Переход ограниченного прошлого в абсолютное

Поскольку прошлое исконно было бытием, а затем определенностью, то эти моменты теперь должны прийти в синтез. Этот синтез будет отличаться от синтеза бытия и определенности в настоящем, поскольку настоящему определенность является в прошлом, и настоящее ею не является, а если являлось бы, то растворилось бы в этой определенности, т.е. по сути в своем собственном представлении, что возможно и происходит с обыденным сознанием.

Отрицание бытия содержит бытие, и это было бы такое же абстрактное бытие первой стадии, если бы оно не совмещалось так же с отрицанием неопределенности. С другой стороны, отрицание неопределенности еще не дает вполне определенность, хотя с формальной (недиалектической) точки зрения должно быть именно так. Действительно, допустим, что просто есть некая определенность, некоторое положение дел или просто некое нечто, которого не было, и вот вследствие отрицания неопределенности это нечто возникло. И даже пусть оно не возникло, а всегда было. Тогда в силу одного лишь признака отрицания неопределенности это нечто всегда будет пребывать, являясь воплощением этого отрицания неопределенности. Мало того, что кроме этого нечто ничего не сможет возникнуть и прийти к бытию, но и сама эта определенность не сможет быть для-себя-определенностью, т.е. не будет знать себя как определенность, тогда она именно будет как чистое определенное, как то чистое настоящее первой стадии, которое на самом деле еще не обладает никакой определенностью и не знает ее, ибо у нее не будет противоположения и другого ей бытия. Чтобы определенность была не пустой, а конкретной, она должна ведь от чего-то отличаться, пусть и от самой себя. Но отличие уже предполагает, что есть место, где этой определенности нет, иными словами: должно быть что-то и где-то для чего эта определенность выступала бы как небытие, как небытие другого. Но и эта мера была бы половинчатой. Определенность, чтобы быть самой собой должна отличаться от себя же самой как прошлой. Т.е. она по такой логике должна иметься до своего наличия в настоящем, т.е. должна иметь сущность в предшествовании самой себе. Будем говорить конкретней: чтобы определенность была именно собой, уже точно состоявшейся и уже неизменной, она должна именно пройти, должна закончиться и соответственно на ее месте будет что-то другое. Поэтому для определенности даже прежде отрицания неопределенности необходимо отрицание бытия, иначе не будет и другой определенности, соответственно, не будет определенности вообще. Под отрицанием бытия мы при этом понимаем конечно же не уничтожение его вечного и неизменного, но отход определенности от него, его различие с ним, так что сама эта определенность и есть отрицание бытия и само в себе содержит различие от бытия или точнее различие бытия. Поэтому отрицание бытия в диалектике времени идет перед отрицанием неопределенности. Здесь мы видим, что наличие двух и более определенностей для конституирования вообще определенностей, для их определения посредством сопоставления, - это второстепенный момент по сравнению с тем, что сама определенность может стать собой, лишь перейдя в прошлое. Возможность для определенности уйти, т.е. стать ничем для настоящего есть условие существования определенности вообще, и только следующим условием является наличие другой определенности, сопоставляемой с первой. Но эта определенность будет еще ограниченной определенностью или относительной, поскольку она стала прошлой лишь для другой определенности, и тогда понятен становится путь к совершенной определенности – она должна стать прошлой для самой себя, но для этого перехода мы еще не готовы.

Чтобы из определенности в прошлом еще что-то возникло, чтобы процесс развития понятия времени шел дальше, мы должны рассмотреть не просто механическое сцепление двух отрицаний в определенности, но раскрыть их как порождающий синтез, как живой процесс взаимодействия моментов времени: прошлого, настоящего и будущего.

То, что определенность есть в союзе с небытием, означает, что в этом прошлом она отрицает сама себя. Продвигаясь дальше, мы пока что можем смотреть на плоды этого прошлого для познания, само же совершенное прошлое остается недосягаемым, ибо об этом прошлом мы говорим только исходя из нашего настоящего. Относительная определенность как вышедшая из настоящего находится с ним в связи. Настоящему свойственно притягивать определенность. Но если определенность выйдет из прошлого, то что же останется там? Поскольку определенность вообще обитает как прошлое, то очевидно, что само прошлое в аспекте определенности не зависит от настоящего, оно лишь хранит для него его определенность. Поэтому настоящее может притягивать лишь ту определенность, к которой оно имело доступ ранее, т.е. ранее, чем эта определенность стала прошлой. Поэтому момент, когда определенность была в настоящем, сам является прошлым, по отношению к той же определенности, но в прошлом как таковом. Поэтому для вспоминающего настоящего прошлое всегда ближе его самого, ибо граница настоящего - это прошлое как прошлое (прошлое как идеальный момент времени), а не прошлое-настоящее (то содержание, которое когда-то было настоящим). И эта диалектика лишь подтверждает для нас, что определенность только тогда стала сама собой, когда она стала прошлой.

Итак, два отрицания в определенности должны создать некий новый синтез, который преодолеет относительную определенность, поэтому-то она и есть уходящее, ибо только прошлое делает из нее статичное, сохраняющееся. Небытие входит в определенность вместе с отрицанием неопределенности. И здесь они отрицают друг друга. Но они уже не одномерные бытие и ничто первой стадии, поэтому результат их отрицания другой, не абстрактное бытие. Отрицание неопределенности в прошлом отрицает небытие, и только это делает их сопоставимыми. Здесь, следовательно, возникает новое отношение, а именно: раньше небытие находилось в единстве с абстрактным бытием, но теперь небытию противостоит не абстракция, а ее отрицание. Поэтому отрицание небытия здесь создает бытие, но уже не абстрактное, а конкретное. При этом здесь бытие и определенность не разделены как разные моменты настоящего и прошлого, как на второй стадии, ибо всё происходит в прошлом. Поэтому здесь нет разрыва между бытием и определенностью, иными словами тут нельзя сказать, что эта определенность есть и есть отличное от нее бытие. Здесь, следовательно, бытие и есть определенность, у этой сущности бытие и определенность есть одно и то же. Здесь мы, конечно, не можем не вспомнить знаменитую схоластическую мысль о том, что в Боге бытие и сущность есть одно и то же.

