Серж Гингер "Гештальт: искусство контакта"'. Глава 6

Мозг и Гештальт

Является ли психотерапия химиотерапией?

Как мы видели, Гештальт быстро распространя­ется в самые разнообразные области, и его эффек­тивность уже не оспаривается. Но на чем она ба­зируется? Как она ухитряется глубоко, быстро и надолго изменить людей? В течение длительного времени все могли лишь с удивлением констатировать эти изменения: было очевидно, что пере­живания и поведение стало другим, но никто не мог объяснить причину этого изменения.

Современные работы по нейронаукам позволяют лучше понять происходящие феномены: в действительности, любое научение и любая психотерапия непосредственно воздействует на церебральные процессы, изменяя внутреннюю биохимию мозга, т.е. производство гормонов и нейромедиаторов (допамина, серотонина, адреналина, тестостерона и т.д.). В особенности это верно в отношении психотерапии, опосредованной телесно или эмоционально — каковой является Гештальт.

Еще несколько лет назад было принято противопоставлять химиотерапию и психотерапию: тради­ционные психиатры благосклонно смеялись над утверждениями психоаналитиков и психотерапев­тов, рассматривая их методы как «салонные дистракторы». Они доверяли только медикаментам, проверенным в строгих лабораторных условиях.

После революции, совершенной антибиотиками в инфекционной медицине, наступила нейролеп­тическая революция в ментальной медицине: на­конец, была выявлена последовательность моле­кул, которые непосредственно воздействовали на мозг и изменяли поведение (транквилизаторы, антидепрессанты, стимулянты, антиделирианты и т.д.). В 1952 году Анри Лабори разработал но­вый психотропный препарат (применение которо­го приводило к купированию психоза), называе­мый аминазин, который постепенно позволил отменить смирительную рубашку в психиатричес­ких клиниках и заменить ее тем, что несколько ут­рированно прозвали «химической рубашкой».

Известно, что с тех пор Франция побила печальный мировой рекорд по использованию транквилизато­ров: препарат феназепам превратился в «аспирин психики», примерно полтора миллиона жителей потребляют сегодня другой препарат — prozac . Эти новые медикаменты, какими бы эффективными они не были, к сожалению, не смогли избежать по­бочных эффектов (сонливость, потеря инициати­вы, провалы памяти, снижение либидо... даже суи­цид — при резком прерывании лечения, и т.д.).

На втором этапе вместо противопоставления хи­миотерапии и психотерапии, их стали связывать: действительно, психотерапия позволяет продлить и расширить эффект медикаментозного лечения и постепенно уменьшить дозы, тогда как, химио­терапия позволяет подготовить психологический подход, снимая тревогу и устраняя бред.

Но вот наступает третий этап: это уже не проти­вопоставление и не простое дополнение, а идентич­ность процесса в двух лицах. Произошло осозна­ние: в конечном счете, некоторые виды психоте­рапии являются скрытой химиотерапией, что кое-кем игнорируется. Действительно, психоте­рапевтическое действие вызывает нейрофизиоло­гические и биохимические изменения, быстро­течные и длительные («запускается насос»). Они имеют огромное преимущество, состоящее в том, что их воздействие строго персонализировано, и организм сам спонтанно дозирует их количество (иногда в миллиардных долях миллиграмма), со­вершенно так же, как наш организм постоянно следит за уровнем сахара в крови, а также уровнем железа и цинка (без которых у нас не будет обоняния) или витаминов...

Так, например, достаточно инъекции одной мил­лиардной грамма окситоцина (гормона, который вызывает лактацию), чтобы сразу же вызвать ма­теринское поведение у особи женского пола, не имевшей полового опыта (крысы или овцы).

Никакое внешнее назначение медикаментов не может рассчитывать на то, чтобы учитывать мель­чайшие и постоянные колебания гормонального фона каждого пациента: не только каждый прием пищи, но и каждая эмоция изменяет это равнове­сие. Напомним в качестве примера, что успех в соревновании может мгновенно удвоить уровень тестостерона* в крови, тогда как оргазм вчетверо увеличивает уровень эндорфинов**! Два забора крови с интервалом в 5 минут, заполненных опти­мистическим мечтанием (положительные визуали­зации) позволяют констатировать повышение уровня иммунной системы в среднем на ...53%!

Что же тогда происходит после одного сеанса Гештальта, который приводит в действие тело и мобилизует эмоции?

