютное употребление переходных глаголов (ср.: мальчик моет ру­ки - мальчик читает). Проблему отсутствия прямого дополне­ния исследователи решают как на уровне лексики, так и на уровне грамматики. Так, И.И. Мещанинов полагал, что разли­чие глаголов читать и брать - в различной степени отвлечен­ности значения. Чем конкретнее значение глагола (брать), тем вероятнее при нем прямой объект, чем отвлеченнее - тем вероятнее возможность абсолютивного употребления (читать). Но существен и характер объектов и их связь с глаголом. Прямой объект при переходном глаголе конкретной семанти­ки (берут уроки), по мнению Мещанинова, составляет с глаго­лом единый член предложения, в то время как переходный глагол отвлеченной семантики (читают книгу) и прямое до­полнение не составляют один член предложения, так как пря­мое дополнение требуется смыслом всего предложения. В этом случае прямое дополнение составляет член предложения одного ранга с главными членами, а связь его с глаголом определяется не как управление, а как сепаратизация.

Конечно, при таком взгляде на проблему переходности ин­тересны были бы списки переходных глаголов с конкрет­ным и отвлеченным значением, включающие, безусловно, и глаголы «промежуточной зоны». Интересен был бы и анализ изменения лексической семантики при употреблении глаголов с прямым дополнением и без него и т.п. Поэтому, говоря о

конкретных ~ отвлеченных значениях глаголов, мы представ­ляем всю относительность подобного противопоставления и предполагаем, что это лишь «крайние точки» на шкале семан­тического обозначения, имеющие промежуточные, иногда труд­норазличимые варианты (подобно существительным с конк­ретным ~ абстрактным значением).

Наблюдения за употреблением переходных глаголов пока­зывают, что встречается несколько вариантов синтаксического распространения переходного глагола, которые можно свести в основном к трем случаям.

1. Глаголы, которые всегда распространены винительным падежом в значении прямого объекта по формуле V + Nakk. Это прежде всего глаголы конкретного действия типа резать, мыть, бросать, брать. Ни при каких условиях, даже при от­вете на вопрос Что он сейчас делает?, мы не можем отве­тить, например, Он моет. Связь между глаголом и прямым объектом - сильная, и, очевидно, именно при подобных глаго­лах наблюдается типологическая близость языков в употребле­нии прямого объекта. Лишь в особых случаях речевого эллип­сиса возможно его отсутствие: Он берет мяч или броса­ет? - Берет; Он режет хлеб или мнет? - Режет. В эллиптиче­ских конструкциях типа Вы берете эту книгу? - Беру отсутст­вие языкового выражения прямого объекта, оставшегося струк­турно обязательным, В.Г. Адмони объясняет актуализацией предложения. Он подчеркивает первичность «полных» форм и отмечает, что именно «в русском языке с его чрезвычайно свободным синтаксическим строем “полная” форма очень час­то нарушается» [1, 114].

2. Глаголы более отвлеченного действия совершенного вида иначе реагируют на синтаксическое окружение, чем глаго­лы несовершенного вида. Ср.: Она вчера весь день читала, писала при невозможности *Она вчера весь день прочитала, написала. Отмечалось, что перфектные глаголы по сравнению с имперфектными обладают большими возможностями к син­таксическому распространению в силу их большей динамично­сти¹.

3. Наибольший интерес представляют случаи абсолютивного употребления переходных глаголов, т.е. без прямого дополне­ния независимо от контекста или ситуации. Давно отмечено абсолютивное употребление переходных глаголов со значением ‘способность к действию’ (типа Он хорошо поет). Трудность разграничения абсолютивного и релятивного употребления сло­ва связана не только со значением самого глагола, но и с ха­рактером объекта. «При разнообразии возможных объектов ре­лятивность глагола выступает отчетливее, граница между абсо­лютивными и релятивными значениями - резче (ср. видеть как свойство зрячего и видеть что как процесс восприятия). При ограниченности круга объектов обозначение объекта менее обязательно, граница между абсолютивным и относительным употреблением слова стирается. Ср.: Люди пахать —'■Люди землю пахать» [18, 47]. Действительно, глаголы дать, взять, бросать, встретить предполагают множество объектов, а читать, шить, варить, гладить, сеять - ограниченное их число.