Итак, определенность отрицает небытие, так создается некая новая сущность, о которой пока мы можем сказать только то, что в ней бытие и определенность едины. Но подобно тому, как воздействие этой определенности на бытие делает его неабстрактным, так и воздействие небытия на определенность так же видоизменяет ее. Определенности здесь противостоит не неопределенность, ибо она ее уже содержит в себе, а так же не другая определенность и не бытие. Ей противостоит небытие, т.е. по сути ничто. Поэтому эта определенность становится безграничной определенностью. Небытие больше не противостоит ей, оно теперь вымещается из нее. Т.е. с одной стороны это прошлое есть единство бытия и определенности, с другой стороны, оно есть бесконечная определенность, определенность, которой ничего не может противостоять. Эти два момента есть одно и то же, но на лицо их структурное различие, которое видно только из проводимой здесь диалектики. Можно было бы интерпретировать это и так, что бесконечность Творца выражается в бесконечности творения. Т.е. трудность различия бытия-определенности от бесконечного бытия может породить пантеизм. Но бесконечное бытие – это только следствие бытия-определенности. И нельзя смешивать Творца с миром.

Таким образом, в синтезе двух отрицаний образуются два синтеза: один есть единство бытия и определенности, другой – единство небытия и неопределенности, поскольку вымещенное небытие встречается с неопределенностью, которая осталась на месте ушедшей в бытие определенности. На первый взгляд второй из этих синтезов воспроизводит синтез первой стадии, но это не так. Поскольку первое действие синтеза отрицаний – это именно слияние определенности и бытия, то второе всецело зависит от первого действия. Неопределенность здесь уже не есть неопределенность бытия первой стадии, эта неопределенность есть отрицание определенности, но не бытие. Таким образом, здесь опять два отрицания, но ни одно из них не повторяет предшествующие отрицания. Поскольку здесь опять имеется отрицание неопределенности, то это отношение создает новую определенность, но так как изначально в этом отношении не заложено бытие, то это отношение есть только видимость бытия и такая определенность, которая не является своим собственным основанием, она есть небытие определенности, или небытие-определенность. Ее основание есть первый синтез определенности и бытия, но этот первый так же не имеет ко второму никакого отношения, ибо всё происходит так, будто второй синтез создает себя сам, в нем самом уже есть принцип его определенности, ибо у него есть оба отрицания для создания определенности.

Далее, можно было бы подумать, что данным изложением мы лишь создали регресс в бесконечность, состоящий из отрицания отрицаний. Но при тщательном рассмотрении оказывается, что производные синтеза неопределенности и небытия быстро исчерпываются. А именно: дело здесь стремиться не к большей дифференциации отношений, но к их нивелированию. Всё что может создавать этот синтез – это лишь более абстрактные отношения от самого себя, но в этих абстракциях он и погибает. Бытие же он может черпать только из возврата к единству с синтезом бытия и определенности. Но абсолютно вернуться к нему он не может, ибо тот синтез абсолютно исторгает из себя всё небытие, но как мы видим, исторгает так, что позволяет самому этому небытию образовывать определенности. И, несмотря на то, что исторгнуто небытие и неопределенность, они, вступая в синтез, создают определенность, но безосновную. Именно так можно объяснить творение мира из ничего, и то ортодоксальное положение, что несмотря на то, что Творец создал мир, он к нему абсолютно трансцендентен.

Таким образом, небытие отрицается вовсе не бытием, а неопределенностью. Если бы небытие отрицалось бытием, как будто из ничто вдруг что-то возникло бы, то это бытие никогда бы не пришло к конкретности себя самого, оно всегда было бы абстрактным, неопределенным, не знало бы себя как таковое, не смогло бы породить собственную противоположность. Оно было бы столь же одномерным, как ранее упомянутая нами определенность, возникшая лишь в силу отрицания неопределенности. Бытие-определенность вымещает из себя не просто небытие, но и неопределенность. Если мыслить эти два отрицания (небытие и неопределенность) одномерно, как поочередно отрицающие друг друга, то они могут создать бытие, и тогда оно будет абстрактным бытием первой стадии, поскольку отрицание определенности будет отрицать небытие и в этом действии оно само себя снимет, т.е. снимет определенность. Отрицая же именно неопределенность, небытие создаст определенность, но ту, которой нет. Оба этих отрицания односторонни, но может они должны быть обоюдными?

В первом синтезе отрицание неопределенности слилось с отрицанием бытия, и они создали бытие-определенность. Бытие-определенность получается, если отрицается только небытие. Если же и небытие отрицает отрицание неопределенности, то получатся опять же неопределенное небытие. Однако небытие здесь не может вступить в это прямое отношение к отрицанию неопределенности, потому что оно вымещается лишь после того, как отрицание неопределенности создало новое бытие-определенность. Поэтому если принимать состоявшейся новую сущность - бытие-определенность, то здесь отрицание определенности будет в синтезе с отрицанием бытия. Но противоречивость данного отношения этими замечаниями вовсе не устраняется, но заостряется. Чтобы разобрать эти противоречия более обстоятельно, вернемся к определенности как синтезу двух отрицаний.