СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ 3

1. ТЕОРИТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ УПРАВЛЕНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИМИ КРИЗИСАМИ 5

1.1 Сущность и причины экономических кризисов 5

1.2 Виды экономических кризисов 15

1. 3 Характеристика последствий экономического кризиса 18

2. АНАЛИЗ СПЕЦИФИКИ ЭКОНОМИЧЕСКИХ КРИЗИСОВ В РОССИИ 21

2.1 Кризис 1998 г. 21

2. 2 Кризис 2008 г. 26

2. 3 Кризис 2014 – 2015 гг. 29

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 35

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ 37

Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2.

Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке.

Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия.

Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними.

На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»).

Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2.

Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными

Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях.

Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1.

Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени.

За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм

Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2.

Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке.

Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия.

Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними.

На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»).

Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2.

Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными

Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях.

Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1.

Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени.

За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм

Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2.

Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке.

Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия.

Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними.

На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»).

Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2.

Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными

Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях.

Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1.

Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени.

За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм

Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2.

Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке.

Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия.

Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними.

На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»).

Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2.

Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными

Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях.

Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1.

Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени.

За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм

Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2.

Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке.

Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия.

Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними.

На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»).

Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2.

Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными

Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях.

Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1.

Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени.

За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм

Можно запросто представить себе, каково это - пить с ним пиво после работы, по­казывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновре­менно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации - в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями2.

Некоторых людей, видящих отражение Франклина в современном мире, беспо­коят его мелочность и духовное самодовольство, которое, как им кажется, пропи­тало культуру материализма. Они считают, будто Франклин учит нас жить только практическими вопросами, преследуя материальные цели, игнорируя одухотво­ренное существование. Другие, созерцая тот же образ, восхищаются ценностями среднего класса и демократическими настроениями, которые теперь, кажется, рас­пространяются на все социальные типы, включая элиту, радикалов, реакционеров и других враждебно настроенных представителей буржуазии. Эти люди считают Франклина образцом для подражания в плане личных качеств и чувства граж­данского достоинства - категорий, которых зачастую недостает в современной Америке.

Конечно же, восхищение и восторги, равно как и недоверие, останутся всегда. Од­нако уроки, которые Франклин преподал нам своей жизнью, намного сложнее тех, которые извлекают его поклонники и противники. Обе стороны слишком часто при­нимают на веру образ целеустремленного пилигрима, созданный им в автобиогра­фии. Они ошибочно принимают добродушное морализаторство за фундаменталь­ную веру, которая предопределяла все его действия.

Его нравоучения построены на искреннем убеждении, что добродетельная жизнь, когда человек служит горячо любимой стране и надеется спастись благодаря сво­им добрым делам, - это правильно. На этой основе он связывал воедино личные и общественные добродетели и, опираясь на скромные доказательства, высказывал предположение, что воля Божия - как он ее понимал - в том, что наши земные добродетели напрямую связаны с небесными. Такое содержание он вложил в девиз основанной им библиотеки:,«Самые угодные Богу деяния - это добрые деяния ради людей». По сравнению с такими современниками, как Джонатан Эдвардс*, полагав­ший, будто все люди грешны и находятся во власти разгневанного Бога, а спасение возможно лишь благодаря молитве, высказывания Франклина могут показаться несколько самонадеянными. В некотором смысле это так, но зато они были искрен­ними.

На исходе Средневековья в английских селениях возник новый социальный класс -люди, обладавшие материальным достатком, но не относившиеся к титулованной аристократии. Они гордились своими достижениями, но не предъявляли особых претензий, были напористы в борьбе за свои права и независимость среднего класса. Они получили название «франклины» (franklins) от средневекового английского по­нятия frankeleyn (буквально «свободный собственник»).