В абсолютивном употреблении переходный глагол часто со­провождают другие распространители, например зависимые от него словоформы косвенно-объектного значения. Это возможно тогда, когда глагол управляет двумя или даже тремя зависи­мыми словоформами: Я к вам пишу - чего же боле? (П.); Про генералов, ежели угодно, я могу и сам вам объяснить (Ч.); Эти действия также напоминают о политике богдыханов (газ.); Думаете, раз милиция, так они и в искусстве не пони­мают? (газ.); На трудодень колхоз выдал колхозникам по два килограмма хлеба (газ.). В приведенных примерах синтаксиче­ская природа объектных форм при переходных глаголах весь­ма различна: это и остаток двойного объекта (пишу что? ко­му?), и возможность вариативного управления (напоминать что? о чем?; понимать что? в чем?; объяснить что? про что?, выдать что? по скольку?). Примеры эти можно умножить: прощать детей/детям, вылечить грипп/от гриппа, пла­тить золото/золотом, бросить палку/палкой, подать в суд и т.п. [36]. Во многих подобных случаях падежные и предложно-падежные формы при переходных глаголах обяза­тельны, однако опора на формы не винительного, а других падежей делает конструкции с переходными глаголами более свободными, чем при винительном прямого объекта. Кроме того, употребление предложных форм вместо беспредложных усиливает аналитизм конструкций при переходных глаголах. Круг переходных глаголов, способных употребляться абсолю­тивно при наличии косвенно-переходного объекта, очень ши­рок, при этом в значении глагола не происходит семантиче­ских сдвигов [Р].

В других случаях абсолютивное употребление переходных глаголов находит опору в наличии распространителей с обсто­ятельственным значением. Это глаголы как отвлеченного дей­ствия (читать, думать, переводить, петь, видеть и др.), так и конкретного действия, предполагающие большое количество возможных объектов (бить, есть и др.). Последняя подгруппа с большим трудом отделяется от глаголов конкретного дейст­вия, имеющих всегда прямой объект. Ср.: 1) И славно пишет, переводит (Гриб.); Мальчик давно уже читает; Она читает по-английски; Она весь день <по утрам > пишет; Сова видит по ночам; 2) Он больно бьет; Она хорошо стирает; Дети ели с удовольствием.

Обстоятельственные распространители как бы восполняют отсутствие прямого объекта (хотя они могут употребляться И одновременно с ним) и становятся необходимыми при пере­ходных глаголах в абсолютивном употреблении, придавая гла­голам значение обычного или повторяющегося действия [77]. В предложениях Мальчик читает; Сова видит; Дети едят неясен оттенок временного значения, что весьма существенно для организации высказывания. Это значение уточняется кон­текстом. Либо перед нами эллиптированная конструкция (Где книга? - Мальчик читает) со значением настоящего актуально­го (в другом, неэллиптированном значении настоящее актуаль­ное подчеркивается контекстом с синтаксической однородно­стью: Девочка пишет, мальчик читает, мать стирает), ли­бо настоящее потенциальное: Ребенок видит, т.е. обладает спо­собностью зрения; Пчелы жалят, т.е. обладают способностью жалить.

Обстоятельственные распространители (предложно-падеж­ные формы и наречия) могут иметь как качественное значе­ние (хорошо читает), так и обстоятельственные значения, прежде всего времени и места (давно читает). Те и другие подчеркивают у переходных глаголов значение потенциального действия. Существенное значение для абсолютивации имеет употребление отрицания, что подчеркивает неактуальность дей­ствия: Никогда не рисовал и больше никогда рисовать не буду, чтобы не отбивать хлеб у Левитана (Гил.).

