7. «Русское начало» в изображении Хайдеггера
Хайдеггер нередко пишет о “русском начале” (das Russentum), также и в его соотношении с “немецким началом” (das Deutschentum). Вот одно из высказываний, приведенных в конце 96 тома, т. е. относящихся в 1941 году: «Русские, – писал Хайдеггер, – уже столетие назад много знали, и знали точно, о немецком начале, о метафизике и поэзии немцев. А немцы не имели никакого понятия о России. Перед каждым практически-политическим вопросом, [вместе] с которым мы должны соотнести себя с Россией, стоит единственный вопрос: кем же, собственно, являются русские. Как коммунизм (взятый в виде безусловного марксизма), так и современная техника суть полностью европейские явления. Оба – только инструменты русского начала, а не оно само»[35].
Изречение это считаю по-своему верным и не устаревшим. И до сих пор в России куда больше изучают и ценят “позитивные” европейские, включая “немецкие” ценности, правовые достижения, культуру в широком смысле слова, чем это делают по отношению к русскому началу, к русской культуре (по большей части редко, небрежно, предубежденно, мобилизуя ходячие стереотипы) европейцы, включая немцев. Что касается приводимых далее высказываний Хайдеггера о русском начале, то скажу, забегая вперёд: они резко контрастируют с тем, как философ обрисовывает “еврейское начало”. Если евреи как нация, особенно на стадии развёртывания того, что Хайдеггер называет “интернациональным”, “мировым еврейством”, описаны отчужденно, резко обвинительно (как, якобы, впитавшие в свою деятельность, ментальность, в свою сущность все беды, искажения, утраты (-losigkeiten) Нового времени), то “русское начало” охарактеризовано и более сочувственно, и с акцентированием устремлений, имеющих не “machenschaftlichen”, т, е. меркантильно-расчетливый, а скорее духовный характер. (В откликах имеется замечание, что Хайдеггер писал это ещё до нападения нацистской Германии на СССР, надеясь на возможный союз Германии с Россией в борьбе против англо-американского блока. Зная, как плохо Хайдеггер разбирался в реальной политике, такого фактора исключать нельзя).
Поразительно, но уже после начала войны среди заметок “Черных тетрадей” редко встретишь пренебрежение, тем более ненависть Хайдеггера к “русскому началу”. Более того, рассуждения о “русском (начале) подчас используются Хайдеггером для того, чтобы высветить случаи сохранения или поисков в принципе утрачиваемых эпохой Нового времени “смыслов”, “содержаний” – почему эту эпоху и справедливо назвать, как полагает философ, эпохой «безусловной утраты смысла (der unbedingten Sinn-losigkeit)»[36]. Именно внутри этого контекста Хайдеггер снова заводит речь о русских, о “русском начале” (“das Russentum”).
Прежде чем будет приведена соответствующая цитата, необходимо сделать общее предварительное замечание. Философию Хайдеггера в учебниках подчас аттестуют как “атеистический экзистенциализм”. В глубоких специальных исследованиях показано, что в подобных обобщающих характеристиках перечеркивается сугубая сложность отношения Хайдеггера к религии, теологии, к самому вопросу о Боге. Что сам Хайдеггер числит атеизм, каким он предстал в Новое время, среди главных изъянов нововременных идейных тенденций, хорошо видно в “Черных тетрадях”. Атеизм он тоже увязывает с властью “Machenschaft”.
Приведу одну удивительную выдержку из Хайдеггера: «Достоевский сказал в заключении к 1 главе “Бесов”: “А у кого нет народа, у того нет и бога” (цитирую по русскому оригиналу; эти слова в споре с Верховенским произносит Шатов – Н.М.). Но у кого, – спрашивает Хайдеггер, – есть народ и как он есть – и [именно как] свой народ? Только у того, у кого есть Бог? Но у кого есть Бог и как он есть?»[37]. Трудностей немало. Из дальнейшего рассуждения выясняется, что на тернистом пути обретения Бога и, стало быть народа, опять-таки требуется, по Хайдеггеру, обрести «Seyn, бытие в его истине. Только отнесенность к Seyn в состоянии обеспечить [саму] возможность сохранить нужду в отлике Бога»[38].
