Θ. Происхождение языка и речи ученых

Способы преподавания были не приспособлены даже для римских детей. Грамоту, которую теперь самый тупой ученик усваивает за несколько недель, римские школьники одолевали за несколько месяцев. Нечего и говорить, насколько наша арифметика легче римской. Четко вырисовывается нравственный идеал такого учителя: он жил «бедно и честно», был безукоризненно чист в отношениях с учениками. Люди безграмотные и неискушенные в юридических тонкостях могли на него вполне полагаться и быть уверены, что он передаст их последнюю волю в полном согласии с их мыслями и желаниями. Он не отвечал отказом на просьбы и никого в жизни не обидел:

«Только одна единственная надпись донесла до нас голос начального учителя. Жил он в Капуе (это был большой торговый город в Кампании) во времена Августа; звали его Фурием Филокалом.¹⁵⁹ Он сочинил для себя эпитафию, которую и вырезали на его надгробной плите; из нее мы и узнаем кое-что о его жизни и о его внутреннем облике. Жил он бедно; сам он говорит об этом, и бедность его засвидетельствована тем, что похоронили его на средства погребального общества (это были ассоциации бедняков, ежемесячно делавших скромные взносы в кассу общества, которое обязано было позаботиться о пристойном погребении своих членов). Заработок от школы был, видимо, ничтожным: Фурий вынужден был еще прирабатывать составлением завещаний. Был он в какой-то степени знаком с философией; учение пифагорейцев о том, что тело — темница для души, пришлось ему по сердцу. Он называл себя аврунком (одно из древних италийских племен); видимо, история и этнография родной страны его интересовали. Эпитафию свою сочинил он в стихах, правда, довольно неуклюжих; но тайной стихосложения как-никак владел. Для учителя грамоты был он человеком весьма образованным. Для Ливия гул детских голосов в школе и шум от работы в мастерских одинаково характерны для будничной жизни маленького италийского городка».^ccxliii

Надписи — это весь античный мир вширь и вглубь, от Рима до глухих окраин провинций и зависимых территорий, от бездонного мрака веков до грани перехода в средневековье и до времени образования романских языков. В надписях мы видим маленького человека, изучением которого давно занимается русская литература. Маленький человек попадает в поле зрения античного писателя случайно и однобоко. Маленький человек в римской литературе — это либо жалкий бедняк-прихлебатель, либо жулик большего или меньшего масштаба. Грамотными в Риме были и свободные, и рабы.^ccxliv

Уже в половине II в. до н. э. пароль в армии передавался не устно, а письменно: солдаты, тысячи тысяч крестьянских сыновей, умели читать.^ccxlv Возможно, даже кто-то из образованных и успел взять с собой в поход свиток Лукреция с его «О природе вещей», не у всех же в поклаже парфяне нашли греческую литературную срамоту.^ccxlviДети переняли у отцов умение римского пальцевого счета.^ccxlviiУпражнения с числами для детей дошли до нас в афганских сказках.^ccxlviii Дети научились владеть привычными для легионеров орудиями: топорами, лопатами, мотыгами, кирками и т. д. Они усваивали распорядок лагеря, распределение обязанностей, военные и бытовые обычаи.

Сыновья лагерников сплачивались в ватаги по подразделениям отцов. Неизбежным следствием полового недопонимания кочевниц и лагерников стало появление множества детей с неопределенным отцовством, сыновей полка, детей центурий. Такие видели отца в центурионе, командире того беспутного лагерника, на которого указывала мать.Отцы уходили на войну вчерашними детьми, воспоминания о Риме оживали в соперничестве юнцов, воплощавших в себе омоложение их кшатрийского товарищества.

«Между родами всегда существует известный антагонизм и соревнование, которое выражается, например, при борьбе, при бегах на лошадях, при добыче зверя, орехов и т.д. Одержавший верх становится предметом гордости целого рода. Впрочем, мне не доводилось ни разу убедиться, чтоб этот антагонизм переходил во вражду между родами. Проявление этого антагонизма лучше всего выражается в тех шуточных или бранных характеристиках, которые сочиняет один род про другой».^ccxlixВремя тяжким бременем легло на языки римских потомков, меняя их за столетия в живой речи италиков. Словенские и балтийские языки являются сильно измененной детьми латынью.^ccl