Характерно, что при абсолютивном употреблении переход­ных глаголов, приводимых И.И. Мещаниновым, также возможны обстоятельственные компоненты: На этом берегу

24

дачники спят, а на том берегу читают [26]. Наличие обстоя­тельственного распространителя отмечено не только при пере­ходном глаголе, но и при непереходном (На этом берегу дач­ники спят). Здесь уместно вспомнить гипотезу B.C. Юрченко об основном типе предложения в русском языке. В современ­ном языке преобладает распространенное двусоставное предло­жение, состоящее из подлежащего, сказуемого и приглагольно­го члена - дополнения или обстоятельства (независимо от пе­реходности глагола-сказуемого). Третий обязательный член Юр­ченко называет «заглагольным», причем доказывает большую взаимную близость обстоятельства и дополнения, чем дополне­ния и подлежащего. Факт количественного преобладания трех­членной инвариантной структуры современного русского пред­ложения согласуется с нашими соображениями по поводу рас­пространения переходных глаголов: абсолютивное употребление переходных глаголов возможно при наличии косвенных допол­нений либо обстоятельств. В противном случае, это эллипти­рованные конструкции, обусловленные контекстом.

Однако в современном языке наблюдается и употребление переходных глаголов без каких бы то ни было распространите­лей. Подобное употребление, свойственное обычно разговорной речи, опирается на такой широкий контекст, что прямой объ­ект воспринимается обобщенно. Очень часто этому способству­ет включение переходного глагола в однородный ряд предика­тов: Он не спит, а читает. И все же следует отметить, что отсутствие распространителей при переходном глаголе связано и с семантикой глагола и с семантикой отсутствующего объек­та. При глаголах со значением чувства, умственной деятельно­сти, восприятия объект чаще всего отсутствует: Но мысль про­менять это рассеяние, эти блестящие забавы на суровую простоту Петербургского двора не одна ужасала Ибрагима. Другие сильнейшие узы привязывали его к Парижу. Молодой африканец любил (П.); Легко жить если не помнишь. Есть люди, наделенные завидным даром забывать (Евт.).

Конструкции с переходными глаголами без всякого распро­странения широко представлены в языке современной публи­цистики: Для пьес, созданных когда-то очень давно, опять приходит их время - они овладевают сценой, думами актеров, выходят к зрителям и волнуют (газ.); Поистине, чудодейст­венна сила человеческой памяти. Она возвышает, окрыляет, учит (газ.); см. также заголовки типа Тайга зовет; Успехи Футболистов радуют; Фильм обвиняет. ЕА. Иванчикова рас­

сматривает такое употребление переходных глаголов как опро­щение в области словосочетаний. Нетрудно заметить, что «вы­павший» объект семантически однозначен: это слова-антропо- нимы.

Что касается глаголов конкретного физического действия (пить, пахать, сеять, молотить, прясть и т.п.), то они тоже могут употребляться без распространителей. Однако эти глаго­лы под действием процессов семантического стяжения или включения поглощают объект, так как он достаточно семанти­чески однозначен: готовить (только пищу). Происходит сдвиг в лексическом значении глагола, который может стать непере­ходным: пить ‘употреблять алкоголь’.

Таким образом, переходные глаголы в русском языке без опоры на контекст могут иметь при себе 1) прямой объект, 2) косвенно-объективный или обстоятельственный распростра­нитель, но 3) могут и не иметь сопровождающих членов. Ес­ли предположить, что употрбление переходных глаголов пер­вого типа генетически предшествует абсолютивному употребле­нию, а конструкции без всяких распространителей - явление в литературном языке новое, то вырисовывается поступательное ослабление синтаксической связи между переходным глаголом и объектом, что можно выразить следующей последовательно­стью: сильное управление (1) - слабое управление или примы­кание (2) - отсутствие всякой связи (3), ибо словосочетание рас­падается.

Данные типы конструкций сосуществуют в современном языке. И учитывая новизну третьего типа, можно говорить о валентности переходных глаголов в плане ослабления синтак­сической связи, что характерно для развития грамматического строя современного русского языка.

Самостоятельное употребление предложно-падежных форм

Активизация свободных и обусловленных словоформ опре­деляется их позиционной и смысловой самостоятельностью, формой номинативного значения [39]. Обнаруживается извест­ное противоречие: слова, имеющие морфологически выражен­ные приметы зависимости, выступают в независимых синтак­сических позициях. Однако независимость данных форм, без­условно, относительная, и название «свободные» не означает 26 полной независимости, как, впрочем, нет полной независимо­сти у словоформ в позиции подлежащего.

