Глава XIII

I. О третьей врожденной наклонности или о дружбе, которую мы питаем к другим людям. — II. Она склоняет нас одобрять мысли наших друзей и обманывать их ложными похвалами.

Изо всех наших наклонностей, взятых в общем смысле и в том смысле, как я объяснил в первой главе, остается лишь наша наклонность к людям, с которыми мы живем, и ко всем окружаю-

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

379

щим нас предметам; о ней я не скажу почти ничего, потому что это относится скорее к морали и политике, чем к нашему предмету. Так как эта наклонность всегда связана со страстями, то было бы уместнее, пожалуй, говорить о ней лишь в следующей книге, но порядок в данном случае не так важен.

I. Чтобы вполне понять причину и действия этой врожденной наклонности, следует знать, что Бог любит все свои творения и тесно связывает их одни с другими для их взаимного сохранения;

ибо любя постоянно создаваемые Им творения, потому что это Его любовь создает их, Он также постоянно влагает в наши сердца любовь к ним, потому что Он постоянно вызывает в нашем сердце любовь, подобную своей. Для того же, чтобы врожденная любовь, которую мы имеем к самим себе, не уничтожала и не ослабляла слишком любви, которую мы имеем к вещам, находящимся вне нас, и чтобы, напротив, обе эти любви, влагаемые в нас Богом, взаимно поддерживали и укрепляли одна другую. Он связал нас со всем окружающим, а особенно с существами того же рода, как мы, таким образом, что их бедствия естественно нас огорчают, их радость нас радует, их величие, их унижение, их умаление, как нам кажется, увеличивает или умаляет наше собственное существо. Новые титулы наших родственников и друзей, новые приобретения людей, имеющих самое близкое отношение к нам, победы и завоевание нашего государя и даже открытие нового света, по-видимому, прибавляют нечто к нашему существу. Имея связь со всеми этими вещами, мы радуемся их величию и обширности; мы желали бы даже, чтобы этот мир не имел пределов; и мысль некоторых философов, что звезды и вихри бесчисленны, не только кажется достойной Бога, но также очень приятна человеку, который чувствует тайную радость при мысли, что составляет часть бесконечного; потому что, как бы он ни был мал сам по себе, ему кажется, что он становится как бы бесконечным, сливаясь с бесчисленными существами, окружающими его.

Правда, наша связь с телами, вращающимися в этих громадных пространствах, не особенно тесна. Большинство людей ее не замечают, и есть люди, столь мало интересующиеся открытиями, делаемыми в небесах, что можно было бы подумать, что люди не связаны с ними от природы, если бы мы не знали, что это происходит вследствие или незнания, или слишком большой привязанности их к другим вещам.

Хотя душа соединена с телом, которое она одушевляет, однако она не всегда ощущает все движения, происходящие в нем, или если и чувствует их, то не всегда прилежит к ним; волнующая ее страсть бывает часто сильнее затрагивающего ее ощущения, и потому она, по-видимому, дорожит больше предметом своей страсти, чем своим собственным телом; ибо, главным образом в силу страстей, душа распространяется на внешние предметы и чувствует, что она действительно связана со всем окружающим; точно так же, как в силу

 

380

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

ощущения распространяется она в своем теле и познает, что она связана со всеми частями, составляющими его. Но как из того, что человек, охваченный страстью, готов умереть и не интересуется более сохранением своей жизни, нельзя заключать, что душа его не связана с его телом, так на том основании, что есть вещи, в которых мы не участвуем, не следует воображать, что мы не связаны от природы со всеми вещами.

Хотите ли вы, например, узнать, связаны ли люди со своим государем, своим отечеством. Поищите людей, знакомых с их интересами и не имеющих личных дел, занимающих их, — вы увидите тогда, как велик их интерес к новым известиям, как сильна тревога за сражения, радость по поводу побед, печаль при поражениях. Вы увидите тогда ясно, что люди тесно связаны со своим государем и

отечеством.

