50

Министерство образования Российской Федерации

Волгоградский государственный педагогический университет

Культурная интроспекция хх столетия и современности

Материалы к спецкурсу по культурологии

Волгоград

«Перемена»

2002

Р е ц е н з е н т

В. В. Щеглов, канд. философ. наук, доц.

Культурная интроспекция ХХ столетия и современности. Материалы к спецкурсу / Сост. Н. Р. Суродина. – Волгоград: Волгоградский гос. пед. ун-т, 2002. – с.

Кратко изложены основные подходы к исследованию современной культуры, охарактеризованы взгляды зарубежных и отечественных философов и культурологов. Предложены творческие задания для студентов по каждой теме курса, приведены библиографические списки для дальнейшего самостоятельного изучения вопросов.

Для студентов гуманитарных специальностей университета.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение в культуру ХХ столетия
Процесс массовизации как глобальное культурное движение ХХ века
Средства массовой информации в современном мире
Новая мифология: кино и реклама
Роль техники в современном цивилизационном процессе
«Виртуальные реальности» как типы современного мировоззрения
Вместо заключения: Постмодернизм - центральная характеристика современной культуры

Введение в культуру хх столетия

От самой даты сотворения мира по-прежнему

отсчитывались невралгические точки – что-то

вроде пупков на времени. Такими точками одно

время отделяется от другого времени узлом,

а узел перекрывает питание последующего

времени за счет предыдущего.

Павич М.

«Пейзаж, нарисованный чаем»

Исторический тип культуры имеет одну парадоксальную особенность: он начинает существовать после своей гибели, - именно тогда эпоха обретает законченность целого. Процесс превращения обыденности настоящего в значимость и ценность прошлого и является рождением культуры, ведь ее природа - не что иное, как осмысливание, наделение нейтрального феномена ценностным значением.

Но и начало эпохи нередко сопровождается действительной гибелью, уходом, смертью, своеобразным освобождением места. Так начиналось ХХ столетие – в 1900 году умер Верди, умер Ницше, в 1910 году умер Лев Толстой. Уходили носители последней одушевленной культуры (в значении О. Шпенглера), Fin de siecle – пройден последний круг. Парадокс истории – начало ХХ века прошло под знаком «конца эпохи», речь идет о чем-то гораздо большем, нежели хронологическая привязка или символика дат.

Календарно ХХ столетие началось в 1901 году, однако первые двадцать лет были «утянуты» романтической инерцией ХIХ века. Еще долго оставалось ощущение межвременья, рубежа, безвременья. На дворе 1920 год, а О. Э. Мандельштам пишет: Век мой, зверь мой // Кто сумеет заглянуть в твои зрачки // И своею кровью склеит // Двух столетий позвонки? Безусловно, Мандельштам пишет о ХХ столетии, отсюда трагичность и надрыв. Однако поэт никак не может освободиться от впечатления, что предыдущее столетие либо еще длится, либо оборвалось невпопад, так, что нужно «склеить позвонки».

Человек всегда пребывал во власти временных циклов. По словам Ю. М. Лотмана, «константы вращения земли (движения солнца по небосклону), движение небесных светил, временных природных циклов оказывает непосредственное влияние на то, как человек моделирует мир в своем сознании». Не менее значительное детерминирующее воздействие оказывают на человека и искусственные, «культурные», как их можно было бы назвать, циклы – в том числе столетние и тысячелетние, созданные под влиянием, а отчасти и в подражание циклам естественным (отсюда культурные метафоры зимы-смерти, весны-возрождения). При этом границы, отделяющие один цикл от другого, воспринимаются как незримая магическая черта, за которой таится Иное Бытие. Возможно, именно по этой причине люди с таким трепетом ожидают наступление Нового года, связывая с ним возможное начало «новой жизни». Что уж тогда говорить о Новом веке и Новом тысячелетии, встретить которые выпадает на долю избранных Временем («Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…») и приближение которых вызывает не только надежду, но и смутное чувство тревоги, а то и безотчетный повальный страх, как это случилось в Европе накануне 1000 года.