Морфологический облик свободных и обусловленных слово­форм не выявлен с исчерпывающей полнотой, попытка их си­стематизации представлена в «Синтаксическом словаре» Г.А. Золотовой (М., 1988). наиболее частотные модели свобод­ных словоформ употребляются преимущественно в двух син­таксических позициях. Это прежде всего позиция заглавий, где предложно-падежные формы все успешнее конкурируют с фор­мой именительного падежа: В шторм; У наших боевых дру­зей; По старым рецептам; Во Дворце съездов; Снова о школьной медали; Курсом сотрудничества; Точно в срок; В тисках противоречий; С классовых позиций.

Другая сфера употребления свободных словоформ, значи­тельно менее распространенная, - самостоятельные предложе­ния, функционирующие как номинативные. В редких случаях (в дневниках, в ремарках драматических произведений) они встречались и в литературном языке XIX в.: В восемь часов вечера. Светлый месяц взошел над долиною, я сижу на мяг­кой мураве и смотрю, как... (Кар.); Сцена 1 (В башне) (П.); Сцена 3 (Во дворце) (П.). В XX в. такие словоформы употреб­ляются широко: Вместо предисловия. Мне нередко делали и доселе делают вроде упрека или вопроса, зачем я... (Шахм.); По творческой части. Вероятно, книгу еще придется отделы­вать. Сейчас она на прочтении у экономиста (Шаг.). Наибо­лее часто в этой позиции встречаются формы с делибератив- ным значением: О заповеднике. Война заставила нас пере­строиться. Перестройка эта была бесполезной, потому что... (Шаг.); Теперь о разных точках «съемки». Прежде всего об Аникушине. Он стоит резко особняком среди других (М.К.); Об атмосфере на наших экзаменах. Их, как правило, принима­ют двое преподавателей (газ.).

Следует сказать о возможной омонимии отдельных слово­форм [77]: ср.: Я писала ему письмо (связанная). - Ему и боль­но и смешно (П.) (обусловленная); Заботиться о друзьях (свя­занная). - О друзьях (свободная). Надо заметить, что омони­мичное употребление связанных словоформ в свободной пози­ции отмечается в случаях сильной присловной связи. Ср. не­возможность заголовков: Книгу (винительный прямого объек­та: читать книгу): Делегатов (родительный объекта: встреча делегатов); Музыкой (творительный содержания: увлекаться музыкой) и т.п.

Одним из показателей слабой связи является употребление детерминирующих обстоятельств, которые трактуются как са­мостоятельные распространители предложения [37, 25\. Про­блема периферийных позиций в предложении находит различ­ные толкования. Одно из них говорит о том, что между сло­воформой в периферийной позиции и структурным центром предложения - глаголом в личной форме - нет внутренней, не­обходимой связи (А.М. Пешковский). Вопрос о детерминирую­щих членах предложения (главным образом обстоятельствах) находит различные, но не расходящиеся принципиально, на наш взгляд, трактовки. Собственно дискуссионным представля­ется только вопрос об относимости детерминирующего обстоя­тельства к глаголу-сказуемому или предикативной основе пред­ложения. Н.Ю. Шведова, ГА. Золотова, ВА. Белошапкова, О.Б. Сиротинина и др. отрицают синтаксическую связь детер­минантов с глаголом-сказуемым или называют ее свободным присоединением.

А.М. Пешковский, Т.П. Ломтев, И.П. Распопов и др. пола­гают, что в предложении, где все словоформы связаны между собой, обстоятельственные формы, представляющие даже са­мые периферийные позиции и отражающие это и в порядке слов, относятся в любом случае к глаголу или к его нулевой форме. Е.С. Скобликова, относя внешние обстоятельства к предложению в целом, предложно-падежные формы рассмат­ривает все-таки как управляемые, так как широкое понимание управления приводит к признанию любых форм имени как особого способа синтаксической организации слов, способа включения словоформы в предложение на основе единства оформления субстантивных слов. Отсюда вытекает, что пред­ложно-падежные формы, относящиеся по смыслу к предика­тивному ядру или группе членов предложения, управля­ются последними и таким образом входят в синтаксическую цепочку словоформ.