Века в Риме была свобода речи.¹⁶⁰ О свободе говорения на римскую Масленицу (Либералии) писал ещеримский сочинитель и очевидец прихода Либерты Гней Невий в поэме о Пунической войне, на которой выросли поколения воевавших в Гражданскую:^ccliLibera lingua loquemur ludis Liberalibus^cclii — Вольным словом вольнословим мы на играх Вольности^ccliii.^cclivНевий задает тон¹⁶¹традиции¹⁶², еще сохраняющейся у Кассиодора (509 г.).^cclv С VI в. эта традиция в Европе исчезает одновременно с появлением выраженияsimpliciaverbaetc.— «просторечие», «народный язык»— вроманской речи, распространившейся в Римской Африке, Галлии и северной Италии в III–IV вв. Прилагательное simplex^cclvi становится в один ряд с barbarus и rusticus(sermo,¹⁶³русск. ширма и шарманка), гораздо более известными обозначениями народной речи Рима и провинций, именуемым романским койне, общероманским, протороманским и т. д.^cclvii Именно с этого времени ученые на Западе начинают задумываться о том, что было утеряно в современном им Риме.

Римляне старались перещеголять один другого своими остротами. Шутке и насмешке в Риме был дан даже слишком большой простор.^cclviiiПо-русски,разговоры на Либералии — это вольный (либеральный, от лат. liber) разговор по существу, возможность и право на который имели римляне.¹⁶⁴ В Риме были места, где правитель, вождь(princeps), император, встречался с народом лицом к лицу.¹⁶⁵В современном мире появилось новое место для такого свободного разговора — Сеть (Internet).

Однако слово и понятие libertas, обычно переводимое на русский язык словом «свобода», нуждается в прояснении. Более того, во всех современных языках понятие свобода маловразумительно.«Хотя для всех индоевропейских народов характерно противопоставление свободный человек — раб, общее обозначение понятия свобода у них отсутствует. Быть законнорожденным и быть свободным — одно и то же.Что касается германских языков, то до сих пор ощущаемая связь между нем. frei, свободный, и Freund, друг, позволяет восстановить исходное понятие свободы, толкуемой как принадлежность к замкнутой группе людей, в общении между собой называющих себя друзьями».^cclix

«Слово свобода, в нынешней его форме имени существительного, сравнительно позднего происхождения. Происходит слово от старинного и малоизвестного существительного своба¹⁶⁶, что служило, по чешским толкователям (глоссаторам) 1202 г., наименованием одной из языческих богинь».^cclx«Славянское *svobodь `свободный' (ср. сущ. свобода) похоже на санскритское svapati- `сам себе господин', состоящее из корней *svo- `свой' и *poti- `господин', но не может быть с ним сведено, поскольку санскритским глухим в славянском нормально соответствуют глухие».^cclxi

Не проясняет понятие и французское слово liberté. Об истинной природе мудреца рассуждал Шарль де Бовель в XVI в.: «Более всего свойственно и характерно для него действовать и все совершать свободно, самостоятельно и настолько легко, насколько это возможно. Свободно означает по собственной воле, велением которой он охотно берется за все, что разумно, прекрасно, благо и достойно предпочтения».^cclxiiОсновоположники марксизма связывают появление понятия свободы с появлением семьи, частной собственности и государства.^cclxiii

Понятие, обозначенное словом Libertas, оказалось расщепленным первым.Либаний в середине IV в. опишет жизнь без ушедшей Libertas:«Все полно продавцов: материки, острова, деревни, города, площади, гавани, улицы. Продаются и дом, и рабы, и дядька, и нянька, и педагог, и могилы предков. Всюду бедность и нищенство, и слезы, и земледельцам представляется удобнее просить милостыни, чем обрабатывать землю».^cclxiv

Первый и последний известный в истории случай, когда свобода была, а потом сплыла, отмечен в Риме Гражданских войн. Дочь Юпитера и Юноны Либерта (Libertas) пришла в Рим в самый тяжкий миг войны, после победы при Беневенте в 214 г. до н. э.,¹⁶⁷ одержанной с помощью вооруженных рабов¹⁶⁸. Дети вольноотпущенников по закону были свободными.¹⁶⁹ Образ их матери стал основой для иконы Либерты. На римских монетах ее изображение чеканили с колпаком в руке или подле него. Колпак (pileus) — головной убор вольноотпущенников.^cclxv

ВXIII в. Фома Аквинский напишет, что Либерту из Рима похитили: «Когда римляне были измучены длительными раздорами, переросшими в гражданские войны, из-за которых из их рук была похищена libertas, которой они отдали столько сил, они оказались под властью императоров; эти правители не хотели именоваться царями по той причине, что слово царь-rex было ненавистным для римлян».^cclxvi

