77

Л Я М Ш Е В В. А.

Л Е Т О П И С Ь Р О Д А

Том 2

Книга 1

Студенческие воспоминания в письмах и комментарии к запомнившимся событиям того времени.

2 0 0 7 год

Вступление

Своим кланом, родом, наверняка, каждый может и должен гордиться. Но для этого нужно знать его историю. Вот, например, некоторые факты из моей родословной.

Оказывается, моего прадеда по матери, участвовавшего в Мариинском восстании, распяли колчаковцы как Христа, отрубили ему пальцы, выкололи глаза; о моём деде по матери писали республиканские газеты после его смерти, как об одном из организаторов Марииновского восстания на севере Казахстана; мой отец был активным участником становления советской власти в Казахстане. Он лично встречался несколько раз с Кагановичем, в том числе, когда во время войны был секретарём Акмолинского обкома (Акмолинск ныне столица Казахстана), член Политбюро КПСС Микоян ему вручал орден Ленина; мой дядя Лямшев Илья Ильич погиб в 1942 году, защищая Ленинград. И т.д. и т.п. В моей родословной, кроме русского начала (по отцу), имеется украинское ( по деду – Колысник или потом записали – Колесников), польское по прабабушке (Вербицкие) и, даже, турецкое –- прадед с русско-турецкой войны привёз жену турчанку.

Да чего далеко ходить: считаю, что сам я прожил интересную и полезную для страны жизнь. Вся она была посвящена служению Родине. Это не громкие слова, а твёрдое убеждение, т.к. до 1991 года мы знали, что наш труд идёт на укрепление, обогащение страны, а значит всех живущих в ней. Ведь по-другому это и не назвать:

• 25 лет проработал на атомном предприятии; знал, как и все остальные мои коллеги по работе, что добросовестная работа на химкомбинате «Маяк» здоровья не добавляет, но знал, что моя работа нужна государству, укрепляет его.

• Впервые столкнувшись с дефектом хозяйственного механизма нашего социализма в Кирово-Чепецке, где мне преподал первый урок этого дефекта мой сменщик, я периодически возвращался к нему. Уже в первые годы работы на химкомбинате «Маяк» (п/я 21), я, наконец, осознал, что наш социализм не является самоподдерживающейся формацией. Он полностью зависит от субъективных факторов, в частности, от того, кто находится у власти. Это было шоком для меня, но я быстро от него оправился и бросился искать пути совершенствования основного метода управления при социализме – хозрасчёта. Делал это большей частью сознательно вопреки своим личным интересам, т.к. вызывал неприязнь у своего высокого начальства, которое по этой причине неоднократно останавливало моё продвижение по служебной лестнице.

• 6 Лет строил завод рт2 на Горно-химическом комбинате (гхк) в Красноярске26 (пока «перестройка» не остановила развитие ссср и России), чётко представляя, что ядерной энергетике альтернативы нет.

• До 2003 года отдавал все силы и здоровье на строительство завода полупроводникового кремния, твёрдо убеждённый, что Россия без подобных заводов останется придатком всяких бушей и сионизма; что ГХК без такого завода не сумеет обеспечить работой своих работников. Даже после 1991 года, когда нашлось достаточно много, якобы советских людей, которые бросились растаскивать общественную собственность, подавляющее большинство людей нашей страны, в том числе и я, надеялись, что это просто краткий трагический момент нашей истории, что вот-вот придут вместо предателей достойные люди и восстановится справедливость. И даже в это время продолжали работать на благо страны, часто не получая зарплату.

Я родился в семье партийного работника и преподавателя русского языка и литературы в городе Алма-Ата, где отец в это время учился в высшей партшколе.

Лямшевы Анастасия Николаевна, Алексей Ильич, старшая моя сестра Инна (рядом с матерью) и Галя

П

Конечно же, в 1952 году

Манин выглядел значи-

тельно моложе

артийные работники не задерживались на одном месте, поэтому наша семья объехала половину Казахстана. Мать почти постоянно работала директором школ. Как я убедился, она была хорошим организатором. Не даром высшей наградой ей был орден Ленина, как и отцу. Однако, в 1952 году, когда я кончал школу, она в этой школе не работала и не могла существенно влиять на успехи своего сына, который уверенно шёл к золотой медали. У меня не было какого-либо хобби, которое бы определяло направленность после школы. Выбирал институт методом отбрасывания тех специальностей, которые мне не подходили однозначно. Существенным моментом при выборе института был фактор нужности данной профессии государству. Я склонялся к профессии электрометаллурга и собирался в институт стали. Но однажды к нам в класс пришёл студент физико-технического факультета Уральского Политехнического института Манин Владимир Алексеевич (видимо был здесь на какой-то практике) и рассказал что-то такое, что я тут же решил ехать в Свердловск, несмотря на то, что любимая девушка (тоже золотистка) ехала в Москву в МГУ на мехмат. Так я оказался в УПИ.