Импульс «Большого взрыва»

В этой главе мы бегло рассмотрим «самую слож­ную структуру универсума» (Убер Реве), верши­ну эволюции, начиная с «Большого взрыва», ины­ми словами, человеческий мозг. Мы популярно расскажем — и приведем в качестве иллюстра­ций несколько метафоричных примеров — о всех последних открытиях, сделанных в так называе­мом «десятилетии мозга» (1980-1990), а также по­путно рассмотрим, как они использовались в Гештальте.

Если бы мы захотели дать обобщенное определе­ние Гештальта, его можно было бы квалифици­ровать как «терапию правого мозга», реабилити­рующую функции интуитивного синтеза и невербальных языков (лицевая экспрессия и эк­спрессия тела, художественное выражение).

Также, вероятно, можно было бы говорить о «лимбической терапии», воздав должное шести фундаментальным эмоциям жизни: радости и пе­чали, гневу и привязанности, желанию и страху. При этом не следует забывать, что сложные струк­туры лимбической системы управляют как памя­тью, так и эмоциями.

Запоминание опыта возможно только тогда, если возникла достаточная эмоция.

Точно так же, как сначала надо разогреть ксерокс для того, чтобы сделать отпечаток. Для научения лучше испытывать желание или страх, чем в без­различие; гештальтистская стратегия направлена на мобилизацию глубинных эмоций клиента, что­бы выполняемая работа наверняка «записалась в энграмму» (зарегистрировалась) в результате трансформации (оформлению или « Gestaltung ») молекулярной структуры.

Прежде чем остановиться чуть более подробно на примерах реципроктного взаимодействия между Гештальтом и мозгом, кратко повторим нейрофи­зиологию.

Нейрон

Нейрон — это основная нервная клетка. Он со­стоит из трех больших частей:

• тела клетки, включающей ядро (носителя на­шей наследственной основы) и цитоплазмы, ок­руженной мембраной, основной «границей-контакт» между клеткой и ее окружением,

• аксона (который проводит сообщение или нервные входы, и может достигать размера до 1 метра),

• дендритов (которые собирают сообщения, вы­ходящие из других нейронов). Нейрон может непосредственно контактировать с 10 000 дру­гих нейронов.

Соединение между аксоном и дендритами друго­го нейрона называется синапсом: именно здесь происходит активный контакт. На 1 кв. см. коры приходится до 10 000 миллиардов синапсов — т.е. миллион миллиардов синапсов в нашем мозге позволяют получить 10 в 278300 степени различ­ных комбинаций, или число, которое заканчива­ется 2.5 миллионами нулей и занимает 10 км дли­ны, при условии, что цифры будут написаны 10 кеглем. Для суммарного подсчета синапсов со скоростью 1 синапс в секунду потребуется беспре­рывный счет в течение 100 лет!

Было подсчитано, что компьютер последнего поко­ления, который обладал бы точно таким же количе­ством связей, что и мозг, должен был бы занимать площадь... Франции, Бельгии и Швейцарии вмес­те взятых ... и имел бы высоту 10-этажного дома!

Наш мозг является «машиной контакта» самой изощренной в мире!

Поскольку он одновременно является крайне сложной и крошечной конструкцией! В порядке сравнения укажем, что сейчас устанавливают миллион транзисторов на информационную «блоху» из кремния, размером в 5 кв.мм (которая может содержать весь словарь Ларуса), а под по­верхностью этой типографской точки могут скры­ваться 230 миллионов грозных и опасных виру­сов СПИДа.

Нейроны образуются в течение эмбриональной жизни, главным образом в период 3-7 месяцев беременности, с оглушительной скоростью — 300 000 нейронов в минуту. Подсчитано, что каж­дый из нас обладает приблизительно 100 милли­онами нейронов, начиная с рождения; пример­но столько же, сколько звезд в Млечном пути. В отличие от других клеток нашего организма, ней­роны не восстанавливаются в течение жизни (чтобы не потерять накопленную информацию), однако же непрерывно вырастают новые разветвления, позволяющие устанавливать бесконеч­ное число связей по мере необходимости (ассо­циаций, идей или воспоминаний, позволяющих «интеллектуальное» запоминание, а следова­тельно, и научение).

Короче говоря, все «деревья» нашего мозга поса­жены начиная с рождения, но ветви кустятся на протяжении всей жизни, это настоящее разрас­тание отростков, на которое особое пагубное дей­ствие оказывает алкоголь, а также наркотики и некоторые медикаменты. Это постоянное почко­вание делает возможным появление новых соеди­нений (например, во время экспериментирования в Гештальте), а также создание систем разводок в случае разрушения клеток в результате несчаст­ного случая или болезни.