Когда в обиход начали входить фамилии*, семьи из высшего класса чаще всего име­новались по названиям своих владений (например Ланкастер или Селисбери). Владель­цы поместий иногда использовали названия местных ландшафтов, к примеру Хилл или Медоус. Ремесленники, придумывая себе фамилии, зачастую делали отсылки к про­фессии (например некая семья Смит, Тейлор или Вивер"). Некоторым же больше все­го подходила фамилия Франклин. Самые ранние упоминания о предках Бенджамина Франклина, которые удалось обнаружить, относятся к его прапрадеду Томасу Френ-клину, или Франклину, родившемуся в 1540 году в деревне Эктон в Нортгемптоншире. Рассказы о его независимой натуре стали частью семейных преданий. «Наша простая семья рано вступила в процесс Реформации**, - писал Франклин. - Случалось, мы подвергались опасности из-за протестов против католицизма». Когда королева Мария организовала кровавую кампанию в поддержку римской католической церкви, Томас Франклин хранил запрещенную Библию на английском языке на обратной стороне складного стула. Этот стул переворачивали, размещали на коленях - и читали Библию вслух, однако, как только мимо проезжал судебный пристав, книгу тут же прятали2.

Возникает впечатление, будто настойчивая и в то же время разумная самостоя­тельность Томаса Франклина в сочетании с умом и находчивостью передались Бен­джамину спустя четыре поколения. В семье рождались диссентеры"" и нонконформи­сты, горящие желанием бросить вызов правительству, однако при этом они не были готовы становиться изуверами. Это были умные ремесленники и изобретательные кузнецы с настоящей жаждой знаний. Заядлые читатели и писатели, они обладали глубокими убеждениями - но знали, что обращаться с ними следует осторожно. Будучи общительными по природе, Франклины часто становились доверенными

Прибытие этого человека в Филадельфию - одна из самых знаменитых страниц авто­биографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерз­кий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесяти­пятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и опи­сывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын - незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губерна­тора и претендующий на аристократизм, - помнил о своих настоящих корнях.

Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где гово­рится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повеству­ющая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стоялау две­ри, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем - пожилой господин, оценивающий себя с высо­ты прожитого, еще позже - главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожи­лым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гор­дость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений1.

Бенджамин Франклин - «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по пле­чу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его - и он повернется к вам с истори­ческой сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высо­копарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени.

За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский уче­ный, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запу­стив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи*, карты Гольфстрима и теорию инфекцион­ной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм

ВВЕДЕНИЕ

Современное общество стремится к постоянному улучшению уровня и условий жизни, которые может обеспечить только устойчивый экономический рост. Однако наблюдения показывают, что долговременный экономический рост не является равномерным, а постоянно прерывается периодами экономической нестабильности.

Экономике свойственны 2 состояния:

1. состояние равновесия, когда общественное производство и общественное потребление (на рынке соответственно – предложение и спрос) в достаточной мере сбалансированы. Тогда экономический рост идет, словно по прямой траектории (выпуск продукции увеличивается пропорционально росту производственных факторов);

2. состояние неравновесия (несбалансированности производства и потребления в общественном масштабе). Тогда нарушаются нормальные связи и пропорции в экономике, и наступает ее кризисное состояние.

Экономический кризис – это значительное нарушение равновесия в хозяйственной системе, часто сопровождающееся потерями и разрывом нормальных связей в производстве и рыночных отношениях. Это, в конечном счете, ведет к дисбалансу функционирования экономической системы в целом.

Актуальность и практическая значимость темы настоящей курсовой работы обусловлена рядом причин. Исследования экономических кризисов должно помочь экономистам все-таки научиться безболезненно и быстро выходить из них. Помимо этого, очень важно исследовать причины возникновения экономических кризисов и выяснить возможные пути выхода, чтобы они не оказывали такого разрушительного воздействия на экономику. В первой главе рассматриваются теоретические аспекты исследования проблемы экономических кризисов. В эту главу входит сущность, функции и виды экономических кризисов. Во второй главе рассмотрена специфика последних экономических кризисов в России.

Объектом данного исследования является анализ условий экономического кризиса.

При этом предметом исследования является рассмотрение отдельных вопросов в рамках данной темы.

Главная цель данной работы – исследовать экономические кризисы в России, выявить основные причины и пути преодоления.