В первом томе Летописи я уже напечатал своё первое письмо из Свердловска о впечатлениях своего первого самостоятельного путешествия и прибытии в институт.

23, 24.08.52Г. В Усть-Каменогорск родителям. «Пишу уже из общежития. Живу в комнате 132 корпуса 9. Живу здесь временно: куда потом, не знаю. Но расскажу всё подробно.

Летел я хорошо. Впечатлений в полёте очень много. Чувствовал себя замечательно. Пугали меня тряской и т.д., но я этого не ощущал. Даже лучше, когда самолёт немного трясёт, а когда летит без всяких ям и колебаний, просто забываешь, что ты в самолёте (если ещё уши закрыть). Только, когда приземлялись в Петропавловске, то лётчик круто повёл на снижение и немного заложило уши, но потом они отошли. В полёте познакомился со многими пассажирами и, когда прилетели в Омск ночевать, то, чтобы провести время, сходили в кино «Учитель танцев» 1я серия. Билет стоил 3 рубля. Потом лёг спать в гостинице. Утром взлетели опять в 8.45. Аэропорт в Омске красивый и большой. Интересно, что за пассажирами ухаживают с большим вниманием. Всё, что нужно – пожалуйста. От самолёта отстать нет никакой возможности, потому что всё время за тобой следят, предупреждают: когда и что. Я всё время (сначала) побаивался за вещи, т.к. оставил их в самолёте на ночёвке, но с ними ничего не случилось. Из Омска вылетели – было пасмурно. Летели на высоте 900-600 метров. Были периоды, что летели в сплошных облаках: ни земли не видно, ни с боков ничего, ни солнца. Потом вышли из облаков и летели низко, под ними. Сначала под нами (когда летели от Семипалатинска до Петропавловска) только степь, озёра большие и маленькие, а затем пошли леса. К концу мне уже надоело лететь: однообразно уж больно. Интересно только при посадке и подъёме. Летело нас 12 человек: 11 до Москвы, а я сошёл в Свердловске. Только вышел, подскочил носильщик. Мне оторвали часть билета и пошли к автобусу. Носильщик погрузил меня в автобус. Я ему отдал 3 рубля. За проезд от аэропорта до города заплатил 13 рублей (23 км.). Вот в автобусе я немного раскис: он ревёт сильнее, чем самолёт, трясёт. У меня даже голова заболела. Высадился я где-то в центре. Взял чемодан, спросил, где остановка 7го трамвая и пошёл туда. Какой-то кореец даже проводил меня до остановки. Прямая линия была в ремонте, поэтому он узнал, как проехать до Втузгородка, и рассказал мне. Ждал я 7го трамвая часа полтора или больше. Потом сел, оказалось, что он сегодня во Втузгородок не идёт. Кондукторша мне объяснила, что нужно сесть на 4ый. Подъехал к политехническому: не институт, а дворец. От остановки до института метров 500. Я кое-как дотащился с вещами, обратился с извещением в приёмную комиссию для физтеха. В это время к столу подошёл только что приехавший. Мы с ним заполняли различные анкеты, листки и т.д. В общем, целую кипу. В этот день не закончили, решили сделать завтра. Нам дали направление в общежитие, взяли мои вещи из гардеробной и пошли. Там нам дали свободную комнату, рассчитанную на 5 человек, отобрали паспорта, дали постельные принадлежности (2 простыни, одеяло, подушку, наволочку, матрац), взяли по 4 рубля за 8 дней и всё. Затем я пошёл на санобработку, а в 8 часов вместе с тем товарищем (Женей Ткаченко) отправились в город. Рассматривали город и восхищались. Я ещё никогда не видел таких зданий… Вечером, когда мы вышли с телеграфа (дали телеграммы), зажглись р