Почему люди так болезненно или, напротив, ликующе реагируют на смену эпохи, века, десятилетия, года, даже месяца? Что собственно происходит в человеческом мире, когда меняются всего лишь цифры, обозначающие столетние, тысячелетние периоды? О магическом воздействии чисел на жизнь человека размышляли еще древние философы. Нам же предстоит выяснить, почему культура зачастую в периоды смены эпох и столетий характеризуется как кризисная. И в частности, полезным станет сравнение двух «рубежей» – ХIХ-ХХ веков и ХХ-ХХI.

Вероятно, по-настоящему культура ХХ века началась между 1910 годом и первой мировой войной. Это очень точно выразила Анна Ахматова, чрезвычайно тонко чувствующая сдвиги эпох:

Словно в зеркале страшной ночи,

И беснуется и не хочет

Узнавать себя человек,

А по набережной легендарной

Приближался не календарный –

Настоящий Двадцатый Век.

Речь шла о 1913 годе. Значит магия чисел не всесильна, а происходящие события в начале ХХ века еще имели статус реальности, еще не превратились в симуляцию. Цивилизация еще не надевала маски «религиозных войн», «культурных революций», «эстетических актов» на утилитаризм и финансовые интересы, - еще была жива душа культуры.

О. Шпенглер, изучая условия жизни и смерти («закостеневания») культурной души, писал о феномене прасимвола, который становится кодом, шифром, или даже геном культуры – любая сфера в данном культурном организме, любой элемент, является телом прасимвола, его реализацией. Таким образом, каждая культурная эпоха имеет свой менталитет, то есть психосклад, душевное строение. Структура ментальности непременно включает образы времени, пространства, смерти, абсолюта; отношение к детству, старости, гендерные установки и образец источника истины. Что же явилось предпосылками возникновения новой ментальности в ХХ веке и стало новым телом обозначенного «скелета»?

1) В 1895 году братья Люмьеры изобрели кинематограф, который стал вскоре уникальным искусством ХХ века, самым амбивалентным, какое только можно придумать, - «чертовски реальным и божественно далеким от реальности» (В. Руднев). Киноискусство за очень короткое время разрушило стереотипные образы пространства и времени, складывавшиеся в культуре тысячелетиями.

2) В 1905 - 1915 годах Альберт Эйнштейн открыл теорию относительности, согласно которой оказывалось, что существует конечная скорость – скорость света, и что быстрее этого ничего нет. Следствия этого открытия сбивали с ног. Парадокс часов, или эксперимент с близнецами: если один из них летит со скоростью, соизмеримой со световой, а другой остается на земле, то второй будет стареть быстрее. Возникает поражающая догадка (не мифологическая или религиозная, а строго научная) - значит, время обратимо? Время можно остановить?! - Релятивизм наряду с амбивалентностью. Интересно то, что открытие в физике привело к кардинальной перестройке ценностной иерархии в культуре. Если время остановимо и обратимо, то отменяется грех, отменяется единственность и абсолютная вечность истины, отменяются непроницаемые границы между культурно-историческими эпохами. Почва под ногами человечества закачалась. Релятивизация мышления затронула многие сферы деятельности человека ХХ столетия: исчезли разделения на жанры и стили в искусстве, добродетели превратились в результат договора, в научный дискурс внедрилась магия, в религии самыми актуальными стали экуменические идеи.

3) Примерно в это же время австрийский врач Зигмунд Фрейд изобрел психоанализ, утверждая, что люди с самого раннего возраста сексуальны и подавляют свою сексуальность под давлением социальных табу, сублимируя либидо, - чаще всего в творчестве. Теперь оказалось, что искусство – это не божественный дар и не возвышенность и утонченность жизни человека, а всего лишь результат вытеснения и замещения самых низменных, стыдных желаний и страстей; религиозное чувство – это защита от разрушающих человека сексуальных страстей; занятия наукой – тоже сублимация. Это был третий сокрушительный удар по культурному менталитету ХIХ столетия.

Все реальное начинало казаться иллюзорным, а фантастическое реальным, все стало относительным и неустойчивым, добрые и возвышенные порывы вдруг обернулись низменным сексуальным влечением. Социальная психика людей начала ХХ века была действительно подорвана. В такой ситуации вполне объяснимы идеи кризиса, конца и смерти культуры. Сон мешался с явью, аксиомы разрушались и их не спасали попытки новых доказательств. Самая страшная по тем временам на свете первая мировая война стала объективной причиной неуверенности, двойственности, нравственного и психологического релятивизма. Социально-психологическая депрессия после первой мировой войны не знала себе равных. Потерянное поколение было первым поколением настоящего, некалендарного двадцатого столетия.

