25. Владимир Соловьев. Мужское и женское (5.4.1994)

303 Когда я говорю, что люди надеющиеся на конец метафизики, мета-физики, похожи на поросят в соломенном доме, поверивших, что волки уже все отстреляны, а потом вместе с Жаком Деррида отказываюсь объявлять апокалипсис, или приближение к нему, или страшный суд <— почему>?

Потому что есть монополия на собственность земельную, или денежную, или нефти и газа, и мы эту собственность нашли воз­можным поставить под вопрос, объявить ее сомнительной в свете и гегелевского принципа свободы собственности, который так или иначе будет требовать своего, и в свете проблематичности всякой собственности, принадлежащей собственно кому, — тогда этот «кто» становится принадлежностью собственности, ее функци­ей. — Но точно так же есть монополия на собственность знания собственного, собственно сути. Наверное апокалипсис есть, на­верное вещи в себе, собственно вещи, собственность вещей, их «своё» есть — но другое дело обладание знанием о них.

Неверно, что с собственностью на имущество проблема только одна — получив ее, быть потом нравственным и, скажем, стать ме­ценатом, или спонсором, и выделять всё-таки немного денег на ис­кусство или благотворительность, т. е. на добрые цели. Проблема есть и другая, даже помимо проблемы добра и зла, что эта соб­ственность никогда не сама по себе, она у-словна, об-условлена у-словиями существования и самой собственности, своего, самого себя и т. д. Собственное, своё тут никогда не надежны.

Со знанием проблема опять же не только та или главная не та, что знание можно применить на добро и зло, потому что мо­жет быть вообще и сразу, независимо от добра и зла, вкривь идет всякое знание, не знающее, что вещь в себе неприступна, т. е. что к собственно вещи не подступиться: схватить ее нельзя, она не

304

В. В. БИБИХИН

подлежит по-ниманию, кон-ципированию, be-greifen. Говорить о том, на добро или зло я кладу то, что по-нял, когда то самое от по-нимания ускользнуло, почти пустое занятие, всё равно что планировать, что я куплю на деньги, которые я не получил. —- Вы можете сказать, что планировать небессмысленно, потому что я могу их потом всё-таки получить. На это у Канта есть жест­кое, отрезвляющее соображение: если вы не получили прибавки к окладу, то думайте, что эти деньги не существуют в природе. Почему собственно не существуют. Почему Кант советует на них не надеяться. — Это связано у Канта со знаменитыми ста талерами, которые, говорит он, как бы интенсивно их ни мысли­ли — и именовали — всё равно не появятся у нас в руках¹⁴⁹*.

Невозможность схватить вещь в себе такого рода, как невоз­можность усилием мысли сделать так, чтобы прибавка, о которой я думаю, оказалась у меня в руках. Невозможность достать вещь в себе не такого рода, как высокая вершина, на которую подняться можно только жестким применением техники, скажем со сверхсо­временным сооружением и в кислородной маске. Поэтому гово­рить, что вещь в себе высока или духовна, вводит в заблуждение. Высота духовного постижения имеет сюда отношение, потому что вещь в себе по Канту умная сущность, но у нас наверное было неверное представление об идеальном. Идеальное отгорожено от нас чем-то элементарно простым, близким, совсем непохожим на то, что мы привыкли считать духовной высотой, требующей молитвенного напряжения или как. Какого рода невозможность вычертить, выстроить, вымыслить то одно, что раздваивается на форму руки моей и форму руки тоже моей, которую я вижу в зер­кале ту же самую и совсем другую?

Мы надеялись что захваченность (и захват мира) ключ к сво­ему. Встал порог «узнай себя», это трудно, потому что человек завис между ничто и целым миром. Еще отчетливее — непри­ступность вещи в себе (души) у Канта. Посмотрим одну отча­янную попытку пробиться через эту неприступность. Разберем сегодня немного подробнее с помощью Владимира Соловьева, переводчика «Пролегомен» Канта, пример, мужского и женского. Это одна из главных тем, если не главная, «Оправдания добра». «В половой любви человеческой есть сторона положительная, которую я для ясности и краткости назову „влюбленностью"... ...Она по преимуществу относится к целому человеку, для влю-

¹⁴⁹* См. об этом: В.В. Бибихин. Энергия. М.: ИФТИ св. Фомы, 2010, 3-я лек-

ция.

25. ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. МУЖСКОЕ И ЖЕНСКОЕ

305

бленного психическое и телесное существо любимого хотя раз­ным образом, но в равной степени интересны, значительны, до­роги, он привязан к ним с одинаковою напряженностью чувства» (229-230)¹⁵⁰. В каком смысле здесь сказан «целый человек»? Как будто бы пока только целое из души и тела? Но Соловьев не мо­жет не заметить или скорее обязательно почувствовать, что целый человек это во всяком случае не только тело и душа! но и муж­чина и женщина, одно мужское не имеет права большего сказать «я человек», чем одно женское, или я не прав и человек это только материя? Допустим женское это только материя, тогда всё равно человек целый это не только душа и тело, но и зародыш, семя и материя. Сейчас Соловьев скажет уже не «целый человек», а «со­вершенный человек», с мыслью о полноте уже не души и тела, а человечества как рода. Целое мужского-женского указывает на целое человечества как рода. «В пору расцветания всех сил человека в нем открывается новая духовно-физическая сила [т. е. значит новое целое], наполняющая его восторгом и героическими стремлениями, и высший голос говорит ему, что эта сила дана ему недаром, что он может воспользоваться ею для великого, что то истинное и вечное соединение с другим лицом, какого требует пафос его любви, может восстановить в них образ совершенного человека и положить начало такому же воссозданию во всём че­ловечестве» (230).

Человечество может казаться большим по сравнению с двумя, но порог между одним и двумя в каком-то смысле круче, чем меж­ду двумя и человечеством: вообразить свое единение с человече­ством не так трудно, один герой Сартра, Автодидакт в «Тошноте», ощущал это единение в плотной толпе. «Все как один», «единоду­шие», «коллективизм», «общительность», «чувство локтя» — эти и другие выражения показывают, как часто кажется, что человек может вобрать в себя человечество. На самом деле это не легче, чем мужскому вобрать в себя женское и наоборот. Там кажется, что одиночка и есть уже образ человека, тут встает проблема невы­числимости, невыявимости того общего, полного образа, который должен вобрать в себя и мужское и женское. Дело обстоит так, что по Канту эта задача — задача увидеть, соединить, восстановить собственно человека, т. е. включая мужское и женское, — абсо­лютно невыполнима так же, как вычисление среднего общего между правым и левым. Эта вещь в себе, человек, является, по

¹⁵⁰ 5л. Соловьев. Сочинения в двух томах, т. 1. М.: Мысль, 1990. <Ссылки на страницы в тексте в круглых скобках>.

20 В. В. Бибихин

306

В. В. БИБИХИН

Канту, только не как она сама, только в расщеплении на полюса, которые явно полюса одного, но так что после расщепления об­ратного пути уже нет.

Поэтому Соловьев говорит о совершенном человечестве и воссоздании человечества в особом возвышенном или взвинчен­ном, или апокалиптическом тоне, этим голосовым жестом пока­зывая, что должно совершиться чудо, невозможность. В местах из начала «Части второй. Добро от Бога» в «Оправдании добра», гл. 7, параграф 7, есть ссылка на немного более раннюю работу «Смысл любви». Мы обязаны, просто обязаны при чтении Соловьева чи­стенько отделять у него журналистскую спешку и суету от гени­ального видения, утопию с таким тоном, как я сказал, от трезвого зоркого и детального взгляда. В этом вопросе, мужского и женско­го, по неряшливости иногда не замечают, что человек, т. е. мужское и женское вместе, не абстракция, не отвлечение, не конструкция, а он реально существует в, например, готовности, пригодности мужского и женского к сложному химическому взаимодействию, в котором участвует только мужское и женское, но собственное существо которых именно в том, что мужское и женское соеди­няются вместе, и это взаимодействие важнее и существеннее для продолжения рода, т. е. для того же самого мужского и женского, чем простое существование мужского и женского, которые без их соединения обречены, они умирают в каком-то смысле рань­ше чем умирают. Их, вот эти наблюдаемые мужское и женское, не абсурдно поэтому назвать отвлечениями, абстракциями от человеческого. — С любой точки зрения, в том числе и с точки зрения эволюции, мужское-женское вместе, то, чему нет названия и (или это связано одно с другим) что нельзя наблюдать, раньше мужского и женского отдельно. То, что это неименуемое нельзя наблюдать, всего лучше показывает наука, которая всего больше хочет, в том числе у эволюционистов, увидеть это общее.

У того, что можно наблюдать (т. е. взаимодействие мужского и женского можно наблюдать, но это наблюдение именно мужско­го и женского, и результат этого взаимодействия снова вдруг или мужское или женское, никогда не показывается ничего похожего на то, чего патетически ищет Соловьев, который плохо прочитал Канта и не понял абсолютную, очень жесткую невозможность достичь «вещи самой по себе»), — у наблюдаемого статус «ча­стичного бытия» (Смысл любви, II 504¹⁵¹). И пока Соловьев будет

¹⁵¹ Ел. Соловьев. Сочинения..., т. 2. М., 1990. <Ссылки на страницы в тексте в круглых скобках>.

25. ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. МУЖСКОЕ И ЖЕНСКОЕ

307

видеть и показывать эту неисправимую частичность отдельно мужского и женского, за ним будет стоять вся правда мира; потом он захочет героическим сверхусилием взвинченной воли прорвать­ся к «целому» и к «единству» средствами активного сознания, это будет годиться только для отрицательного подтверждения Канта.

