Человек и животные

Кондильяк не принимает точки зрения о том, что животные являются автоматами, со­вершенно правильно считая, что взгляд на это весьма устарел. Он считает, соглаша­ясь, как он сам говорит, с общераспростаренным мнением, что животные способны иметь некоторые познания. Против, как говорит «непризнанный отец позитивизма», только философы – «т.е. люди, которые обыкновенно предпочитают выдуманную ими нелепость общепризнанной истине» (т.2 с.436-437). Но, Кондильяк, им это «прощает», «ибо если бы они высказали меньше нелепостей, то среди них было бы меньше знаменитых писателей» (там же, с.437).

Животное «учится, но без всякого намерения учиться; оно не ставит себе цели приоб­рести зна­ния, чтобы создать из них систему; оно целиком поглощено удовольствиями, к которым стремится, и сраданиями, которых избегает; им руководит лишь один этот интерес; оно движется вперед, не зная конечного пункта своего движения» (т.2 с.439)

Основная причина того, что у животных не наблюдается умственного прогресса со­стоит, по мнению Кондильяка, в том что они лишены возможности интенсивно обмениваться идеями, потому с каждым поколением идет простое воспроизводство од­ного и того же опыта. У животных, говоря современной терминологией, отсутствует механизм традиции. Это мнение Кондильяка совершенно правильно. Но он идет дальше в глубине своих наблюдений, предвос­хищая идеи своего соотечественника Г. Тарда. Он подмечает то, что люди чрезвычайно способны к подражанию, что у животных проявлено не так сильно. Далее он говорит, и говорит совершенно пра­вильно, о значении языка в человеческой культуре.

Инстинкт и разум.

Кондильяк говорит, что в каждом человеке существует как бы два Я. Это Я, которое действует по привычке; и Я, которое действует сознательно. «Первое осязает, видит, оно управляет всеми животными способностями. Его задача- руководить телом, охра­нять его от всяких случайно­стей и постоянно заботиться о его сохранении.

Второе я, предоставив первому все эти заботы, занимается другими вещами. Оно забо­титься о приращении нашего счастья. Его достижения умножают его желания, его ошибки возрождают их с большей силой; препятствия служат для него только непре­рывно новые импульсы, занятие формирует его характер» (т.2 с.451)

МАЛЬБРАНШ И КОНДИЛЬЯК

К философии Мальбранша он относится довольно критически, но при этом отмечает, что Мальбранш – это один из величайших умов XVII столетия. Более того, он считает, что Локк не обладал той степенью проницательности, литературным талантом и мето­дичностью мышления, которой обладал Мальбранш: «Никто не может сравниться с ним, когда он схватывает истину. С какой проницательностью он анализирует ошибки чувств, воображения, ума и сердца! Ка­кими красками рисует он различные ха­рактеры лиц, впавших в заблуждения при разыскании истины! Когда же он сам обманывается, это так пленительно, что он кажется ясным даже то­гда, когда его невозможно понять» (Кондильяк Э. б. Сочинения в трех томах. Т. 2 М.: Мысль, 1982. С.63)

К окказиона­лизму Кондильяк не прибегает, но он применяет окказионалные причины при рас­смотрении психофизической проблемы. По его мнению, тело совершенно от­лично от души и мо­жет быть лишь поводом возникновения знаний. Вот что он пишет: «Поскольку душа отлична от тела, тело может быть лишь окказиональной причиной того, что, по-видимому, порождается в ней. Отсюда следует сделать вывод, что наши органы чувств суть лишь окказионально ис­точник наших знаний. Но то, для возникно­вения чего какая-то вещь служит поводом, может возникать и без нее, так как следствие зависит от своей окказиональной причины лишь при оп­ределенном предпо­ложении» (т.1 с.76)

Суть же того, что он считал источником знания чувства – это следствие фундаменталь­ного гре­хо­падения человека. До грехопадения душа властвовала над чувствами, и знала все без обращения к чувствам. Поэтому, когда он говорит, что все происходит из чув­ства – это относится к грешной душе, душе в состоянии «грехопадения». Но, с точки зрения своей «грешной» души, он нападает на сторонников «врожденности» идей, к которым относится Мальбранш и его последователи. Он считает, что «ясность и отчет­ливость» разного рода ис­ходных идей не является критерием того, что они «фундамен­тально» организуют сознание. Бо­лее того, утверждая, что существуют «врожденные» идеи, картезианцы и мальбранисты никак не могут определиться по по­воду того, что означает сама «идея».