Точно так же, если вы хотите знать, дорожат ли люди Китаем или Японией, планетами и неподвижными звездами, то найдите или вообразите людей, страна и семья которых пользуются полным миром, людей, не имеющих особых страстей и не чувствующих в настоящую минуту связи с вещами более близкими нам, чем небеса; — и вы увидите, что, если у них есть некоторое представление о величине и природе небесных светил, они будут радоваться открытию новых светил, будут с удовольствием рассматривать их, а если они более знающи, они охотно займутся наблюдением и вычислением их движений.

Люди, поглощенные всецело делами, нисколько не заботятся о том, что появилась какая-то комета или произошло затмение; но люди, не столь сильно привязанные к вещам близким им, бывают очень озабочены этого рода явлениями, потому что на самом деле нет ничего, с чем бы мы ни были связаны, хотя не всегда мы чувствуем, что наша душа связана, я не говорю, со своею рукою, но со своим сердцем и мозгом.

Самая тесная природная связь, установленная Богом между нами и Его творениями, — это связь, соединяющая нас с людьми, с которыми мы живем. Бог повелел нам любить их, как самих себя; а чтобы любовь сознательная, которою мы любим их, была бы прочна и постоянна. Он поддерживает ее и укрепляет непрестанно врожденною любовью, которую влагает в нас. Для этого он установил известные невидимые узы, принуждающие нас как бы неизбежно любить их, заботиться об их сохранении, как о своем собственном, и смотреть на них как на необходимые частицы целого, которое мы составляем вместе с ними и без которого мы не можем существовать.

Ничего нет изумительнее этих природных соотношений между наклонностями человеческого духа, движениями его тела и между этими наклонностями и этими движениями. Вся эта таинственная связь есть чудо, которому нельзя довольно надивиться и которое мы никогда не сумеем понять. При виде, например, какого-нибудь бедствия, поража-

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

381

ющего нас внезапно, или которое, как мы чувствуем, мы не можем преодолеть своими собственными силами, мы издаем громкий крик. Этот крик, часто издаваемый нами бессознательно, просто в силу устройства машины, неизбежно будет услышан теми, кто находится настолько близко, чтобы подать нужную помощь. Он трогает их, этот крик, и они понимают его, какой бы нации и какого бы сословия ни были; ибо это крик всякого языка и всякого сословия, каким он и должен быть действительно. Он потрясает мозг и моментально изменяет всецело состояние тела у людей, которые услышали его; он даже заставляет их бежать на помощь без размышления. Но он также быстро действует на их разум и принуждает их желать помочь и подумать о средствах помочь тому человеку, которому принадлежит эта природная мольба, лишь бы эта мольба, или, вернее, настоятельное повеление было настоящим и согласным с правилами общества. Ибо нескромный крик, крик, изданный без причины или из пустого страха, вызывает у присутствующих, вместо сострадания, негодование или насмешку, потому что, крича без причины, мы злоупотребляем вещами, установленными природою для нашего сохранения. Этот нескромный крик, естественно, вызывает неприязнь и желание отомстить за вину перед природою, я хочу сказать, перед порядком вещей, если тот, кто закричит без причины, сделал это произвольно. Но подобный крик вызовет лишь насмешку и некоторое сострадание без неприязни и желания мести, если причиною его был страх, т. е. ложная видимость настоятельной нужды, заставившая кого-нибудь вскрикнуть; ибо насмешка нужна для того, чтобы успокоить такого человека, как трусливого, и исправить его; а сострадание — чтобы помочь ему, как слабому; невозможно представить себе чего-либо лучше устроенного.