В рамках достижения поставленной цели были поставлены следующие задачи:

- Изучить теоретические аспекты и выявить сущность экономического кризиса.

- Рассказать о видах экономического кризиса.

- Раскрыть причины и последствия экономического кризиса.

-Проанализировать специфические особенности протекания экономических кризисов в РФ начиная с 1998 года.

В данной работе использована учебная, отечественная и зарубежная литература, а также Интернет сайты.

1. Теоритические основы управления экономическими кризисами

1. Сущность и причины экономических кризисов

В трудах ученых-экономистов отсутствует единая точка зрения на кризисы в развитии различных систем. В России доминировала точка зрения, что кризисы свойственны только капиталистическому способу производства и не могут возникать при социалистическом, для которого характерны только «трудности роста». Другие ученые-экономисты считают, что понятие «кризис» применима только к макроэкономическому уровню, а для микроуровня более подходят менее острые проблемы, которые вызваны неэффективной системой производства и управления. Эти проблемы якобы не являются следствием кризиса развития, не вызваны объективными тенденциями. Если подобным образом рассматривать развитие фирмы, то нет необходимости прогнозирования возможности кризиса.¹

Кризисы не обязательно разрушительны, они могут иметь и положительные последствия, они могут вызываться управляемыми и неуправляемыми факторами, природой развития социально-экономической системы. Кризисы могут возникать и в процессах функционирования. Это противоречия между уровнем техники и квалификацией персонала, между технологиями и условиями их использования (климат, помещение, производственный процесс, совместимость и пр.) Таким образом, кризис - это максимальное обострение противоречий в организации, угрожающее ее стабильной жизнедеятельности.²

В экономике кризис разрушает множество наиболее слабых и наименее целесообразно организованных предприятий, отбрасывая устаревшие способы производства и формы организации предприятий в пользу более современных. Общее крушение вовлекает и немало передовых предприятий.

Обобщая существующие представления о кризисах, можно сделать следующие выводы:

кризисы неизбежны; это регулярные, закономерно повторяющиеся этапы циклического развития любой системы. Кризисы могут возникнуть и как случайный результат стихийного бедствия или крупной ошибки;

кризисы начинаются тогда, когда потенциал прогресса главных элементов системы в основном исчерпан и уже родились и начинают борьбу элементы новой системы, представляющей будущий цикл;

существуют фазы экономического цикла; например, можно рассмотреть следующую пятифазную схему цикла:

а) стабильное развитие, завершающееся кризисом;

б) падение производства и ухудшение экономических показателей - это период обвала, стремительного обострения всех противоречий, резкого ухудшения многих экономических индикаторов. Происходит разрушение или трансформация устаревших элементов системы, набирают силу и вступают в борьбу элементы следующей системы, представляющей будущее;

в) депрессия - недолгое равновесие старой и новой систем, когда экономическая конъюнктура уже не ухудшается, но и не улучшается;

г) оживление - начало ускоренного распространения элементов новой системы, расширение производства, уменьшение безработицы, улучшение показателей экономической динамики;

д) стремительный подъем, торжество нового цикла, который становится преобладающим, нормальным (перестает быть новым); период относительной стабилизации, нового устойчивого уровня равновесия, он завершается очередным кризисом;³

Кризисы прогрессивны, при всей их болезненности. Кризис выполняет в динамике волнообразного, противоречивого движения систем три важнейшие функции:

- резкого ослабления и устранения (либо качественного преобразования) устаревших элементов господствующей, преобладающей, но уже исчерпавшей свой потенциал системы - разрушительная функция;

- расчистку дороги для утверждения первоначально слабых элементов новой системы, будущего цикла - созидательная функция;

- испытание на прочность и передача в наследство тех элементов системы (обычно это одновременно сохраняющиеся элементы надсистемы и суперсистемы), которые аккумулируются, накапливаются, переходят в будущее (иногда частично модифицируясь) - наследственная функция.

Следовательно, кризис, при всей его болезненности - необходимый элемент прогресса.