Многие исследователи (Т.Б. Алисова, Н.Д. Арутюнова и др.), как и Е. Курилович, полагают, что проблема отнесения обстоятельств к предложению в целом или к сказуемому даже при слабой связи периферийных позиций не столь уж сущест­венна. (Чаще всего такое решение принимают ученые, не уг­лубляющиеся в проблему разновидностей глагольного управле­ния в русском языке.) Словоформы в периферийных обстоя­тельственных позициях, несомненно, не образуют в болынин- стве случаев словосочетания с глаголом в личной форме, одна­ко они связаны, в отличие от вводных и большинства встав­ных конструкций, с предложением синтаксической связью. Споры по вопросу о связи с предикативной основой или ска­зуемым кажутся несколько схоластическими. Более перспектив­ным для синтаксической теории представляется дифференци­рованное описание периферийных обстоятельств, при котором учитывается степень участия предложно-падежной словоформы в структурно-семантической организации предложения¹. Вопрос о детерминирующих объектах не рассматривается, ибо они считаются синтаксическими формами иной природы, чем об­стоятельства, и в большинстве случаев связаны с выражением субъекта в предложении (например: У него горе. С сестрой плохо; Мальчику два года). Кроме того, детерминирующие объ­екты представляют меньше интереса в связи с новыми тен­денциями в русском синтаксисе, будучи в основном устоявши­мися синтаксическими образованиями.

Упоминание различных внешних обстоятельств, выражен­ных предложно-падежными формами, явление в русском язы­ке не новое. Вспомним зачины в древнерусских летописях, на­чинавшиеся словами В лето... . Употребление локальных и темпоральных обстоятельств со всеми признаками современ­ных детерминантов (термин Н.Ю. Шведовой) - явление давнее. Однако в течение многих веков в истории русского синтаксиса в этой позиции были представлены ограниченные семантиче­ские группы обстоятельств - преимущественно места и време­ни, что связано с самой их сущностью - указывать локальные и темпоральные границы высказывания.

Приметой нового литературного языка является формиро­вание обстоятельственных компонентов разных семантических групп. Потребность в них появилась именно в период форми­рования национальных литературных языков (данный процесс характерен для многих европейских языков периода их станов­ления), ибо в это время происходит максимальное развитие подчинительных структур в пределах простого предложения¹. Детерминирующее обстоятельство функционально соотносится с придаточной частью сложноподчиненного предложения, той формой распространения простого предложения на основе подчинительных отношений, которая была преобладающей в литературном языке прежних эпох. Исключение составляют локальные обстоятельства, которые многими лингвистами оце­ниваются как актанты. Ср. использование обстоятельств других семантических групп: При нашей встрече тов. Климанов не стал ссылаться на отпускную пору (газ.). - Когда мы встрети­лись, тов. Климанов...; Несмотря на неоднократные обращения посольства к властям с настойчивыми просьбами принять все необходимые меры, ясного ответа от властей до сих пор не получено (газ.). - Хотя посольство неоднократно обращалось... . Говоря об особенностях соотношения детерминирующих об­стоятельств и придаточных частей сложноподчиненного предложения, А.А. Камынина принципиально отличает об­стоятельственные обороты от деепричастных и причастных.

Характерно, что еще в текстах XVIII в., основной сфере развития детерминирующих обстоятельств, отмечается только четыре семантические разновидности: места, времени, цели и причины. За прошедшие столетия, и особенно в XX в., в рус­ском литературном языке возросло количество «внешних» об­стоятельств, детерминирующих в том числе. Типология обсто­ятельств недостаточно разработана, однако в «Русской грамма­тике» выделены следующие группы обстоятельственных детер­минантов: времени, пространства, причины и следствия, цели, условия и уступки, включения и исключения, выделительно­ограничительные и заместительные, сопутствия, обоснования, соответствия, способа, сравнения, сопоставления и совмещен­ные по значению обстоятельства. Обилие обстоятельственных значений связано с использованием новых, преимущественно отыменных предлогов, получивших большое распространение в литературном языке XIX - XX вв. (в силу, в зависимости от, в отличие от, по мере, в рамках, в области, в смысле, по части, по отношению к, по поводу, в лице, в счет, в честь, по случаю). Всего с формой родительного падежа соче­тается 132 производных предлога: На протяжении всего дли­тельного полета космонавтам удалось сохранить хорошее состояние здоровья, вполне приличное самочувствие и бодрое настроение (газ.); В ходе сердечной дружеской беседы были обсуждены вопросы дальнейшего развития сотрудничества (газ.); В соответствии с этим авторы «Истории Франции» дейст­вительно раскрывают основные этапы развития классовой Ж) борьбы (газ.); По мере восхождения по ступеням экономическо­го и социального прогресса необходимость учиться рациональ­ному возникает снова и снова (газ.).