Я не намереваюсь объяснять на примерах, какие пружины и соответствия установлены Творцом природы в мозгу людей и всех животных, чтобы поддержать связь и согласие, необходимые для их сохранения. Я привожу лишь некоторые размышления об этих пружинах, чтобы читатель подумал о них и исследовал тщательно не то, каким образом действуют эти пружины и как действие их сообщается через воздух, свет и все небольшие тела, окружающие нас, ибо это почти непостижимо и не необходимо, но по крайней мере, чтобы читатель узнал результат их действия. Путем различных наблюдений можно узнать узы, связывающие нас между собою, но нельзя узнать с некоторою точностью, как это делается. Мы видим без труда, что часы показывают время, но нужно время, чтобы узнать причины этого; в мозгу же самого маленького животного столько различных пружин, что ничего подобного мы не найдем в самых сложных машинах.

Если невозможно понять в совершенстве пружин нашей машины, то зато нет и безусловной необходимости понимать их; чтобы правильно поступать, безусловно необходимо лишь знать, какие действия эти пружины могут произвести в нас. Чтобы пользоваться

 

382

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

часами, нет необходимости знать, как они сделаны; но нам необходимо, по крайней мере, знать, что они показывают часы, если мы хотим пользоваться ими и распределять по ним свое время. Между тем есть люди, столь мало способные к рассуждению, что их можно сравнить с совершенно неодушевленными машинами. Они почти не ощущают в себе пружин, которые ослабевают при виде предметов;

часто, волнуясь, они не замечают своих собственных движений;

они — рабы, не чувствующие своих уз; наконец, ими управляют тысячью разных способов, а они не знают руки Того, Кто ведет их. Они думают, что они сами единственная причина всех движений, происходящих в них, и не различая, что происходит в них, вследствие свободного акта их воли, от того, что происходит в них, вследствие воздействия окружающих их тел, они думают, что сами руководят собой, тогда как ими руководит кто-то другой. Но здесь не место объяснять это.

Отношения, установленные Творцом природы между нашими врожденными наклонностями, чтобы связать нас друг с другом, кажется, еще достойнее нашего прилежания и исследования, чем отношения, существующие между телами или между духами по отношению к телам. Ибо все в них установлено таким образом, что наклонности, по-видимому, самые противные обществу, оказываются полезнейшими для него, если они умеренны.

Желание величия, например, которое имеют все люди, само по себе ведет к распадению всякого общества. Однако это желание умеряется порядком природы так, что служит ко благу государства больше, чем многие другие слабые и непрочные наклонности; ибо оно вызывает соревнование, побуждает к добродетели, поддерживает мужество в служении отечеству, и если бы солдаты, а особенно офицеры, не стремились к славе и чинам, то не одерживалось бы столько побед. Так что все люди, составляющие армию, служа только ради своих частных выгод, приносят благо всей стране. Из этого мы видим, что для общественного блага очень полезно, чтобы все люди имели тайное желание величия, лишь бы оно было умеренно.

Но если бы все отдельные лица были тем, что они суть на самом деле; если бы они откровенно говорили другим, что хотят быть главными членами в обществе, которое составляют, и отнюдь не быть последними, то это не могло бы повести к общему объединению. Все члены одного тела не могут быть головою и сердцем его;

нужны руки и ноги; как большие, так и малые члены; как люди повинующиеся, так и повелевающие. И если бы каждый говорил прямо, что он хочет повелевать и отнюдь не повиноваться, как на самом деле каждый от природы этого желает, тогда, очевидно, все политические общества уничтожились бы, и беззаконие и несправедливость воцарились бы повсюду.

Итак, необходимость требовала, чтобы люди, наиболее умные и наиболее способные стать благородными частями политического тела

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

383

и повелевать другим, были бы от природы вежливы, т. е. чтобы были, в силу тайной наклонности, склонны выказывать другим своим обращением и своими словами, вежливыми и учтивыми, что они считают себя незаслуживающими того мнения, которое имеют о них, и считают себя последними людьми, но, напротив, те, с кем они говорят, заслуживают всяких почестей и к ним они питают большое уважение и почтение. Словом, в силу недостаточной любви к ближнему и любви к порядку необходимо было, чтобы люди, повелевающие другими, обладали уменьем обманывать их мнимым смирением, состоящим только в учтивостях и словах, и пользоваться тем, не возбуждая зависти, первенством, которое неизбежно во всех телах. Ибо этим путем все люди некоторым образом обладают желаемым величием: сильные обладают им действительно, а малые и слабые — лишь в воображении, будучи убеждаемы отчасти учтивос-тями других, что их не принимают за то, что они суть, т. е. за последних между людьми.

