Арго и культура Постановка проблемы

Проблема арго (иначе — жаргонов, сленга и т. п.) [1] яв­ляется одной из сложнейших проблем не только лингвисти­ки, но и всего комплекса гуманитарного знания. К сожале­нию, традиционный взгляд на арго страдает узостью; он, как правило, ограничивается рамками социолингвистики и не затрагивает огромного количества интересных аспектов. В данной работе мы попытаемся обрисовать соотношение арго и культуры в целом, показать, что арго является сложнейшей и неотъемлемой частью не только любой чело­веческой жизни, человеческого поведения, но и всех тех атрибутов «высокой» культуры, которые в обыденном со­знании уж никак не соотносятся со столь «низкой» мате­рией, как арго.

Рассмотрим прежде всего бытийные (онтологические) ос­нования арго, так сказать, философию его бытия, «экзистанса». Здесь, можно сказать уверенно, вопрос запутан ос­новательно. Интерпретации арго прямо антиномичны. С од­ной стороны, арготизм — это секретное, эзотерическое сло­во, смысл которого доступен очень узкому кругу посвящен­ных (к примеру, масонский арготизм), с другой — это не­отъемлемый элемент широкого уличного языка, которым в условиях современного мегаполиса пользуются миллионы людей самых разных профессий, возрастов и национально­стей. С одной стороны, арготическое слово может прожить тысячелетие (например, античный «кинический троп») или хотя бы несколько столетий (например, язык французских клошаров или русских офеней). С другой — арготизм есть слово-однодневка, умирающее вместе с исчерпанием его экспрессии. С одной стороны, арготизм — своего рода экс­прессивная пустышка, «изрыгаемая» Эллочкой-людоедкой (кстати, эллочкины «мрак», «парниша» и проч. благополуч­но дожили до наших дней), с другой — бесспорная эмблема эпохи, прекрасно передающая аромат времени (вспомним хотя бы слова и выражения из речи цирюльников, половых, извозчиков, «хитрованцев», букинистов, птичников и т. д., с любовью собранные прекрасными московскими бытописа­телями И. Т. Кокоревым, И. А. Белоусовым, П. И. Богаты­ревым, Н. Д. Телешовым, Е. П. Ивановым, И. А. Слоно­вым, В. Г. Гиляровским и многими другими)[2].

Подобных «гумбольдтовских» антиномий в определении онтологических оснований арго можно было бы перечислить еще множество. Статус арго толком не определен ни в сфере социальной, ни в области культуры, ни даже в самом языке.

Что такое арго в обществе? Энциклопедическое опреде­ление гласит: «особый язык некоторой ограниченной про­фессиональной или социальной группы...» [3]. Здесь под «группой» можно понимать, например, пролетариат как класс, слесарей как профессию, слесарей-сантехников как более детализированную профессию, слесарей завода «Са­турн», в отличие от слесарей другого завода, определенное поколение слесарей и т. д. и т. п. Дробление будет беско­нечным. В конце концов, мы вынуждены будем признать (и это действительно так), что существует свое арго у каждой отдельной семьи и даже у каждого отдельного человека, т. е. идиоарго, арготический идиолект, диалект данного ин­дивида [4].

Далее: каков статус арго в культуре? Можно сказать, что основательно так вопрос вообще никогда не ставился. Арго, как правило, уже априорно расценивается как нечто стоящее за рамками официальной культуры. Те сферы, с которыми оно соотносится, расцениваются как факульта­тивные, оборотные, теневые, закулисные. И если за некото­рыми из них признается право на существование (скажем, за арго артистической богемы), то другие представляются исключительно в ауре зла и антикультурности (блатной жаргон). Иначе говоря, ставится знак равенства между но­сителями арго и самим арго. Как оцениваются носители, так оценивается и арго. На деле же получается, что на конкретном срезе развития языка все смешивается: класси­ки мировой литературы (Вийон, Рабле, Сервантес, Шекс­пир, Шарль де Костер, Петроний, Аристофан, Гриммельс-гаузен, Гашек и т. д.) используют в своих текстах массу арготизмов, и на «дне» социальной системы оказываются выпускники филфака. Те области, с которыми соотносится арго, обычно именуются «низовой культурой», «субкультурой», «культурой дна», «параллельной культурой». Столь ли она сниженно-монолитна? «На дне» у Горького оказыва­ются и жулики, и пролетарии, и бывшая аристократия, и бывшая интеллигенция. Заметим, в пьесе не так много ар­го. Лингвистический портрет «дна» создается Горьким в ос­новном за счет общепросторечной грубой сниженности. В свою очередь, как бы находящийся где-то там, на верху культурной пирамиды, гиперинтеллектуальный Иосиф Бродский изобилует блатными арготизмами. Словом, все обстоит не так просто, как может показаться при первом приближении. Соотношение арго и культуры остается сложнейшей проблемой.

Наконец, в системе языка арго тоже находится в каком-то подвешенном состоянии. Оно упорно выталкивается язы­коведами «вниз», от кодифицированного литературного языка — к разговорному и далее к просторечию и даже «ниже», в область молчания, что ли.