Очевидец «похищения Либерты» Лукан написал, что она ушла сама: «Черный Эмафии день! Его отблеск кровавый позволил / Индии не трепетать перед связками фасций латинских, / Дагов не запер в стенах, запретив им бродяжничать, консул; / Плуга в Сарматии он не ведет, препоясав одежды; / Не подвергались еще наказанью суровому парфы, / И, уходя от гражданских злодейств, безвозвратно Свобода (Libertas) / Скрылась за Тигр и за Рейн: столько раз претерпев наши казни, / Нас позабыла она, германцам и скифам отныне / Благо свое подает, на Авзонию больше не смотрит!»^cclxvii

Ранее «Цицерон говорил о потере dignitas¹⁷⁰ и libertas — двух фундаментальных качеств, характеризующих положение римских аристократов¹⁷¹ в государстве^cclxviii».^cclxixФома, Лукан и Цицерон под словом libertas понимают нечто очень важное для римлян, да и вообще для мужчин.

На праздник Либералий^cclxx достигшие совершеннолетия юноши Рима облачались в мужскую тогу (17 марта). Эта тога значила, что юноша имел право вступать в брак (toga libera).^cclxxiНа Либералии дрались как на русской Масленице. Накануне боя гладиаторов кормили особенно сытно (cena libera).«Фест, грамматик II в. н. э.,^cclxxii связывал имя Либер с теми вольностями языка, которые допускают подвыпившие люди,^cclxxiii а Сенека, напротив, отрицал такую этимологию, считая, что оно символизирует освобождение души от забот^cclxxiv».^cclxxv

Современниками Цицерона были бойцы понтийского царя Фарнака, захватившего римскую провинцию Понт.¹⁷² Они «грабили, насильничали и убивали римских граждан. Тех, кто отличался красотой и юностью, они подвергали каре, которая для римлян была тяжелее смерти, — лишали их способности к деторождению».^cclxxvi Люди Фарнака поступали так неспроста.

Римляне говорилигрубо: без Цереры и Либера коченеет Венера (sinecerereetliberofrigetvenus):^cclxxvii без хлеба и вина(?) любовь холодна.^cclxxviiiЛибер (Liber) — староиталийский бог оплодотворения, впоследствии отождествленный с греческим Дионисом-Вакхом.Варрон считал Либера божеством, освобождающим от жидкого семени (ligidis seminibus), властного над жидкостями плодов, среди которых на первом месте находится вино, над семенем животных (seminibus animalium)^cclxxix и, следовательно, человека.^cclxxxВ сытой и напоённой Либером женщине Венера горячее.^cclxxxiЖенская ипостась Либера — богиня Либера; Церера,¹⁷³Либер и Либера¹⁷⁴— плебейская¹⁷⁵ триада богов.

За именем божества оплодотворения и размножения Liberстоитмужское ощущение, выражаемое понятием, которое в русском мужицком говоре именуют стоячим Хреном-Хером. В русской речи словоliberотражаетслово из трех букв, обозначающее стоящий елдак; его часто пишут на заборах и в Сети.^cclxxxiiПлодом любви Венеры (Афродиты) и Вакха (Диониса-Либера) был Приап.^cclxxxiii Его икону с колоссальным фаллосом (египтяне так изображали калеку с именем Мун (Мин)или Амун) ставили в садах (современный фонтан).^cclxxxivФаллос это эрегированный (от rex) член. Стояк не просто важен, он и есть божество, которым Варрон считал Либера. Без эрекции нет эякуляции (ejaculatio).¹⁷⁶

Другие значения liber: луб, лыко, свиток на скалке (книга), то есть то, что связывает, вяжет.^cclxxxv Издревле в Италии (как и на Руси) скребли (scribere) или рисовали (linere, отсюда линия иlittera) на листах (folium), на лыке (liber)^cclxxxvi или на деревянных дощечках (tabula, album), а впоследствии также на коже и на холсте.^cclxxxvii В Риме любили писать и царапать (exarare) на стенах.