Из только что сказанного нами легко мимоходом сделать тот вывод, что большая ошибка против учтивости говорить часто о себе, особенно говорить похвалу, хотя бы мы обладали всякими достоинствами; ибо непозволительно говорить с людьми, с которыми мы беседуем, так, как если бы мы считали их ниже себя, разве только в особых случаях, когда видимые и явные признаки возвышают нас над другими. Ибо, в конце концов, презрение — это последнее оскорбление; оно всего способнее разрушить общество, и, естественно, нам нечего надеяться, чтобы человек, которому мы показали, что ставим его ниже себя, когда-либо мог сблизиться с нами, потому что люди не могут вынести, чтобы они были последними частями тела, которое составляют.

Итак, наклонность людей говорить учтивости, весьма хороша для того, чтобы уравновешивать их наклонность к почтению и возвышению и чтобы смягчить внутреннее страдание, которое испытывают люди, являющиеся последними частями политического тела. Не подлежит сомнению, что соединение этих двух наклонностей имеет очень хорошие следствия для поддержания общества.

Но и в этих наклонностях, как и в дружбе, сострадании, доброжелательстве и других, ведущих к объединению всех людей, бывает странное извращение. То, что должно было бы поддерживать гражданское общество, часто служит причиною его разложения и распадения и, чтобы мне не уклоняться от своего предмета, причиною передачи и укоренения заблуждений.

II. Из всех наклонностей, необходимых для гражданского общества, наиболее вводят нас в заблуждение дружба, благосклонность, признательность и все наклонности, побуждающие нас говорить слишком похвально о других в их присутствии.

Мы не ограничиваем нашу любовь личностью наших друзей;

вместе с нами мы любим все вещи, каким-либо образом принадлежащие им; а так как они, обыкновенно, с достаточною страстью

 

384

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

отстаивают свои взгляды, то незаметно они склоняют нас им верить, одобрять их и защищать их даже с большим упорством и страстью, чем это делают они сами; ибо часто неприлично им отстаивать свои взгляды с жаром, а нас нельзя порицать за то, что мы защищаем их. В них это было бы себялюбием, в нас оно — великодушие.

Мы питаем привязанность к другим людям в силу нескольких причин, ибо они могут нравиться нам и служить нам различными способами. Сходство характера, наклонностей, занятий, их наружность, обращение, их добродетель, их имущество, привязанность или уважение, которое они выказывают нам; услуги, которые они нам оказали или которые мы надеемся получить от них, и многие другие частные причины заставляют нас любить их. Итак, если случится кому-нибудь из наших друзей, т. е. лицу, или имеющему те же наклонности, или красивой наружности, или с приятною манерою говорить, или почитаемому нами добродетельным или очень знатным, или выражающему нам привязанность и уважение, или оказавшему нам какую-нибудь услугу, или от которого мы надеемся получить услугу, или, наконец, которого мы любим по какой-нибудь другой особой причине, — если случится, говорю я, что это лицо утверждает какое-нибудь положение, мы сейчас же убеждаемся в нем, не пользуясь своим рассудком. Мы отстаиваем его мнение, не утруждая себя вопросом, согласно ли оно с истиной, и часто даже, вопреки нашей собственной совести, в силу темноты и расстройства нашего разума, в силу испорченности нашего сердца, в силу выгод, которые мы надеемся извлечь из своего ложного великодушия.

