- Командир, гуся бы добыть... А?
- Гуся? - задумался Колобанов. Идея радиста показалась ему заманчивой, но и шуметь, находясь в засаде, было нельзя.- Ладно, Кисельков, ты подстрели. Но только так, чтобы я не слышал.
Радист исполнил приказ в точности. Вскоре он уже тащил к танку жирную птицу.
Гуся ощипали, сварили в танковом ведре и плотно поужиналиiv.
К ночи подошёл взвод боевого охранения. Молоденький лейтенант доложил Колобанову, что прибыл в его распоряжение. Командир КВ велел бойцам окопаться позади и в стороне от танка, чтобы в случае чего они не попали под орудийный огонь.
Потом отдал экипажу приказ: спать! Самому же не спалось…
Тихое утро взломали идущие на Ленинград тяжелые немецкие бомбардировщики.
Они шли десятками, перегруженно ревя моторами. Где-то в отдалении рвали землю тяжелые снаряды. А вскоре Колобанов узнал недалекий «голос» танкового орудия KB.
По рации пришло сообщение, что один из экипажей его роты уже вступил в бой на Лужском шоссе.
И, хотя дорога перед командиром роты была по-прежнему пустынной, он чувствовал нарастающее напряжение, чувствовал по глазам, лицам членов своего экипажа.
Где-то в середине дня на дороге появились первые вражеские машины. Двигались медленно, поднимая клубы серой пыли.
- К бою! - тихо сказал Колобанов.
Экипаж мгновенно скрылся в бронированном чреве танка.
Вскоре Усов доложил, что видит в прицеле три мотоцикла с колясками. Засек их в своем перископе и командир. На вопросительный взгляд артиллериста решительно ответил:
- Пропустить! Это разведка.
Густая пыль еще не улеглась, когда показалась колонна. Впереди - штабные машины, за ними - танки. Колонна вытягивалась и вытягивалась, ревя моторами, по дороге. Казалось, у нее нет конца…
Голова
колонны миновала перекресток и пошла
к двум березкам, определённым Колобановым
как ориентир №1.
Расстояние до нее было всего метров полтораста, и экипаж «KB» видел все совершенно отчетливо. Лёгкие танки «49 Pz II», «Pz 38(t)» и средние «30 Pz IV» шли не как положено, а на сокращенной дистанции. Люки были открыты. Часть немцев, сидела на броне. Кто-то жевал, кто-то беспечно играл на губной гармонике.
«Восемнадцать... Двадцать... Двадцать два»,- считал Колобанов.
И тут же последовали доклады экипажа:
- Командир, двадцать два!
Дальше все пошло по секундам. В шлемофоне у командира послышался нервный голос комбата И.Б. Шпиллера:
- Колобанов, почему немцев пропускаешь?!
Между тем первый вражеский танк уже приближался к березкам. Отвечать командиру было некогда, и Колобанов скомандовал:
- Ориентир первый, по головному, прямой, выстрел под крест, бронебойным - огонь!
Ударил выстрел. Остро пахнуло пороховой гарью. Первый немецкий танк содрогнулся, замер, откуда-то из его утробы рванулось пламя. Затвор орудия «выплюнул» стреляную гильзу, и Николай Роденков тут же дослал в казённик новый снаряд…
Полыхнул второй танк, но немецкая колонна была так длинна, что задние машины всё ещё продолжали накатываться вперед, сокращая дистанцию между собой.
Колобанов велел перенести огонь на хвост колонны, чтобы окончательно запереть ее на дороге. С первого выстрела подбить концевую машину не удалось, но вскоре две из них тоже загорелись.
Нацисты были застигнуты врасплох. Они открыли огонь наугад, размётывая стога сена, вначале решив, что засада скрывается там. Но через несколько секунд им уже все было ясно. Что думали вражеские танкисты, разворачивая башни и приникая к прицелам? Вероятно, одинокий советский танк, вступивший в бой, казался им просто самоубийцей. Они не знали, что имеют дело с тяжёлым КВ и, прежде чем они подобьют или уничтожат его, многим из них придется отправиться на тот свет.
Немцы оказались в ловушке - этот участок дороги был отсыпан в болотистой пойме, и их танки не могли сойти с насыпи, оказавшись почти неподвижными мишенями.