3. Неокантианство и его явление на его политическую мысль рубежа XIX-XX вв.

Толчком, послужившим консолидации последователей Канта и, следовательно, способствовавшим возникновению неокантианства, стал выход в 1865 году книги Отто Либмана «Кант и эпигоны». Каждая из ее глав, посвященных соответственно воззрениям Фихте, Шеллинга, Гегеля и Гербарта, заканчивалась фразой: «Итак, нужно снова вернуться к Канту!» Кроме того, в следующем году была издана работа Фридриха Альберта Ланге «История материализма и критика его значения в настоящее время», ставшая настоящим философским бестселлером XIX века — причем не только в Германии, но и других странах, в т.ч. и в России (у нас ее переводчиком и пропагандистом выступил Н.Н. Страхов).

Неокантианство получило распространение не только в Германии, но и во многих европейских странах, пользуясь особой популярностью в академической среде, где оно практически безраздельно господствовало вплоть до 20-х годов прошлого века. Во Франции к последователям неокритицизма (так иногда обозначают интересующее нас направление — по аналогии с кантовским критицизмом) традиционно относят Ш. Ренувье, О. Гамелена, Л. Брюнсвика. В Англии — С. Ходсона, Р. Адамсона, Дж. Хикса. В России приверженцами данного направления были А.И. Введенский, С.И. Гессен, Б.В. Яковенко.

Разумеется, наиболее влиятельным и продуктивным было немецкое неокантианство. В широком смысле к данному направлению относят все школы, ориентированные на «возвращение к Канту» — физиологическое направление (Ф.А. Ланге, а также выдающийся естествоиспытатель Г. Гельмгольц), психологическое направление (Г. Корнелиус, Л. Нельсон), реалистическое направление (А. Риль, О. Кюльпе) и др. Особое место занимает творчество М. Вебера — выдающегося социолога и историка религии, который оказал влияние на самые различные направления мысли XX века, но по своим методологическим установкам он примыкал к неокантианству и мы сочли необходимым рассмотреть некоторые аспекты его наследия в данной главе.

Вообще неокантианство господствовало в большинстве университетов Германии, а организационно группировалось вокруг двух основных центров — Марбурга и Фрайбурга (земля Баден-Вюртенберг). Соответственно, выделяют марбургскую и баденскую школы неокантианства. Основоположником марбургской школы был Герман Коген (1842-1918 гг.), а его самыми яркими последователями — Пауль Наторп (1854-1924 гг.) и Эрнст Кассирер (1874-1945 гг.). Представители данного направления указывали на необходимость построения философского знания по моделям математики и математического естествознания. Очевидно, что центральным сочинением Канта марбуржцы признавали «Критику чистого разума», причем они подчеркивали особую логическую обработку опыта, осуществленную кенигсбергским мыслителем.

Коген указывал, что опыт в подлинном смысле должен быть сообразован с деятельностью ученого — математика, в первую очередь. Причем предмет естествознания не просто дается, но создается, конструируется. В этом смысле неокантианцы вполне солидаризировались с кантовской («критической») установкой, противостоящей эмпиризму. Правда, с точки зрения представителей марбургской школы, признание самостоятельного существования мира «вещей в себе» было ошибкой Канта. «Вещи в себе» необходимо интерпретировать не как объективную реальность, а как понятие, обозначающее цель познания.

Марбуржцы стремились максимально «логизировать» знание, отрицая самостоятельную роль чувственного созерцания, занимающего важное место в кантовской системе — ведь помимо «Критики чистого разума» в наследии великого философа важное место занимает «Критика способности суждения», где развивается трансцендентальная эстетика, дополняющая трансцендентальную аналитику. Объект, по учению Когена и его последователей, укоренен в мышлении, которое становится источником сущностных определений самого бытия. О бытии можно говорить лишь как о мыслимом, «бытии в мышлении». Таким образом, марбуржцы отвергали практически все концепции, отталкивавшиеся от понятия бытия.

Здесь представителей марбургской школы подстерегала опасность субъективизма, базирующегося на односторонне понятой активности мышления. Стремясь избежать этой опасности, Коген апеллировал к идее Бога, которого он интерпретировал в рамках иудейской традиции, а Наторп возвращался к древнегреческому понятию Логоса, выступавшему в качестве объективной основы бытия, мышления и нравственности. Не случайно, что вторым по значимости представителем мировой философской традиции для марбуржцев оказывался Платон. В учении основоположника идеализма они выдвигали на первый план следующие моменты: 1) интерпретацию математических объектов как особого вида бытия; 2) понимание идеи как сущности, прообраза эмпирически данных предметов; 3) толкование бытия как только мыслимого, идеального.

Методологически обосновывая новоевропейское естествознание, неокантианцы критически оценивали авторитеты прошлого, не вписывающиеся в рамки предшественников современной науки. Такова, например, трактовка аристотелевских методов познания природы. Коген, как вспоминает Г.-Г. Гадамер, дал великому греческому философу следующую характеристику: «Аристотель был аптекарем…». Таким образом, автор «Метафизики» понимался основоположником марбургской школы как чисто классифицирующий мыслитель, который, подобно аптекарю, наклеивает ярлыки на свои лекарства.

Это, разумеется, крайность. Но даже такой корректный интерпретатор, как Э. Кассирер, весьма негативно оценивал роль Аристотеля в изучении природы, присоединяясь к критическим оценкам творцов новоевропейской науки. Вместе с тем, необходимо помнить, что ниспровержение авторитета Аристотеля совпадает с эпохой тотального преобладания наук, ориентированных математически, когда же начинается развитие наук о живом, биологии и психологии, интерес к Стагириту и его методам вновь пробуждается.

Хотя основной упор марбургской школы был сделан на теории познания и обосновании научного метода, ее представители не собирались этим ограничиваться. Вот что писал П. Наторп в статье «Кант и марбургская школа» (1912 г.): «Если нам в качестве важного нового требования предъявляют требование дать «философию культуры», то мы можем только ответить: мы имеем философию Канта и впервые имеем настоящую философию трансцендентальной методики, которую мы, исходя от Канта и стараясь только провести строже и последовательнее, с самого начала понимали как “философию культуры”».

Таким образом, марбуржцы рассматривали основной раздел своего учения как базовый для развития антропологии, социальной педагогики, эстетики и теории культуры. В данной связи достойны упоминания работы Наторпа по социальной педагогике и этико-эстетические исследования Когена. Кроме того, значительное место в творческом наследии основоположника марбургской школы принадлежит исследованию проблем философии религии и философии права.