Статья вторая «Смысла любви», § 3: «Бог есть всё, т. е. обла­дает в одном абсолютном акте всем положительным содержанием, всею полнотою бытия. Человек (вообще и всякий индивидуаль­ный человек в частности), будучи фактически только этим, а не другим, может становиться всем, лишь снимая в своем сознании и жизни [!] ту внутреннюю грань, которая от­деляет его от другого» (506)¹⁵²*. Сверхзадача «снять в своем со­знании и жизни» грань здесь означает вместить мужское и жен­ское. — Страницей ниже читаем фразу: «мы... осуществляем свою собственную истину» (свою собственную здесь у Соловьева в на­шем смысле, одновременно нашей истины и истины собственно нас; собственно я человек; «я всего лишь мужчина» ограничивает так же, как «я всего лишь женщина»; я делал ошибку, говоря «человек»; у Хайдеггера речь о Dasein, не о «человеке»). Чтобы осуществить «свою собственную истину», я (сказать вместо «я» «человек» мы пока не имеем права) должен — и здесь Соловьев говорит по Канту — выйти, перейти «за границы своего факти­ческого феноменального бытия» (507). Феномен, явление — по Канту то, как единственно присутствует «вещь в себе». Соловьев смело ставит задачу пробиться в «вещь в себе», в собственно истину.

Смело или лучше сказать иначе?

Может быть — провокативно. Он по существу готов к тому, чтобы его предприятие сорвалось. Он ставит эксперимент. На­сколько провокативность, экспериментальность черта всего со-ловьевского направления или вообще черта русского обращения с идеями, я пока не готов говорить. Можно это заметить у Лосева. Рядом с провокацией у Соловьева во всяком случае настоящая про­роческая зоркость. Он говорит в тоне пророка — нужно рассло­ить — и потому что провоцирует и будоражит, и потому что видит. Расслоить не так уж и трудно. В том, что я сейчас прочитаю, легко и ясно вырисовываются очертания того, что я назвал когда-то фи­лософским «надо» — в отличие от религиозного, нравственного, технического, оно безусловно, общезначимо, относится ко всем и всегда в любых условиях, не знает исключений, должно быть

¹⁵² Разрядка В. Б.

308

В. В. БИБИХИН

сразу и непременно исполнено. Надо, говорит Соловьев, да еще каким словом, «подорвать эгоизм» (508), освободиться от «оков эгоизма» (там же), приходят мысли о тюрьме и о динамите, о за-пертости каждого в клетку, которую нужно взорвать. Мы говорили тут и так, и по поводу Гераклита об Индре, раздирателе городов. «Эгоизм есть сила не только реальная, но основная, укоренивша­яся в самом глубоком центре нашего бытия [!] и оттуда проникающая и обнимающая всю нашу действитель­ность, — сила непрерывно действующая во всех частностях и под­робностях нашего существования» (507) '⁵³*.

Эгоизм будет подорван «только тогда» (508). Когда? Когда «частное бытие» не просто захочет «в принципе», а будет выби­то силой больше силы эгоизма из своего частного бытия в свое «собственное», в «собственную истину». Эта сила больше силы эгоизма — «половая любовь» (там же).

И вот тут начинается красивая сложность, где, если мы не смажем всё в размазне об «идеализме» или «утопизме» Соловьева или кого еще, приоткроется математическая отчетливость. Значит мы помним: эгоизм надо подорвать, он страшно силен, он коре­нится «в самом глубоком центре нашего бытия» (лучше нам это запомнить про «самый глубокий центр нашего бытия» где вос­седает «эгоизм», «эго» вы помните это «я»), и выбить его оттуда может только, «есть только одна сила, которая может изнутри, в корне, подорвать эгоизм, и действительно его подрывает, именно любовь, и главным образом любовь половая [!]» (507). «Только при этом, так сказать химическом, соединении двух существ [сом­намбулическое письмо, я сказал бы, где как во сне сплетены га­зетный стиль, обыденность и видение], однородных [одного рода, человечества] и равнозначительных, но всесторонне различных по форме [я не знаю, нет ли здесь воспоминания о зеркальном примере Канта], возможно ... создание нового человека [при хими­ческом или физико-химическом соединении мужского и женского возникает новый человек, Соловьев проговаривает эти слова, «химическое соединение» и «новый человек», но имеет в виду совсем другое, чем то что происходит при продолжении рода, имеет в виду то, что нигде не происходит еще и только должно произойти при осуществлении его проекта! Поразительное пись­мо! Одновременно — дрожа от тайны этого — и безусловное уже присутствие того единения, и его отсутствие] ... создание нового человека, действительное осуществление истинной человеческой