В непосредственной близости к вклинившемуся разговору о Достоевском Хайдеггер располагает пассаж, снова же посвященный русскому (началу): «Необозримая простота русского начала (des Russehtums) включает в себя нечто непретенциозное и необузданное – и обе черты в их взаимопринадлежности. Большевизм, полностью нерусский, есть одна из опасных форм, способствующих вырождению сущности русского [начала] и потому развязыванию исторического процесса негативного движения; как таковая форма он приуготовляет возможность деспотии des Riesigen, но содержит и другую возможность – что это das Riesige выродится в безосновность своей собственной пустоты и лишит фундамента существенность народа» (Ebenda, S. 65).
Приведу ещё одно рассуждение Хайдеггера о русском начале, которое поясняет, почему он фактически продолжает начатый здесь (через ссылку на Достоевского) разговор о Боге. «В сущности русского начала заключены сокровища ожидания скрытого Бога, которые превосходят [значение] всех сырьевых запасов. Но кто поднимет их на поверхность? т. е. освободит (так), чтобы высвечивалась их сущность…? Что должно произойти, чтобы таковое стало исторической возможностью?» Ответ типовой: снова апелляция к “das Seyn”: «Само бытие (Seyn) должно в первый раз одарить собою (sich verschenken) в своей сущности и к тому же это должно исторически преодолеть верховенство сущего (Seienden) над бытием, преодолеть метафизику в её сущности»[39].
Более конкретны и относятся к обсуждаемой теме (в силу исторической повязанности русского начала с большевизмом) те нередкие (особенно в 96 томе) рассуждения Хайдеггера, где обсуждается и резко осуждается большевизм (и где он, в частности, сопоставляется с национал-социализмом). Воспроизведу соответствующую цитату, не переводя ранее разъясненные, сплошь употребляемые понятия: «Национал-социализм – не большевизм, а последний – не фашизм, но оба суть “machenschaftliche Siegen der Machenschaft” (т. е. основанные на Machenschaft победы этого начала, des Riesigen – Н.М.) – эти колоссальные (riesige) формы завершения Нового времени – они основаны на расчетливом злоупотреблении народным началом (Volkstümern)»[40]. “Злоупотребление” народным началом в случае русских Хайдеггер как раз и усматривает в большевизме.
О большевизме – в связи с русским началом – сказано нечто предельно жесткое: «Россия – не Азия, она не азиатская [страна], но она столь же мало принадлежит Европе. И большевизм, тем более – не русское [начало]. Таким образом возникает темная опасность того, что обновленное и радикальное упрочение большевизма (т. е. авторитарного госкапитализма, который не имеет ни малейшего отношения к социализму, основанному на чувстве) надолго отодвинет пробуждение русского [начала] из-за деспотии техники и индустриальной интеллигенции.
Данное упрочение приведёт только к разграблению страны, представленной в качестве западной и на этом пути используемой… “Западные (люди) (Western) теперь уже не помещены (а ещё меньше помещены немцы) внутрь такого исторического осмысления, которые для сущностного осмысления русского начала было бы сильным и достаточно творческим»[41].
Подобных текстов немало (см., например, пассажи в Überlegungen XIII – S. 42, 43–46 и др. о “деспотическом коммунизме” и “авторитарном социализме”). В них повторяется ряд идей и оценок. 1) “Русское начало” (также и “славянское” в нем) не имеет ничего общего с большевизмом. 2) Подчеркивается: идет своего рода историческое противоборство “русского начала” с большевизмом, причем исход этой борьбы не известен. 3) «Нераскрытая тайна русского начала (не большевизма), – пишет Хайдеггер, – тайна как таковая, может быть сохранена и обоснована только через изначальное выговаривание (Ersagen – такого слова нет и в достаточно больших словарях – Н.М.) бездны бытия (Seyns)[42].
Как только Хайдеггер начинает говорить о Seyn, всё становится очень туманным…
4) Большевизм не имеет ничего общего и с “азиатским”, и со “славянским”, сохраненными в “русском начале”. Для Хайдеггера это значит, что у большевизма нет общих корней с “арийской основополагающей сущностью (Grundwesen)”. Большевизм, объявляет философ, не вдаваясь в объяснения, проистекает из европейско-западной нововременной рациональной метафизики. И затем Хайдеггер ставит вопрос: «что случится, если большевизм разрушит русское начало, если отождествление русского (начала) с большевизмом полностью завершит это разрушение?»[43].