Таким образом, арго, словно душа незахороненного по­койника, не находит себе места ни в социологической, ни в языковедческой, ни в культурологической могилах. Впро­чем, может к лучшему. Однако на почве научной неудов­летворенности возникают околонаучные мифы об арго как о «птице-Фениксе, возрождающейся из пепла», «летучем Голландце» и т. п.

Каков же вывод из такой ситуации?

Во-первых, на наш взгляд, следует признать, что суще­ствуют тысячи, десятки и сотни тысяч различных арго, ко­торые не имеют между собой никаких четких, определен­ных границ ни во времени, ни в пространстве, ни в соци­альной иерархии. Выделение какого-либо арго чисто услов­но. Например, условен термин «жаргон школьников». Во временном отношении он четко не отграничен от жаргона семинаристов, блестяще отраженного в знаменитых «Очер­ках бурсы» Помяловского и отчасти пересекающегося с со­временным «школьным жаргоном». В пространственном, возрастном и социальном отношениях он очень разнороден. Например, разнятся лексика московских и петербургских школ, лицеев и интернатов, речь первоклассников и семик­лассников и т. п.

Как на экстремальные можно указать на следующие границы представлений об объеме арго: арго одного человека (например, популярное в свое время арго законодателя салонной моды на «словечки» В, Л. Пушкина, дяди А. С. Пушкина) и арго целой страны за определенный пе­риод (например, так называемый «деревянный язык» гомо советикуса в западническо-диссидентской интерпретации русского языка советской эпохи).

При таком подходе любое выделение той или иной раз­новидности арго из абсолютно строгого научного акта ис­следования превращается в условно-рабочий. Для устране­ния неувязок и неясностей, прежде всего, можно ввести по­нятие арго как инварианта различных конкретных, теку­чих во времени и проницаемых в пространстве вариатив­ных «языков» (жаргонов, сленгов, «социальных диалектов» и т. п.). Отношение инварианта к его конкретным реализа­циям можно рассматривать в том же онтологическом смыс­ле, что и соотношение системы языка к речи, фонемы к звуку и т. д. Таким образом, в термин арго мы будем вкла­дывать обобщенно-абстрактное содержание, а в словосоче­тания типа «арго русских футуристов», «арго мясников», «киническое арго», «арго американских гейнз», «арго бес­призорников 20-х годов», «московское арго 80-х годов» и т. д. — содержание более конкретное, включающее пространст­венно-временные ориентиры, рамки, но в то же время — не абсолютно конкретное, а приблизительное, рабочее. Сте­пень приблизительности, подобно настраиванию микроско­па, может варьироваться. Например, мадридская херга (жаргон города Мадрида) является более обобщенным тер­мином, чем «херга мадридских молодежных баров», подо­бно тому как «звук [а]» — более обобщенное понятие, чем «звук [а]» в позиции между мягкими согласными.

Во-вторых, коль скоро мы ввели обобщенную инвариан­тную единицу (арго), необходимо поставить вопрос о струк­туре данной единицы.

Обычно арго представляют как словарь, лексикон, а точ­нее глоссарий, «паноптикум», перечень курьезов. Арго практически всегда изучается в разделе лексики. Обще­признанным является положение об отсутствии специаль­ной арготической грамматики. При этом характерно, что попытки группировать арготическую лексику по словарям всегда неудачны. Словари разных арго пересекаются, на­кладываются, перетекают друг в друга. Словарь арго очень подвижен, слова появляются, исчезают, возрождаются в но­вом значении и в другом арго, снова исчезают, коверкаются «скрещиваются» на основе паронимической аттракции и т. д. и т. п. За пять-десять лет инвентарь арго обновляется почти полностью. Но интересно, что при этом арго остается самим собой, продолжает безошибочно воприниматься носи­телями языка именно как арго, его стилистическая узнава­емость (маркированность) остается неизменной. Вчерашние отдельные арготизмы могут терять свою стилистическую окрашенность, переходить в нейтральный стиль. Но арго как целое сохраняет свой «тон» независимо от своего лекси­ческого наполнения. Так же живой организм за короткое время меняет по сути дела всю свою физическую оболочку, но облик его для окружающих остается неизменным. Иван Иваныч, несмотря на обновившуюся кровь, отросшие и об­резанные ногти и волосы и т. п. остается Иваном Иванычем с присущим ему выражением глаз, интонациями и отрабо­танными привычками, которые, впрочем, могут и постепен­но эволюционировать.

Значит, дело не в словарном инвентаре, а в тех меха­низмах, которые порождают словарь.

Под арго мы будем понимать систему словотворчества, систему порождения слов, выражений и текстов, систему приемов поэтического искусства, коротко говоря, поэтику, разновидность поэтики. Подобно тому как русский симво­лизм не является многотомным словарем символистов, рус­ское арго не является словарем русского арго. Символизм есть также и не только стихи символистов. Это было бы слишком узко. Символизм включает в себя то, как симво­листы писали стихи, как они жили, их поведение, их фото­графии, их трактаты о себе и чужие трактаты о них. Сло­вом, это сложнейший культурный космос с текстами в цен­тре и многообразными ответвлениями к периферии. То же можно сказать и об арго. Важно как, а не что. Что в арго бренно, текуче и зыбко, как устойчиво и повторяется из тысячелетия в тысячелетие. Заметим, что речь не идет о соотношении формы и содержания. И как и что в нашем рассуждении являются ипостасями формы: что есть резуль­тат, данность, как — процесс, способ создания.