Таким образом, активизация детерминирующих обстоя­тельств выражается как в повышенной частотности, так и в возросшем их разнообразии. Развитие же новых предлогов, употребляющихся преимущественно с обстоятельственным зна­чением, делает синтаксический облик современных предложно­падежных форм близким к аналитическим системам синтакси­са. Характерно, что В.М. Жирмунский даже самую предложно­падежную форму считал аналитической конструкцией.

Современное употребление предложно-падежных форм в свободных позициях и в позиции детерминирующих обстоя­тельств ослабляет синтагматическую цепочку больше, чем употребление обусловленных словоформ, всегда привязанных к определенным структурным схемам предложения: Мне груст­но; Народу полно; У нас неприятности. Но в обоих случаях синтаксические связи ослабляются благодаря «освобождению» предложно-падежных форм от обязанности быть распространи­телями в словосочетании.

Функционирование формы именительного падежа в зависимых синтаксических поизициях

Ослабление синтагматической цепочки возможно и в связи с другим, внешне противоположным процессом: употреблени­ем именительного падежа в позициях, в которых обычны формы косвенных падежей. В отличие от свободного функцио­нирования форм косвенных падежей формы именительного падежа используются в пределах предложения, часто в при- словной позиции. Зависимость форм именительного падежа поддерживается преимущественно порядком слов и линей­ной контактностью с главным словом.

Можно выделить две основные сферы употребления име­нительного падежа в зависимых позициях. Первая связана с разговорной речью, где формы именительного падежа употреб­ляются чаще всего. «Экспансия именительного падежа в сфере современной устно-разговорной речи осуществляется на широ­ком фоне общей тенденции к ослаблению спаянности компо­нентов различных цельнооформленных синтаксических еди­ниц» [23, 346]. Это связано с активным употреблением в разго-

ворном синтаксисе именительного представления. Но отмеча­ются и другие позиции именительного зависимого: распростра­нителя другого существительного, объекта при глаголе, распро­странителя при категории состояния и некоторые другие: вон майонез баночка; наша дача станция рядом; молоко есть па­кеты; как пройти бассейн «Москва»; любой трамвай сади­тесь; математика тяжело; дождь не страшно; каша хорошо [31]. Частично эти конструкции, с некоторыми структурными модификациями, перешли и в литературный язык: Лес-это чудесно. Обычно в форме именительного падежа указываются адреса: Москва, проспект Маркса, 5. Ср. с адресом, написан­ным Хлестаковым в «Ревизоре» Н.В. Гоголя: Его благородию, милостивому государю, Ивану Васильевичу Тряпичкину, В Санктпетербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже на­право.

Однако в литературном языке возникают и свои модели именительного зависимого, в большинстве случаев не имею­щие разговорного характера, а подчас приобретающие даже книжно-письменный характер. Это именительный одиночный и именительный кратный. Употребление именительного оди­ночного опирается на возрастающее количество несклоняемых имен. Выделяют несколько групп несклоняемых существи­тельных: 1) иноязычные заимствования, вошедшие в русский язык на протяжении последних двух столетий и особенно ак­тивно в XX в. (пианино, шоссе, эскимо, метро, радио, кино, мадам, кофе и др. - приблизительно 400 существительных); 2) незаимствованные существительные, потерявшие изменяе­мость и составляющие, в свою очередь, три подгруппы: а) бук­венные и звуковые аббревиатуры (РСФСР, ООН, НИИ, ТСО, АТС, РОНО и т.п.); б) сложносокращенные слова (замдекана, комвзвода); в) топонимы и фамилии (Шереметьево, Бородино, г. Пушкин; Гете, Горио). В словарях русского языка различ­ных типов около тысячи слов имеют помету «нескл.» или «не- изм.».