«Предварительное условие, – пишет Хайдеггер, – состоит в том, чтобы мы забыли Многое – возможно, всё, что теперь господствует над жизнью. Возможно, в побуждении к такому забвению поможет необычное разрушение нововременной Европы»[44]. И вот такие мысли об «очищении» через «разрушение Европы» (нацисты и устроили одно такое разрушение!) принадлежат к самому страшному, если не чудовищному, что имеется и нарастает в заметках Хайдеггера к началу 40-х годов. И такие оценки философа уже вызывали, что вполне ясно, возмущение участников обсуждений.
8. Хайдеггер о «немецком начале» (das Deutschtum)
Если читатели подумают, что Хайдеггер, относясь критически к другим нациям, восхваляет свою собственную нацию, “немецкое начало”, то это будет серьёзным заблуждением. По крайней мере в опубликованных в 94–96 томах “Черных тетрадей” (пока неизвестно, что содержится в томах последующих) подход, который обелял бы и возвеличивал немцев, не применяется. Две главные причины объясняют, почему случилось именно так.
Первая из них: в 20–40-х годах XX века (и ещё раньше – в период Первой мировой войны) никак нельзя было не видеть или отрицать, что Германия находится в затяжном и очень глубоком кризисе (а он дорого обходился и впоследствии еще дороже обошелся её народу и всему остальному миру).
Вторая причина: бóльшая часть вышедших в свет “Черных тетрадей” писалась тогда, когда философ, после недолгого “пакта” с национал-социализмом, разочаровался в этом движении, в его идеологии, в частности и в особенности в его философско-теоретическом “сопровождении”.
В дебатах, кстати, обсуждался вопрос о том, что Хайдеггер в период нацистского “ангажемента” как будто лелеял дерзновенные планы на то, что будет идейно руководить (führen) фюрером (Führer)… Если философ действительно надеялся на это, то с первых его шагов “в рядах” партии фюрера ему дали ясно понять: претендентов на “ведущую” философскую роль более чем достаточно, прежде всего из давних “партийцев”. Да и руководить фюрером ни у кого, в сущности, не получалось… С течением времени нарастало недовольство Хайдеггера реальным тогда национал-социализмом, в том числе тем, как в нем трактовался вопрос о состоянии “Deutschtum”, “немецкого начала”, немецкой нации. Торжественно-парадной, гордяческой тональности “народнического” по внешним атрибутам национал-социализма Хайдеггер не принял, причем изначально и категорически.
Хайдеггер задается фундаментальным вопросом: «Является ли Германия страной немцев, исполнена ли её история проникновением немцев в её сущность или немцы тоже истощают себя, занимаясь всего лишь расширением и распространением той высшей формы, благодаря которой высвобождаются все утвердившиеся силы Machenschaft?»[45].
Вопрос о немцах и немецком начале, как его формулирует Хайдеггер, оказывается чрезвычайно сложным уже в его постановке, в поиске ответа, не говоря о такой неясности: а можно ли вообще получить сколько-нибудь удовлетворительный ответ в исторических ситуациях, когда господствует Machenschaft? Вот почему на некоторых страницах 96 тома философ рассуждает о “скрытой немецкости” (die verborgene Deutschheit)[46] применительно к усложнившейся ситуации уже разразившейся и ведущейся войны. К павшим на войне, к её жертвам отношение ясное: каждый, кто [лишь] рассуждает об этом, «должен знать, что воин (der Krieger) был существеннее, чем когда-нибудь может быть тот, кто пишет (Schreiber)» – утверждает Хайдеггер. (Ebenda, S. 40, 41).
Продвижение понимания «к сущности немецкого начала, его исторического предназначения, – пишет Хайдеггер, – уклоняется от исторического расчета [только] на основе знания о народе и его истории (durch Volks-und Geschichtskunde)»[47]. По Хайдеггеру, обретению такого размышления и понимания проблемы может способствовать лишь особый момент “решения” – но решения бесконечно трудного. Для него, – увещевает философ, – требуется «мужество». Но всему препятствует та же власть Machenschaft. «Насколько все сферы власти Machenschaft препятствуют всякой ответственности?»[48], – задается еще одним вопросом Хайдеггер. Несколькими строками позже следует уже известный нам пассаж о еврейской нации и её “одаренности” к счету и расчету – rechnerische Begabung.