Жизнеспособные участники рынка вынуждены активнее искать новые пути развития и доказывать свое право на место под солнцем. Кризис проверяет уровень управления рисками, выявляет слабые места и устраняет необоснованные амбиции;

-кризисы конечны; они могут предшествовать либо новому этапу в развитии системы, либо ее гибели и распаду;

-поскольку кризисы неповторимы, разнообразны причины и факторы, их вызывающие, каждый раз выход из кризиса требует специфических мер.⁴

Кризис переживает несколько стадий в своей динамике:

- латентный, скрытый период, когда его предпосылки назревают, но еще не прорываются наружу; этот период совпадает с завершающим этапом фазы стабильного развития (зрелости) уходящего цикла и началом рождения в его недрах последующего цикла;

- период обвала, взрыва, стремительного обострения всех противоречий, резкого ухудшения всех показателей динамики количественно преобладающей, но уже обреченной системы, а заодно и надсистемы. В этот период набирают силу, открыто проявляются и вступают в борьбу элементы следующей системы, представляющей будущее. Нарушается устойчивость и возрастает альтернативность вариантов развития надсистемы. Возможны и зигзаги, отступления, задержки в выходе из кризиса;

- период смягчения кризиса, создания предпосылок для его преодоления, перехода к фазе депрессии, обеспечивающей временное равновесие (на нижнем уровне) между потерявшей свою былую силу системой и утвердившейся, показавшей свою силу новой, которая на фазе оживления (когда кризис и депрессия уже позади) становится господствующей, преобладающей и готовится к новому скачку своего подъема, расцвета. Длительность этих периодов, как и самого кризиса, неодинакова, исход нельзя считать заранее точно предопределенным. Как и во всякой борьбе, возможны варианты, - но на общем пути прогресса.

Кризисы всеобщи, они присущи любой системе в живой и неживой природе, в обществе, ибо без циклов нет развития, а без развития система мертва (абсолютно мертвых, стационарно неизменных систем практически нет). И в то же время нет двух абсолютно идентичных кризисов: каждый из них индивидуален, неповторим, имеет свой набор причин и факторов, свои ни с чем не схожие черты. Это дает основание для типологии кризисов, их классификации по тому или иному основанию (критерию). Практика показывает, что кризисы неодинаковы не только по своим причинам и последствиям, но и по своей сути. Можно создать разветвленную классификацию кризисов, которая необходима и предназначена для дифференциации средств и способов управления ими. Если есть понятие и понимание характера кризиса, тогда больше возможность снижения его остроты, сокращения времени и обеспечения безболезненности процесса.

Весьма противоречивы точки зрения на причины экономических кризисов. И для этого есть немало объективных предпосылок. Дело в том, что воздействие на цикличность воспроизводства одних и тех же факторов в разные периоды весьма различно и к тому же проявление их в отдельных государствах имеет свои особенности. Многие экономисты продолжительность цикла связывают с научно-техническим прогрессом (НТП). Активная часть основного капитала морально устаревала в течение 10-12 лет. Это требовало ее обновления, что служило стимулом экономического оживления. Так как исходным толчком служит замена оборудования и технологии, то обновление основного капитала называют материальной основой экономического цикла.⁵

У К. Маркса была своя система взглядов не только на причины, определяющие длительность циклов, но и на саму природу цикличности. Принципиальным отличием точки зрения К. Маркса в данной проблеме является то, что причины цикличности капиталистического воспроизводства он видел в самой природе капитализма, непосредственно в противоречии между общественным характером производства и частным характером присвоения его результатов.⁶

Представители неоклассической и либеральной школ выдвигают различные причины экономических кризисов, не связывая их с природой капитализма. Многие из них считают причиной кризисов недопотребление населения, вызывающее перепроизводство.