Не все несклоняемые существительные можно расценивать как форму именительного падежа в любой синтаксической по­зиции. Очевидно, следует исключить заимствованные сущест­вительные, у которых парадигматические свойства падежа вы­ражаются не формами словоизменения, а средствами контек­ста. Не случайно А.А. Зализняк относит их к так называемо­му нулевому типу склонения, считая все падежные формы этих слов омонимично выраженными формально. Именно эти существительные отмечаются обычно в словаре пометой «нескл.», в то время как топонимы или сложносокращенные слова (например: в селе Бородино, под городом Пушкин; об­ратился к замдекана) обозначаются как «неизм.». Именно эти последние группы слов более всего представляют тенден­цию к неизменяемости вполне изменяемых существительных [14].

Особенно активны определители, выраженные именитель­ным падежом числительного, расположенного в контактной пост­позиции к определяемому существительному: на расстоянии пять километров (вместо пяти километров)', для Олимпиады-88 (вместо восемьдесят восьмого года)', Айболит-66 (название кино­фильма, одно из первых свидетельств массового употребления та­ких форм).

Именительный кратный - синтаксическая группа, состоящая не менее чем из двух форм именительного падежа в атрибу­тивной позиции. Например, в предложении Поезд шел по маршруту Москва - Киев наблюдается использование обоих ва­риантов именительного зависимого. По отношению к слову маршрут вся группа Москва - Киев ведет себя подобно одиноч­ному существительному в присубстантивной позиции. Ср.: под городом Пушкин (именительный одиночный) - по маршруту Москва - Киев (именительный кратный) - на заводе «Больше­вик» (несогласованное приложение).

Особенностью именительного кратного является его упот­ребление при существительных с пространственным значени­ем (маршрут, участок, сообщение, район и др.): участок Ка­линин - Клин, сообщение Москва - Ленинград', с социативным значением: партия Карпов - Каспаров, матч «Дина­мо» - «Спартак»', с количественным значением: Матч кончил­ся с результатом два - ноль. Отношения же внутри комплекса ближе всего к сочинению, но это не совсем точно, так как да­леко не всегда именительный кратный можно заменить сочи­нительной конструкцией. Обычно эту связь называют сополо­жением. Соположенными бывают существительные, прилага­тельные, инфинитив: Он учился в Петербургском - Ленинград­ском университете; в прошедшие десять - пятнадцать лет; жи­вет по принципу есть - пить - спать. Характерно, что при сопо­ложении прилагательных и числительных форма именитель­ного падежа необязательна: они согласуются с постпозитив­ным существительным. Именительный кратный, а также дру­гие категории соположенных словоформ имеют оттенок книж­

ности и свойственны преимущественно деловому и публисти- ческому стилям: И у актера как бы лежит в кармане билет, который он предъявляет тоже по четырем ведомствам', те­атр - кино - телевидение - радио (газ.); Тема «человек - приро­да - общество» в интерпретации современной прозы стала предметом исследования критика (газ.); Двое детей - это все- таки двое детей. Так что какой там театр - филармония! (газ.). В случае присубстантивного употребления семантиче­ский состав существительных, как видим, расширяется.

Заканчивая анализ новых тенденций в развитии словосоче­таний и синтаксических связей, следует еще раз подчеркнуть, что активизация аналитических конструкций не упрощает син­таксическую систему, а дифференцирует стилистическое и ин­формативное использование синонимических возможностей синтаксических структур, ибо в большинстве случаев новые ти­пы словосочетаний употребляются наряду с традиционными и образуют, таким образом, синтаксические ряды, обогащая со­временный литературный язык.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

1. Адмони В. Г. Завершенность конструкции как явление синтаксической формы//Вопр. языкознания. 1958. № 1.

2. Акимова Г.Н. Детерминирующее обстоятельство в языке XVIII в.//Разви­тие синтаксических конструкций в русском литературном языке XVIII в. Ка­зань, 1972.

3. Акимова Г.Н. К вопросу о валентности переходных глаголов в русском языке//Теория языка. Методы его исследования и преподавания. Л., 1981.