Надежды, конечно же, у Хайдеггера увязаны – как и во всех случаях – с движением деятельности и мысли в направлении обретения Seyn, с выходом из “забвения бытия как Seyn”. Высвечивание скрытой “немецкой сущности” тоже возможно, пишет Хайдеггер, только благодаря её выведению «из самого бытия (Seyn) и согласованного с ним определения (zu ihm gestimmte Bestimmung) скрытой немецкости»[49]. Хайдеггер и сам понимает, что подобные рассуждения очень напоминают «“академические” речи и неплодотворные спотыкания между понятийными ценностями. Но здесь, – уверяет Хайдеггер, – имеет место нечто другое: осмысление того, что собственно и происходит, т. е. есть (ist) – и более того: знание о господстве бытия(Seyns) и решение о будущих формах господства»[50].
В завершение этого раздела скажу, что считаю целесообразным принять во внимание то, как издатель 94–96 томов Собрания сочинений Петер Травны суммирует разрозненные пассажи “Размышлений XV” из 96 тома (в том числе нами разобранные). «Итак, Хайдеггер фиксирует, что время от времени имеет место (следуют цитаты из Хайдеггера – Н.М.) “возрастание власти еврейства”, в силу чего “метафизика Запада, тем более в её нововременном развёртывании, есть место изготовки к мобилизации – во имя приведения в готовность пустой рациональности и способности к расчету”[51]. Этому “возрастанию власти” и противодействовали национал-социалисты с помощью средств, о которых Хайдеггер был осведомлен»[52]. (Далее следует ссылка на пассаж об «одаренности» евреев к счетно-расчетной деятельности и превращении этого в «расовый принцип» и также другие уже приведенные высказывания Хайдеггера.)
Особое значение имеют процитированные и оцененные Питером Травны рассуждения Хайдеггера вот на какую тему: что если, хладнокровно “фантазирует” философ, “земля взлетит на воздух” и “нынешнее человечество” исчезнет? Конечно, Хайдеггер пишет об этом в то время, когда еще не было ядерного оружия. Но все равно – ответ Хайдеггера на им же самим поставленный вопрос поражает своим человеконенавистническим цинизмом: такой исход, собственной рукой пишет Хайдеггер, «не будет несчастьем, но станет первым очищением бытия (Reinigung des Seins) от его глубочайшего уродования (Verunstaltung) из-за господствующего положения сущего» (а не Seyn, бытия – Н.М.)[53]. Немало сторонников подобного “очищения бытия” встречаются и среди современных террористов – религиозных фанатиков…
П.Травны оправданно заключает: «В высказываниях Хайдеггера о “еврействе” обнаруживается, сколь сильно погряз он в своих мыслях об “очищении бытия”. Правда с помощью исследований “бытия” Хайдеггер стремится подчеркнуть, что он дистанцируется от расистских, национал-социалистских фантазий “очищения”, которые соотносятся лишь с “сущим” (Seiendes) (не с бытием), а именно с “расой”. Однако ведь он одновременно толкует “мировое еврейство” как явление, которое действуя на стороне “сущего” и его планирования с помощью “Machenschaft” – оказывает существенное влияние на происходящее»[54].
9. Резюме: Хайдеггер о сути эпохи Нового времени
При изучении материалов “Черных тетрадей”, относящихся к сущностным характеристикам эпохи Нового времени, приходится сталкиваться с таким парадоксом. С одной стороны, об этой эпохе говорится настойчиво, постоянно – и неизменно в жесткой, критической тональности. Создается устойчивое впечатление, что здесь – первая профилирующая тема “Черных тетрадей”. Она обрисовывает “подлинные”, однако утраченные, по мысли Хайдеггера, цели истории, задачи философии, а также выливается в гневное хайдеггеровское осуждение деяний, результатов развития человечества в эпоху Нового времени, когда это “подлинное” было утрачено или попросту не найдено. Обсуждаются многие оттенки проблемы, причем на сотнях страниц, что как будто образует своего рода проблемный стержень общефилософских новшеств Хайдеггера в заметках, опубликованных в 94–96 томах его Собрания сочинений. В чем же здесь состоит новое по сравнению с известными текстами Хайдеггера?