Почитание греческого Диониса и отеческого римского Либера связаны не только винными стоякоми весельем, но и устройством качелей во время сельских Дионисий в Аттике и Либералий в начале Масленичной недели.Вино в Риме было общедоступным.^cclxxxviiiВакханалии распространялись как чума:^cclxxxixжесткое «Постановление сената о вакханалиях»¹⁷⁷датируют 186 г. до н. э.^ccxcУ виноградарей этрусков Вакх отождествлялся с богом Фуфлунсом (fufluns).^ccxciВ словаре В. И. Даля: «Фуфлыга, фуфлыжка об. прыщ, фурсик, дутик, невзрачный малорослый человек. Продувной мот, гуляка. Фуфлыжничать, проедаться, жить на чужой счет, шататься».¹⁷⁸

Сходство слишком явно. Явно и словообразование libertas.Существительное женского рода libertas, обозначающее ту, что ушла к германцам и скифам, образовано от имени liber при помощи суффикса -itas без соединительной гласной. В русском языке паре liber–libertas есть образцовые понятийные соответствия: хрен–хреновина; стояк–стойкость; хер–херня или, говоря языком Л. С. Выготского, — libertas = сексуальность — от латинского обозначения первичного полового признака — писи (sexus).¹⁷⁹

В русском языке имя Либера живо в названиях селений Люберцы^ccxcii и Любань^ccxciii. Корень латинского liber виден в общеславянском любовь и германских Liebe и Liber.^ccxcivЛибер оплодотворяет связь между мужчиной и женщиной.Слово libertas можно перевести словом любовь (страсть, связь с чем или кем-нибудь), для мужчин — стояк. В случае с libertas это любовь-стояк к совершенно определенному предмету: земледелию, родной земле. Это было очевидно для современников. Насильно мил (люб) не будешь. Русские крепостные имели много общего с римскими колонами¹⁸⁰, приписанными к цензу:¹⁸¹ «должны считаться рабами самой земли, на которой рождены» и «удерживаются господином имения».^ccxcvНа Руси земля— это Матушка. Ругаются русские матерно, от земли, и посылают по матери, к матери, к/по земле.В древнеримской и кельтской традициях мать не мыслилась вне замкнутых рамок¹⁸² семьи, где протекала вся ее жизнь. Это ясно сказано Колумеллой: «Домашний труд был уделом матроны (матрёны, — Д. Н.), потому что отцы семейств возвращаются к домашним пенатам от общественной деятельности, отложив все заботы, будто для отдыха».^ccxcvi

Pudica, lanifica, domiseda¹⁸³ — писали римские мужья на могильных надписях, восхваляя своих жен в посмертной жизни. Они не представляли для них более прекрасной участи, кроме как прясть шерсть и вести хозяйство.¹⁸⁴Domum servauit, lanam fecit (дома сидела, шерсть пряла), — скупо заключает самая знаменитая из этих надписей.^ccxcvii

В I в. до н. э. уже не все женщины Рима были такими. Когда множество молодых военных отбывало к армии Марка Лициния Красса на Ближний Восток, один из них, 33-летний веронец Гай Валерий Катулл написал свое последнее из известных романтическое стихотворение к Лесбии, имя которой прямо не называется:^ccxcviii

Фурий и Аврелий, везде с Катуллом

Рядом вы,^ccxcix хотя бы он был за Индом,

Там, где бьют в брега, грохоча далече,

Волны Востока, —

Или у гиркан, иль арабов¹⁸⁵ нежных,^ccc

Или саков, иль стрелоносных парфов,

Или там, где воды окрасил моря

Нил семиустый,

Или даже Альп одолел высоты,

Где оставил память великий Цезарь,

Галльский видел Рен и на крае света

Страшных бриттанов;

Что бы ни послала всевышних воля,

Все вы вместе с ним испытать готовы.

Передайте ж ныне моей любимой

Горьких два слова:

Сладко пусть живет посреди беспутных,

Держит их в объятье по триста сразу,

Никого не любит, и только чресла

Всем надрывает, —¹⁸⁶

Но моей любви уж пускай не ищет,

Ей самой убитой, — у кромки поля

Гибнет так цветок, проходящим мимо

Срезанный плугом!^ccci

О судьбе Катулла после 54 г. до н. э. сведений нет.¹⁸⁷ Однако из стихотворения ясно, что он сидит на чемоданах, причем в числе возможных направлений его отправки значится Инд¹⁸⁸. Год ухода 100-тысячной армии Марка Красса и ее поражения^cccii был отмечен страшным пожаром: «В 700 г. от основания Города невесть откуда взявшийся огонь уничтожил многие районы Рима;^ccciii передают же, что прежде никогда Город не бывал поражен и испепелен таким пожаром: ведь огнем были сожжены четырнадцать кварталов вместе со Сторожевой улицей.^ccciv Далее начинается гражданская война, которая давно уже назревала среди великих ссор и треволнений».^cccv