Более близки к марксистской позиции экономисты, считающие причиной кризисов диспропорциональность, или «неравновесие». Кризисы обусловлены отсутствием правильных пропорций между отраслями, стихийными действиями предпринимателей. Теория неравновесия сочетается с другим распространенным взглядом на кризисы как на порождение внешних условий - политических, демографических, природных.⁷

Экономической наукой к настоящему времени разработан целый ряд различных теорий, объясняющих причины экономических циклов и кризисов. П. Самуэльсон, например, в качестве наиболее известных теорий циклов и кризисов в своей книге «Экономика» отмечает следующие: денежную теорию, которая объясняет цикл экспансией (сжатием) банковского кредита (Хоутри и др.); теорию нововведений, объясняющую цикл использованием в производстве важных нововведений (Шумпетер, Хансен); психологическую теорию, трактующую цикл как следствие охватывающих население волн пессимистического и оптимистического настроения (Пигу, Бэджгот и др.); теорию недопотребления, усматривающую причину цикла в слишком большой доле дохода, идущей богатым и бережливым людям, по сравнению с тем, что может быть инвестировано (Гобсон, Фостер, Кэтчингс и др.); теорию чрезмерного инвестирования, сторонники которой полагают, что причиной рецессии является, скорее, чрезмерное, чем недостаточное, инвестирование (Хайек, Мизес и др.); теорию солнечных пятен - погоды - урожая (Джевонс, Мур).⁸

Кроме того, причины кризиса могут подразделяться на объективные, связанные с циклическими потребностями реструктуризации, модернизации, и субъективные, обусловленные ошибками в управлении, природные (климат, недра, водная среда и др.)

Также существуют внешние и внутренние причины. Первые связаны с действием макро- или внешнеэкономических факторов, вторые - с внутренними факторами, с рискованной стратегией маркетинга, несовершенством производства и управления, ограниченной инновационной и инвестиционной политикой, неэффективным управлением персоналом.

Если согласиться с тем, что кризис может возникнуть вследствие действия всего многообразия внешних и внутренних факторов, можно сделать вывод, что опасность кризиса существует постоянно, его необходимо предвидеть и прогнозировать.⁹

Для эффективного управления кризисом необходимо исследовать не только его причины, но и последствия. Например, в результате кризиса возможно обновление организации или ее ликвидация, оздоровление или усугубление ситуации. Кризис может иметь как позитивные, так и крайне негативные последствия. Они могут развиваться и согласно «принципу домино». Возможна консервация кризисных ситуаций на довольно длительное время (например, политического). Последствия кризиса могут сводиться к резким изменениям или мягкому выходу. И после кризисные последствия в компании бывают длительными и непродолжительными, обратимыми и необратимыми, количественными и качественными.¹⁰

Последствия кризиса определяются не только его природой и параметрами, но и эффективностью антикризисного управления. Последнее же зависит от профессионализма, системы мотивации, прогнозирования причин и последствий, искусства управления, эффективной методологии. Разные последствия кризиса определяются не только его характером, но и способом антикризисного управления, которое может смягчать или обострять кризис. Возможности управления в этом отношении зависят от цели, профессионализма, искусства управления, характера мотивации, понимания причин и последствий, ответственности.

Социально-экономическая система является саморегулируемой системой, т. е. в ее существовании действуют механизмы восстановления равновесия.

А система управления существует, для того чтобы обеспечивать менее болезненное и более последовательное развитие социально-экономической системы. Преодоление кризисов - это управляемый процесс.

Успех управления зависит от своевременного распознавания симптомов наступления кризиса. Признаки кризиса дифференцируются прежде всего по типологической принадлежности: масштабы, острота, проблематика, причины, область развития, фаза проявления, возможные последствия.¹¹

В распознавании кризиса большое значение имеет оценка взаимосвязи проблем. Также в управлении социально-экономической системой должен функционировать так называемый мониторинг антикризисного развития. Но для такого предсказания необходимы четкий набор признаков и показателей кризисного развития, методология их расчета и использования в анализе. Предсказание кризисов возможно путем анализа факторов и процесса развития кризиса.

 Для распознавания кризисов необходимо использовать всю систему показателей оценки состояния социально-экономической системы. Поэтому необходима разработка новых, синтетических показателей для того, чтобы более точно и своевременно определять вероятность и момент наступления кризисных ситуаций.