Здесь нет необходимости приводить тому отдельные примеры, ибо достаточно провести один час в обществе, чтобы заметить несколько примеров, если только пожелать немного подумать над этим. Благосклонность и одобрение большинства (la faveur et les rieurs, как говорится обыкновенно) лишь изредка бывают на стороне истины, и почти всегда — на стороне лиц, которых мы любим. Говорящий услужлив и учтив, следовательно, он прав. Если то, что говорит такой человек, лишь вероятно, оно будет принято как истинное; если то, что он утверждает, безусловно смешно и нелепо, оно окажется, по крайней мере, весьма вероятным. Это человек, который меня любит, меня уважает, который мне оказал какую-нибудь услугу, который готов и может оказать мне ее, который отстаивал мое мнение в других случаях; следовательно, я буду неблагодарен и неблагоразумен, если буду противоречить его мнениям и даже если не одобрю их. Вот как люди насмехаются над истиной, как заставляют ее служить своим интересам и перенимают ложные воззрения друг от друга.

Порядочный человек не должен порицать за то, что его наставляют и просвещают, если это делается согласно правилам вежливости; когда же наши друзья оскорбляются тем, что мы скромно показываем им, что они ошибаются, приходится позволить им

 

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

385

любить себя и свои заблуждения, потому что они этого хотят, и мы не имеем власти приказывать им и изменять их образа мысли.

Но истинный друг никогда не должен одобрять заблуждений своего друга, ибо мы должны принять во внимание, что делаем им больше вреда, чем думаем, когда защищаем все их воззрения без разбора. Наше одобрение лишь преисполняет тщеславием их сердца и утверждает их в их заблуждениях; они становятся неисправимы и, наконец, действуют и судят так, как если бы были непогрешимы.

Отчего самые богатые, могущественные, благородные люди и вообще все, стоящие выше других, весьма часто считают себя непогрешимыми и держат себя так, как если бы были гораздо умнее людей низкого или среднего состояния, как не оттого, что все их мысли без различия и рабски одобряются? Итак, одобрение, которое мы выказываем нашим друзьям, мало-помалу заставляет их думать, что они умнее других, и это делает их гордыми, дерзкими, неблагоразумными и способными впасть в самые грубые заблуждения, не замечая этого.

Вот почему часто наши враги оказывают нам большую услугу и больше просвещают наш разум своими возражениями, чем наши друзья одобрениями, потому что наши враги принуждают нас быть настороже и быть внимательными к вещам, которые мы утверждаем, чего одного достаточно, чтобы заставить нас увидеть свои заблуждения. Наши же друзья только усыпляют нас и сообщают ложную уверенность, которая делает нас тщеславными и невежественными. Итак, люди никогда не должны восхищаться своими друзьями и соглашаться с их мнениями по дружбе, точно так же, как не должны противоречить мнениям своих врагов по неприязни; но они должны отрешиться от духа лести и противоречия, быть искренними и одобрять очевидность и истину везде, где они ее находят.

Мы должны также хорошенько запечатлеть в своем разуме, что большинство людей склонно льстить и говорить нам приятное в силу своего рода врожденной наклонности, чтобы показаться умными или чтобы приобрести расположение других и в надежде на некоторую взаимность или, наконец, побуждаемые своего рода злорадством и желанием надсмеяться; и нам не должно кружить голову все, что нам могут сказать. Не видим ли мы постоянно, что лица, которые совсем друг друга не знают, тем не менее превозносят друг друга до небес, иногда даже при первом свидании и разговоре? разве мы не видим очень часто, как люди воздают преувеличенные похвалы и выражают необычайное восхищение кому-нибудь, кто говорит в обществе в присутствии даже тех, с кем насмехались над ним незадолго перед этим? Не всегда, когда раздаются восклицания, когда бледнеют от восхищения и бывают как бы поражены услышанным, это служит верным доказательством, что тот, кто говорит, говорит прекрасные вещи; вернее, что он говорит льстивым людям, что у него есть друзья, а может быть, и враги, потешающиеся над ним. Это доказывает лишь, что он говорит увлекательно, что он