Ткаченко Евгений Викторович

азноцветные огни. Например, красным огнём горит слово «рыба», а под ним синяя рыбка на голубых волнах. Очень красиво. Потом поехали домой, т.е. в корпус. Приехали, наши уже спят (ещё двое), разделись, легли. Долго не мог уснуть, хотя и устал – на новом месте. Утром поднялся раньше всех: пол восьмого, спать не хочется. Сделал зарядку, достал полотенце, мыло и пошёл умываться, но не тут-то было – нет воды. Пришлось умываться у водосточной трубы (шёл небольшой дождь). В 8 часов хотел будить Женьку, но вспомнил, что по здешнему ещё только 7 часов. Стал писать письмо, но окончить не успел. К 9.00 пошли в приёмочную комиссию. Несколько анкет пришлось переписывать, испортил. В общем, сидели до 2х дня. Ещё не завтракали. Затем дали направление на медкомиссию. Сегодня прошли 4х врачей. Перед комиссией я встретил Юрку Парамонова. Очень обрадовался. Он пока работает в институте. Из всех поступающих в институт (из 7 человек наших) зачислены только Юрка, Линка и я. Остальные уехали в Новосибирск, не прошли по конкурсу. Затем пообедали на 4.35 на каждого: суп лапша с колбасой, каша рисовая, чай. Очень хорошо поели, даже не рассчитал: каша осталась. Ужинал я за 2.60, а потом я, Женька и Юрка отправились в город. Долго бродили, всё рассматривали. Были у оперного, у дома Привалова (помните «Приваловские миллионы») – замечательное здание, взято под государственную охрану. Сейчас там дом пионеров. В общем, ходили, глазели во все глаза и восхищались чуть ли на всю улицу. Приехали домой в 11 вечера. И вот пишу письмо. Когда приехали, в окне свет. Оказывается, поселили ещё одного. Довольно взрослый уже. Спит. Денег я израсходовал довольно много, хотя сам как следует не знаю куда их дел. 5 руб. за Омскую гостиницу, 13 руб. за автобус, 3 носильщику, 7 на еду, 4 за общежитие, а остальные пока не помню. Но на еду помимо 7 руб. ещё не тратил. Но, теперь постараюсь входить в норму. Теперь об институте. Учиться, по всей видимости, я буду на 1 курсе металлургического факультета. Такой порядок… Всё бы ничего, только как-то пусто, чего-то не хватает. А не хватает дома и всех вас. Сказывается, что я никогда сам никуда на долго не ездил. Передайте привет Тане. Большой привет Геннадию Леонтьевичу. Всё собирается уходить из райкома? Здесь очень много машин, даже ЗИС-110 видел. Не видел ЗИМ… На слове Геннадию выключили свет. Дописываю 24 утром. Уже зарядился, умылся, заправил постель. Завтракать в столовую не пойду. Вчера, когда бродили по городу, зашли в рыбный. Купили одну копчёную селёдку, другую маринованную на 4 руб. 06 коп. на двоих… Пишите обо всём… И особенно: как идёт наш район? Инна, если сможешь, вырежи из газеты сводки и пришли…».

В одном из писем (от 08.10.52г.) я просил сестру Инну не выбрасывать письма – потом пригодятся. И действительно, всё что сохранилось, мне пригодилось, когда я засел за Летопись. Каждое письмо, как весточка оттуда – издалека, когда я только что начинал жить самостоятельно. Я уехал из дома, но внимательно следил за тем, что и кто остались там – в далёком Казахстане.

В

Гена Стародубцев, каким мы его

увидели в августе 1952 года.

письма не попал такой интересный факт, как появление в нашей комнате Гены Стародубцева. Дело было уже глубоким вечером, когда мы уже «переваривали» впечатления, лёжа на кроватях. Открылась дверь, заглянул какой-то парнишка. Молча оглядел комнату. Что-то ему, по-видимому, не понравилось, поэтому он, не совсем закрывая дверь, удостоверился, что ему предстоит попасть именно в эту комнату, и только после этого внёс свой довольно объёмный чемодан. Свободная койка была только у двери, поэтому у него не было нужды выяснять, где обосновываться. Поставив чемодан, он буркнул что-то вроде приветствия и занялся разборкой чемодана. Мы все молча наблюдали за новеньким. А он невозмутимо разбирал своё имущество. Казалось, что он первый раз его видит. Раскладывал по стопкам, при этом бормоча и комментируя, Гена (как мы уже потом узнали) несколько раз использовал цитаты из книг Ильфа и Петрова. Мы уже давно забросили свои разговоры и с интересом наблюдали за этим спектаклем, то и дело взрываясь хохотом. Только окончив разборку, записав, чего сколько, наш новый сосед, очень не спеша подбирая слова, очень серьёзно ответил на наши вопросы. По-видимому в тот вечер мы так и не увидели его улыбки.

Забегая вперёд, расскажу о его спортивной карьере первого – второго курсов. Он записался в секцию бокса и добросовестно, как всё он делал, ходил туда. Вскоре мы с удивлением наблюдали провозглашение Гены чемпионом института в наилегчайшем весе. Произошло это примерно так (насколько я помню): вызвали на сцену актового зала Гену, объявили , что в этом весе ему нет противника и подняли его правую руку в перчатке. Так длилось довольно долго. Но Гена всё ещё рос и ему всё сложнее было держать вес. Наступило время, когда он очень зачастил в баню – в парилку сгонять вес. Кончилось всё так. Перед соревнованиями он долго сгонял вес и, видимо, как-то просчитался. Взвесили его перед боем и обнаружилось, что вес немного не укладывается в наилегчайший. И пришлось Гене «драться», да ещё и боксёром следующей весовой категории. Досталось ему основательно. Придя домой, он «публично» бросил перчатки на пол и заявил, что переходит в лыжи – в это время в нашей комнате был лыжник из сборной института Алик Аршинов и начинающий, т.е. я. Неплохо ходил, как и всё делал, Юра Кабанов.