Вопреки стойким предрассудкам, увеличение ко­личества дендритов (которые осуществляют ком­муникацию на уровне синапсов) замедляется не с возрастом..., но вследствие праздности и безде­лья! Ничто так не ускоряет наступление старости как пенсия без замещающей деятельности. Ребе­нок, не побуждаемый нянькой, начинает самосто­ятельно садиться в 21 месяц, а ходить — в 3 года! Больные, у которых окна больничной палаты вы­ходят на улицу, исцеляются намного быстрее. В «обогащенной» среде крысы живут на 50% доль­ше. Если говорить обобщенно:

«Изменения и хаос стимулируют жизнь» Пригожин

Размер каждого нейрона равен примерно ты­сячной доле миллиметра. Если бы его объем уве­личился до размера песчинки, то для транспор­тировки нашего мозга потребовался бы большой грузовик. При этом не следует забывать, что нейрон это не просто песчинка: скорее он на­поминает большой город — как Тулуза — пото­му что он состоит из нескольких сотен милли­онов макромолекул (или протеинов), выполняющих различные функции, а они, в свою очередь, состоят из десятков миллионов атомов — каждый из которых состоит из десят­ков частиц....вращающихся со скоростью ...4 миллиона километров в час!

На протяжении нашей жизни нейроны не только не восстанавливаются, но напротив, они погиба­ют (по крайней мере 100000 в день). И это совер­шенно не ужасно, потому что мы пользуемся все­го лишь 20% нейронов. Остальные остаются «под спудом», в резерве.

На самом деле смерть клетки наступает еще до нашего рождения, потому что от 10 до 70% ней­ронов (в зависимости от отделов мозга) умирает в процессе утробной жизни, чтобы дать место более полезным. Действительно, биология не име­ет жалости: все, что не служит, высыхает и быст­ро умирает. Естественный отбор сохраняет толь­ко существенное: «научение это устранение» — говорит Жан-Пьер Шанжо. При таком распоряд­ке к 80-ти годам у нас еще остается примерно 70% живых нейронов — но их распределение не оди­наково в разных отделах мозга: так, фронтальная зона, место принятия решения, теряет примерно 50%, столько же, сколько и гипоталамус, который отвечает за регуляцию голода, жажды, темпера­туры, агрессии и желания...

Гештальт-терапия мобилизует, в частности, ги-поталамические зоны (возбуждение желаний «здесь-и-теперь») и фронтальные лобные отде­лы (холистический и интегративный подход, от­ветственность за сделанный выбор)...Итак, геш-тальт-терапия поддерживает в активном состоянии эти слабые зоны мозга и сохраняет их молодость и их жизненность, потому что — в отличие от батареи Вандера — живая материя не используется, если она ничему не служит! Как раз наоборот, бесполезные нейроны окисляются и покрываются — говоря литературным язы­ком — пластинками «ржавчины».

При весе мозга в 1400 г, на нейроны приходится в конечном счете всего лишь 250, которых нам, впрочем, хватит для того, чтобы выучить наизусть все книги, появившиеся в мире начиная с изоб­ретения книгопечатания! В действительности, наш мозг способен запомнить 125000 миллиардов единиц информации (бит), таким образом наша память теоретически способна сохранить.. .содер­жание более ста миллионов книг!

Точность нашего организма вызывает изумление. Простой пример: каждая клетка окружена мемб­раной, шириной в 5 микрон, снабжена клапана­ми, которые словно бдительный сторож откры­вают дверь для одних химических субстанций и закрывают для других. Этот процесс варьирует в зависимости от области мозга и момента време­ни. Все это происходит, разумеется, «умело», ско­ординировано и квазимгновенно.

Другой пример: предположим, что кого-то зовут Сержем, достаточно, чтобы мое ухо восприняло первую букву моего имени («С»), чтобы мои си­напсы уже выделили секрет, состоящий из 3 мил­лионов активных молекул химических нейроме-диаторов. Это примерно так же, как если бы прежде, чем телефон одновременно прозвонил тревогу у 3 миллионов парижан, его обладатели уже бы начали выполнять привычное действие!

Но, может быть, они напрасно сняли трубку! На самом деле, ведь звали не «Сержа», а ... «Симо­на»! Ведь это же тебя не касается! Постсинаптическая мембрана восстановит потенциал покоя примерно через миллисекунду и будет опять спо­собна к ответу. Мои «обжоры» энзимы мгновен­но трансформируют в инактивную субстанцию те молекулы химического медиатора, которые были выброшены по ошибке. Этот «микроцикл контак­та-ухода» будет продолжаться в целом несколько тысячных долей секунды.