4. Акимова Г,Н. О синтаксических потенциях глагола//Вопросы теории и методики изучения русского языка. Казань, 1976.

5. Апресян Ю.Д Синтаксис и семантика в синтаксическом описании//Едини­цы разных уровней грамматического строя и их взаимодействие. М., 1969.

6. Апресян Ю.Д. Экспериментальное исследование семантики русского глаго ла. М., 1967.

7. Арутюнова Н.Д. Общее языкознание. Внутренняя структура языка. М.,

1972. Разд. «Синтаксис».

8. Бабащева В.В. Переходные конструкции в синтаксисе. Воронеж, 1967.

9. Белова Е.Ю. Употребление переходных глаголов без прямого дополне- ния//Вестник ЛГУ. Сер. истории, языка и лит. 1981. Вып. 4. № 2.

10. Белоиіапкова В.А. Современный русский язык. Синтаксис. М., 1977.

11. Бондарко А.В. Вид и время русского глагола. М., 1971.

12. Горбачевич КС. О распространении конструкции с винительным паде­жом в современном языке//Рус. язык в школе. 1976. № 6.

13. Грамматика русского языка. М., 1954.

14. Граудина Л.К Вопросы нормализации русского языка. Грамматика и ва­рианты. М., 1980.

15. Жирмунский В.М. Об аналитических конструкциях//Общее и германское языкознание. Л., 1976.

16. Зализняк А.А. Русское именное словоизменение. М., 1967.

17. Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982.

18. Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М.,

1973.

19. Иванчикова Е.А. О развитии синтаксиса русского языка в советскую эпоху //Развитие синтаксиса современного русского языка. М., 1966.

20. Камынина А.А. Современный русский язык. Синтаксис простого предло­жения. М., 1983.

21. Котков С.И., Попова З.Д. Очерки по синтаксису южновеликорусской письменности XVII века. М., 1986.

22. Курилович Е. Проблема классификации падежей//Очерки по лингвистике. М., 1962.

23. Лаптева О.А. Активное функционирование устно-разговорных синтакси­ческих построений//Русский язык и советское общество. Морфология и синтак­сис современного русского литературного языка. М., 1968.

24. Ломтев Т.П. Вторичные синтаксические отношения между словами в предложении//Проблемы истории и диалектологии славянских языков. М., 1971.

25. Малащенко В.П. Свободное присоединение предложно-падежных форм имени существительного в современном русском языке. Ростов-на-Дону, 1972.

26. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. Л., 1978.

27. Очерки по исторической грамматике русского литературного языка XIX

в. Изменение в системе словосочетаний. М., 1964.

28. Попов А.С. Синтаксическая структура современных газетных заглавий и ее развитие//Развитие синтаксиса современного русского литературного языка. М., 1966.

29. Прокопович Н.Н. О процессах структурного преобразования словосочета­ний в современном русском языке//Развитие синтаксиса современного русского языка. М., 1966.

30. Распопов И.П. О так называемых детерминирующих членах предложе- ния//Вопр. языкознания. 1972. № 6.

31. Русская разговорная речь. М., 1973.

32. Сиротинина О.Б. Лекции по синтаксису русского языка. М., 1980.

33. Скобликова Е.С. Согласование и управление в русском языке. М., 1971.

34. Смирнова Г.А. К типологии несклоняемых существительных//Проблемы структурной лингвистики. М., 1976.

35. Фоминых Б.И. Синтаксическая структура заглавий//Уч. зап./МГПИ и:

В.И. Ленина. 1960. № 148. Вып. 10.

36. Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксис (Словосочетание). М., 1966.

37. Шведова Н.Ю. Детерминирующий объект и детерминирующее обсто тельство как самостоятельные распространители предложения//Вопр. языкозна­ния. 1964. № 6.

38. Юрченко B.C. Простое предложение в современном русском языке. Са­ратов, 1972.

39. Языковая номинация. М., 1977.

40. Янко-Триницкая Н.А. Развитие синтаксических форм слова//Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современного русского ли­тературного языка. М., 1968.

41. Ярцева В.Н. О синтаксической роли прямого дополнения в языках раз­личных типов//Члены предложения в языках различных типов. Л., 1972.