Полагаю, имеет место значительное усиление резко негативных, обличительных обертонов, всей драматической тональности в пассажах, относящихся к хайдеггеровским осмыслениям и оценкам эпохи Нового времени. Вообще говоря, здесь тоже не полная сенсация. Немало критических стрел в адрес нововременного этапа истории было выпущено Хайдеггером и раньше, с тех пор, как он начал публиковать свои работы. Но здесь сталкиваемся с тотальным отрицанием-обвинением. Пока не удалось обнаружить в текстах томов буквально ни одного слова, ни единого намека на то, что человечеству в Новое время удалось сделать что-либо позитивное за все века нововременной истории. Всё, что обычно записывается в “актив” нового времени, подается со знаком “минус”. Ничто – ни в реальности, ни в мысли – не соразмерно, по оценкам теперешнего Хайдеггера, самому Бытию: если взять за основу одну категорию “Бытия и времени”, а именно “daseinsmäβig”, – соразмерное бытию как Dasein (неудобоваримо переведенную В.Бибихиным как “присутствиеразмерное”), то ничто не является – в новой стилистике Хайдеггера – seynsmäβig… Да и вообще степень ожесточения Хайдеггера по поводу Нового времени представляется беспрецедентной; формулировки “Черных тетрадей” – наиболее резкие, категорические, драматические. При том, что он и прежде – уже в “Бытии и времени” – начал писать о роковом “забвении бытия” в реальной жизни человека и в истории мысли, в “Черных тетрадях” философ обесценил и собственные ранние попытки философски обрести “Бытие” (как Dasein) – из-за их посвязанности всего лишь сущим (Seiende). Все подобные срывы и неудачи философско-теоретического характера он теперь более масштабно и определенно увязал с «всесилием негативных сил» самого Нового времени.
Приведу в подтверждение отрывок из “Размышлений VII”: «Новое время (die neue Zeit) – эпоха, которая всегда тем более упрочивает свою сущность, чем исключительнее она мыслит только то, что (ею) делается. Делается (es tut) же только то, что должна делать полнота субъективности – удержание себя в утрате осмысления (Besinnungs-losigkeit) и, возможно, вплоть до саморазрушения. И такая утрата не является просто слепотой, напротив: имеет место гигантское (das Riesenhafte) в подсчёте, и именно оно побуждает к тому, что такой гигантизм ведет к развязыванию (Losgelassenheit) порывов силы и разрушения»[55]. Но все это – одна сторона дела, одна сторона парадокса. Ибо если задаться целью суммировать то, что более или менее конкретно сказано Хайдеггером об эпохе и именно о ней, то придется повторить сказанное им о Machenschaften и других понятиях. Жесткие оценки (через подчеркивание разгула Machenschaften, через всякие “-losigkeiten”) увязываются в первую очередь с самой сутью, решающими тенденциями Нового времени. И получается, что безудержная и растущая власть Machenschaft, des Rechnerischen, т. е. “считающей”, расчетной деятельности (а пагубно-грандиозный объем власти всего этого – смысл, как было пояснено ранее, хайдеггеровского термина “das Riesigen”) – все это, расписанное на сотнях страниц, по Хайдеггеру, суть и примеры и порождения Нового времени. Такого сгущения всего негативного, отнесенного к Новому времени, все же не встретишь в известных до сих пор текстах Хайдеггера.
При этом многие конкретные издержки и опасности, о которых Хайдеггер писал и раньше, он теперь увязывает именно с воздействием самой эпохи Нового времени и её решающих негативных тенденций. Философ всё более настойчиво, если не назойливо, указывает на общий, именно эпохальный, адресат их происхождения и их сущности. Приведу пример подобного высказывания Хайдеггера: «Просвещение, деспотизм, безграничное оглупление: они метафизически поняты в единственном процессе –утраты всяких корней в бытии, в установке на самоудовлетворение тем, что когда-либо было пред-ставлено – [это] была сплошь исходная власть сущего (des Seienden) (а не бытия, Seyn – Н.М.)»[56]. Но тогда можно констатировать круг в анализе и объяснении: истоки явлений, описываемых с помощью подробно рассмотренных нами понятий, усматриваются в воздействии Нового времени, а оно… анализируется через эти понятия!
В частности поэтому “эпохальный” анализ Хайдеггера – при всем том, что ему, как говорилось раньше, удались некоторые реальные, по большей части негативные прогнозы и описания – в целом не производит (пока, до опубликования следующих томов) впечатления целостной, поистине глубокой теории. Не значит ли это, что в философии истории (как и в анализе проблем политики) Хайдеггер не смог добиться результатов, сопоставимых с его собственно философскими размышлениями? Вопрос остается открытым и дискуссионным.