В послевоенные годы культуре действительно понадобился метод психоанализа. Культура сублимировала накопленную усталость и агрессию. Искусство повлеклось за измененной социальной психикой. Великий научный и технический переворот, неожиданным и закономерным финалом которого стала мировая война, сменился великим переворотом в области гуманитарной мысли. Война сформировала великое искусство ХХ века: литературу, музыку, живопись, архитектуру, кино.

Джойс в это время написал «Улисса», Фолкнер – «Шум и ярость», Томас Манн – «Волшебную гору», М. Пруст – «В поисках утраченного времени», Фицжеральд – «Великого Гэтсби», Кафка – «Замок». Это, в сущности конец позитивизма в эстетике и реализма в искусстве. Это были произведения ХХ века о ХХ веке, не смотря на то, что в художественную ткань произведений вплетались мифологии. Миф, будучи в начале века лишь формой или художественным приемом, затем возродился в своей целостности и вышел за границы искусства. Именно миф актуализировал ключевые понятия культуры ХХ века.

Удивительное для рационального сознания обращение со знаками в ХХ веке обусловлено мифологизацией культуры. ХХ век осознал, что действительность опосредована языком, описывающим эту действительность. Это осознание в свою очередь было опосредовано наиболее значимыми фактами культурного языка ХХ века; его культурными идеостилями: киноязыком и языком психоанализа. Кино показало иллюзорные реальности, психоанализ говорил, что то, что на поверхности, не соответствует тому, что в глубине.

В 1918 году австрийский философ Людвиг Витгенштейн пишет «Логико-философский трактат», который стал грамматикой культуры. Мир, говорил Витгенштейн, ограничен языком, но язык переодевает мысли, поэтому мы видим мир как бы искаженным нашим же зрением. (В лингвистической традиции ХХ века сходные мысли были высказаны в рамках так называемой гипотезы лингвистической относительности Эдуарда Сепира и Бенджамина Ли Уорфа: каждый народ видит мир сквозь призму своего языка и своей культуры). Так выстраивается культурная логика ХХ века: построив идеальный язык, мы тем самым построили бы идеальный мир, который только сквозь язык и виден. Конечно, идеальный язык никому из учеников Витгенштейна построить не удалось. Более того, начало казаться, что ничего строить не надо, что естественный (обыденный язык) вполне хорош. Надо просто всмотреться внимательно в наш повседневный язык, понять значения его выражений, вдуматься в мельчайшие детали смыслов, таким образом, мы будем постепенно понимать стоящий за языком мир.

Мысли философов ХХ века не были абсолютно новыми, но они шли вразрез с традицией европейского философского рационализма, который был разрушен и теорией относительности, и психоанализом, и кино. Эпоха обратилась к иррационалистским концепциям восточной философии, эзотерическим учениям, магии и мистике.

Итогом второго периода развития культуры ХХ века стали три замечательных книги, написанные либо перед самой войной, либо на ее протяжении. Это были «Игра в бисер» Германа Гессе, «Доктор Фаустус» Томаса Манна и «Мастер и Маргарита» Булгакова. Значение этих произведений далеко выходит за пределы истории литературы. Они, прежде всего – культурные символы своего времени. Так, Г. Гессе указал на неевропейский путь, полный самоуглубления и нонтехнологизма и в то же время отвергал эту «герметическую педагогику». Т. Манн подводил итоги сугубо европейскому, фаустовскому (в значении О. Шпенглера) пути развития культуры, гибельно-индивидуалистическому. Роман М. Булгакова стал апофеозом цитатно-мифологической техники (в основную кайму повествования вплетается музыкальная символика; гностические учения и русская демонология; европейский роман и реалии советской действительности 20-х годов).

Таким образом, для коллективного сознания начала ХХ столетия действительный мир потерян, время свернуто в круг, различие между языком и миром утрачивалось, реальность и рассказ о ней объединялись в миф. В мире все слова уже сказаны, одно слово влечет за собой весь шлейф своих культурных ассоциаций.