Большое значение имеет не только система показателей, отражающих основные признаки кризиса, но и методология их практического использования. С методологией распознавания кризиса теснейшим образом связана организация этой работы, которая предполагает наличие специалистов, функции их деятельности, взаимодействие в системе управления, статус рекомендаций или решений. Диагностирование и прогнозирование кризисов должно быть поставлено на профессиональную основу.¹²

Выделяют два этапа диагностики кризиса:

- установление принадлежности объекта к определенному классу или группе объектов;

- выявление отличий диагностируемого объекта от объектов своего класса путем сравнения его фактических параметров с базовыми.

Первый этап называется этапом качественной идентификации объекта и подразумевает определение у объекта таких параметров, которые являются общими для некоторой совокупности объектов. Например, для диагностики макроэкономического кризиса необходимо определить, к какой группе по типу национальной экономики относится интересующее нас государство, а именно, к промышленно развитым странам, развивающимся или к странам с переходной экономикой.

Для диагностики кризиса в конкретной системе необходимо определить, какой формы собственности эта система: государственной, частной, акционерной и т. д.

На втором этапе осуществляют количественную идентификацию объекта. Для этого используют базовые параметры диагноза, определяемые как отклонения фактических от базовых.

Выход из кризисных ситуаций зависит от способов анализа существенных противоречий и наличия специалистов в области антикризисного управления. Кризис - это объективное явление в социально-экономической системе. Это представление согласуется с пониманием того, что основу функционирования и развития социально-экономической системы составляет деятельность человека, который стремится управлять своей деятельностью и расширять сферу управления, т. е. снижать долю неуправляемых процессов. В определенной мере ему это удается. Можно предположить, что в будущем человек вообще исключит кризисы из тенденций развития социально-экономических систем, а нынешние кризисы характеризуют лишь уровень развития человека, недостаток знаний, несовершенство управления.¹³

Такое утверждение выглядит логичным. Но вся практика развития общества и экономики во все исторические периоды свидетельствует об обратном. Несмотря на «человеческую природу» кризисов, избежать их не удается. Более того, во многих случаях именно «человеческая природа» кризиса является его причиной и источником.

Деятельность человека построена на удовлетворении его интересов, которые изменяются неравномерно и непропорционально. Интересы находятся в постоянном противоречии не только у отдельного человека, но и у целых социальных групп или классов общества. Противоречия интересов и объективная неравномерность их изменения определяют, как возможность, так и необходимость кризисов. Именно это является основой всех кризисов в социально-экономической системе - даже кризисов, связанных с природными условиями.

По мере развития социально-экономической системы наблюдается повышение роли человеческого фактора в ее антикризисном развитии, которое означает не исключение кризиса, не бездумное противодействие ему, а предвидение и уверенное, своевременное и по возможности безболезненное его разрешение.

Антикризисное развитие - это не абсолютное отсутствие кризиса, а наличие таких кризисов, которые являются импульсом успешного (с позиций интересов человека) развития.¹⁴

Только человек может иметь цель и интересы. Именно они являются основой распознавания и преодоления кризисов.

Человеческий фактор кризисных ситуаций проявляется не только в отношении человека к кризису, но и в управлении кризисом на разных этапах его проявления, возникновения и протекания.

Управление - это деятельность человека, которая определяется его качествами: опытом, образованием, отношением к действительности и людям, методологическими подходами и т. д.¹⁵

Будучи объективным явлением кризис всегда несет в себе факторы человеческой природы - менталитет, культуру, интересы, общественное сознание, уровень образованности, мировоззрение.

Таким образом, кризис - важнейший элемент механизма саморегулирования рыночной экономики. С началом нового кризиса заканчивается один период развития и начинается новый. Экономический кризис обнаруживает не только предел, но и импульс в развитии экономики, выполняя стимулирующую функцию. Во время кризиса возникают побудительные мотивы к сокращению издержек производства, увеличению прибыли, усиливается конкуренция.