Итак, арго мы будем рассматривать как поэтическую (с выходом на текст — риторическую) систему, инвариантную систему порождения многочисленных вариантов.

Эволюционирует ли эта система?

Ответить на данный вопрос было бы делом, равносиль­ным разрешению еще античного спора о развитии всего су­щего. То ли в одно арго нельзя, как в реку, войти два раза (по Гераклиту). То ли арго неподвижно и шарообразно, а все его изменения есть лишь кажущиеся изменения (по Пармениду). Оставим этот выбор для философов. Отметим только, что вопрос об эволюции арго соотносится с вопро­сом об эволюции языка в целом.

Взглянем на вещи следующим образом: а что, собствен­но говоря, есть в языке как таковом кроме многочисленных арго? Ничего, если задуматься. Нормативно-литературный язык? Но он есть не что иное, как арго класса (группы, страта и т. п.), обычно называемого интеллигенцией, кото­рый взял на себя смелость нормировать язык. «Норматив­ное арго» имеет массу преимуществ перед другими: оно по­пуляризируется, оно фиксируется во всем многообразии своих проявлений, культивируется его преемственность. Главное — оно имеет, так сказать, контрольный пакет ак­ций в деле письменности и печати. То, что арго не имеет своей фонетики и грамматики — не совсем верно. Просто фонетика и грамматика разрабатывались исключительно на материале «нормативного арго» и автоматически, механи­чески переносились на другие (несколько спасает положе­ние лишь диалектология). Точно так же латинисты сквозь призму латыни видели долгие столетия варианты вульгар­ной латыни, а миссионеры сквозь призму своих грамматик видели языки народов Нового Света.

Мы не хотим абсолютизировать наши соображения. Они носят характер интеллектуального эксперимента.

Само понятие арго, сам термин идет из средневековья. И вообще, проблематика арго появляется в науке только в связи с эпохой средневековья. Справедливо ли это? И да, и нет.

Да — с точки зрения эволюции каждого конкретного со­временного языка. В средневековье формировались совре­менные литературные языки, а вместе с ними идет отсчет и языков (арго) нелитературных. Так, многие современные французские арготизмы восходят к эпохе Вийона.

Нет — в аспекте историко-типологическом. Например, отношение кинической культуры и кинического арго к офи­циальным языку и культуре греко-латинской античности вполне соответствует аналогичной антитезе средневековья [5], нового и новейшего времен. Они типологически сопоставимы.

Арго является разновидностью поэтики, имманентно присущей языковой и поведенческой культуре человечест­ва, для существования которой необходимы, пожалуй, лишь два социально-культурных фактора: наличие разделения труда на уровне осознанных цеховых (в более широком, чем средневековый, смысле) корпораций и наличие интег­рационных процессов на основе товарообмена. Из данного утверждения мы можем гипотетически предположить суще­ствование неких протоарготических поэтик в языках и культурах древних цивилизаций Шумера, Аккада, Египта и т. д., не говоря уже об арго в греческих полисах, Риме и Константинополе. Неясность, нечеткость, размытость про­тоарготических поэтик объясняется не только отсутствием или недостатком письменных памятников, но и отсутствием в них привычной для нас антитезы литературного/нелите­ратурного языков. Шумерские писцы-профессионалы оста­вили нам огромные списки терминов, наименований самых разных вещей и понятий, но нам и в голову не приходит отделять норму от арго: исследователи с радостью все вно­сят в восстановленный шумерский язык. Здесь уже не до стилистической игры. Но шумерская цивилизация, так же как и наша, знала разделение на дворцы и хижины, на храм и базарную площадь, на официальные и неофициаль­ные язык и культуру.

Итак, примем за аксиому утверждение, пусть и несколь­ко попахивающее дилетантизмом, что арго существовало всегда. Как же соотнести «нетленность» арго с его «тленно­стью», статику с динамикой, Парменида с Гераклитом?

На наш взгляд, тенденции к консервативности, замкну­тости, эзотеричности и напротив — к динамике, разомкнутости, демократизму сосуществуют в арго, если угодно, ди­алектически. Борьба этих тенденций составляет основу раз­вития системы и, если взглянуть другими глазами, основу стабильности, вечности. Борьбу тенденций можно схемати­чески свести к трем бытийным статусам: I) абсолютной за­крытости; 2) приоткрыто, т. е. промежуточного состоя­ния и 3) абсолютной открытости. Данные состояния могут чередоваться во времени, перетекать друг в друга, но важно то, что в любой произвольно взятый момент развития арго все три тенденции присутствуют одновременно, хотя и в разной пропорции.

Остановимся на этих тенденциях подробнее.