7. Столкновение конкурирующих научных программ: полемика вокруг ньютоновых “Начал”

С критикой ньютоновской научной программы выступили очень многие ученые и философы.

В предисловии к русскому переводу «Начал» академик А.Н. Крылов упоминает об анекдоте, который существовал во времена Ньютона среди студентов Кембриджа. Встречая великого физика, они говорили: «Вот идет человек, написавший книгу, в которой ни он сам, ни кто другой ничего не понимает». На трудность «Начал» обращал внимание и Вольтер, когда писал: «Очень мало кто в Лондоне читает Декарта, труды которого действительно утратили свою пользу, но мало кто читает также Ньютона, ибо надо обладать большой ученостью, чтобы его понимать».

Одни ученые уделяли больше внимания принципам механики Ньютона, другие — философским предпосылкам последней. К числу тех, кто оспаривал важнейшие положения ньютоновской механики, принадлежал Хр. Гюйгенс. Гюйгенс признавал только относительное движение, следуя здесь за Декартом. В переписке с Лейбницем, который, как и Гюйгенс, критиковал Ньютона за допущение абсолютного пространства и абсолютного времени, Гюйгенс решительно высказывается как против абсолютного пространства, так и против истинного движения, не считая возможным ни в каком эксперименте отличить истинное движение от относительного.

Ньютон признает эквивалентность гипотез для случая прямолинейного движения, но полагает, что при вращательном движении стремление тела удалиться от центра или оси вращения позволяет нам распознать его истинное движение. У меня, однако, есть основания считать, что всеобщий закон эквивалентности ничто не нарушает”.

Позиция Лейбница здесь довольно своеобразная: с одной стороны, он полностью признает “эквивалентность гипотез” на уровне кинематическом, т.е. считает, что невозможно распознать на уровне явлений, какое из двух (или множества) движущихся друг относительно друга тел является реально движущимся, а какое — лишь относительно. Более того: в отличие от Ньютона Лейбниц (вместе с Гюйгенсом) считает, что “эквивалентность гипотез” существует не только в случае прямолинейного движения, но и в случае движения вращательного: на уровне феноменов принцип относительности движения всегда справедлив, его “ничто не нарушает”¹⁴. Но в то же время Лейбниц не согласен признать, что кинематический уровень рассмотрения движения является единственно возможным; он, как и Ньютон, видит в динамике более высокий способ познания природы, чем кинематический. Как и Ньютон, он исходит из понятия силы, но только трактует силу по-своему. Поэтому он признает различие истинного, реального движения и движения только относительного, но при этом убежден, что в мире явлений мы не можем никогда с уверенностью определить, какое тело движется реально, а какое — только относительно.

Гюйгенс однозначнее решает вопрос о движении, чем Лейбниц. Хотя раньше он действительно разделял воззрение Ньютона в вопросе о вращательном движении, но теперь пришел к выводу, что это ошибка. Не согласен Гюйгенс и с соображением Лейбница, что при относительном движении многих тел каждое из них обладает какой-то степенью действительного движения или силы,— это заявление Лейбница действительно не вполне понятно.

Ньютонов принцип тяготения как действия тел на расстоянии Лейбниц квалифицирует как чудо или “нелепость вроде оккультных качеств схоластиков, которые теперь снова преподносятся нам под благовидным названием сил, но которые ведут нас обратно в царство тьмы"¹⁵.

Все в мире природы, как убежден Лейбниц, должно быть объяснено исключительно с помощью механических начал. Природа — это механизм, только механизм в высшей степени совершенный. Не только неорганическая природа, но и живые организмы представляют собой машины, созданные гениальным механиком — богом. Поэтому даже и их отправления должны быть постигаемы с помощью механических причин. Здесь Лейбниц является последователем Декарта, от которого он отличается в деталях, в объяснении самого естественного механизма, но сходится в вопросе об отношении всего природного мира к сверхприродному творцу.

Оппозиция Лейбница по отношению к Ньютону в вопросе о тяготении — это оппозиция христианского теолога, жестко отделяющего творение от творца и настаивающего на трансцедентности бога по отношению ко всему сотворенному. Все сотворенное, таким образом, является машиной, но, разумеется, машиной особой, у которой все детали, как бы глубоко мы в них не проникли, окажутся в свою очередь опять-таки машинами, а не простым “мертвым” веществом, как в машинах человеческих.

Ни картезианцы, не Лейбниц не могли принять ньютонову физику, потому что ее предпосылка требует снять жесткое разделение мира божественного — трансцедентного и мира природного — сотворенного: ведь пространство есть как бы присутствие бога в сотворенном мира. Бог при этом становится как бы “частью природы”, превращаясь в мировую душу языческой философии.

Апелляция к божественной воле как к первому объясняющему принципу в теологии и философии была характерна для англиканских последователей Ньютона вплоть до середины XVIII в.